И горничная решилась.
– После того как молодой Дэйтар отказался жениться на вашей сестре и уехал куда-то за границу, якобы на обучение, от него отстали. Но после смерти его отца за дело взялся сам король, и приказом принудил его жениться на другой знатной девушке, невзирая на траур. Тогда вся столица судачила: виданное ли дело! Но храм благословил. Видать, причина была. Обручились летом, в точности в эти же дни, как вас собираются обручать. Молодая, как полагается, уехала в его родовой замок, а осенью умерла.
Рука у меня дрогнула, и я заехала кисточкой себе в глаз.
– Ох!
– Бедняжка даже не дожила до консур… консут… Ох, вылетело у меня, каким хитрым словечком последний этап магического бракосочетания называется.
– Консуммация?
– Да-да, оно самое! Смотрите-ка, вспомнили! – расплылась в улыбке молодая женщина.
Еще бы знать, чем отличается магическое бракосочетание от обычного! Может, под консуммацией подразумевается не только первый секс между супругами?
– И с тех пор каждый год его женят, – вздохнула Лисси. – А бедняжки не доживают до конс… ну, до того, чтобы из нареченной стать настоящей женой. Даже предположить невозможно, какой рок их преследует. Сгубить вас решили эти окаянные Гинбисы! – всхлипнула Лисси. – Ведь если вы умрете от руки мужа, когда они не несут за вас ответственности, то по завещанию наследство ваше у них останется! Не удивлюсь, если они сами предложили вас королю как невесту.
– Подожди… – Я промокнула глаз, аккуратно нанесла хной точечки красной «сыпи». Лисси уже смотреть не могла на то, что я вытворяю с лицом. – То есть три девушки погибли, а этот мерзавец до сих пор не в тюрьме? И король не осудил его за убийства?
Горничная подсела ко мне ближе, взяла щетку для волос, чтобы помочь мне с косой.
– Так это слуги шепчутся, не доказано, что сам граф их убивал, – проговорила она еще тише. – Да и видели люди только закрытые гробы. Тайна, покрытая мраком, что с несчастными произошло, и говорят, даже маги не могут доказать причастность графа, либо сам король покрывает преступления своего любимца. Потому все помалкивают.
Холодок ужаса коснулся спины. Я поежилась. Как ни заманчива была возможность выйти из-под опеки Гинбисов, но не такой же ценой!
– А как же отцы его жен? – спросила я. – Они тоже молчат, правды не ищут? Не все же были круглыми сиротами, как я?
– Все, миледи. И только первая его жена была из титулованных дворянок, а две – простые горожанки. Король разрешил Черному Ворону даже мезальянс, лишь бы женить его. Из ровни-то никого не заставишь, дураков нет. И богатства никакие не нужны, жизнь-то дороже. Вот только Гинбисы рады-радешеньки.
– Какой ужас! Спасибо, Лисси. Ни за что не выйду за него!
Вот так возник наш маленький заговор.
Но даже если бы Лисси не рассказала мне кошмарные сплетни о королевском некроманте, мне хватило бы утреннего происшествия, чтобы бежать от алтаря без оглядки.
Наряд привезли утром.
Изысканное платье цвета слоновой кости – кружевное, с атласной подкладкой, – привезли рано утром вместе с диадемой, покрывалом, туфельками, перчатками и шкатулкой с нежным жемчужным комплектом, полагавшимся юной невесте по этикету.
Платье снова примерили, и оно село идеально по фигуре – видимо, не обошлось без магии, иначе такая скорость необъяснима.
А за час, пока меня причесывали служанки, перевивая волосы жемчугами, оно истлело.
Как саван, пролежавший в земле вместе с трупом.
На манекене висели почерневшие, попахивающие затхлостью обрывки кружевной ткани, когда-то составлявшие мой свадебный наряд. Визгу среди служанок было столько, что я едва не оглохла, а моя решимость бежать от жуткого замужества любой ценой окрепла.
Гинбисы, скрипя зубами, отправили гонца к королю, а еще одного посыльного – в ближайшую модную лавку за новым платьем для невесты. Этого часа и общей суматохи нам с Лисси и Бером хватило, чтобы усовершенствовать наш придуманный ночью план бегства.
Увы, глаз с меня не спускали до самого отъезда, и бежать не удалось.
Зато, кажется, удалось спрятаться и сорвать церемонию…
Пока я вспоминала мое вчерашнее унижение и отчаяние, шум на улице усилился – от парадного все домочадцы перебрались в сад.
Я не меньше двух часов просидела в пыльной гардеробной, прислушиваясь к беготне по дому и суете в саду, где сначала ожидали исчезнувшего садовника Бера, потом пытались вытащить из колодца простыню и тюль подручными средствами, а когда не получилось, кто-то сообразил отремонтировать сломанную лестницу и начались поиски молотка и гвоздей.
Домочадцам, в отличие от меня, скучать не приходилось.
Я кое-как расшнуровала и стащила с себя платье и кринолин, переоделась в скромную серую одежду служанки, припрятанную среди ковров. Спрятала свадебную рваную роскошь туда же, в ковер, свернув его рулоном. Не сразу найдут.
Надела старенькие кожаные башмаки на голую ногу – все лучше, чем босиком. Расплела сложную прическу и натянула крестьянский головной убор – что-то среднее между чепчиком и колпаком. Сразу стало еще жарче.
Загримировалась на ощупь: в гардеробной не было зеркал. Надеюсь, вчерашняя тренировка не прошла даром. Теперь «вьюнок» был скрыт за толстым слоем белил, нарисованной сыпи и размазанной по щеке саже. Ватные валики за щеками изменили овал лица – родная мать не узнала бы Тиррину, да еще и одетую в балахон прислуги.
Трижды повторила в уме таблицу неправильных английских глаголов, поизучала жизнь местной фауны – паучков, мух и комаров. Пару раз в открытое окно залетали бабочки и пчелы. И одна настырная оса. Я терпеливо, не смея пошевелиться, сидела, пока насекомое ползало по свеженапудренной щеке.
И вдруг за окном раздались истошные крики и оглушительный визг.
Глава 2. Колодец с начинкой
Любопытство кошку сгубило, гласит мудрая земная поговорка. Мне бы ее помнить, ан нет. Я бросилась к окну, но с непривычки к чужой и неудобной обуви споткнулась о рулон ковра, куда в спешке спрятала платье, диадему и прочие драгоценности вместе с помолвочным кольцом.
Я упала и едва не расквасила себе нос. Рулон, ставший из-за моих юбок и кринолина толстым и рыхлым, слегка развернулся, показались белые кружева. Поправлять не стала, – визг не утихал, любопытство тоже, но я встала за портьеру так, чтобы не слишком было заметно снаружи.
К счастью или нет, комната была угловая, и окно выходило в сад. Благоухание лилий, цветущих прямо под ним, пропитывало сложенные в гардеробной вещи не хуже баснословно дорогих духов. Отсюда хорошо был видна вымощенная площадка с каменным колодцем, снабженным колесом с ведром на цепи.
Вот и мою занавеску обнаружили, – ухмыльнулась я, увидев толпу, окружившую колодец.
Странно. Не могут два клочка ткани вызвать такие крики и визги.
– Ой-ой-ой! Что теперь будет! – причитала наша кухарка.
– А-а-а-а! – визжала баронесса с моей гувернанткой медам Зисдрис.
– А ну, тихо! – гаркнул возвышавшийся над толпой Ирвин. – Отойдите подальше! Бер, вытаскивай и клади ее сюда!
Барон махнул рукой, указывая на любимую клумбу баронессы с королевскими лилиями.
Толпа отхлынула, расступилась, и я увидела старого Бера, с печатью ужаса на лице тащившего из колодца чье-то тело. Женское, судя по очень длинным, темным от влаги волосам, корсажу и облепившей ноги юбке. Тоже очень длинной. Бер, кряхтя, уже вылез из колодца по лестнице и тащил тело на указанную клумбу, а юбка все не кончалась. Голову женщины закрывала моя тюлевая занавеска.
– Не сюда! – заорала баронесса еще громче и показала на мощенную камнем дорожку. – Вон туда!
Бер послушно протащил утопленницу еще метра два, а серебристая юбка тянулась и тянулась из колодца бесконечным шлейфом.
Люди начали пятиться, заподозрив неладное.
И вдруг одновременно произошло две вещи: налетевший порыв ветра откинул занавеску, а юбка вытянулась из колодца змеиным жгутом и шлепнулась наземь с таким звуком, словно грохнулась тяжеленная рыбина.
Первый миг на это никто не обратил внимания – все взгляды сосредоточились на лице утопленницы.
– Светлое Небо, это же дочка конюха Аннель! – ахнула толстушка кухарка. – Помните, пропала месяц назад? Говорили, что сбегла с бродячим цирком, а она вона, бедная, где!
Для трупа месячной давности лицо девушки казалось на диво свежим.
– Да нет же! – не согласилась моя костлявая гувернантка. – Вы что, не видите, что это леди Тиррина? Она еще вчера обещала утопиться!
Мне было плохо видно из моего укрытия, но зеленоватые светлые волосы, пусть и потемневшие от воды, мало походили на мои. Прежде всего длиной.
– Какая же это Тиррина, медам Зисдрис? – возмутился мой опекун. – Вы что, не видите, какая это красавица? Ни следа от уродливого шрама и форма носа совсем не такая курносая! Где управляющий Рондик? Отправьте кого-нибудь за городской стражей!
– У Тирры такой же прямой аристократический носик, – возразила бледная Лисси.
– Не она это! – оборвал ее садовник Бер. – Чужачка. И недавно утопла, бедняжка, еще распухнуть не успела. Надо у матушки Зим спросить.
Матушка Зим – это наша бывшая ключница, доживающая свой век в персональной комнатушке рядом с кухней, в самом теплом местечке во всем доме. Она всегда жила тут, чуть ли не с момента строительства особняка. Говорили, домишко ее прежних хозяев стоял аккурат на этом месте, облюбованном еще пра-прадедом Тиррины, и был куплен вместе со служанкой. И еще говорили, что Зим уже тогда была древней старухой.
Баронесса и ее сынок попытались ее сдать в лечебницу для сумасшедших, когда вселились в графский дом, но у них ничего не вышло. И прогнать не вышло и откупиться. Кем на самом деле была матушка Зим, оставалось только гадать.
Я видела ее лишь раз, когда меня, Тамару Коршунову, оказавшуюся в теле юной графини, привезли сюда после лечебницы. Сгорбленная старуха с клюкой появилась в моей спальне. Я тогда чуть со страху не поседела, если бы волосы пятнадцатилетней Тирры уже не обзавелись сединой после пережитой катастрофы. Она возникла бесшумно, как привидение, склонилась, вгляделась в глаза и проскрипела:
– Вот оно как, получается… Выясни, кто тебя убил, девочка.
– Выясню, – непослушными губами прошептала я.
– И отомсти. За всех отомсти.
– Отомщу.
– Вот и славно.
Она повернулась и, шаркая и постукивая клюкой, ушла. С тех пор Зим не попадалась мне на глаза, а ее комнатушка оказывалась пуста в любое время, когда бы я к ней ни заглянула.
Не успели послать мальчишку, как послышался стук клюки: бабка сама пожаловала в сад. Люди перед ней расступились, но матушка Зим близко подходить не стала.
– Уходите все, быстро, – проскрипела она. – Вы что, не видите, что вытащили?
– Утопленницу, – буркнул барон, остальные не посмели подать голос.
– Кабы так! Вы колодезного духа вытащили. Ундину местную убили. Теперь вся вода отравленная будет, пока проклятие кто-нибудь не снимет.
Старик Бер вскинулся:
– Да она уже была того, мертвая. Не шевельнулась даже, пока я этакую тяжесть нечеловеческую тянул!
– Зачем тянул-то, дурень, ежели понял, что не человека тащишь?! – Матушка Зим сердилась не на шутку.
– А что мне, дохлятину в колодце оставлять?
Утопленница не согласилась с оскорбительным словом и трепыхнулась. Поднялась на локтях, и я увидела ее лицо. Очень похожее на то, какое я видела в зеркале в первые дни после того, как очнулась в этом мире, но без ожогов. Вместо ожогов на красивом лице существа, на обнаженных руках и плечах проступала серебристая чешуя. По всему телу ундины пробегали какие-то голубые узоры, словно письмена, после чего чешуя чернела и отваливалась. Красавица за одну минуту превратилась в страшилище с вылезшими изо рта клыками и выпученными, превратившимися в бельма глазами. Завоняло тухлой рыбой.
Люди, завороженные зрелищем, оцепенели. Я даже дыхание затаила и вцепилась в гардину покрепче. Да и матушка Зим словно онемела.
Мертвая ундина снова дернулась, да так мощно, что сшибла хвостом и Бера, и барона. А последнего еще и хвостом огрела по голове, и тот уже не трепыхался, в отличие от Бера, шустро, хотя и на четвереньках, покидавшего клумбу с королевскими лилиями.
Народ отмер и с визгом и криками бросился врассыпную, но еще один удар длинным хвостом сбил с ног половину из них. А потом… Я глазам не поверила, когда хвост разделился, превратившись в зазубренные щупальца, и они обвили ноги визжавшей баронессы и гувернантки и дернули к мертвой ундине! Хотя какая уж тут мертвая?
Подтянув верещавших дам к себе, ундина-упыриха схватила их за унизанные перстнями руки и, склонив морду с оскаленной пастью, обнюхала их пальцы, словно решала, которая из жертв вкуснее. Первой кошмара не выдержала гувернантка – сомлела и осела наземь как куль с мукой. А ее испуганная хозяйка удвоила и громкость голоса, и рывки. Бесполезно.
– А ну отпусти их, тварь проклятая! – гаркнула матушка Зим с крыльца и так треснула палкой по ступеньке, что показалось – искры посыпались. Не показалось: слегка запахло дымом, а старуха ругнулась: – Ах ты ж, совсем сноровку потеряла! Бер, поди-ка сюды, да притащи воды, еще пожара нам тут не хватало!
А ундина-упыриха, бросив гувернантку, длинным черным языком лизнула безымянный палец на правой руке баронессы – тот самый, на котором носят невесты помолвочное кольцо (а жены в этом мире надевают после брачной ночи парное к нему на средний палец, вдовам же положено лишь железное кольцо на указательном пальце левой руки). Затем чудовище повело носом в воздухе и вдруг, отшвырнув баронессу, заверещало еще истошнее, громче и противнее, чем даже баронесса, но не на одной ноте, а с какими-то переливами и свистами, словно бешеный дельфин.
– Бегите! – вклинился в паузу вопль матушки Зим. – Это зов! Бегите же!
Бежать никто не мог. Нестерпимый визг ундины словно высверливал дырки в черепе и выпивал мозг. Господи, так, наверное, верещат баньши. Колени ослабели, и я не упала только потому, что когда-то успела обмотаться гардиной и повисла на ней. А люди ничком, зажав уши, валились наземь.
Бер, тащивший ведро с водой, тоже споткнулся и осел наземь. Ведро покатилось, расплескивая воду, превращавшуюся на земле в густую и черную, как нефть, жидкость. Матушка Зим возвысила голос, стараясь перекричать зов мертвой ундины, и читала заклинание, впрочем, настолько невнятно, что я ни слова не понимала, но запах гари уменьшился.
Да хоть бы поскорей заткнулась эта дохлая рыба-переросток! – взмолилась я.
И Небо услышало мою молитву. Увы, не Светлое, а Темное Небо.
Ундина заткнулась, и эта внезапная тишина показалась оглушительной и зловещей.
Черные нефтяные пятна на земле сами собой сложились в пентаграмму. Она полыхнула мерзким болотным огнем, и появился… Я, конечно, первый раз в жизни видела демона, но уже столько фильмов насмотрелась в родном мире, что ни с кем его не перепутаю. Натуральный демон. Жуткий, высоченный, и до чертиков харизматичный.
Огромное чешуйчатое существо с хвостом, рогами и мерзкой клыкастой и бородавчатой мордой – это не про него. Этот был вполне симпатичен… со спины. Если и с хвостом, то его не видно под длинной хламидой с разрезом на мускулистой спине и полураспахнутыми сизыми крыльями, почему-то светившимися голубоватым светом. Никак у него в перьях неоновая подсветка спрятана?
Демон повернул голову вправо, влево. Жаль, морды не вижу.
Профиль тоже хорош. Горбоносый, скуластый, с завитым за ухом рогом. Интересно, он их сбрасывает по осени, как олени? Если сбрасывает, то из таких рогов роскошных два кубка получится. А приручить, так можно сервиз на двенадцать персон за шесть лет собрать… И какого такого сизокрылого демона мой мозг опять ушел в отпуск? Разве опасность миновала? Или приметы перестали работать?
Демон нетерпеливо рыкнул, совсем как папина сторожевая, а мертвая ундина что-то свистнула по-дельфиньи и, вытянув подгнившую перепончатую конечность, показала прямо на мое окно.
Боже, боже!
Я едва успела шарахнуться в сторону, прежде чем призванный рогач оглянулся.
