– Ты чего задумал? – поинтересовался Стиккан.
– Да ничего такого, просто доставь этого Сутинена с часами на место встречи, понимаешь? И сообщи в полицию. Обычная история: мужичка с пылу с жару обратно в тюрягу.
Стиккан прекрасно все понял. Он только поинтересовался, можно ли часть украденного прикарманить – в уплату тому, кто обстряпает дело.
– Часами больше, часами меньше – это уже не мое дело, – ответил Ойва Юнтунен. – А я вам с Евой куплю билеты во Флориду. Говорят, в это время года там не так жарко. По рукам?
На следующее утро Сутинен Крутой Удар сидел в «Бренде» в тяжелом похмелье. К нему подкатил какой-то мелкий вор, угостил пивом и предложил заработать. Нужно было в полдень отнести целлофановый пакет с крадеными вещами в одно надежное место на углу. Обычное дело. Только прежде надо было встретиться с одним корешем.
Пару часов прождал Сутинен в баре Ойву Юнтунена, держа в руке пакет с украденными часами и серебряными подсвечниками. Ему надоело, и он понес часы в условное место.
Но и там никого не было.
А через мгновение к нему подкатил светло-серый «Вольво». Двое молодчиков в штатском вышли из машины, попросили показать, что у него в пакете, а затем защелкнули на татуированных запястьях Сутинена наручники. Посадили в машину и умчались.
Когда Стиккан позвонил Ойве Юнтунену и сообщил, что Сутинен «в порядке», Ойва сочувственно вздохнул. Жизнь – сложная штука. Есть люди, которым свобода не к лицу, и Сутинен Крутой Удар из таких.
А из Лонгхольмена пришли новые слухи, и оптимизма они не вселяли. Убийца-рецидивист и коммерс Сиира отправил королю Швеции уже пятое прошение о помиловании. Поговаривали, что смирившийся со всеми тюремными правилами убийца мог наконец-таки выйти на свободу.
Ойва Юнтунен с тоской думал о Густаве I и Карле XII. Если бы в Швеции и сейчас правили такие короли, напрасны были бы все мольбы о помиловании. Такой, как Сиира, в мгновение ока оказался бы на виселице. А нынешний Карл Густав – сопляк, такой король под чем угодно подпишется…
Ойва Юнтунен хорошо знал рецидивиста Сииру. На его счету и правда была куча преступлений – некоторые он искупил, но еще больше остались безнаказанными. Это был удивительно жестокий человек, сущий дьявол, зверски избивавший, а иногда даже убивавший своих жертв. От Сииры так просто, как от Сутинена, не отделаешься. Сиира свою долю получит любой ценой.
Отдать Сиире один слиток – еще два останется. А вдруг он и долю Сутинена себе потребует? Ойва начал думать, что безопаснее будет и Сииру оставить вообще без доли.
– Железа, вот чего заслуживают убийцы, а не золота, – решил Ойва Юнтунен.
Лучше убраться из Стокгольма до того, как Сиира выйдет из тюрьмы. У него было целых пять лет, чтобы сплести интригу против бывшего подельника. Ойва Юнтунен не собирался сидеть и ждать, что там придумал этот рецидивист. Надо исчезнуть: быстро, бесследно и надолго. Флорида представлялась хорошим вариантом.
Глава 3
Но Флорида разочаровала Ойву Юнтунена. После прохладного Стокгольма тропическое побережье казалось жарким и шумным. Дни проходили в основном за выпивкой, ибо больше заняться тут было нечем. Деньги таяли на глазах.
Ойва Юнтунен познакомился с несколькими финскими проходимцами, которые отсиживались во Флориде. Как правило, за ними числились неуплата налогов, фиктивные банкротства, растраты, взятки и тому подобное. Одни занимались бизнесом, другие кутили на неправедно нажитые на родине деньги. На трезвую голову они расхваливали свободный американский образ жизни, а напившись, со слезами на глазах жаловались на тоску по родине. Иммигрант всегда тоскует по своей родине, даже если он преступник.
Финны часто устраивали междусобойчики: жарили бычка, плескались в бассейне и обсуждали убийства и грабежи прошедшей недели. На этих вечеринках часто бывали коммерсанты – крепкие, загорелые, холеные, они медленно потягивали виски. Приходили бывшие «Мисс» с морщинистыми лицами, полнеющие модели, а также давно не летающие бортпроводницы. Заглядывал офицер, который мысленно все еще воевал против русских в карельских лесах, и пилоты гражданской авиации, лишенные летных прав. Было еще множество хохочущих вдовушек. Эти, успев похоронить своих финских мужей-горняков, теперь коротали последние золотые денечки за растапливанием целлюлитных подушек на задницах и критикой нищенского уровня жизни в Старом Свете. По ночам праздники финской диаспоры заканчивались усталым беспутством под меланхоличные народные песни. Наиболее популярной была «Распустились листочки в Карелии милой».
Один крупный чиновник, некий мистер Ябала, родом из Саво, ранее носивший фамилию Яппиля, рассказывал Ойве о своем житье-бытье. У него была огромная яхта, красивый дом в хорошем районе и две машины. Имелся также бассейн и баба к нему, недурная собой баба. Директор Ябала был республиканцем, ни в чем не нуждался. Ан нет…
– Я уже пять лет не ел ряпушку, веришь ли, Ойва? Иногда чертовски хочется фрикаделек, аж в животе жжет! Эти их гамбургеры… ну, ты знаешь.
Еще Ябала сокрушался, что уже много лет не видел самого обычного трамвая.
– Эх, проехаться бы на «трешке» от Каллио до Торговой площади, купить там десятикилограммового лосося и засолить его. Здесь только белая океаническая рыба, да еще и ехать за ней надо на своей машине! А больше всего скучаю по баньке, настоящей, по-черному! Представь себе: из парилки прямо в озеро, а потом посидеть и охладиться на лавочке. Здесь даже колбасы для гриля не купить! Да что там – старого доброго гамбургера – и его не умеют нормально сделать. Вот бы хоть на одну ночь выбраться в Финляндию, сходить в сауну, съесть, черт побери, за один присест килограмм холодных колбасок и выпить ведро домашнего пива!
– У тебя же есть сауна, – заметил Ойва Юнтунен.
– Да кто в такую жару будет париться? Сначала неделями жара, потом с моря припрет жуткий торнадо. Лодки в щепки, крыши уносит на милю, и еще эти чертовы пальмы валятся прямо в бассейн. Если шторм не разнесет дом, то гангстеры выдавят окна и все растащат. Идешь ночью в один конец дома – другой в это время уже чистят. А утром представитель страховой компании обдерет последнее. Я вот сплю в подвале, в других комнатах боюсь. В спальне спит горничная, ей-то ничего, она же негритянка. Ты только подумай: мне приходится уступать свою постель негритянке! Но самое ужасное, что после осени здесь зима не наступает, как положено. Захочешь на лыжах покататься – поезжай в Канаду.
– Зато здесь есть красивые женщины, – возразил Ойва.
– Есть – с губами, обсыпанными герпесом.
Ойва Юнтунен спросил, почему же тогда Яппиля все еще тут, раз его так тянет в Финляндию?
– Два банкротства и тому подобное, вот так. Хорошо, сюда за мной не приехали… Вот тут и живу, вынужден. И вроде ничего, но, когда кто-нибудь приезжает из Финляндии, мысли разные в голову лезут. Кстати, ты мог бы привезти мне немного денег. Там, в Старом Свете остались. Ты вроде порядочный человек, поработаешь курьером. Будешь разъезжать и отдыхать, у тебя получится.
Ойва Юнтунен думал о своих золотых слитках. Похоже, их тоже будет не так-то просто перевезти через океан. Он не мог помочь Ябале, но обещал привезти консервов из ряпушки, если снова приедет.
– Да, все так говорят. Один вот тоже обещал настоящего ржаного хлеба привезти. А привез, черт его подери, баранок. А на что они мне?
Ойва Юнтунен довольно быстро понял, что во Флориде он плохо защищен от посягательств Сииры. Как только громила узнает об исчезновении подельника, сразу прилетит сюда. Здесь все жулье собирается. А Сиира чем хуже?
В одно прекрасное утро рецидивист Сиира появится на террасе с револьвером в руке. Тут уж не до объяснений. Убьет, свинья, с него станется.
Ойва Юнтунен вылетел в Нью-Йорк. Он думал остаться там насовсем. В большом городе Сиира его в жизни не сыщет.
Но не успел он заселиться в отель, как его ограбили. Средь бела дня, на шумной улице, в толпе людей. Гангстеры забрали деньги, хорошо, что не пристрелили. Уходя, один из них сорвал с шеи Ойвы шелковый галстук. К счастью, паспорт и большую часть одежды оставили.
Оказаться с голым задом в многомиллионном городе – сомнительное удовольствие. Ойва Юнтунен отправился в консульство Швеции, где к нему отнеслись с холодком.
– Опять финн. – Шведы сочувственно покачали головами.
Тогда Ойва Юнтунен обратился за помощью в финское консульство. Ему выдали билет, но не в Стокгольм, а в Хельсинки, поскольку он являлся гражданином Финляндии.
– Еще бы до Москвы попросили, – сказали ему. – В Хельсинки пойдете в отдел соцзащиты и попросите денег на билет до Стокгольма. Мы оформляем здесь только дальние рейсы.
Это надо же – отправить в соцзащиту человека, у которого в Саво в куче навоза спрятано тридцать шесть кило чистейшего 24-каратного золота! Смех, да и только. Но когда власти вообще руководствовались разумом?
В самолете Ойва Юнтунен решил, что второй раз в Америку не поедет. Должны быть в мире места понадежнее, где мог бы укрыться обычный жулик.
Из Хельсинки Ойва позвонил в Стокгольм своему приятелю Стиккану, и тот переслал ему денег. Получив срочный перевод, Ойва взял напрокат роскошный автомобиль и немедленно отправился в Вехмерсалми, в свой заброшенный дом. Здесь его ждала ржавая лопата и самая дорогая в мире куча навоза.
Вернувшийся блудный сын шагал по знакомой тропинке к родному дому, оглядывая зеленеющие под ласковым июньским солнышком нивы. Он думал о том, как все же удивительно красив родной край. Как мило возле дома шумит на ветру вековая рябина! Крыша коровника трогательно прогнулась, крышка колодца покрылась мягким мхом, крыльцо жалкой лачуги органично прогнило, а дверь, изогнувшись на петлях, висела, полуоткрытая, как бы приглашая путника войти.
Однако Ойва Юнтунен не стал заходить внутрь, а кинул взгляд за коровник, в направлении заросшей крапивой и лесным купырем навозной кучи. До чего же красиво возвышалась она над посеревшим загоном для скота! Что-то в этом было – сила, мощь, а главное – золото! Там лежал клад Ойвы Юнтунена, в этом хитром сейфе. Но как только убийца-рецидивист Сиира получит от легкомысленного короля Швеции прощение и свободу, он тут же направится сюда, в Вехмерсалми. В этом можно не сомневаться, и именно поэтому золото надо было срочно перенести в безопасное место.
Ойва Юнтунен зашел в серый сарай, где его нежно поприветствовала ржавая сенокосилка. На ней покойный отец каждое лето косил траву, запрягая старую клячу по кличке Руско… В углу стояло точило, на удивление хорошо сохранившееся. Ойва несколько раз крутанул ручку. «Нож для мяса еще можно заточить», – расчувствовавшись, подумал он.
С лопатой в руке Ойва вышел из сарая и зашагал к навозной куче. Крапива обжигала щиколотки сквозь тонкие креповые носки, но это его не волновало. Он стоял на золотом навозе.
Три с половиной метра от угла коровника, вторая точка – два метра от отверстия, через которое навоз выбрасывали на улицу. Ойва Юнтунен вонзил лопату в центр золотого сечения. Словно первую цифру в сейфовом замке набрал.
Да, глубоко же было спрятано золото! Прокопав с час, Ойва вырыл яму шириной в метр и глубиной в полметра, но сокровищ не нашел. Потный, в перепачканных навозом полуботинках, Ойва вылез из ямы. Облако синебрюхих мух проследовало за золотоискателем к краю кучи. Ойва закурил и вытер пот со лба.
– Черт, – расстроился он.
Покурив, он снова вернулся к работе. Мир ленивых не любит. Он взял координаты пошире и проработал на куче еще час. Образовалась огромная яма, наконец старания его увенчались успехом. Три слитка золота по очереди ударились о лопату. Ойва Юнтунен перенес их во двор, набрал из колодца воды и дочиста отмыл золото от навоза.
Во дворе на лужайке валялись три блестящих двенадцатикилограммовых слитка золота высшей пробы, с клеймами Государственного банка Австралии. Ойва Юнтунен погладил холодный металл. Ладонь вспотела, сердце забилось быстрее. Эту добычу он никогда не согласится разделить с убийцей-рецидивистом Сиирой. Уж лучше спрятать сокровище где-нибудь в далекой Лапландии, но чтоб Сиире ничего не обломилось.
По полю ехал на тракторе старик сосед. Ойва Юнтунен быстро спрятал золото в багажник машины и тщательно закрыл на ключ. Он помахал рукой старику – тот как раз заехал во двор подивиться на гостя.
– Смотри-ка, да это же Оева! – воскликнул сосед на саволакский манер. – Из самой Швейции, что ль, в отпуск приехал? – Он смерил Ойву взглядом: – Ботинки-то как изговнял! Я баньку стоплю, заходь к нам ночевать.
– Да я вот в навозе червей копал. Может, вечерком схожу на рыбалку.
Позже, вернувшись с рыбалки, Ойва отправился с соседом в баню и от души попарился. Он искупался в озере и сел поболтать со стариком.
– Видать ты, Оева, в Швейции хорошо устроился, раз у тебя прямо-таки господская одежа, да и машина вон какая!
– Да, не жалуюсь.
– Вроде и у твово брательника в Ситнее тоже ничего дела идут. Слыхал, что большой человек он там. Был тут на прошлой неделе и оченно нахваливал. Привет тебе передавал и к себе звал. Только позвони, говорит, приедет встретить тебя в аэропорту.
Утром Ойва Юнтунен попрощался с соседом, сел в машину и развернулся на север. А не поехать ли в Лапландию? Если там золотишко припрятать, никакой Сиира не найдет, пусть хоть всю тайгу перекопает.
Да и сам Ойва там пожил бы отшельником, золото бы посторожил.
Ойва Юнтунен переночевал в Рованиеми, утром прикупил туристическое снаряжение и продуктов и пошел продавать золото в ювелирную лавку Киандера. Он отломил от одного слитка приличный кусок, завернул в туалетную бумагу.
Киандер, торговавший когда-то самородками лапландских старателей, сразу отметил, что речь идет о золоте высшей пробы.
– Взвесим-ка, – предложил он, надевая на глаз лупу.
Золота оказалось четыре с небольшим унции. За него Ойва Юнтунен получил одиннадцать тысяч четыреста марок наличными. Откуда золото, ювелира совершенно не интересовало.
Когда все дела были сделаны, Ойва поехал дальше на север. Он выбрал дорогу, ведущую в Кясиварси, доехал до Киттиля, в Сиркка и Тепасто обогнал длинные армейские колонны и прибыл наконец в Пулью, скромную таежную деревеньку посреди бескрайних болот. Там он решил оставить машину и двинуться прямиком в лес. С трудом взвалив на спину тяжелый рюкзак с золотом, Ойва взял курс на запад.
В течение полутора суток он все больше углублялся в тайгу. Чем дальше он шел, тем спокойнее становилось у него на душе: никогда не дотянутся сюда руки убийцы-рецидивиста Сииры.
Наконец силы Ойвы иссякли. Он опустил драгоценный груз на вершине небольшой песчаной гряды, там, где несколько гектаров занимало «чертово поле» – оставшаяся после ледника территория, усыпанная камнями.
Ойва Юнтунен откатил несколько крупных валунов в сторону и спрятал три слитка в образовавшемся углублении. Но прежде он наклонился к золоту и горячо поцеловал прохладный металл.
Устало вздохнув, он закурил сигарету и подумал, что заблудился. Тем лучше. Он не знал, где находится, и никто этого не знал. Золото было спрятано как никогда надежно. Его добыли где-то на севере Австралии, а теперь оно здесь. Ойва Юнтунен сел на камень, под которым лежали слитки, и, счастливый, продолжил курить.
Глава 4
Майор Суло Армас Ремес, красный как рак, сидел в служебном кабинете командира батальона. Его большое сердце устало билось в груди. Голова подрагивала, в животе бушевал желчно-кислотный бульон. Но голова не болела, потому что у майора Ремеса она вообще никогда не болела, хоть кол на ней теши. Майор не пользовался каской, даже когда стреляли боевыми патронами – такая крепкая у него была башка.
У майора Ремеса было тяжелейшее похмелье. Впрочем, в это время суток, а именно утром, у него оно было всегда. Майор – сорокалетний, крупного телосложения кадровый офицер – был грубиян и пьяница. Настоящее животное.
В рабочем столе, в самом верхнем ящике, у него лежал заряженный пистолет. Там же скрывалась бутылка померанцевой настойки. В остальных ящиках находились планы учений пехотного батальона и пожелтевшие инвентарные описи.
Майор Ремес открыл ящик и взял пистолет. Покрасневшими глазами он осмотрел отливающее темной синью оружие, пощупал огрубевшими пальцами холодный металл, снял с предохранителя и дослал патрон в патронник. Майор погладил спусковой крючок, закрыл глаза и засунул ствол пистолета в рот. Мгновенье он сосал его, как соску.
Однако стреляться майор не стал, хотя и был на волосок от этого. Прекратив игру со смертью, он поставил пистолет на предохранитель и, убрав обратно в ящик, достал бутылку померанцевой.
Майор посмотрел на часы. Начало одиннадцатого. Рановато, конечно, но, может, хлебнуть маленько?
Пробка, как всегда, чуть скрипнула – майор открыл бутылку.
«А чего бы и правда не глотнуть…» – раздумывал Ремес. Он сунул горлышко в рот, нёбо открылось. Кадык пару раз дернулся, скверное пойло стекло вниз по гортани, в желудок, где кислота желудочного сока моментально вступила в яростную борьбу с померанцевой.
Майор закрыл глаза. Ох, и тяжело же. Ладони вспотели, сердце в груди забилось сильнее, на лбу выступил пот. В животе заурчало, майору пришлось вскочить со стула и бегом кинуться в туалет. Его вырвало всем, чем только можно. Затем он почистил зубы, прополоскал рот водой, потрогал под ложечкой, вытер водянистые глаза, горевшие кровавыми шарами на лице страждущего бедолаги. Короткая разминка, руки вверх, вниз, легкий наклон и… назад к померанцевой.
Следующий глоток уже не рвался наружу. Тяжелое сердцебиение сразу стихло. Пот больше не лился вонючим потоком, как мгновение назад. Майор Ремес причесал жесткие темные волосы, еще раз глотнул померанцевой и убрал бутылку.
– Ну вот и делов-то.
Майор взял в руки кипу бумаг, карт и списков. Он был командиром батальона, какая тут особая работа? Штаб командировал его вести подготовку к военным учениям в Лапландии. Скука страшная. В учениях должны принять участие его бригада и части из других подразделений их же военного округа.
Вообще Майор Ремес был старшим офицером инженерных войск, а сейчас сидел в занюханном гарнизоне командиром разведбатальона, хотя вполне мог бы быть в спецподразделении саперного батальона, а еще лучше – в Генштабе. Как случилось, что его карьера завершилась тут, за этим убогим столом?
Майор рассеянно размечал на карте район предстоящих учений. Место сбора, направления наступления, заградительные линии, сосредоточение войск, пункты техобслуживания… Рутинная работа, с которой справится любой капитан или лейтенант. Эти нудные обязанности возложил на него полковник. Унизительная канцелярщина, если подумать. Как же ему иногда хотелось заехать полковнику Ханнинену кулаком по физиономии.
Майор внимательно посмотрел на сжатую в кулак руку. Этот молот всегда был легок на подъем. Многим от него досталось. Комок костей, который автоматически сжимался, стоило только Ремесу выпить.
Майор вызвал в кабинет срочника-писаря. Младший сержант лениво встал по стойке «смирно». Ремесу захотелось дать нахалу по носу, но в армии это запрещено. Он протянул парню смятую купюру и приказал:
– Сбегай-ка, младший сержант, в чипок и принеси мне газировки. Что-то изжога замучила.
– Так точно, господин майор, у вас всегда изжога, – ответил писарь и рванул с места.
«Вот поросенок, – подумал майор Ремес. – Черт дернул меня перед ним отчитываться! Имеет же командир право попить лимонада в рабочее время, это ж не запрещено!»
Скоро писарь принес газировку. Майор рявкнул на него и выгнал из кабинета. В кружку, из которой чистил зубы, он налил померанцевой и разбавил газировкой. Льда не хватало, ну и так пойдет.
– Не ахти, но пить можно. Зато сразу забирает.
Зазвонил телефон. Жена, черт бы ее побрал.
– Послушай, Суло. Нам нужно поговорить. Наш брак уже не имеет никакого смысла.
– Не звони сюда, я работаю!
– Я не могу это больше терпеть. Правда, Суло. Я не истеричка, это ты чудовище, и однажды мое терпение лопнет.
Вот так всегда. Одни претензии и требования. Сам майор считал себя довольно понимающим супругом, да, бывало дело, иногда он поколачивал благоверную. Медведь и тот держит в строгости свое семейство, а чем майор хуже? К тому же Ремес был не против – пусть подает на развод. Дети, двое, к счастью, уже взрослые. Молодые женщины, одна замужем, другая на выданье. Вертихвостки обе, но это жена их избаловала.
