Конн Иггульден "Кости холмов. Империя серебра"

– Знаю я твои уловки, Акрам, и не собираюсь тебя поднимать. Хватит с меня и одного раза.

Учитель улыбнулся и вскочил на ноги. Поскольку уже темнело, Иналчук поклонился учителю и передал ему клинок.

Когда солнце село, в небе над Отраром разнеслись голоса муэдзинов, воздававших благодарение Аллаху. Пришло время вечерней молитвы, и дворик начал заполняться домочадцами. Они расстилали рядами молитвенные коврики и, опустившись на них, склоняли голову. Когда собрались все, Иналчук занял свое место в первом ряду, и все волнения и заботы исчезли.

Пока совершали обряд и бормотали в унисон слова молитвы, Иналчук с нетерпением ждал, когда завершится дневной пост. Рамадан уже близился к концу, и даже такой влиятельный человек, как он, не мог нарушить запрет. Рядом, точно птицы, щебетала прислуга, и градоправитель предпочитал не давать им улик, которые они могли бы использовать против него в суде шариата. Скорчившись на коврике и отбивая земные поклоны, правитель думал о том, каких женщин взять ему с собой в баню. Хотя священный месяц еще не истек, все дозволялось после заката. По крайней мере, в собственном доме он был властителем. И наместник уже представил, как накапает меда на спину своей нынешней фаворитке, когда присоединится к ней.

– Аллах акбар! – громко произнес он.

Бог велик. И правитель снова подумал, что мед – превосходная вещь, истинный дар Аллаха всему человечеству. И если бы не начавшая полнеть талия, Иналчук ел бы этот дар каждый день. Но всякое удовольствие как будто имело цену.

Как истый образчик благочестия и пример своим домочадцам, он отбил последний поклон. Во время молитвы солнце совсем скрылось за горизонтом, и правитель умирал от голода. Скрутив молитвенный коврик, Иналчук быстро зашагал через двор и исчез за дверями дворца. Писец последовал за своим господином.

– Где войско хана? – спросил наместник через плечо.

Писец, как обычно, зашуршал пачкой бумаг, хотя Иналчук не сомневался, что его главный помощник и так знает ответ. Заед бен Салех состарился на службе, однако возраст еще не затуманил его разум.

– Хвала Аллаху, монгольская армия движется медленно, господин, – ответил Заед. – Они растянулись по всему пути в горы.

Иналчук нахмурил брови. Видение намазанной медом нежной кожи покинуло его воображение.

– Их больше, чем мы предполагали?

– Возможно, сто тысяч воинов, господин, хотя при таком количестве телег легко ошибиться. Неверные ползут по земле, как гигантская змея.

– Даже у такой змеи, как эта, только одна голова, Заед. Если хан – главная угроза, я поручу ассасинам убить его, – улыбнулся Иналчук, представив себе змею.

Писец криво улыбнулся, обнажив зубы, желтоватые, как слоновая кость:

– Я бы скорее поцеловал скорпиона, чем связался бы с этими шиитскими мистиками, господин. Они опаснее своих кинжалов. Разве они не отказываются почитать халифов? Думаю, они не настоящие мусульмане.

Иналчук рассмеялся и похлопал писца по плечу:

– Ты, кажется, боишься их, мой Заед? Но их можно купить, и лучше их никого не найти. Разве это не они положили отравленную лепешку на грудь Саладину, пока тот спал? Вот что самое главное. Они делают то, что обещают, а вся эта мистика лишь для отвода глаз.

Заед недоуменно пожал плечами. Ассасины сидели в своих горных замках, и даже шах не мог заставить их убраться оттуда. Они поклонялись смерти и насилию, и писцу казалось, что его господину не следует говорить о них так открыто даже в собственном доме.

Писец надеялся, что после его осторожного укора Иналчук замолчит, однако правителя посетила новая мысль. И он продолжил:

– Ты ничего не сказал о вестях от шаха Мухаммеда. Неужто он до сих пор ничего не ответил?

– Подкрепление пока не прибыло, господин, – покачал головой Заед. – Мои люди ожидают их на юге. Я сообщу, как только они появятся.

За разговором они добрались до банного комплекса дворца. Заеду, как и всем другим рабам-мужчинам, запрещено было входить внутрь, а потому Иналчук задержался возле дверей, обдумывая распоряжения.

– Мой кузен располагает армией более чем в миллион человек, Заед. Этого больше чем достаточно, чтобы раздавить кочевников вместе с их телегами и дохлыми козами. Отправь новое послание и скрепи моей личной печатью. Напиши, что… двести тысяч монголов перевалили через горы. Надеюсь, он поймет, что мой гарнизон способен только показать им свои пятки.

– Возможно, шах придерживается того мнения, что они не станут нападать на Отрар, господин. Есть другие города, которые не имеют таких стен, как у нас.

Иналчук вздохнул с досадой и погладил умасленную кучерявую бороду:

– А куда еще они могут двинуться? Ведь именно здесь, на рыночной площади этого города, ханских послов обезглавили, а потом свалили их головы в кучу по самый пояс высотой. Разве я не выполнял указание моего дорогого кузена? Я следовал его приказам, полагая, что его армия будет готова отбросить монголов назад в их степи. И теперь я обращаюсь к нему, а он до сих пор медлит.

Писец не ответил. Стены Отрара еще никому не удавалось разрушить, но арабские купцы, возвращавшиеся из Китая, рассказывали, что монголы используют стенобитные машины и стирают с лица земли целые города. Вполне вероятно, что шах решил испытать силу монгольского хана на гарнизоне Отрара. И хотя в городе стояли двадцать тысяч солдат, Заед не чувствовал себя в безопасности.

– Напомни моему брату, что я спас ему жизнь, когда мы были детьми, – добавил Иналчук. – Он так и не вернул мне долг.

Писец склонил голову:

– Послание будет доставлено, господин. Я прослежу, чтобы взяли самых быстрых коней.

Иналчук кивнул и скрылся за дверью. Когда он ушел, Заед только нахмурил лоб. Его хозяин, точно изголодавшийся кобель, будет предаваться любви до рассвета, а заниматься организацией обороны снова придется его рабам.

Заед не понимал плотских желаний, как не понимал и людей вроде ассасинов, которые ели липкие коричневые шарики из гашиша, отчего совершенно лишались страха и терзались страстным желанием убивать. Когда Заед был молод, телесная страсть мучила и его, однако благословенная старость умерила плотские желания. Планирование да науки были его единственной радостью в этой жизни.

Писец смутно осознавал, что должен поесть, дабы поддержать силы в продолжение долгой ночи. Сто его соглядатаев следили за продвижением монгольского войска, и старик каждый час получал от них донесения. Услышав за дверью ритмичное покрякивание своего господина, Заед покачал головой, словно укоряя капризного ребенка. Подобное поведение, когда мир готов был рухнуть, казалось непостижимым. Заед не сомневался, что шах Мухаммед имел намерение стать вторым Саладином. Иналчук был тогда только ребенком, но Заед еще помнил правление великого султана. Старик лелеял воспоминания о том, как отряды Саладина проходили через Бухару, отправляясь на завоевание Иерусалима. То были славные времена!

Шах не позволит Отрару пасть – в это Заед твердо верил. Под знамена шаха встало много князей, но все они только и ждали его ослабления. Проклятие всех сильных мира сего – в вероломстве его вассалов. Поэтому шах не сдаст процветающий город. Если Чингис будет остановлен под Отраром, у шаха появится возможность покорить мир.

Заметив, что страстные крики хозяина стали громче, Заед вздохнул. Он не сомневался, что Иналчук заглядывается на шахский трон. И если удастся быстро разбить монголов, то, возможно, этот трон будет вполне досягаем.

После захода солнца стало прохладно. Погруженный в свои мысли, Заед едва ли видел, как рабы зажигают масляные лампы, наполняя коридор светом. Он не чувствовал усталости. Ему требовалось совсем немного времени, чтобы выспаться, и в этом он тоже усматривал благословение старости. Писец зашаркал в ночном полумраке, обдумывая тысячу вопросов, которые нужно решить до рассвета.

Глава 9

За месяц, проведенный вдали от главных сил ханских войск, Джебе потерял счет пройденным милям. Вначале он направился на юг и вышел к широкому озеру, формой напоминавшему полумесяц. Джебе никогда прежде не видел столько пресной воды, сколько было в этом водоеме, таком огромном, что даже самые зоркие разведчики не могли разглядеть противоположного берега. Джебе со своими людьми задержался там на несколько дней, забивая острогами жирных зеленых рыб, названия которых никто не знал, и пировал, с удовольствием вкушая свежую пищу. Решив не пересекать озеро вплавь на лошадях, он повел свой тумен вдоль глинистых берегов. Окрестности озера изобиловали разной живностью: от газелей и горных козлов, которых ловили и ели, до бурого медведя, который однажды с ревом выскочил из леса и едва не покалечил лошадь, прежде чем стрелы свалили его на землю. Водрузив на спину своего скакуна медвежью шкуру, Джебе надеялся поскорее прокоптить ее хорошенько, поскольку подкожное сало уже начало разлагаться. Соколы и орлы парили в небе высоко над головой. Холмы и долины напоминали Джебе о доме.

Как и велел Чингис, воины Джебе не причиняли зла мелким селениям, мирно проезжая мимо них мрачной колонной. Крестьяне разбегались либо в исступленном страхе провожали непрошеных гостей взглядом. Местные земледельцы напоминали Джебе скот, и он лишь удивлялся тому, как это можно было приковать себя на всю жизнь к одному клочку земли. Джебе разрушил четыре больших города и с десяток дорожных укреплений, закопав награбленное добро в тайниках на холмах. Воины тумена постепенно начали признавать Джебе своим командиром и скакали с высоко поднятыми головами, симпатизируя его тактике стремительных атак и бросков на огромные расстояния, которые преодолевались всего за несколько дней. Арслан в свою бытность командующим туменом действовал осторожнее, но он хорошо обучил Джебе, и молодой человек теперь выжимал из своих людей все возможное. Он намеревался занять почетное место среди других военачальников и не допускал проявления слабости и нерешительности теми, кто шел за ним следом.

Если город сдавался быстро, Джебе отправлял городских купцов на северо-восток, в те места, куда, по его мнению, мог добраться Чингис с тяжелым обозом телег и стадами скота. Джебе сулил купцам золото и подкупал их китайскими монетами в доказательство обещанной щедрости. И хотя многим из них пришлось увидеть, как огонь пожарищ сжигал дотла их дома, возбуждая ненависть к монгольскому темнику, купцы принимали подношения и отправлялись в дорогу. Они понимали, что с продвижением Чингиса на юг дома не имело смысла отстраивать заново, и Джебе находил, что эти люди прагматичнее монголов и смиренны перед судьбой, которая возвышает одних и низвергает других без всяких на то причин и оснований. Подобное отношение к жизни не вызывало у Джебе восхищения, но вполне соответствовало его целям.

К исходу луны Джебе достиг новой горной гряды, которая лежала южнее большого кривого озера. От мусульманских купцов ему стало известно, что по магометанскому календарю шел месяц Рамадан и что Отрар стоит к западу от хребта. Дальше лежали золотые города шаха, названия которых Джебе давались с большим трудом. Он узнал про Самарканд и Бухару, а местные крестьяне показали их положение на черновых картах, которые, пожалуй, пришлись бы Чингису по душе. Путешествие в эти укрепленные города пока не входило в планы Джебе. Он увидит их позже, когда вся монгольская орда будет стоять за его спиной.

Огибая последний из холмов южной гряды, Джебе отметил на картах источники воды. Луна скрылась за облаками, и пора было позаботиться о ночлеге. Темник не давал воинам расслабляться и мог в любой момент развернуть войско и отправиться на войну. Хотя тумен Джебе был в походе дольше одного оборота луны, он не взял с собой тяжеловесные юрты и разбил лагерь в укромной долине, расставив дозоры на всех окрестных высотах. Один из дозорных внезапно вернулся в лагерь, и по виду взмыленной лошади Джебе догадался, что тот очень спешил.

– Я видел всадников, господин, там, вдали.

– Тебя заметили? – спросил Джебе.

Юный воин гордо покачал головой:

– В жизни не заметят, господин. Я видел их перед самым закатом и сразу вернулся. – Дозорный замялся, и Джебе подождал, пока тот не заговорит снова. – Мне показалось… Это монголы, господин. Так скачут только монголы. Я видел их мельком в последних лучах заката, а потом стемнело. Шестеро всадников. Это могли быть только наши.

Забыв про зажаренного на ужин кролика, Джебе быстро встал.

– Кто еще мог бы зайти так далеко на юг? – спросил он вполголоса.

Тихонько свистнув, Джебе подал остальным команду отложить пищу и седлать лошадей. Для быстрой езды было слишком темно, однако Джебе заметил перед закатом тропу через холмы и не видел ничего страшного в том, чтобы всадники ехали в темноте более плотным строем. И тогда войско могло бы выйти на позицию уже к рассвету. Джебе отдал приказ командирам, а те довели его распоряжения до ушей остальных. Еще несколько секунд – и повсюду послышалось глухое щелканье языков, монголы седлали коней и выстраивались в колонну.

Луна по-прежнему пряталась за облаками, и ночь была темной. Но войско послушно следовало приказу, и Джебе был доволен. С ухмылкой на лице он рассуждал, что дозорный, возможно, видел людей Хасара или, еще лучше, разведчиков Субудая. Джебе теперь не хотелось ничего иного, кроме как удивить кого-нибудь из военачальников своим внезапным появлением на рассвете. Направив скакуна во главу колонны, Джебе почти шепотом давал по пути указания разведчикам и слал их вперед. Он был уверен в том, что полководцы хана с неменьшим удовольствием нанесли бы неожиданный визит ему самому. В отличие от прославленных военачальников, Джебе еще только предстояло приобрести себе имя, и он с надеждой принял вызов незнакомой земли. Возвышение Субудая показало, что Чингис ценит талант человека больше его знатности.

Очнувшись от богатырского сна, Джучи лежал в кромешной тьме посреди соснового леса на склоне горы. Поднеся левую руку к лицу, он попытался разглядеть ее и усиленно захлопал ресницами. Арабы называли рассветом то время, когда черную нить можно отличить от белой, но, судя по всему, до рассвета было еще далеко. Джучи зевнул. Его измученное тело лениво пробуждалось к жизни, и он понял, что больше не уснет. По утрам ноги еще немели, и Джучи начинал каждый день, втирая масло в зарубцевавшиеся шрамы, что остались от раскаленного железа и тигриных когтей. Медленно растирая огрубевшую кожу пальцами, он чувствовал, как расслабляются мышцы, и с облегчением вздыхал. Потом раздался топот копыт и зов разведчика.

– Сюда, – ответил Джучи.

Воин спешился и опустился возле него на колени. Это был один из китайских рекрутов, и Джучи вручил ему горшок с маслом, чтобы тот довершил растирание, пока он будет слушать. Разведчик быстро залопотал на родном языке, однако Джучи перебил его всего один раз, чтобы выяснить значение слова.

– Три недели мы не видели никаких следов войск, а теперь они сами подкрадываются к нам в темноте, – произнес Джучи, вздрогнув, когда пальцы китайца прошлись по больному месту на ноге.

– К рассвету мы могли бы уйти на много миль отсюда, командир, – тихо предложил разведчик.

Джучи замотал головой. Его люди позволили бы ему бежать только в том случае, если бы он придумал какой-нибудь план, как заманить неприятеля в западню. Простое бегство подорвало бы его авторитет среди всех групп тумена.

Джучи выругался. В безлунную ночь очень трудно узнать, где находится враг и какова численность его войска. И даже лучшие разведчики тут были бы бесполезны. Единственное преимущество Джучи состояло в том, что он хорошо знал местность. Уединенная долина, что лежала южнее холма, стала на полтора месяца учебным лагерем, и Джучи использовал ее, чтобы подготовить своих людей к новым трудностям. Вместе с разведчиками Джучи исходил долину вдоль и поперек и знал каждую тропинку, каждое укромное местечко.

– Собери командиров минганов и приведи ко мне, – велел он разведчику.

Десять младших командиров могли быстро довести приказ до каждого воина своей тысячи. Чингис ввел эту систему, и она хорошо себя зарекомендовала. Джучи добавил лишь изобретение Субудая давать имена каждой тысяче и каждому джагуну из ста человек. Такая практика служила лучшему взаимопониманию в бою, и Джучи был доволен нововведением.

Вернув горшок с маслом своему командиру, китаец спешно удалился. Довольный тем, что боль в ногах успокоилась хотя бы на время, Джучи поднялся с земли.

Когда воины Джучи подводили лошадей к вершине холма, откуда начинался спуск в долину, прибыли еще двое дозорных. Солнце пока не взошло, но к тому времени, когда над холмами забрезжило бледное зарево рассвета, все уже чувствовали, как кровь быстрее побежала по жилам. Заметив на лицах дозорных улыбку, Джучи жестом подозвал их к себе. Эти двое тоже были китайцы, однако обычно невозмутимых воинов явно что-то сильно развеселило.

– В чем дело? – нетерпеливо спросил Джучи.

Дозорные обменялись взглядами.

– Те, которые идут на нас, – монголы, командир.

Джучи недоуменно моргнул. В полумраке их лица были хорошо различимы, но ведь когда они находились в пути, спеша передать ему донесение, то скакали в полной темноте.

– Откуда ты знаешь? – спросил Джучи.

К его удивлению, один из них легонько стукнул себя по носу:

– По запаху, командир. Ветер дует с севера. Ошибиться невозможно. Мусульмане не натираются прогорклым бараньим жиром.

Разведчики ожидали, что Джучи вздохнет с облегчением, когда узнает новость, однако он сощурил глаза и резким жестом отослал их от себя. Монголы, которых видели разведчики, могли быть только из войска Арслана, хотя теперь его туменом командовал новый человек, поставленный отцом. Джучи не имел случая познакомиться с Джебе до того, как Чингис отправил его вперед. В предрассветном полумраке Джучи оскалил зубы. Джебе плохо знал окружающую местность, и Джучи решил встретить его здесь на своих условиях.

Джучи дал новые распоряжения, и войско ускорило шаг. Нужно было спуститься в долину до наступления рассвета. Новость о приближении монгольского тумена слышали все и, так же как Джучи, сгорали от нетерпения показать, на что способны. Даже разгром войск шаха Мухаммеда не доставил бы столько радости, сколько победа над своими.

В лучах восходящего солнца Джебе медленно продвигался вперед. Его воины крадучись окружали долину, где слышались голоса людей и ржание лошадей, разносившиеся далеко по холмам. Боясь обнаружить себя, Джебе оставил сорок кобылиц, готовых к спариванию, далеко позади, чтобы те не начали подзывать жеребцов.

На рассвете Джебе с довольной улыбкой окинул взглядом долину. Темные пятна людей двигались внизу по земле, окруженной со всех сторон склонами холмов и скалистыми утесами. Шаманы рассказывали когда-то предания о громадных камнях, прилетающих с неба. Упав на землю, они и создали долины, такие как эта. Джебе заметил удобный уступ, с которого можно было бы руководить флангами своего войска, и, умело прячась за листвой деревьев, двинулся вперед в направлении примеченного утеса. Джебе не собирался никого убивать. Он хотел только попугать соплеменников, показать, что они в окружении и могут расстаться с жизнью. Они надолго запомнили бы эту сцену с наступающими со всех сторон вооруженными всадниками.

Обладая острым зрением, Джебе с удовлетворением отметил, что люди в долине не подавали признаков беспокойства. Было очевидно, что они упражняются в военном деле, и темник разглядел вдали линию дисков, вероятнее всего соломенных мишеней для лучников. Мужчины скакали шеренгами и пускали стрелы, затем разворачивались для новой попытки. Заслышав далекие звуки монгольских рогов, Джебе умильно улыбнулся.

Вместе с двумя командирами минганов и двумя знаменосцами Джебе привязал коня к сосне и припал к земле, осторожно продвигаясь к краю уступа. Последние метры пришлось ползти на животе, пока зеленая долина наконец не открылась целиком взору Джебе. Из-за большого расстояния узнать, кто темник, не получалось, но Джебе отметил строгость войсковых построений, а также точность и быстроту выполняемых ими маневров. Кем бы ни был их командир, он хорошо обучил своих людей.

Вот на высоком утесе в полумиле от Джебе мелькнула красная вспышка, а значит, левый фланг нашел подходящий спуск и был готов к атаке. Теперь Джебе ждал только сигнала с правого фланга, и, когда вдали показался и тут же исчез синий флажок, сердце полководца забилось быстрее.

Однако что-то не давало ему покоя, мешая сосредоточиться на операции. Где же их дозоры, которые следовало выставить на случай окружения? Эта долина казалась весьма уязвимой для нападения неприятеля, и Джебе не мог представить, чтобы кто-то из военачальников Чингиса был бы настолько беспечен. Джебе дал приказ разоружить дозорных, не позволяя им протрубить сигнал тревоги, однако все шло как-то уж чересчур гладко. Или просто Отец-небо покровительствовал ему и дозорных удалось снять без шума? Джебе недоверчиво покачал головой.

– Где их дозоры? – тихо спросил он.

Ближе всех к командиру оказался Палчук, муж ханской сестры Тэмулун. Джебе надеялся, что Чингис не ошибся в выборе, когда, изменив своим принципам, продвинул этого человека наверх.

– Войско невелико, и вокруг других войск нет, – ответил Палчук, пожимая плечами. – Может быть, они выставили дозоры ниже в долине?

По другую сторону низины блеснул огонек. На таком большом расстоянии флажки были бы незаметны, но тот, кто подавал знак, воспользовался осколком китайского стекла, отражавшего солнечные лучи. Отбросив сомнения, Джебе выпрямился во весь рост. В сотне шагов от военачальника залегли две тысячи воинов вместе с лошадьми. Животные были хорошо обучены и поднялись с земли, не издав ни звука, как только всадники убрали руку с их шеи.

– Луки оставить. Не стрелять! – скомандовал Джебе. – Мы только немного поучим их.

Последовав примеру Джебе, Палчук прищелкнул языком и сел в седло. Отряды Джебе выступали с четырех сторон и должны были сойтись в центре, где темник рассчитывал встретить командира другого тумена. Джебе дал себе слово, что не станет злорадствовать при их встрече.

Джебе поднял руку, но, не успев отдать приказ к началу атаки, заметил красную вспышку слева. На левом фланге кто-то снова подал сигнал.

– Чем они там занимаются? – громко спросил он.

Не успел Палчук дать ответ, как со всех сторон буквально из-под земли возникли вооруженные люди. Неожиданное появление монгольских воинов с луками в руках произвело смятение в войске Джебе. Стало ясно, что они попали в засаду. Воины другого тумена в полной тишине поджидали их с самого рассвета, прячась в неглубоких ямах и мелких овражках под толстым слоем дерна, опавшей листвы и сосновых игл. Ошеломленный Джебе развернул лошадь и мгновенно оказался под прицелом десятков острых стрел.

Увидев Джучи, широким шагом выходящего из-за деревьев, Джебе запрокинул голову и рассмеялся. Ханский сын хранил молчание до тех пор, пока не подошел ближе, и, остановившись возле стремени темника, опустил руку на эфес своего меча.

– Твои люди схвачены, командир, – сказал он. – Никто не уйдет, и ты в моих руках.

Только теперь Джучи улыбнулся, и те, кто находился в его ближайшем окружении, злорадно ухмыльнулись.

– Я чувствовал, что дозоров должно быть больше, – ответил Джебе.

Включаясь в игру, он передал свой меч победителю. Довольный успехом, Джучи принял клинок, но тут же вернул его владельцу. И пока Джебе с удивлением смотрел на Джучи, тот протрубил в рог долгий сигнал, который эхом прокатился по всей долине. Далеко внизу воины прекратили маневры, и ликующие крики поднялись почти до самого неба.

– Добро пожаловать в мой лагерь, командир, – произнес Джучи. – Может, спустишься со мною в долину?

Джебе склонился перед неизбежностью и подождал, пока люди Джучи уберут оружие и подведут коней.

– Как ты узнал, что я буду руководить операцией именно отсюда? – спросил он Джучи.

– Я тоже выбрал бы это место, – ответил ханский сын, пожимая плечами.

– К тому же ты ученик Субудая, – сухо добавил Джебе.

Джучи улыбнулся, решив не упоминать о других четырех местах, где его люди сидели в засаде, устроенной на холмах. Часы ожидания, проведенные в холоде и сырости, все же стоили того, чтобы увидеть изумленное выражение на лице Джебе. Спускаясь по склону в долину, они, казалось, радовались неожиданному знакомству друг с другом.

– Никак не могу придумать имя своему тумену, – вдруг сказал Джучи.