Тимур Кибиров "Генерал и его семья"

– Ну полно вам яриться, Василий Иваныч. Может, он развелся уже давным-давно. Вот лучше гляньте, какой про осень стишок. Очень неплохой, на мой взгляд. Подправить только чуть-чуть в одном месте – и прямо настоящие стихи!

* * *

Канареечный ясень, малиновый клен,
хриплый жар неокрепшего гриппа,
и ко Дню Конституции сотни знамен,
и уже обгоревшая липа.

На бульваре, где все еще зелен газон,
никого, только каменный маршал.
И обложен, как горло, пустой небосклон.
Боль все глуше, а совесть все старше.

Это все – Конституция, боль и бульвар,
Клен, да липа, да маршал незрячий,
жар гриппозный и слезный, бесхозный мой дар –
ничего ровным счетом не значат.

– Ну и чего хорошего? Галиматья же форменная! Можешь ты мне объяснить вразумительно?

– Нет.

ДЕКАБРЬ

Отшелушилась охра и опала.
Белилам цинковым доверившись, пейзаж
Замызган и затерт. Лишь свет полуподвальный,
Чердачный колотун, наждачный говор наш.

И гарью стылою, бесстыжею, венозной,
Вороньей сажею мы дышим и поем.

– Гарь-то почему венозная? А, умник?

– Да не знаю я, мне это вообще не нравится. Да, может, просто для рифмы.

Ну так и есть!

В кровь обдирая рот, христосуясь с морозной
Стальной неправдою, петровым топором.

– М-да. Отказать категорически… А вот, Василий Иваныч, по вашей части стишки.

СЛОВО О ПОЛКУ Н-СКОМ

1. Строевой смотр

В кирзе чугунной воин запечен.
Для запаха добавлены портянки.
Плац чист, как помышленья пуританки,
И, как вакханки похоть, раскален.

И по ранжиру выстроенный взвод
Похож на диаграмму возрастанья
Сознания и благосостоянья,
Которому подвержен наш народ.

Ласкает взгляд прекрасный внешний вид –
Петлички, бляхи, сапоги и лычки.
Взвод получил за экстерьер «отлично»,
И замполит бойцов благодарит.

– При чем замполит-то? Какое ему до строевого смотра дело? Опять для рифмы?

– Не исключено.

2. Самоволка

Ночи чифирь просветлел
От лимонного сока луны.
Запах портянок уныл.
Телу постыла постель.

Выдь в самоволку. Урчит
Среднеазийская глушь.
Лишь часовой на углу,
Тушью начертан, торчит.

Озеро. Небо. Земля.
Паховая теплынь.
Тело намылилось плыть.
Слышится шаг патруля.

– Что это за «выть»?

– Ну как у Некрасова – «Выдь на Волгу, чей стон раздается…».

– Тоже мне Некрасов нашелся… А портянки стирать надо почаще, а то запах ему уныл. Не мне ты попался, сучонок!

И Бочажок мечтательно вздохнул.

3

Личный состав на просмотре кино.
Жаркое небо дивится в окно
На уставную заправку постелей.
Тихо кемарит дневальный без дела.
Он худосочен и стрижен под нуль
И под восьмерку ремень затянул.

В ленинской комнате сонная тень,
Стенды суровые смотрят со стен.
Маршал крепить и беречь призывает.
Кто-то в курилке гитару терзает.
Рыжий ефрейтор грустит над письмом.
Любка-дешевка забыла о нем.

4

Я помяну добром казенный дом,
И хлопоты фальшивые, и дам
Из шулерской колоды сновидений

За то, что был я молод, и за то,
Что на разводе духовой оркестр
На фоне непомерного заката
Ни в склад, ни в лад прощался со славянкой.

Ну и за то уж, кстати, что славянка
Меня не дождалась… Еще за то,

Что утром благовония лились
Из розовой степи. И я зубрил
Законы злобы и стихосложенья.

На месте генерала я бы не преминул съязвить, что злобности-то автор, видать, обучился, а вот стихосложению что-то не очень, на троечку с минусом.

Но Василий Иванович сам был уже чересчур озлоблен, чтобы шутки шутить!

Казенный дом! Это он армию с тюрьмой, что ли, сравнивает?!

Выписывать дальше незамысловатые и однообразные реакции генерала смысла особого нету. Читатель проницательный сам их может представить, а другие обойдутся. И так уже эта глава непомерно раздулась, вот-вот лопнет, как лягушка (нет, не крыловская, которая тягалась с волом, а настоящая из детства, которую злые мальчишки, вставив в задницу соломинку, надули и которую К.К. поминает в нижеследующих стихах – не точно и не очень умело):

Майский жук прилетел из дошкольных времен.
Привяжу ему нитку за лапку.
Пусть несет меня в мир, где я был вознесен
На закорки военного папки.

В забылицу о том, как я нравился всем,
В фокус-покус лучей обожанья,
В угол, где отбывал я – недолго совсем –
По доносу сестры наказанье.

Где страшнее всего было то, что убил
Сын соседский лягушку живую
И что ревой-коровой меня он дразнил,
Когда с ветки упал в крапиву я.

В белой кухне бабуля стоит над плитой,
Я вбегаю, обиженный болью,
Но поставлен на стул и читаю Барто,
Умиляя хмельное застолье.

И из бани я с дедушкой рядом иду –
Чистый-чистый под синей матроской.
Алычою зеленой объемся в саду,
Перемажусь в сарае известкой.

Где не то что оправдывать – и подавать
Я надежды еще не обязан!
И опять к логопеду ведет меня мать,
И язык мой еще не развязан…

3
Я горбушку хлеба натру чесноком пахучим.
Я слюной прилеплю к порезу лист подорожника.
Я услышу рассказы страшные про красные руки,
про кровавые пятна и черный-пречерный гроб.

Я залезу на дерево у кинотеатра «Зеленый»,
Чтоб бесплатно глядеть «Королеву бензоколонки».
За сараем закашляюсь я от окурка «Казбека».
И в сортире на Республиканской запомню рисунки.

А Хвалько, а Хвалько босиком и в ситцевых трусиках
будет вечно бежать и орать, а тетя Раиса
будет вечно его догонять с ремнем или прутиком.

4. ИЛЛЮСТРАЦИЯ К РОМАНУ

С медным сеттером на поводке
Дед в соломенной шляпе
И герой в бескозырке «Герой» –

Пуантилизм июньского парка,
Силомеры и комната смеха,
Платья клеш и китайские зонтики,
Парашютная вышка, пересохший фонтан.

До чего ж интересны плакаты
Против стиляг, куклуксклановцев и бюрократов!