Годы с пумой. Как одна кошка изменила мою жизнь
Лора Коулман
Проект TRUESTORY. Книги, которые вдохновляют
Что делать, если ты потерял себя и сбился с пути? Взять отпуск? Сменить работу? Сходить с друзьями в бар? Героиня книги и по совместительству ее автор Лора попробовала все. Но спасение нашла в далеком маленьком заповеднике в Боливии среди жары, духоты, москитов, наводнений и пожаров. А помогла ей такая же потерянная и запуганная пума… И еще множество страдающих животных и запутавшихся людей.
«Все мы похожи на лук». Чтобы найти настоящего себя, надо снимать один слой за другим. Именно этому научит книга и ее автор, слои которой помогла сиять та самая маленькая пума.
В формате PDF A4 сохранен издательский макет книги.
Лора Коулман
Годы с пумой
Как одна кошка изменила мою жизнь
Посвящается всем, кто когда-либо любил этот заповедник.
И Вайре
© Кикина И.Е., перевод на русский язык, 2023
© Оформление. ООО «Издательство «Эксмо», 2023
Теперь забирать имена было не у кого, и все же какими близкими казались мне все эти существа, когда я видела, как кто-то из них проплывает, пролетает, проползает передо мной, или касается моей кожи, или следует за мной по пятам в ночи, или недолго идет рядом днем. Они казались куда ближе, чем раньше, когда их имена стояли между нами, словно прозрачное препятствие. Теперь же эти существа были так близко, что мой страх перед ними и их страх передо мной сливались в единый страх. И тяга, которую чувствовали многие из нас, желание потереться, погладить чешую, кожу, перья или мех другого, попробовать плоти или крови друг друга, согреть друг друга – эта тяга теперь слилась со страхом, и охотника невозможно стало отличить от добычи, как и того, кто поедает, от того, кого едят.
Урсула К. Легуин, «Она забирает их имена»
Предисловие автора
У пумы много названий. Возможно, из-за того, что когда-то они были распространены по всей территории обеих Америк, от Канады до границ архипелага Огненная Земля. Флоридская пантера, кугуар, горный лев, дикая кошка, горный ревун, красный тигр, кугуакуарана, призрачная кошка… Говорят, у пумы больше восьмидесяти задокументированных названий – больше, чем у любого другого животного. Но живя в Боливии, я знала ее просто как пуму (с длинным «у»).
Большинство имен в книге изменено. Некоторые персонажи собирательные, некоторые события сдвинуты во времени, чтобы уложиться в книгу разумного объема, хотя по большей части я пересказала их так, как помню. Название организации и место действия я не меняла. «Комунидад Инти Вара Ясси» – это боливийская негосударственная организация, дающая диким животным, пострадавшим от незаконной торговли представителями фауны, второй шанс. Приют называется «Амбуэ Ари». Обе организации продолжают существовать благодаря людям, у которых столько внутренней силы, что словами не выразить.
Часть первая
На дворе 2007 год, мне двадцать четыре. Я не особо низкая, но и не сильно высокая. Примерно метр семьдесят. Нос крючком, сиськи такие, что спина постоянно болит, а ноги волочатся по земле. Я несколько запуталась, почему, и сама не понимаю. Большую часть жизни я была одинока. Когда нервничаю, то ем и курю, а нервничаю я часто. Мои родители психологи. У меня есть сестра и два брата, все очень успешные. Я англичанка, выпускница факультета искусствоведения, даже не представляющая, что обезьяны умеют шутить и могут впадать в депрессию. Я понятия не имею, как выглядит пума.
– Gringa[1 - Гринга (ж.) или гринго (м.) – во многих испаноговорящих странах так называют иностранца, англоговорящего представителя из другой страны. – Здесь и далее прим. ред.]. ?Aqu?![2 - Сюда! (исп.)]
Мы тряслись в дребезжащем автобусе неведомо сколько – часов, наверно, пять.
Я протираю запотевшее треснутое стекло рукавом и пытаюсь что-то рассмотреть сквозь эту полосу. Но вижу только джунгли.
– ?En serio?[3 - Серьезно?]
Не могу скрыть нотку страха в голосе.
– ?S?! El parque[4 - Да! Заповедник.].
Сидящая рядом женщина снимает с моих колен своего ребенка, а какой-то мужчина уже пробирается вдоль рядов сидений мимо других стиснутых пассажиров, кур, детей, какой-то экзотической птицы и мешков с рисом и заявляет свои права на мои драгоценные несколько сантиметров кресла. И вот я стою одна-одинешенька на пустой, прямой дороге посреди боливийской части бассейна Амазонки и наблюдаю, как скрываются вдали задние фары автобуса. В воздухе висит мягкая дымка, из-за которой тонкий, крошащийся асфальт словно течет, как река. С берегов свешиваются высокие травы и деревья – зеленые, фиолетовые, оранжевые и золотые. Листья всевозможных оттенков будто сливаются в нечто единое, неясно очерченное, огромное. Пахнет жарой, воздух будто спертый, и я дышу с трудом. Небо голубое, но по краям уже становится красновато-золотым. Скоро стемнеет. Пока я ехала, казалось, что снаружи будет гулкая тишина, но я ошибалась.
Джунгли гомонят, говорят на языке, которого я прежде не слышала.
Прихлопываю москита на шее, ладонь окрашивается кровью. Еще один зудит возле уха. Я машу руками, постанывая и вертясь на месте. Джунгли повсюду, и, оглянувшись, вижу обезьяну, сидящую на указательном столбе. Вскрикиваю и отскакиваю назад. Обезьяна ростом с маленького ребенка, сгорбленная, с рыжей шерстью. На указателе ярко-красными буквами написано: «НЕ ПУСКАТЬ ОБЕЗЬЯН НА ДОРОГУ!» Она сидит и таращится на меня. «Ну и? И что ты сделаешь?» Я не собираюсь ничего делать. Скоро стемнеет, а я одна посреди джунглей. Чувствую дурноту. И тут сквозь гомон слышу новый звук. С жутким треском, точно ядро, из подлеска вырывается огромная черная свинья. Она поднимает голову – в зубах зажат красный лифчик – и смотрит мне прямо в глаза. Я готова развернуться и бежать, но тут на дорогу вслед за свиньей выскакивает мужчина. Он вынимает палки из волос.
– Панчита!
Свинья разворачивается и уносится прочь. Я слышу эхо топота копыт, а потом зеленое марево засасывает ее. Вот и след простыл.
Мои воспоминания из детства – рядом с домом раскинулся лес. Даже не лес, а маленькая, чахлая рощица. Однажды, когда мне было лет восемь, я попыталась там заночевать. Папа отвел меня в рощицу и оставил, как я и попросила. Позже я узнала, что он никуда не ушел, а устроился неподалеку с пачкой печенья и термосом горячего чая. Но я съежилась в спальном мешке. Ноздри заполнял чуждый запах земли и мха, а по венам бежала горячая дрожь страха. Я продержалась десять минут и помчалась домой в слезах, со спальником под мышкой, в твердой уверенности, что на деревьях, которые трещали и качались над головой, полно чудовищ.
– ?Bienvenidos! [5 - Добро пожаловать!]– Мужчина, стоящий передо мной, жизнерадостно улыбается. – Agustino. Soy el veterinario aqu?.[6 - Агустино. Я здесь ветеринар.]
Он окидывает меня оценивающим взглядом с ног до головы, будто ничуть не удивившись, увидев меня здесь, посреди дороги, в компании обезьяны, в облаке кислого запаха сбежавшей свиньи. Словно здесь постоянно объявляются левые иностранцы, и их всякий раз встречают представители местной фауны. А вообще у меня нет подобной привычки – обычно я не забираюсь в такую глушь.
По идее трехмесячное пешее путешествие по Боливии должно было дать мне новый взгляд на жизнь, так необходимый после увольнения с очередной работы (а сколько я их сменила до этого!). Было ощущение, что мне дали карту собственной жизни, но я сбилась с маршрута. Я постоянно увольнялась, надеясь, что новое место укажет дорогу к успеху. Последней соломинкой, сломавшей спину верблюда, оказалась должность в отделе маркетинга в крупной туристической компании. Никаких сомнений: пешее путешествие поможет разобраться в себе. Я планировала вернуться преображенной, как Элизабет Гилберт[7 - Элизабет Гилберт – американская писательница, автор бестселлера «Есть, молиться, любить» (Прим. пер.).] из поколения миллениалов. Хотелось стать человеком, который, катаясь на американских горках, вскидывает руки в воздух, принимает верные решения, очертя голову ходит на свидания и знает, чего хочет от жизни. Человеком, обожающим корпоративы… Не таким, который лопает арахисовое масло в полночь, сидя на кухонном полу, а потом не может из дома выйти, поскольку что ни надень, все полнит. Таким, который может оказаться на обочине у черта на рогах и ничуть не тревожиться по этому поводу. Девушкой, готовой встречаться, а потом когда-нибудь стать женой, матерью, женщиной с успешной карьерой. В общем, как мне кажется, я хотела стать полной противоположностью себе нынешней.
Однако вот я путешествую уже два месяца и устала снимать койки в общежитиях, воняющих пивом и холодной блевотиной. Я по-прежнему стесняюсь таких же путешественников, которые пытаются со мной подружиться. Мне претят специально организованные «достопримечательности», где продаются стейки из мяса ламы по цене билета на самолет. В одном из подобных мест я подслушала, что, если поехать на север, можно купить билет на местный корабль, который навсегда увезет тебя с Планеты Одиночества. Будешь качаться в гамаке, смотреть на розовых речных дельфинов и пить кокосовое молоко. Я подумала, что звучит заманчиво. Поэтому отправилась на север и две недели просидела на топком речном берегу. Ждала корабля, а он так и не пришел. Обгоревшая, одинокая, растолстевшая от пирожков эмпанада, выполосканная дождями, я наконец пошла искать интернет-кафе, чтобы поменять авиабилет. Я потеряла всякую надежду. Хотелось домой. Но именно в том интернет-кафе, жуя холодную пиццу, запивая вонючим пивом и дымя сигаретами, я наткнулась на брошюрку боливийской благотворительной организации, помогающей животным. На обложке была жизнерадостная обезьянка. В тексте говорилось, что требуются волонтеры.
Потому-то я здесь и оказалась – исключительно из-за отсутствия всякой цели, да еще и внутренний голос уговаривал: «Рано сдаваться».
Я даже не в курсе, что это за организация. Знаю только, что здесь есть обезьянки, которые, по идее, должны выглядеть жизнерадостно.
Но эта вовсе не радостная. Она подползает к нам, хватает Агустино за штаны и взбирается по его одежде. Мужчина берет ее на руки, и обезьяна угрюмо пялится на меня. На первый взгляд показалось, что здешний ветеринар примерно мой ровесник, но теперь я сомневаюсь. Глаза у него темно-коричневые и добрые, окруженные морщинками, волосы черные, непослушные и растрепанные. Он маленького роста, немного полноват, с круглым лицом, которое мне помимо воли начинает нравиться. Он сует руку за отворот куртки и достает кусочек сыра. Обезьяна воет от восторга, хватает сыр и запихивает в рот. Агустино смущенно посматривает на меня. Целует обезьяну в меховую макушку.
– Коко вообще-то нельзя сыр, но только так я могу увести его с дороги. Здесь слишком опасно. Слишком много машин.
Я смотрю вправо-влево на пустую дорогу и неуверенно киваю. Довод насчет машин кажется абсурдным. Мы на краю вселенной, и даже крошечный местный автобус, на котором приехала я, кажется далеким воспоминанием.
– Идем!
Агустино срывается с места быстрым шагом, сворачивает на узкую, петляющую тропку. Коко перебирается выше, крепко обвивая плечи ветеринара, подпрыгивает вверх и вниз, вцепившись маленькими волосатыми пальцами в воротник Агустино, и издает губами длинный, громкий, тоскливый пердящий звук.
– Точно, – бормочу я себе под нос, – мы с тобой в заднице.
Вдыхая тяжелый, влажный, подернутый туманом воздух, мы, как и свинья, исчезаем под лиственным пологом. Перехожу на рысцу, чтобы не отстать, и рюкзак бьет меня по лопаткам. То и дело тру ладонями лицо: какие-то твари жужжат в носу, во рту, в ушах. Ветки, острые и настойчивые, вцепляются в волосы, в кровь царапают кожу. Мы идем во мраке. Я слышу не только писк москитов, но и голоса птиц, жуков, сверчков, шуршание чего-то зловеще-крупного под ногами. Звуки смыкаются вокруг, и я чувствую запах почвы, влаги, гнили.
Мы идем, наверное, минут пять, хотя кажется, что гораздо дольше, и тут Агустино наконец останавливается и оборачивается.
– Добро пожаловать в el parque!
Мы вышли к просеке, по периметру которой расставлены хижины и покосившиеся постройки. Здесь слоняется несколько человек, местных и иностранцев. Одежда заляпана, на резиновых сапогах толстая корка грязи. Агустино принимается махать руками и звать высоким бодрым голосом:
– Самита!
От группы людей отделяется девушка и подходит к нам. У нее тоже на руках обезьяна, копия Коко, только у того внушительная рыжая борода, а у этой особи бороды нет совсем, словно ее обрезали. Как только девушка оказывается достаточно близко, Коко спрыгивает с рук Агустино. Она умудряется поймать животное на ходу, и теперь две обезьяны ревниво борются за свободное место, сердито ворча друг на друга, но девушка даже не сбивается с шага. Лишь чуть наклоняется вперед и протягивает мне руку.
– Я Саманта. Сэмми.
Запах от нее феноменальный.
Пытаюсь оценить обстановку в целом. Ситуация настораживает. Обезьяны удивительные, конечно, но… вонь просто сбивает с ног. Как если бы в футболку завернули рыбу и оставили разлагаться в сорокаградусную жару. Вижу и других животных. Чудовищная свинья храпит, распластавшись в грязи, и не замечает людей, которым приходится через нее переступать. Я знаю, что это та же самая, поскольку кружевной лифчик валяется возле нее, как приз. Существо, напоминающее енота, задрав хвост трубой, издает громкий, агрессивный писк. Оно старательно подкапывается под дверь одной из построек. А еще надо всем этим нависают джунгли, исключая любое подобие света и пространства. Я ведь не так далеко от дороги. Там небо уже начинало краснеть, а здесь его даже не видно. Воздух темный, закатный, как будто, если я проведу рукой, он сдвинется, словно дым.
– Я… эмм… – мямлю я.
Сэмми приподнимает брови. Она иностранка, как и я. Американка, кажется. Примерно моего возраста. Низкая и плотноватая. Наверное, красивая. Трудно сказать. Грязь повсюду: запеклась в густых волосах, присохла к одежде, к коже. На поясе висит ржавое, жуткого вида мачете. Она стирает со лба пот прелым, влажным рукавом и смеется. Смех как у маньяка. Он отражается от деревьев, и Сэмми кажется крупнее, чем на самом деле.
– Ты не волнуйся, – говорит она.
– Я не волнуюсь, – быстро отвечаю я. Но это вранье. На самом деле очень волнуюсь.
– У тебя есть налобный фонарик? – бросает она через плечо и идет прочь, поманив меня за собой. – У нас нет электричества и горячей воды.
Я лихорадочно пытаюсь сообразить, как люди вообще живут без этого?
Две обезьяны висят на ее шее и подозрительно меня разглядывают.
– Будешь спать в «Ла-Пасе», – сообщает Саманта и помогает мне снять с плеч рюкзак у входа в здание, которое, наверное, когда-то было белым.
В здание ведут четыре двери, с которых облезает старая зеленая краска. На каждой табличка. «САНТА-КРУС». «ЛА-ПАС». «БЕНИ». «ПОТОСИ».
– «Ла-Пас» – хорошая комната, – продолжает она, пока я пытаюсь нарыть в рюкзаке фонарь. – Там сейчас всего три человека. Душ, – указывает на деревянный сарай, едва заметный за деревьями. – Есть туалеты со смывом, но мы ими не пользуемся: это чревато.
Говоря «со смывом», она изображает пальцами кавычки, а Коко кряхтит, будто соглашается. Саманта смотрит на него с умилением. Интересно, долго она здесь проработала? Несколько лет? В брошюре говорилось, что минимальный срок – две недели…
– Это у нас называется патио.
Она оптимистично обводит рукой поляну, которая больше похожа на грязный перекресток.
Тропинки обозначены шатающимися кирпичами. В центре несколько скамеек жалкого вида и криво торчит труба с водопроводным краном. Сэмми показывает вбок:
– Comedor[8 - Столовая.], там мы едим.
Прямоугольная деревянная конструкция. Вместо стен – зеленая сетка, видимо, для защиты от насекомых. Под ней только что зажгли свечи, и они бросают на землю пляшущие тени.
– За спальным блоком медпункт Агустино, – продолжает Сэмми. – Если поранишься, иди туда.
– К ветеринару?
– Агустино ювелирно владеет скальпелем, – громко смеется Сэмми.
