Милиционер принял тяжелый подарок и хмыкнул.
– Спасибо, – сказал он, и на его лице появилось смущение.
Хозяин проводил участкового до калитки, они попрощались, как старые знакомые.
Оставшись во дворе один, Клим потянулся, хрустнул суставами, подпрыгнул довольно высоко и легко, сбил рукой снег с ветки яблони. Снег посыпался на лицо и мгновенно растаял, превратившись в мелкие капли.
Сержант Игорь Семенов гордо шагал по улице, неся, как драгоценный раритет, по заснеженной московской улице красивый пахучий ананас.
Клим Бондарев вбежал в дом и сразу же бросился к телевизору, на экране которого шла реклама.
– Черт, не успел! – пробурчал он и, схватив со стола пульт видеомагнитофона, принялся перематывать ленту.
Во время прихода участкового, который явился неожиданностью для хозяина дома, Бондарев был занят чрезвычайно серьезным делом. Он переписывал с экрана телевизора старый советский фильм «Белое солнце пустыни» для домашней коллекции. Местный кабельный канал «Око» иногда крутил хорошие художественные ленты для зрителей, уставших от западных боевиков, вестернов и всякой эротической мути.
Когда реклама закончилась, Клим снял палец с кнопки «пауза» и включил запись. На экране возникло лицо героя фильма Павла Верещагина. Бондарев усмехнулся хрестоматийной сцене, в которой перед таможенником стоит огромная миска черной икры и он категорически отказывается есть ее без хлеба, несмотря на слезные уговоры супруги.
Бондарев смотрел на экран не отрываясь, словно видел в первый раз. В этом фильме ему нравилось все – и герои, и сюжет, и режиссура. В общем, если и бывают идеальные фильмы, то «Белое солнце пустыни» – один из них. Клим даже по-мальчишески присел на ковер, уперся подбородком в колени, крепко обхватив руками ноги.
Идиллию разрушил телефонный звонок. Бондарев скривился, как от внезапной зубной боли, пружинисто вскочил и в два шага оказался у телефона, стоящего на камине.
– Привет, Виктор.
– …
– Пока рыбалка не отменяется.
– …
– Как предвидел, купил мотыля. И на тебя тоже. Крупный мотыль. Столько рыбы не бывает, сколько я того мотыля купил. Ты же знаешь, самое обидное, когда мотыль кончится. Да, конечно, подожду…
– …
– ОМОН? – через полминуты переспросил Бондарев.
– …
– ОМОН стрелять не стал бы, – уверенно сказал Бондарев, – да и кавказцев туда практически не берут.
– …
– Позвони, вызови милицию. Если это ОМОН, то они будут в курсе. И тут же перезвони мне.
Все еще продолжая смотреть в экран телевизора, Клим не глядя положил трубку. Но взгляд его уже стал отсутствующим, словно он находился далеко…
…Внезапно изображение исчезло, на экране появился электронный снег.
Бондарев схватил сразу два пульта, принялся щелкать кнопки. Все каналы работали исправно, видеомагнитофон тоже. Затем он снова переключил телевизор на кабельный канал, но электронный снег так и не исчез.
Клим подошел к окну, отодвинул штору, посмотрел в сгустившиеся над частной застройкой синие сумерки. Увидел зажженные окна дома напротив, сверкающую пирамиду убранной елки. Пару раз мелькнули соседка с соседом. По улице проехала легковая машина, ярко горели точки рубиновых огней. За домом темное небо было подсвечено заревом огромного города.
Бондарев подошел к комоду, немного помедлил, выдвинул верхний ящик. Достал телефонный справочник, в котором был указан только один-единственный номер студии кабельного телевидения «Око». Телефон то не отвечал, то был занят.
«В таких случаях, как правило, дозвониться невозможно, в трубке короткие гудки, тысячи возмущенных телезрителей пытаются выяснить, почему изображение пропало с экрана».
– Черт! Неужели он был прав? ОМОН не стал бы прекращать трансляцию, – произнес Бондарев и заглянул в камин.
Затем взял кочергу, пошевелил угли. В его темных глазах заскакали языки пламени. Выражение лица стало иным – строгим и сосредоточенным.
Собирался Клим быстро, ни одного лишнего движения, все рассчитано до мелочей. Так собирается человек, привыкший быстро срываться с места. Он открыл железный ящик, рука схватила карабин быстро, резко, но в то же время бережно, как вещь очень дорогую и нужную, от исправности которой зависит очень многое.
Патроны для карабина Клим положил в карман куртки, сунул за пазуху разрешение на оружие, запаянное в тонкий пластик. Затем в его руках оказался мобильный телефон в титановом корпусе. Аппарат лишь отдаленно напоминал привычные трубки, сходство между ними было таким, как у современного сверхзвукового истребителя с самолетом Второй мировой войны, у которого еще красные звезды на крыльях.
Сильные пальцы сжали трубку. На несколько мгновений Бондарев застыл перед зеркалом. Вид у него был абсолютно не воинственный. Карабин находился в чехле и висел за спиной.
Клим натянул лыжную шапочку почти на самые глаза. Застежка-молния на куртке, взвизгнув, взлетела вверх и замерла под небритым подбородком. Он надел перчатки, ботинки на крепкой рифленой подошве. Взглянул по сторонам. Свет в доме погасил, лишь лампочки на маленькой елочке продолжали пульсировать, переливаться огоньками, напоминая о близком празднике.
Быстрым шагом по чисто выметенной, идеально белой, словно застланной крахмальной простыней дорожке крепко сложенный мужчина шагал к калитке.
Глава 2
Будущий владелец студии кабельного телевидения «Око» Бахир Бахирович Балуев любил телевидение и радио с детства. Сколько себя помнил, в квартире всегда имелся телеприемник. Вначале был старенький «Рекорд» с небольшим экраном и с золотистой панелью, прикрывавшей громкоговорители. Посмотреть передачи к родителям приходили соседи. Маленький Бахир гордился, что телевизор был у них одних на весь подъезд. И это в Москве, куда технические новинки попадали в первую очередь. Потом «Рекорд» сменил телекомбайн «Беларусь» с проигрывателем и приемником, по которому подросший Бахир тайком от родителей слушал «вражеские голоса» – радио «Свобода» и «Голос Америки». Он представлял себе, что уедет за границу и его непременно примут на работу диктором одной из западных студий, вещающих на Советский Союз. А как же еще? Где же они – «враги», найдут человека, владеющего русским языком? А то, что он говорит с ужасным южным акцентом, Бахиру в голову не приходило.
Прошли годы, и уже никто из соседей больше не заходил к родителям на «голубой огонек», телевизоры появились в каждой квартире, а Бахир в мечтах видел себя то советским диктором, то ведущим детской программы. Короче, человеком знаменитым, которого узнают на улицах. За прошедшие годы к западным станциям он понемногу охладел. В самом Советском Союзе заворачивались дела, от которых голова шла кругом. Русские слова «перестройка» и «гласность» прочно вошли в словарь английского языка.
Уже и с экрана телевизоров на зрителей обрушивалась своя – отечественная правда. Имена вещавших «из ящика» становились известными всей стране. Пару раз Бахир Балуев пытался устроиться в «Останкино» диктором, честно приходил на конкурсы телеведущих, выстаивал километровые очереди, чтобы потом услышать от раздраженного члена комиссии нетерпеливое: «Спасибо, хватит. Вы свободны. Следующий…» Балуев ненавидел и «предыдущих», и «следующих», особенно когда потом узнавал на экране лица своих сверстников, мелькнувших в останкинских коридорах.
У него хватило ума вовремя остановиться, поставить крест на карьере ведущего. Бахир умел найти другой вход, если парадная дверь оказывалась закрыта. С беспроцентной ссудой в сберкассе пособил отец, друзья-комсомольцы обеспечили канал для ввоза в Россию подержанных компьютеров. За год с небольшим Балуев сколотил приличный капитал.
Как-то во время одной из поездок в Германию вместе с партией компьютеров ему предложили приобрести подержанное оборудование для телевизионной студии. Детская мечта ожила мгновенно. Еще не доехав до России, Балуев уже наверняка знал, что телекамеры, монтажную, профессиональные видеомагнитофоны он никому не продаст, сколько бы за них ни предложили. В них его будущее.
Через полгода он уже был хозяином телестудии «Око», занимавшей три комнаты в студенческом общежитии. На эфирное вещание Бахир не рассчитывал – ретрансляторы стоили огромных денег, да и за частоту требовалось выложить крупную сумму. Он развивал бизнес постепенно. Оплатил прокладку кабеля в другие корпуса общежития, потом в соседние дома. Год за годом кабели тянулись, плелись как паутина, опутывали квартал за кварталом. Абонентская плата плюс рекламные поступления вполне оправдывали расходы. Да и люди на студии поначалу работали почти бесплатно. Балуев знал, что для многих нет большего соблазна, чем «засветиться» на телеэкране. Это наркотик, попробовав который один раз, слезть с него уже невозможно.
Его кабельный канал к началу двадцать первого века покрывал уже не только столичное Коломенское, но и близлежащие районы. Год назад Балуев арендовал под студию бывшее бомбоубежище военного завода. Теперь новости передавались из самой настоящей студии, оформленной дипломированным модным дизайнером, а на дикторах как влитые сидели костюмы, предоставленные дорогим бутиком лишь за то, что в титрах на несколько секунд покажут его название. Новое помещение студии Балуеву нравилось. Прежнюю мрачность бомбоубежища безвозвратно уничтожил дорогой ремонт. Серые бетонные стены обшили белым пластиком, подвесили потолок из звукопоглощающих плиток, яркие галогенные лампы залили подземелье праздничным светом, звуки шагов тонули в толстых ковровых покрытиях.
Конечно, немного угнетало, что не откроешь окно, не глянешь на сверкающий в лучах вечернего солнца снег, но зато в своем подземелье Балуев был полным хозяином. Он создал свой мир и правил в нем, как хотел. А недостатка в свежем воздухе никто не испытывал, исправно работала система вентиляции, смонтированная еще во времена «холодной войны» – были вещи, которые и в Советском Союзе делались на совесть.
За год работы ни разу не подвела электропроводка, хотя во время эфира в студии включалась мощная подсветка, ни разу не прорвало трубы отопления или водопровода. Бомбоубежище – военное сооружение, с большим запасом прочности, рассчитанное выдержать ядерный удар по столице и после этого еще простоять пару веков.
Своему обыкновению приходить на студию под вечер Балуев не изменил даже в предновогодние дни, хотя для большинства российских бизнесменов время от католического Рождества до старого Нового года – вычеркнутые из активной жизни три недели. На западное Рождество поехать в Европу – это начало разгула, потом на Новый год вернуться домой – достойное продолжение. После – провал в памяти до православных праздников и «отходняк» – плавное уменьшение дозы спиртного до 14 января. Но телевидение – материя тонкая. Когда все отдыхают, для него наступает самая работа. К вечеру, и уж тем более поближе к Новому году, случается самая горячая пора.
Хозяин телестудии и кабельной сети «Око» еле загнал машину на стоянку. Его «Мерседес» никак не хотел заезжать в узкое пространство между двумя «Жигулями». Рыхлый, недавно выпавший снег летел из-под буксующих колес. Балуев мог бы позволить себе заехать на машине и к самому входу в студию, расположенному в глубине небольшого сквера, но он предпочитал пройтись по аллейке, сосредоточиться – он привык сразу же говорить четко, по делу, налетать на своих сотрудников как ураган. Всегда найдутся недостатки в работе.
Нетронутый снег чуть слышно поскрипывал под толстыми подошвами дорогих ботинок, искрился в свете фонарей. Снежинки садились на черное кашемировое пальто. Мир выглядел спокойным и нарядным. Над облагороженным входом в бомбоубежище сиял подсвеченный щит с броской надписью «Телестудия «Око» и прорисованным в деталях игривым женским глазом, обрамленным длинными черными ресницами. Балуев даже задержался, чтобы полюбоваться недавно установленной вывеской. Зимняя атмосфера действовала расслабляюще.
«В подобном состоянии появляться перед сотрудниками нельзя. Не дай бог, подумают, что работают отлично, тогда недалек тот день, когда они и прибавки к жалованью потребуют».
За открытой настежь тяжелой металлической дверью, украшенной огромным маховиком запора, поблескивала стеклом другая новомодная стеклянная дверь, над ней под козырьком притаилась телекамера наружного наблюдения.
«Снаружи – порядок, а вот внутри… – владелец кабельного канала прикусил губу, – внутри порядка быть не может лишь потому, что я хозяин, а они нанятые работники».
Балуев бросил взгляд на циферблат часов. До выхода в эфир вечернего выпуска новостей оставалось чуть больше трех часов. Новости были «коньком» канала. На их создание уходило около половины бюджета студии, но Балуев денег не жалел. Обычно зритель, если его чрезмерно не утомлять рекламой, поленится переключать телевизор. По большому счету, ему без разницы, какой фильм потом смотреть. Главное, суметь завлечь его новостями.
«Око» передавало новости избирательно, в первую очередь сообщалось, что случилось в самом районе, охваченном кабельным вещанием, и лишь потом говорилось о том, что произошло в стране и в мире. И зрителю казалось, что он живет в центре вселенной, что весь мир вертится возле него, а события на соседней улице так же важны, как и вселенские катаклизмы.
Балуев напустил на себя грозный вид и шагнул к стеклянной двери в конус пронзительно яркого света. Телекамера смотрела на него бесстрастным черным глазком.
– Добрый вечер, Бахир Бахирович. Входите, – раздался из динамика переговорного устройства спокойный голос охранника, и тут же негромко щелкнул электрический замок.
Открывая дверь, Балуев мельком посмотрел на свое отражение в идеально протертом тонированном стекле. Он миновал тамбур бомбоубежища с еще одной тяжелой металлической дверью, выкрашенной по совету дизайнера веселой оранжевой краской, и подал руку охраннику.
– Как дела, Виктор? – Балуев мог забыть фамилию сотрудника, но по именам и в лицо знал всех поголовно, от продюсера до уборщицы.
– Спасибо. Новый год скоро, – ответил улыбчивый верзила.
Костюм, белая рубашка и галстук смотрелись на нем нелепо. Сразу было видно: молодой человек до недавнего времени не вылезал из камуфляжа, ходил не по асфальту, а по пустыне, грязи и глубокому снегу. Но положение охранника солидной фирмы обязывало быть на работе идеально выбритым, подстриженным, одетым с иголочки.
– Кому Новый год, а кому и работа, – бросил Балуев, смахивая с черного пальто подтаявшие снежинки, – жарко у нас, хоть кондиционеры включай.
– Отопление вовсю работает. Но его тут не переделаешь. Трубы в бетон залиты.
Балуев, старавшийся не вникать в вопросы, в которых понимал мало, махнул рукой:
– Жарко – не холодно. Пережить можно.
Виктор дождался, пока босс скроется за поворотом коридора, и расстегнул пиджак.
«Жарко, хоть дверь на улицу открывай».
Вернулся напарник – тоже бывший десантник, машинально бросил взгляд на монитор – на черно-белом экране была площадка перед дверью, падал пушистый снег, засыпая следы Балуева.
– Хозяин пришел?
– Хорошо, что про тебя ничего не спросил.
– Я же покурить отошел.
– Курить в туалете положено, а ты под запасным выходом дымишь. Словит Балуев – выгонит. Ты же контракт подписывал, а там «русским по белому» каждый твой шаг на работе расписан.
– Если жить, как в контракте написано, то я даже жене не имею права сказать, сколько денег мне платят – коммерческая тайна.
– Удобная «отмазка», если все деньги отдать потребует.
– От нее и рубля не спрячешь. Сам не отдашь – найдет. В глаза посмотрит и тут же скажет, где спрятал.
– Моя Танька другая.
– Другая, потому что вы еще не расписались, не съехались. Попомнишь мое слово, женишься – через год Таньки своей не узнаешь.
Виктор пожал широкими плечами, не хотелось ему верить, что какая-то печать в паспорте сможет изменить его любимую девушку. Но женатый приятель имел право советовать, предупреждать. Уже третий год пошел, как женился.
– Не знаю, как у вас раньше было. А моя другая.
– Другая, как же. Ты завтра на рыбалку собрался, а сам что ей скажешь?
– Совру, что на работу пойду. Рыбалка – не то, рыбалка не деньги, а удовольствие.
– Деньги – тоже удовольствие, и не последнее в нашей жизни.
Виктор услышал, как открывается дверь кабинета босса, тут же застегнул пиджак, поправил запаянный в пластик бейдж. Балуев любил пройтись по коридору студии. Все двери в служебные помещения согласно его распоряжению были стеклянными. Все, кроме одной, на которой красовалась латунная табличка с именем хозяина. Владелец наблюдал за работающими сотрудниками, как за аквариумными рыбками.
Он прошел коридором мимо кабинетов и заглянул в студию, где уже шли приготовления к вечернему эфиру. Оператор устанавливал камеру, усадив за стол вместо диктора девушку-редактора, а продюсер задумчиво смотрел на задник, подсвеченный юпитером, он вздрогнул, когда почувствовал за спиной дыхание хозяина.
– Добрый вечер, – расплылся продюсер в напряженной улыбке.
– Добрый, – коротко бросил Балуев и окинул взглядом студию.
– Вот, готовимся… До Нового года можно не подновлять, – он провел рукой по начавшей отклеиваться от стола пластиковой пленке. – Все равно оформление менять будем. Новые ведущие в новом интерьере появятся. Что-то не так?
Балуев качнул стул, на котором были живописно свалены, словно занимались групповым сексом, две мужские дубленки и шуба.
– Почему верхняя одежда в студии?
– Я им каждый раз… – произнес продюсер и осекся, поняв, что его дубленка лежит сверху, обхватив мокрыми рукавами ондатровую шубу. – Ее все равно в кадре видно не будет…
– Я целый кабинет под гардероб отдал, – глаза Балуева сузились, – не для того, чтобы пальто на стулья сваливали, – ты-то знаешь, во сколько мне аренда одного квадратного метра обходится.
– Извините, Бахир Бахирович. С улицы я – сразу в студию, сейчас уберем.
Балуев глянул на стеклянную перегородку, за которой в аппаратной сидел видеоинженер. На двух мониторах шел фильм «Белое солнце пустыни», на третьем виднелась картинка погруженной в полумрак студии.
– В новом году по-новому работать начнем. Такая халтура уже не пролезет, – Балуев заглянул в окуляр камеры, – для новых ведущих нужно искать новые ракурсы.
– Одной камерой с обычного штатива лучше не снять, – улыбнулся в седеющие усы оператор. Как всякий хороший профессионал, он не боялся потерять работу, знал, такие, как он, на улице не валяются.
– Придет время, и второй камерой для новостей разживемся, и кран поставим, – пообещал Балуев, – а пока работай на том, что есть.
– Мы и работаем.
– Пошли ко мне, разговор есть, – Балуев взял продюсера за локоть.
Такой оборот не предвещал ничего хорошего, текущие дела можно было обсудить и в студии. Раз босс жаждал разговора один на один, значит, не хотел распекать продюсера при других сотрудниках студии.
Дверь со сверкающей латунной табличкой закрылась бесшумно, словно присосалась к дверному косяку. Хозяин небрежно расселся за просторным, как двуспальная кровать, письменным столом, придвинул к себе единственный на всей студии телефон с прямым городским номером, все остальные аппараты работали только через офисный коммутатор. Продюсер скромно устроился на приставном хлипком металлическом кресле, сложив руки на коленях и плотно сдвинув ноги, словно на нем была короткая юбка.
