Виктор жил с матерью и смутно припомнил, что кто-то из подруг ее уже приглашал на праздник. Правда, не мог вспомнить, согласилась старушка уйти из дому или нет.
«Намекну, что ко мне Танька придет, она и отправится до утра. Чего мать для сына не сделает».
– Ты куда пропал? Думаешь?
– Конечно, мы сможем одни побыть. Если что, немного с матерью посидим, курантов дождемся, а потом она спать ляжет.
– Дурак ты. Я серьезно спрашиваю.
– Если надо, она к подругам пойдет.
– Хорошо… Потом не отпирайся, я из-за тебя от ресторана отказываюсь. Новый год по-французски встречают так: расстилают кровать, зажигают свечи. Рядом ставят небольшой столик. На нем шампанское, красное вино, соки, фрукты… Ты меня слушаешь?
– Конечно.
Виктор представил себе, что всю новогоднюю ночь ему придется пить микроскопическими дозами сухое вино и закусывать его фруктами. Молодой мужчина хоть и не был голоден в тот момент, но под ложечкой у него засосало. С того времени, как вернулся из армии, он на Новый год меньше двух бутылок водки под хорошую сытную закуску не выпивал. Ему хотелось спросить: «Это все для тебя. А для меня что?»
– … и всю ночь занимаются любовью, – чувственно прошептала в трубку Таня.
– Я всегда мечтал о таком, – выдавил из себя бывший десантник.
– Согласен встретить Новый год по-французски?
– Согласен. Только я прямо к самому празднику с работы вернусь, голодный…
– Можно еще поставить на столик легкие закуски. – Чувствовалось по голосу, что девушка уже видит этот самый столик с подрагивающими огоньками свечей и отблески живого огня на еще не смятой постели. – Немного тонко нарезанного копченого мяса, колбасы, рыбы… – продолжала ворковать Таня.
«Рыба. Именно рыба! – вспомнил Виктор. – Я же с соседом собрался завтра на рыбалку пойти, а кто мотыля купит – мы не договорились, не уточнили. Жалко, если сорвется. На льду никто своей наживкой делиться не станет. Надо сразу же после Таньки Климу Бондареву позвонить, пусть он о наживке думает. Прошлый раз я приносил. Хрен с ним – с французским Новым годом, пусть будет, как она хочет, с вином и фруктами, а я в туалете в шкафчик бутылку водки спрячу и сало порезанное с хлебом, буду ходить, отпивать понемногу. Если по глоточку, Танька и не учует».
– …А завтра мы встретимся? – вернула Виктора к менее отдаленному времени Танька.
– Не могу – работа. Специально с напарником меняюсь, чтобы на Новый год освободиться. Придется два дежурства вместо одного отбыть, – соврал Виктор, но угрызений совести не почувствовал, ради рыбалки он мог и любимую девушку обмануть. – Надо же день заработать, чтобы потом по-французски с тобой отпраздновать!
Он уже всю прошедшую неделю видел себя сидящим на льду Москвы-реки с удочкой в руке, слышал, как переливается вода в лунке, как бьется об лед только что вытащенная рыба. Чувствовал вкус коньяка, который непременно приносил на рыбалку его сосед по улице Клим Бондарев. Ну не сравнишь же красное сухое вино с обжигающим, согревающим сорокаградусным напитком, особенно если пьешь его на морозе и губы прихватывает к горлышку металлической фляжки. А потом они вернутся и покатят с Бондаревым еще бутылочку «беленькой».
– Дорогой, запоминай, что тебе придется купить, а что мне…
«Бондареву, надо позвонить Бондареву, чтобы мотыля купил. А может, у него мотыль уже есть? Он мужик запасливый и предусмотрительный».
Глава 3
Вечерние улицы столицы нарядны в любой день. Реклама, светящиеся вывески, подсвеченные билдбординги – огромные щиты, вознесшиеся над запруженными машинами улицами, создают праздничную атмосферу. Но особенно торжественен город накануне праздников. Даже лица водителей, обычно угрюмые и недовольные, проясняются. Даже если у светофора пробка, можно постоять, есть на что посмотреть.
Молодые нарядные девчонки в коротких шубках пьют пиво прямо на улице. Тут же может вспыхнуть бенгальский огонь в руке у солидного мужчины, и он преподносит его, как цветок, тем самым смеющимся, давящимся пивом девчонкам. Зажигает еще и еще, огней хватает на всех. И делает это не потому, что хочет «снять» одну из них, а просто так, от переполняющих его чувств, потому что скоро праздник.
Тут же в переулке раздается хлопок. Московская публика немного нервная, кому-то уже мерещится очередной выстрел киллера, но тут же над домами взмывает и рассыпается цветными искрами ракета…
У светофора замер один из тысяч, колесящих по Москве, микроавтобусов. На приборной панели поблескивала огнями, переливаясь мишурой, маленькая искусственная елочка. Мужчина, сидевший за рулем, нервно барабанил пальцами по баранке. У него были коротко подстриженные жесткие черные волосы, аккуратная бородка и нездоровый блеск в темных, как ночная вода, глазах.
– Рамзан, если волнуешься, можем поменяться, я поведу машину, – произнес по-русски с сильным кавказским акцентом сорокалетний мужчина, сидевший рядом с ним.
– Я не волнуюсь, – зло ответил Рамзан, – если бы волновался, не сел бы за руль.
– Всего пять километров по городу, а столько светофоров, – молодая женщина, выросшая в горной Чечне, огромными карими глазами первый раз смотрела на вечернюю Москву.
– Бихлис, тебе здесь нравится? – посмотрел на нее в зеркальце заднего вида Рамзан.
– Жаль, мы не увидим, как изменятся их лица. Хоть на пару дней они перестанут улыбаться, – сказала Бихлис и слегка улыбнулась сама.
– Ты возвращаешься к жизни, – засмеялся Рамзан.
– Я по-прежнему каменная.
– Ты первый раз улыбнулась после того, как убили твоего мужа.
– Я перестала улыбаться, когда погиб мой брат.
– Все мы кого-нибудь потеряли. И я напомню им об этом, – обернувшись в салон, произнес мужчина, сидевший рядом с шофером.
– Мы еще не приехали на место, Умар, – напомнил ему Рамзан.
В салоне микроавтобуса сидели еще четверо: трое мужчин и одна молодая женщина. Наконец светофор мигнул и переключился на зеленый свет.
– В средних рядах держись. Менты машины в крайних останавливают. Нам сейчас попадаться не с руки.
Микроавтобус медленно покатил вслед за троллейбусом, улицу хоть и чистили всего час тому назад, но ее густо засыпал снег, и машины носило из стороны в сторону.
– Не бойся, никого не зацеплю. Я автомобиль по горной дороге водил, перевалы преодолевал, и ничего со мной не случилось. Город – не горный серпантин.
На следующем перекрестке Рамзан перестроился в правый ряд и свернул в узкий проезд.
– Правильно едем?
Умар утвердительно кивнул.
– Снегом все засыпало, потому и не узнаешь место. Да еще иллюминация вокруг. Я тут чаще твоего бывал. Правильно выехали.
Лица чеченцев стали напряженными, узкий переезд выходил к оживленной улице, на другой стороне которой виднелась стоянка, а за ней просматривался сквер. Когда микроавтобус съезжал с бордюра, под задним сиденьем звонко звякнуло железо.
– Я же сказал, автоматы завернуть в тряпки, – процедил сквозь зубы Умар, чувствовалось, что он здесь самый старший, не только по возрасту, но и по положению.
Было достаточно одного его взгляда, чтобы другие отводили глаза в сторону. На светофоре микроавтобус развернулся и поехал в обратном направлении. Умар даже стекло опустил, боясь пропустить поворот.
– Может, на стоянке машину оставить, пешком дойдем? – прошептал Рамзан. – С краю место свободное есть. Снег в сквере глубокий, можем застрять. А людей в нем не видно.
– Застрянем, тогда и пойдем пешком, – Умар махнул рукой, – сворачивай!
Микроавтобус проехал в ворота сквера, за ним по аллейке потянулась глубокая колея. На подъем машина взобралась легко и замерла, не доехав ста метров до входа в бывшее бомбоубежище, в котором разместилась студия кабельного телеканала «Око». Мотор замолчал. Умар распахнул дверцу, сидел, прислушивался, пытаясь отделить посторонние звуки от гудения огромного города, вглядывался в ярко освещенное крыльцо студии, увенчанное вывеской.
– Теперь напоминаю, – сказал он, – над крыльцом камера наблюдения. Они вас увидят, когда вы поравняетесь со старым каштаном. До этого вы в тени. – Умар взглянул на часы: – Приехали, как и рассчитывали, минута в минуту. Начали.
В тесном микроавтобусе мужчины сбрасывали куртки, под которыми был камуфляж. Двое чеченцев повязали на головы зеленые повязки с арабской вязью. Женщины, перебравшись к зеркальцу, надели парики, превратившись из жгучих брюнеток в блондинок, и тут же не очень умело принялись подкрашивать губы, глаза. Руки у них дрожали.
– Бихлис, у тебя глаз криво подведен. Дай я подправлю.
В светлых пальто женщины первыми выбрались из машины. Умар протянул Бихлис пистолет с массивным глушителем. Женщина привычно передернула затвор, сунула руку с оружием в разрез пальто.
– Что бы у вас ни спрашивали, говорить будет только она, – напомнил Бихлис Умар, – у нее совсем нет акцента.
– Конечно, пять лет в Москве училась, – ответила чеченка в легкомысленном желто-соломенном парике.
Если еще пять минут назад она выглядела как «черная вдова», то теперь смотрелась немного разгульной, но вполне приличной городской женщиной.
– Охрану уложить в первую очередь, – шепнул Умар, – не подведи. Ждать нельзя.
Женщины, пряча оружие под пальто, неторопливо пошли к освещенному крыльцу. Мужчины уже выбрались из микроавтобуса, разобрали автоматы. Нелепо и в то же время страшно смотрелся этот небольшой отряд в безлюдном московском сквере. Казалось, только что мужчины спустились с гор и сразу же попали в российскую столицу. Автоматные рожки были связаны изолентой навстречу друг другу для того, чтобы, как только кончатся патроны в одном, тут же перевернуть его, присоединить второй и продолжить стрельбу. На Умаре и Рамзане были сшитые из камуфляжной материи жилетки, очень похожие на те, что носят телеоператоры. Только из карманчиков торчали запалы гранат с покачивающимися кольцами, патроны и пара ножей. Рамзан задвинул дверцу микроавтобуса и не заметил, как на снег упал военный подсумок, из которого только что достали автоматные рожки.
– Все готовы? – спросил Умар. – Тогда пошли.
Люди двигались гуськом, ступали след в след, так, как привыкли ходить в горах, прячась от преследователей-федералов. У старого каштана Умар остановился и поднял руку. Все пятеро мужчин замерли.
– Сколько там может быть человек? – тихо спросил Рамзан.
– Десять-пятнадцать мужиков и с десяток баб. Если почувствуешь, что мужики настроены зло, решительно, сразу кончай тех, кто нам не будет нужен.
– Мы мигом поставим их на место. Сделают все, что потребуется.
Охранник за стойкой с легким удивлением посмотрел на монитор камеры наружного наблюдения – на крыльце перед входом в студию стояли две молодые, незнакомые ему блондинки. По вечерам посторонние на студию обычно не приходили.
«На машине приехали, – машинально отметил охранник, не увидев на их волосах и пальто снега, – стройные».
Бихлис вдавила кнопку переговорного устройства и тут же отступила в сторону, давая место подруге, прекрасно говорившей по-русски.
– Вы к кому? – достаточно строго спросил охранник, за время работы у него выработался особый стиль разговора с посетителями.
– Мы на конкурс, – потек из динамика взволнованный женский голос, – телеведущих.
– Конкурс проходит днем. Приходите завтра.
– Я понимаю… но так получилось, что мы с подругой только сегодня о нем узнали. Мы хотели бы познакомиться с условиями, чтобы успеть подготовиться. Нам сказали, что условия можно получить прямо у вас, на входе…
Охранник разглядывал женщин на мониторе. На торговых агентов они не походили. Их Балуев велел гнать в три шеи с самого крыльца, чтобы не мешали работе. Насчет тех, кто приходил на конкурс телеведущих, никаких специальных запрещений не поступало. Он порылся в бумагах, среди прочей бесполезной макулатуры – не забранных вовремя писем, газет – оказалось и несколько распечатанных мелким шрифтом анкет для конкурса ведущих.
– Входите после щелчка. Дверь на себя, – охранник вдавил кнопку.
Вошла только одна женщина. Охранник отметил, что глаза и губы накрашены слишком грубо, да и блондинка – крашеная, темные брови выглядывали из-под короткой челки парика.
«Не возьмет ее Балуев к себе на работу. Зря только баба время тратит».
– Здравствуйте.
– Здравствуйте. Вот анкеты, – охранник положил на стойку листки.
– А где ваш напарник? – подходя к стойке и заглядывая за нее, спросила женщина.
– Вышел на минутку, – не задумываясь, произнес охранник заранее приготовленную для начальства фразу, – что же ваша подруга не заходит?
– Стесняется. Сейчас позову.
– Стеснительные в телеведущие не идут.
Бихлис стояла на пороге и держала дверь, не давая ей закрыться.
– Охранник один, иди, – шепнула чеченка.
Бихлис лишь кивнула и прошла в тамбур.
Охранник увидел перед собой зло улыбавшуюся женщину, губы ее нервно кривились. Левой рукой она придерживала полу светлого пальто. И тут глаза его широко открылись. Женщина в криво сидевшем парике выхватила из разреза пистолет с массивным глушителем, и охранник увидел маленькую черную дырочку, нацеленную прямо в его глаз. Он даже не успел вскрикнуть, нажать на кнопку сигнализации, не успел спросить: «Кто вы такие?»
Бихлис без промедления нажала на спусковой крючок. Выстрел оказался почти бесшумным. Пуля вошла точно в глаз охранника и застряла в голове, глушитель сильно уменьшил начальную скорость пули. Охранник осел в кресло, стягивая за собой со стойки бумаги, голова его глухо ударила в стол. Бихлис повернулась и стала с пистолетом на изготовку у выхода в коридор.
До ее слуха долетали обрывки разговоров, она слышала торопливые шаги, звуки открывающихся и закрывающихся дверей.
Женщина, почти не задумываясь, выстрелила бы в каждого, кто показался в проеме, она вздрогнула, напряглась, когда захрустел пластиковый коврик у выхода на улицу, и облегченно вздохнула, увидев Умара. Он вошел – высокий, в камуфляже, с коротким десантным автоматом в руках. За ним, чуть пригнувшись, появился Рамзан. Трое оставшихся чеченцев вошли в натянутых на головы масках с прорезями для глаз.
– Саламбек, закрой железную дверь, – на ходу произнес Умар и подмигнул Бихлис, – ловко ты его уложила.
Саламбек вместе с товарищем закрыли тяжеленную входную дверь и завернули маховик засова. Теперь открыть ее можно было только изнутри.
Умар зашел в коридор решительно. Находившиеся в нем трое сотрудников студии даже не сразу шарахнулись от его автомата в сторону. И только негромкий окрик Рамзана: «На пол, руки за голову!» – заставил их упасть, уткнуться лицами в мягкое ковровое покрытие.
Умар бросил взгляд на табличку с фамилией владельца и спокойно вошел в кабинет. Его люди тут же рассыпались по бомбоубежищу, повсюду укладывая сотрудников на пол.
Продюсер сидел с конвертом плотной бумаги в руках, нервно мял его, ощущая тонкую пачку фотографий. Балуев рисовал ему на листе бумаги, как ему видится расстановка камер при новом оформлении студии. Хозяин вскинул голову, недоумевая, кому это могло прийти в голову зайти в его кабинет без вызова и даже без стука. Он медленно положил маркер, которым только что прочертил жирную линию, сжал пальцами край стола.
Продюсер прикипел к стулу. Даже если бы ему крикнули сейчас «пошел вон», он бы не сразу поднялся.
– Вы… – сказал Балуев и замолчал, поняв, что все сказанное им уже не имеет никакого значения, человек с автоматом может диктовать любые условия.
– Да, это мы, – ответил ему в тон Умар. – Не ждали?
– Не ждал.
– Я не один. Нас семеро, и все вооружены.
