Михаил Турбин "Выше ноги от земли"

– У них там и интенсивная есть. А лучше просто анестезиологом. Не хочешь?

– Я? Ты меня с собой зовешь?

– А почему нет? Надо тебе работу менять.

– Зачем?

– Ты в реанимации все нервы сожжешь. Уже иссох, как жмур. Знаешь, сколько в таком режиме за бугром работают? Восемь лет, старик, и все – на пенсию. Наши, кто поумнее, переводятся, а кто типа тебя – лет через десять дохнут с перепоя.

Руднев соскользнул с насыпи и подошел к реке. Его следы заполнились водой. Заза остался наверху, он присел на траву, положил свой спиннинг на колени; он глядел, как Руднев спускает блесну и делает заброс. Приманка цеплялась за ил и шла тяжело. Илья кинул снова. Он стал крутить быстрей, так что блесна бежала по верху, часто выпрыгивая на воздух. Потом Заза повернул голову и посмотрел на поле, полинявшее к осени.

Илья смотал пустой заброс, сорвал с крючка клок водорослей.

– С тобой ухи не будет. – Заза сбежал к воде и тоже закинул спиннинг.

– Не поеду я никуда, – решил Руднев.

Они молча крутили катушки. Заза собирал слова, и, когда их набралось достаточно, он выпалил их разом:

– Слушай, наш дом стоит в хорошем месте. И тебя оно, знаю, умиляет: река есть, поля, есть болота, которые ты тоже любишь…

– Нет здесь болот, – сказал Руднев.

– Как же нет? А это что? – Заза обернулся на заливные луга. – Болота как есть!.. В общем, я не про них. Мне тут сделали предложение. Один человек, мой знакомый. Он хочет купить дом и землю. То есть дом-то ему такой не нужен. Построит другой. А вот земля… Участок же на тебе. Скоро тут везде будут хорошие дачи. А этот тип очень заинтересован, чтобы ты понимал. Дом совсем плохой. Ты же не думал его ремонтировать? Вот… А что дальше, подумай?

Заза закинул в сторону и отошел вслед за леской. Эта пауза давалась Рудневу, чтобы тот успел разозлиться. Но Илья не сорвался, а, наоборот, заговорил смирным, даже безучастным тоном:

– Тебе деньги нужны?

– Как сказать, старик. Они всем нужны. Но я подумал, что это будет неплохая сделка, которая поможет нам обоим. Мне попервой в Питере будет тяжко.

– Хорошо.

– Хорошо? Ты готов продать? Я не думал, что ты такой молодец. Вот молодец! Давай я устрою встречу. Мы все обсудим. Он цену хорошую даст. Но только если ты действительно хочешь!.. Старик?

– А?

– Ты побледнел чего-то.

– Хорошо, говорю. Я найду тебе деньги. Но дом не трогай.

Руднев забросил спиннинг в последний раз и на второй протяжке почувствовал зацеп. Леска стравилась с приятным стрекотом. Илья мягко и быстро увел удилище, чтобы подсечь рыбу. Ему это удалось. Рыба не сопротивлялась, шла высоко и даже не думала срываться. На мели она дернулась белой вспышкой и повисла на леске. Удилище изогнулось, спружинило и подало улов в руки Зазе.

– Жерех! – Заза снял рыбу с крючка и взвесил ее в кулаке. – Грамм пятьсот будет.

Обратно они пошли через поле, убедившись, что дорога успела высохнуть после дождей. Это был короткий путь, но в низине луга могла держаться вода. Тогда бы им пришлось обходить или возвращаться той же высокой, но долгой дорогой. Руднев брел впереди, его взгляда хватало до темно-сизой полосы ивняка на дальнем краю заливного луга. Но это было задолго до того, как они спустились в низину. И постепенно зримый край исчез в тумане.

Дальше он не видел ничего, кроме высокой травы да трех рыхлых стогов молодой ивы. Даже в небе не находил он теперь некрасивых облаков и больше не запрокидывал головы, только чаще протирал упаренные в мареве глаза, смотрел перед собой и выискивал новый, сухой маршрут. Скоро джинсы промокли от росы, под ногами зачавкало. Руднев свернул с мокрой тропы в траву, в которой было суше. Теперь каждый новый шаг он делал с проверкой, пробуя мыском кочки осоки. И проваливаясь из раза в раз, и набирая полный ботинок, Илья понимал, что любой будущий путь лежит через болото.

– Дальше пойдем босиком, – сказал он назад.

Руднев затаился, чтобы услышать ответ Зазы. Раздался шорох. Это трепыхалась в пакете рыба.

– Заза?!

«Наверное, он отстал, когда я свернул», – подумал Руднев. Но тропинка тянулась рядом, и он шел с нею сообща. Он бы увидел человека, точно бы увидел!

– Заза, ты идешь?! – крикнул он высоко.

Посыпался крупный дождь. Смылись последние краски. Зашипела под ливнем трава. И рыба, почувствовав воду, опять ударила по его бедру хвостом.

Руднев решил вернуться. По прежней дороге, не сворачивая и не сокращая путь. Он торопился. «Это та же тропинка, – повторял себе Илья. – По ней я выйду к реке. Там будет ждать Заза, мокрый и злой. Но, скорее всего, я догоню его раньше». Но чем быстрее шел Руднев, тем острее он понимал, что идет не туда. Он звал Зазу простым «Эй!», застывал и опять спешил, снова кричал: «Э-эй!» Руднев решил снять ботинки, потому что они были полны и мозолили пятки. Он вылил из них воду, смыл налипшую на подошву глину и сунул в карманы пальто. Потом закатал джинсы и шел босиком. Сначала земля показалась ему ледяной, но скоро ноги привыкли. Идти без обуви было легче.

Его плечи намокли, намокла спина. Дождь ударил с новой силой, будто кто выбил кран. Метелки ежи повисли, и с них бежали струи. Наконец он увидел кроны ивы и решил, что берег близко. Тропа тоже погрубела, и капли дождя отскакивали от нее глухой дробью. Рыба в пакете встрепенулась, перевалилась на спину.

– Когда же ты сдохнешь? – спросил ее Руднев.

Но жерех настойчиво бил хвостом. Он извивался, будто его только достали из речки, сильного и уверенного, не готового умирать.

Руднев положил спиннинг на землю, обернул вокруг рыбы пакет, взялся за него двумя руками и резко надломил.

Послышался хруст.

В пакете лежал жерех со сломанным хребтом. Он был красивый, матово-серебристый, с черненой спиной. Он был мертв, и изо рта его шла кровь.

– Эй! – опять крикнул Руднев уже совсем тихо.

И заметил впереди силуэт. В нескольких метрах от него стоял человек с поднятой рукой.

Руднев тоже поднял руку, в которой держал снасти.

– Заза! – сказал он осипшим голосом. – Сволочь ты… Я думал, ты идешь за мной! Ищу тебя…

И бросая вперед все те слова и проклятия, которые успел надумать, когда выбирался из хляби, Руднев вдруг услышал шорох. Он поднес к лицу пакет. Рыба очнулась. Она была опять жива и жутко плясала внутри, размазывая свою кровь. И чем ближе Руднев подходил к чернеющему в мареве силуэту, тем сильней билась рыба.

Еще пара шагов, и он смог разобрать, что впереди стоит не Заза. Он увидел, что силуэт не полон. Та рука, что была поднята в зовущем жесте, точней, ее кисть, болталась на лоскутах, как жухлый лист.

– Что с вами? – спросил Руднев у незнакомца. – Я врач.

На него вышел человек, обгоревший до черноты и корчи, человек без лица и одежды.

Руднев попятился назад. Выпустил из рук снасти и пакет с уловом. Резко развернулся и побежал обратно в поле. Он бешено озирался – ему слышалась погоня. Ноги проскальзывали на размякшей под ливнем земле. Осока липла и резала икры. Грудь начало саднить. Он нырнул в траву, где оставалась возможность спрятаться, в случае если усталость догонит его быстрее преследователя.

Рядом зашипела трава, в мокром шелесте кто-то спешил к нему скачущим шагом. Он развернулся в ту сторону, откуда раздавались звуки, поискал под руками камень или палку – любое оружие для защиты. Когда шорох был совсем рядом, Илья сдвинул к корпусу локти, сжал кулаки, готовый ударить первым.

Руднев увидел Зазу. В его последних шагах было много нерешительности, а в глазах – много испуга. Заза попробовал улыбнуться.

– Где ты ходишь, дурак?!

Руднев опустил кулаки. И сразу ощутил, насколько они тяжелы. Чудовищно тяжелы.

– Я тебя везде искал, – сказал Заза, задыхаясь после бега. – Думал, выйдешь назад. Кричал тебе. Думал, все равно вернешься. Там ведь… там не пройти, понятно. Кричу, а ты прешься, как баран! Думал, вернешься. – Он отдышался. – Потом решил, хрен с тобой. Не заблудишься, не утонешь, не дурак. Пошел домой. Иду и слышу – орет. Орет дурак. Чего орал?

Руднев не ответил. Его трясло.

– Ну?.. Пошли-пошли. Пойдем домой.

3

– Паршивый дождь! Вся промокла, пока добралась. Вон, – сказала Маша с напускной злобой и выставила ножку. – Кеды чавкают, как поросята.

– Ты сегодня рано.

– Вы простыли, Илья Сергеич? Так хрипите!

Маша швырнула под вешалку мокрый зонт, раскрыла сумочку и, отвернувшись, принялась что-то искать в ее звонких внутренностях.

– Нет, я здоров.

– А я всегда рано прихожу! Мне опаздывать нельзя. – Маша нашла наконец-то зеркальце, подставила к одному глазу, ко второму, поправила салфеткой губы. Меж лопаток ее прыгала мокрая кисточка наспех сплетенной косы. – Там опять эта собака во дворе. Надо кому-нибудь сказать, чтоб ее убрали. Не дело это, чтоб в больнице…

– Не дело, – согласился Руднев. Голос его стал выправляться.

– А вы что не переодеваетесь?

– Холодно.

Он стоял у разбитого окна, пряча шею в поднятом воротнике пальто.

– Вы точно не заболели? – Руднев не отозвался. Тогда Маша осторожно приблизилась к нему. – Видали, у нас итальянский ресторанчик под боком открыли? Говорят, готовят очень вкусно.

– Чего?

Руднев растерянно посмотрел на нее.

– Чего?! – передразнила Маша с довольно милой улыбкой. – Пиццу, пасту, ризотто! Что там еще? Давайте сходим и попробуем.

Руднев подошел к вешалке. Поглядел на зонтик, который дохлым вороном лежал в углу. Потом он снял пальто и набросил его на крючок.

– Пойду найду Максимова. Где ходит? Не собирается, что ли, домой?

Он накинул халат, и тут же в дверь вошел сменщик Максимов. Он улыбнулся, показывая большие зубы, потом открыл холодильник, сделал бутерброд с колбасой, налил себе чаю и плюхнулся за стол. Вид у него был совсем свежий, и со стороны смотрелось, будто бы это Максимов заступал на смену, а Руднев собирался домой.

– Как дела? Выспался?

– У! – без смущения кивнул Максимов, пережевывая сухое. – Мент тебя искал.

Прожевав, он рассказал, что вчера опять приходил полицейский. Он спрашивал про мальчика, про травмы, что-то записал. Все заняло минут пятнадцать.

– Такой круглый?

– Ага, круглый. Морда вот-вот треснет.

Максимов раздул щеки, хоть и без того был похож на капитана Бырдина.

– Он что-нибудь еще сказал?

– Сказал звонить, если вдруг крякнет.

Руднев поморщился:

– Если крякнет?

– Ну да, пацан… Им с той бабой что-то делать надо, которая его сбила. А если парниша помрет? Это уж другое дело, другая статья. Бабе – тюрьма, им – геморрой. Вот и держат ее пока при себе. – Максимов проглотил последний кусок бутерброда и, отряхивая пальцы, вылупился на Руднева веселым туповатым взглядом. – Я им рассказал, что все ок. Вроде успокоились.

– Как хоть зовут мальчика, они выяснили?

Максимов дернул плечами:

– Я не спрашивал.

– Надо было спросить, конечно, – вклинилась в разговор Маша.

– Чего пристали? Вон телефон ихний на холодильнике. Звоните и болтайте с ними хоть весь день.

– Интересно, почему родителей не нашли?

– Чего их искать? Алкаши какие-нибудь.

Максимов, которому лень было думать и понимать чужие беспокойства, прихлебывал чай. Работа в реанимации была для него рутиной. Негативные эмоции могло вызвать бодание со страховщиками или составление графиков отпусков – но только не пациенты.

– Почему вы так решили?

– А ты видела его? – прикрикнул Максимов на Машу. – Он весь битый. Всюду следы от ремня. Кто его порол?.. Вот парниша и утек ночью, пока мамка с папкой не проснулись. Не переживай, не твое это дело, Маруся. И ты, Руднев, не раскисай. А то чего-то прикипел к этому бандиту мелкому, – сказал он и засмеялся. – Он тебе кто?

– Что по дежурству? – спросил Руднев, поняв, что больше ничего не добьется.

– Какой род – такой приплод, – не затыкался Максимов. – Менты с ним разберутся.

День пролетел в диком темпе. Давно не случалось таких дней. В приемном – невероятная толчея. Пациенты сыпались в реанимацию, будто за дверями шла война: девочка, тяжелая политравма, падение с четвертого этажа, нестабильные переломы, ушибы, разрывы внутренних органов, спасибо, череп цел, грудничок, шесть месяцев, стеноз пищевода, остановка дыхания, потом младенец, пневмоторакс, дренаж, ИВЛ.