Возвращение
Александр Дмитриевич Прозоров
Ведун #12
Александр Прозоров
Возвращение
Согдианский змеевик
Тонко пискнул будильник, готовясь заорать во всю свою электронную глотку, но Середин повернулся на бок и привычным движением прихлопнул кнопку, не дав ему начать пронзительно-занудную арию. Олег откинулся обратно, сладко зевнул, потянулся и открыл глаза. Над ним, совсем рядом, белел гладкий и чистый, с мелкими черными крапинками, ровный бетонный потолок. Ведун снова зевнул, закрыл глаза, передернул плечами. За минувшие пять лет уже много, много раз перед рассветом ему мерещилось, что он просыпается дома, в мягкой, уютной, безопасной постельке, у окна с двойными прозрачными стеклами, недалеко от ванны с холодной и – хочешь верь, хочешь нет – горячей водой. Рядом с кухней, где есть газовая плита, микроволновка и холодильник; рядом с теплым и совсем не пахучим туалетом, имеющим водяной смыв и не поросшим «китайским снегом». Но наваждение проходило так же, как появлялось, и он опять оказывался то на шкуре рядом с догорающим костром, то на топчане в детинце или на полатях в гостеприимной крестьянской избе. Ничего не поделаешь – судьба.
Олег Середин тихонько фыркнул, почесал кончик носа и снова открыл глаза. Над ним, совсем рядом, белел гладкий и чистый, с мелкими черными крапинками, ровный бетонный потолок. Знакомый, хорошо различимый, почти осязаемый. Ведун недоуменно скосил глаза в сторону. Там стояли шкаф, стул с рубашкой и джинсами. Слева – стол с лампой и несколькими справочниками, черный тубус с насаженным на него мотоциклетным шлемом. Дальше, у самой двери, валялся пояс с вытершейся за время странствий поясной сумкой, саблей и двумя ножами.
Олег рывком сел на постели, еще раз огляделся.
Да, это была его комната! Его стол, его шкаф, его будильник. Даже его тапочки.
– Значит… – медленно приходя в себя, пробормотал он, – мне все это приснилось? Упыри и богатыри, Аркаим с Раджафом, князь Владимир и рабыня с разноцветными глазами? Приснилось! Ну, надо же, как натурально все пропечаталось! Драки, ладьи, дороги девятого века, золото и кольчуги… Приснилось, значит? Всего лишь приснилось…
Он облегченно перевел дух, поднялся, повернулся лицом к постели, собираясь застелить ее покрывалом… И вздрогнул от неожиданности: вытянувшись вдоль стенки и сдвинув одеяло к ногам, там тихо посапывала юная женщина. На стуле под окном лежал мамин халат, из-под него янтарно поблескивала золотом тонкая вязь церемониальной кольчуги.
– Это тогда кто? – облизнул мгновенно пересохшие губы молодой человек.
Память тут же услужливо подсказала: Урсула, его рабыня, торкская невольница, подаренная ему муромскими дружинниками в благодарность за надежно заговоренную броню. Пленница с разноцветными глазами, синим и зеленым. Ритуальная жертва, что едва не раскрыла врата Итшахра, могучего зеленого бога, повелителя царства мертвых, когда-то очень давно поссорившегося с прочими богами Каима. Вчера вечером – а точнее, десять веков назад – послушание этой девчонки едва не уничтожило весь земной мир.
– Вот проклятье! Значит, это был все-таки не сон… – В голове Олега вихрем пронеслись воспоминания о заклятии Белеса, о купце Любоводе и кормчем Ксандре, о войнах в приволжских степях, о Таврии и берегах Урала, о Верее, о князьях и боярах, о навках и берегинях. – Значит, не приснилось… Ладно, потом разберемся. Если уж мы все равно спасли мир, то теперь главное не опоздать на работу.
– Ты что-то сказал, мой господин? – вяло, одними губами, переспросила Урсула.
– Сейчас… – почесал в затылке ведун. – Как туалетом пользоваться, я тебе вчера показал, воду тоже открывать и закрывать умеешь… В общем, за один день не пропадешь. Из квартиры не выходи! Хотя у тебя все равно никакой одежды нет. С мамой моей поссориться не вздумай! А то будет нам обоим полнейший сектым… Все, я побежал.
Наскоро одевшись, Середин снял с пояса саблю, опустил в тубус, сунул под мышку шлем, вышел из комнаты, плотно притворил дверь и, мысленно вознеся молитву Сварогу, постучал в соседнюю, большую комнату:
– Мама, ты уже встала?
– Поспишь тут с тобой. Бродишь полночи как лунатик, – сварливо отозвались из-за двери.
Олег вошел, сдвинул простыню, присел на край дивана, наклонился к матери, поцеловал:
– С добрым утром, мам.
– Чего это ты такой ласковый? – с подозрением прищурилась женщина. – Опять до получки не рассчитал?
– Не знаю, не помню уже, – отмахнулся Середин. – Ты понимаешь… Ну, в общем… В общем, у меня там девушка в комнате спит. Не пугайся…
– Какая девушка? – С матери мгновенно слетела сонливость, она попыталась встать.
– Урсула ее зовут. Ну, мне на работу пора. Вечером объясню. – Олег поднялся, деловито натягивая шлем, и выскочил наружу.
По крайней мере, с одной проблемой он частично разобрался. А вечер… До вечера всякое может произойти. Теперь нужно вспоминать, как в этом мире жить полагается.
Мотоцикл стоял там, где был оставлен пять лет назад – возле стены дома, у водопроводной трубы…
– Тьфу, не пять лет, – опять спохватился ведун. – Всего лишь со вчерашнего дня. Так что, надеюсь, аккумулятор не сдох.
Двигатель завелся с первого толчка. Олег оседлал своего железного друга, проверил, как ходят рычаги, ткнул педаль тормоза, включил передачу. Руки и ноги навыка не растеряли, знали, как управляться с двухколесной техникой – нужные рычаги и педали находили сразу. Середин легко выкатился на пешеходную дорожку, с нее – на дворовый проезд и вскоре дал полный газ по широкой улице.
Гладкий асфальт, камни бордюра, ровно стриженые кусты по краю газона, дома вдоль проспекта; прохладный сильный ветер, бьющий в лицо, горьковатый запах резины, шумы большого города – все было таким знакомым, реалистичным… и в то же время неправдоподобным. Олег никак не мог отделаться от ощущения, что находится в затянувшемся сне, готовом оборваться в любой момент. Достаточно открыть глаза – и он снова окажется верхом на верном скакуне, на утоптанной до каменной твердости узкой лесной дороге, с саблей на боку и щитом на луке седла.
Ощущение неправдоподобности не покидало его весь день: и когда Олег здоровался с мастером смены, удивленно хмыкнувшим при взгляде на его узкие усы, что волшебным образом выросли за выходные дни, с пятницы до понедельника; и когда включал электрический наддув горна – надо же, никаких мехов! И когда кидал в самый жар каменный уголь – это вам не береза, пережженная под слоем дерна, этот горит так горит, сырое железо и расплавить может! Понимание реальности начало возвращаться лишь после того, как он тщательно проковал несколько рессорных полос для директорской «Волги», сделал одному из водителей лопатку из арматурного прута, а главное – после того, как в обеденный перерыв сунул в пламя горна свой верный клинок и аккуратно прошелся по режущей кромке, выправляя зазубрины и сколы. Выщербилась за минувшие пять лет каленая легированная сталь, поизносилась в схватках и сражениях. И хотя берег он саблю как мог, по доспехам старался не рубить, парировал удары плоской стороной, с мечами пытался не скрещивать – разве в ратном деле убережешь оружие от столкновения с вражеской сталью? Там по кромке ударили – скол, здесь – зазубрина. Окантовку под клинок подставили – режущая кромка на длину ладони выкрошилась. Так что очень кстати он в свою кузню попал, самое время подлечить верное оружие. Где проковать, где наварить, где подровнять.
«А ведь Аркаим у меня еще и кистень стырил, – опустив нагретый добела клинок в воду, вспомнил ведун. – Или это был Раджаф? Не помню. Но все равно новый делать придется. Что за русский человек без кистеня? Крест тоже сгинул бесследно, другой покупать и святить нужно. И зелья знахарские полным комплектом надо восстановить. Мало ли, пригодятся? Пожалуй, вместо мха и порошка из цветков календулы можно просто стрептоцида в туесок насыпать, а вот змеиную шкурку, куриную слепоту и перо дикой птицы придется поискать – без них ни морок организовать, ни глаз отвести не получится. И еще цветок незабудки, мышиный хвост, конскую или крысиную шерсть, скорлупу, иглу с тремя нитками… Да, изрядно меня каимцы обобрали».
Как ни смешно, но несмотря на многократные попадания в плен к воинам то одного, то другого брата, деньги в поясной сумке не единожды обысканного ведуна остались: серебряные и золотые монетки разных земель, через которые довелось пройти или проплыть Середину за последний год. В землях Каима люди расплачивались за товары стекляшками, похожими на бисер, а потому металлические кругляшки никого из туземцев не заинтересовали. Только их и нашел у себя Олег, когда клал в сумку права и техпаспорт. Все прочие припасы, даже огниво, остались там – в далеком прошлом.
Разум пытался напомнить, что здесь, в двадцать первом веке, на улицах нет ставших уже привычными опасностей: всевозможной нежити, лесных татей; что теперь не нужно бояться холода, голода или жажды. На каждом углу ларьки с питьем всех сортов, от лимонада до джин-тоника, магазины забиты едой, только плати, дома есть газ и электроподжиг, порядок охраняется милицией, а нечистая сила осталась только в сказках и кино… Но въевшиеся в кровь инстинкты одинокого бродяги брали свое. Пустая поясная сумка вызывала в душе легкую перманентную панику.
– Зажигалку надо бы купить, – отметил для себя Середин. – Даже три. Мало ли огонь вдруг понадобится? И бензина. Мотоцикл не лошадь, траву вечерком щипать не станет.
Остаток дня, до пяти часов, Олег гнул кронштейны для новых сливов на крытой стоянке. Где-то после пятидесятого крюка к нему закралась мысль, что жить в двадцать первом веке – не самое большое счастье, могущее достаться человеку. После двухсотого ведун с некоторой ностальгией начал вспоминать напавших как-то ночью пятерых волкодлаков. Страшновато было – да. Но хоть не так нудно.
– Правда, за них мне так никто и не заплатил, – вспомнил он неприятный нюанс, когда часовая стрелка наконец уткнулась в заветную цифру. – А здесь зарплата два раза в месяц, и никакого риска. Мягкая постель, телевизор, постоянная крыша над головой. Что еще нужно человеку для нормальной жизни?
Теперь, когда настал момент бросить тяжелый молот и выключить нагнетатель кузнечного горна, мир показался куда более дружелюбным.
– Сейчас бы картошечки жареной! Целую вечность во рту не бывало. И самую большую шоколадину купить. Забыл уже, каков он на вкус. Урсула и вовсе никогда в жизни не пробовала. Ни шоколада, ни картошки, ни газировки, ни чипсов… Скажешь кому – ведь и не поверят! Только сначала крестик куплю. Береженого и Мара стороной обходит. Интересно, где она сейчас? Отзовется, коли позвать?
Ведун тряхнул головой, изгоняя воспоминание о прекрасной, но недоступной Ледяной богине, прихватил из шкафчика полотенце и быстрым шагом отправился в душевую.
Полчаса спустя его мотоцикл затормозил на Зверинской улице, на углу сквера, за которым сияли золотом высокие купола Князь-Владимирского собора.
– Да простит меня Сварог, прародитель рода русского, и братья его, – пробормотал себе под нос Середин, закидывая шлем на плечо и затягивая ремень под мышкой. – Не отрину богов радуницких до часа своего смертного, не предпочту им веры чужеземной. Не ради измены, ради нужды ратной, ради обороны от зла чернобогова и нежити земной в чуждый мир вступаю…
Олег знал, чем станет для него, колдуна и убежденного последователя древних богов, поход в храм распятого Господа – но не ведал иного способа получить самый важный для охотника за нечистыми силами амулет.
– Не оставь меня помощью своей, прекраснейшая из богинь, – волей-неволей призвал он на помощь хозяйку мира за Калиновым мостом. – Ты ведь Ледяная. Выручай…
Мара не откликнулась, никак не показала своего присутствия – но отступать было нельзя, и Середин медленно двинулся к собору. Он перешел улицу, по песчаной дорожке миновал кленовую алею и уже отсюда, почти за три сотни шагов, ощутил струящееся от церкви тепло. Неведомый христианам и просто неверующим экскурсантам жар христианской магии стремился уничтожить его – чужака, чародея, представителя силы, с которой иноземная вера боролась не одну тысячу лет. Испепелить, как испепеляет на искренне верующих все заговоры и порчи, как изгоняет из них бесов и оседликов. На миг ветер от близкой реки принес благодатную прохладную влажность, медовый аромат липы – и тут же исчез.
За сто шагов от церковной паперти жар казался уже совершенно непереносимым, словно ведун наклонился над пылающими в горне углями. Олег застегнул молнию куртки, надеясь хоть чем-то заслонить тело от обжигающего сопротивления вместилища чужого бога, наклонил голову и решительно пересек отделявшую его от ступеней асфальтовую площадку. Самый воздух казался здесь раскаленным, испепеляющим. Легкие не желали впускать его внутрь, дергались в рефлекторных судорогах, вызывающих сухой чахоточный кашель. В этот миг больше всего ему хотелось развернуться и убежать, упасть на траву в тени ухоженных деревьев, раскинуть руки и дышать, дышать, дышать. Намоленный за два полных столетия храм успел скопить огромную силу. Каждый из попадавших сюда прихожан оставлял здесь частицу своей веры и энергетики – а сколько их было за многие и многие поколения смертных? Не счесть! Куда там управиться одинокому колдуну – спалит, как щепку…
И все же ведун собрал свою волю в кулак, чуть прищурился, спасая глаза, сделал несколько быстрых шагов по ступеням, пробежал между дверями, повернул к церковной лавке:
– Кресты нательные есть? Серебряные?
– А как же, брат мой, – кивнула за стеклом совсем молодая женщина в темно-синей кофте, такого же цвета юбке и с туго завязанным на волосах платком. – Вот, по эту сторону лежат…
– Они освящены? – перебил ее ведун, чувствуя себя брошенным в кипящий котел раком.
– Конечно. Как же иначе? Потому и здесь, и…
– Этот сколько стоит? – ткнул пальцем в первый попавшийся Олег.
– Который плоский, с гравировкой? Этот триста восемьдесят. Есть еще похожие, но немного меньше размером. Те триста двадцать будут.
Деньги! Середин совсем забыл, что здесь понадобятся другие деньги… Он торопливо расстегнул сумку, открыл права, техпаспорт. Есть! Три сотенных, полтинники, еще какие-то бумажки. Олег быстро выгреб все, сунул женщине и коротко, из последних сил удерживая себя в руках, выдавил:
– Дайте!
– За триста восемьдесят?
– Да…
– Вы много дали.
– На храм… – простонал ведун. Ему казалось, что глазные яблоки вот-вот закипят и лопнут, как передержанные в печи яйца, а кожа уже вспучивается бесчисленными пузырями.
– Да благословит тебя Господь, – ничуть не удивилась продавщица. – Вот тебе…
Олег сдернул с ее ладони заветный крест и кинулся бежать, уже не думая о том, как выглядит со стороны. Остановился он только у мотоцикла, присел рядом на тротуар и долго пытался отдышаться, опустив голову к самым коленям. Боль медленно отпускала, превращаясь в слабое покалывание, глаза наконец обрели способность различать окружающий мир в резкости, во всех его цветах, из груди ушло жжение будто от налитого туда кипятка.
– Кажется, опять обошлось, – сделал вывод Середин и разжал кулак, чтобы полюбоваться добычей.
Крестик был самый простой: слабо очерченный силуэт распятого человека, уронившего голову с широким венцом, тонкая линия по краю, концы перекладин украшены тремя полукругами. Так себе украшение. Однако таинство освящения наделяло его уникальнейшей способностью, что уже не раз спасала ведуну жизнь.
Олег сдвинул рукав на левой руке, сдунул уличную пыль и аккуратно приложил крестик к запястью. Кожа тут же ощутила слабое тепло. Действует! Освященный крест распознает в нем колдуна и нагревается, пытаясь уничтожить – как несколько минут назад то же самое делал Князь-Владимирский собор. Чем больше нечисти вокруг – тем сильнее нагревается крест. Все очень просто. Никакая нежить, никакая магия не сможет теперь подобраться к Середину незамеченной – маленькое распятье тут же предупредит его об опасности.
– Спасибо Ворону, он придумал, – вспомнил своего учителя ведун. – Интересно, как он там? Злится все еще, наверное. Для него ведь всего три дня после нашей размолвки прошло. Так что, пожалуй, к клубу даже близко не подпустит, старик ясновидящий…
Олег подбросил крестик, спрятал его в сумку, решительно толкнул рычаг кикстартера и снял мотоцикл с подножки. Чтобы там ни думал про него Ливон Ратмирович, а Середин не видел ни его, ни друзей уже целых пять лет.
* * *
Первомайская улица, протиснувшаяся между заводским корпусом «Спутника» и бетонным забором мясокомбината, была тихой и пустынной. Оно и немудрено – единственным зданием в конце полукилометрового переулка являлся ветхий корпус спорткомплекса, уже лет десять лишенного финансирования. Вдобавок, те же десять лет дорогу никто ни разу не латал, и она была покрыта множеством ям, иные из которых выросли до локтя в глубину – посему даже из праздного любопытства случайные легковушки сюда предпочитали не сворачивать.
Затормозив перед дверью, по которой криво ползла выжженная надпись «Остров Буян», Середин перекинул тубус из-за спины в руку, достал крестик, покрутил между пальцами, прислушиваясь к ощущениям.
Тепленький. Странно: на старого Ворона заговоренный крест всегда реагировал, словно на тысячелетнего вампира – разве что не краснел от накала. Может, нет сегодня Ратмировича в клубе? Тогда и беспокоиться незачем, злится он после прошлой ссоры или уже остыл. А с другой стороны – что здесь делать, коли со старым чародеем не перемолвиться?
Дверь внезапно растворилась, на улицу вывалилась веселая компания из двух десятков парней и пяти девушек. Некоторые шли с зачехленными щитами, двое – с длинными мечами, старательно замотанными в тряпки. Видать, какая-то группа закончила занятия. Ведун пожал плечами, спрятал крест и вошел в призывно распахнутую дверь.
– Олежка? Привет! Ну, ты как? Сделал?
– Привет… – После залитой солнцем улицы лица мужчин в коридоре было не различить. Разве что голова показались знакомыми. У того, что пониже ростом, желтовато поблескивала лысина.
Забыл, он всех забыл.
– Так получился заговор-то?
– Не то слово, – криво усмехнулся Середин.
– Слушай, а усы у тебя откуда? В пятницу же, вроде, не было! И вообще, какой-то ты… Другой как будто стал. Матерый какой-то. Обветрился, загорел.
– Это после заговора.
– Чего? – Ребята рассмеялись. – Так смысл нашего учения в усах, что ли, заключается?
– Костя? Стас? – наконец узнал старых друзей Олег. – Сколько лет, сколько зим… Ворон у себя?
– Там он, журналы листает. Вроде, в настроении. Загляни, авось обойдется.
