– Отлично! – Судя по всему, на большее эрлиец не рассчитывал. – Тогда я пойду?
– Не забудь увезти из-под наших окон свою уродливую тачку, – проскрипел Киви.
– Тебя забыл спросить, чучело. – Хинус помялся. – Я смогу выйти без приключений?
– Сможешь, – рассмеялась девушка, поднимаясь с дивана. – Но на всякий случай я тебя провожу…
Киви хмыкнул, но промолчал. И остался на жёрдочке, изо всех сил изображая чучело, а когда Лиссет вернулась в гостиную, негромко, но очень серьёзно произнёс:
– Скоро он перестанет тебе доверять. И все они тоже.
– Я знаю, – ответила девушка. Она прошла мимо дивана, постояла у окна, вид из которого перестала портить «уродливая тачка» Хинуса, повернулась, но посмотрела не на попугая, а на камин. Посмотрела так, словно подумала его разжечь.
– И что ты будешь делать?
– Думать.
– Это понятно. Но я знаю, о чём ты действительно думаешь.
– Ты слишком болтлив.
– Я слишком умён.
Она захотела бросить ему что-нибудь обидное. Или просто – бросить в птицу чем-нибудь нелёгким, чтобы она заткнулась и перестала говорить то, что Лисс не хотела слышать, но яростный порыв исчез так же быстро, как появился. И девушка грустно улыбнулась, признавая правоту Киви. Который, в отличие от Хинуса, знал о происходящем всё. Ну, или почти всё.
– Ты его не спасёшь, – угрюмо произнёс попугай.
– У меня есть шанс, – ответила Лисс, продолжая разглядывать чёрный зев камина.
– Ты его не спасёшь.
– Если я не попытаюсь, то умру от ненависти к себе.
– Время лечит.
Страшная, страшная фраза, означающая, что однажды она перестанет так искренне, так нежно, так яростно, так чувственно любить Дориана. Он умрёт или сделается другим, а время поможет сгладить трагедию в сентиментальное воспоминание.
– Нет… нет, Киви, время убивает, – чуть твёрже произнесла Лиссет. – Если я не попытаюсь помочь Дориану, то приму то, о чём говорил Хинус: ярость уйдёт, сменившись повседневными делами, мир сожмётся до прагматичной молекулы, и однажды я проснусь верной служанкой Консула. Меня даже переделывать не придётся – я стану как все. Приму то, что есть.
– Великие Дома готовятся к битве. Во всяком случае – Тёмный Двор.
– Если они победят – будет ещё хуже.
– Почему? – изумился Киви.
– Потому что Дориан будет сражаться за Консула, и если Великие Дома одержат победу, он или погибнет, или навсегда останется верным Консулу. И мы… и я думаю, что в этом случае мы не сможем быть вместе. Он станет другим.
– Только в одном, – очень тихо уточнил попугай. – В верности Консулу.
– Он станет другим, – едва слышным эхом повторила девушка.
– И тебя всегда будет это угнетать.
///
Ждала ли она принца на белом коне?
Наверное, в глубине души – да, как все нормальные молодые девушки.
Лиссет знала, что далека от идеала красоты: невысокая, хрупкая, с мальчишеской фигурой, которая вряд ли когда-нибудь обретёт округлую женственность, она была незаметной, но в то же время – очень яркой. Благодаря сверкающему в чёрных глазах огню. Настоящему огню. Умная, весёлая, живая – к Лисс тянулись все, кому посчастливилось её знать, а что касается принца…
Лисс ждала не столько принца, сколько счастья – простого, но такого важного счастья быть с кем-то рядом. Быть любимой. И любить. Ждала. Надеялась. И совсем не ожидала, что её счастье окажется рыжеволосым рыцарем Дорианом Машаром, одним из высших боевых магов Ордена. Колдуном из другого Великого Дома. Временами враждебного, временами дружественного, но всё равно чужого. А смешанные браки в Тайном Городе не приветствовали – и это ещё мягко сказано. Вынужденные скрывать своё существование от господствующих на Земле челов, потомки древних рас больше всего на свете опасались раствориться среди них и растерять магические способности, которые давала им древняя кровь, и шли на любые ухищрения, чтобы сохранить её в чистоте и при этом не выродиться. Врачи и маги старательно работали над этой непростой задачей, и их усилия давали результат. Но при этом требовалось соблюдать довольно жёсткие правила. Никто не мешал молодым рыцарям волочиться за молодыми ведьмами или развлекаться с челами, однако серьёзные отношения и уж тем более рождение детей приветствовались только между соплеменниками. Разумеется, исключения бывали – любовь не знает расовых предрассудков – однако в Тёмном Дворе, обитатели которого славились сплочённостью и крепкой приверженностью древним принципам, их можно было пересчитать по пальцам. И вот, на тебе… Молодая шаса из хорошей, почтенной семьи, и рыжий командор войны. Между ними даже интрижки не должно было возникнуть, а получилась любовь.
Тайная.
Тщательно скрываемая.
Настоящая.
И началась она романтично – на карнавале Тёмного Двора, единственном празднике, который устраивали навы и на который, по традиции, приглашали высоких гостей из других Великих Домов. Тот бал не был для Лисс первым, но стал счастливым. Но об этом она узнала не сразу, хотя… почувствовала. Увидела, как смотрит на неё командор войны, как бережно ведёт её в танце – у них был один танец – и как посмотрел ей в глаза, когда музыка закончилась. И им пришлось расстаться. Дориан больше не подходил, не бросал на неё взгляды, не давал повода для шуток или подозрений, но возвращаясь домой, Лисс поняла, что скоро его увидит. И ещё поняла, что хочет его увидеть.
Очень хочет.
Увидеть его.
Лисс не хранила себя специально. Не потому, что была излишне романтичной и ждала единственного, просто ей не хотелось, чтобы первый раз случился из любопытства или вообще впопыхах, пока не вернулись родители, а в памяти осталось лишь сопение и неумелые движения. Не хотелось говорить: «Да, всё было замечательно», не чувствуя ничего, кроме того, что «это» случилось. И ещё больше не хотелось отвечать на вопрос: «Теперь дашь списать домашку?» Лисс мечтала о большем. О настоящих чувствах. Может, это и называется быть романтичной? С другой стороны, если не чувства, то что? Физиология? Сказать себе: «Это просто секс» и попробовать получить удовольствие в следующий раз?
Лисс так не хотела.
И у неё так не получилось.
Наверное, повезло.
Несмотря на всё, что произошло потом, – повезло. Лисс встретила мужчину, который не просто её заметил…
///
– Я его люблю, Киви, понимаешь, люблю. Да, можно сказать, что он – первый мужчина в моей жизни и поэтому я – сейчас – отношусь к нему с таким трепетом, и все эти чувства, такие яркие и острые, однажды исчезнут, и я стану относиться к Дору спокойно, а может, даже хладнокровно… Но я в это не верю. Можешь считать, что я ещё ребёнок, что ошибаюсь и в действительности будет именно так, как я сейчас сказала, можешь так считать и это, наверное, будет правдой, но сейчас я верю в то, что Дор мне нужен навсегда. И я чувствую, вижу в его взглядах, в его улыбке, в том, как он говорит и как прикасается ко мне… в его поступках… я вижу, что нужна ему навсегда. Именно я. Ему. Навсегда. Я люблю его таким, какой он есть. Какой он есть сейчас. И я сделаю всё, чтобы оставить его таким, какой он есть сейчас. Оставить для него… и для себя. Да, Киви – для себя. И мне не стыдно в этом признаваться. Я люблю Дориана, я хочу его спасти, чтобы быть с ним, и ради этого я пойду на что угодно.
Лисс наконец-то оторвала взгляд от камина и посмотрела на попугая.
– Мы пойдём, – тихо сказала птица, глядя девушке в глаза. – Куда ты без меня? – И приподнял гребень, увидев её улыбку. – Но что ты собираешься делать?
– А ты не понимаешь? – Лиссет уселась в кресло, и взгляд её стал жёстким. – Я думала, это очевидно.
– Пойдёшь к ним?
– Дориан в плену. Мне некуда больше идти.
– Будешь умолять?
– Мне есть что им предложить.
– Вопрос не в том, что ты предложишь, – проникновенно произнёс попугай. – Вопрос в том, чего они захотят.
Потому что придёт она. И что бы она ни принесла, цену определит Консул.
– Буду надеяться, что они не потребуют больше, чем я могу дать.
– Они потребуют больше, чем ты собираешься дать. Но столько, сколько ты сможешь.
– Откуда ты знаешь?
– Я знаю с кем ты собираешься иметь дело, – ответил Киви. – И знаю, что ты в уязвимом положении. Они не станут тебя подавлять – для этого они слишком умны, но цену назначат высокую.
Это Лисс понимала хорошо. Но ещё лучше она понимала другое:
– У меня нет выхода.
– Поэтому я прошу тебя подумать над тем, как далеко ты собираешься зайти. – Киви наклонил голову вправо. – И подумать сейчас.
– Сейчас я не чувствую ничего, кроме опустошения и злости, – честно ответила девушка. – Мы втроём, я, Бри и Джира, боролись и… и, наверное, продолжим бороться за правое дело, за то, во что верим, за то, что считаем правильным. И я до сих пор считаю это правильным. Но наша борьба… она получилась разной. С разной платой. Я понимаю, что мы молоды, склонны к импульсивным, необдуманным поступкам, но я не понимаю, почему из-за глупости и самонадеянности Бри должен страдать Дориан. Почему я должна его потерять? Почему всё получилось так, как получилось? – Лисс стукнула кулачком по подлокотнику. – Чего молчишь?
– Хочу посоветовать тебе не торопиться что-то предпринимать до тех пор, пока злость на Бри не станет столь яркой, – ответил Киви. – Выбираю время.
Несколько секунд девушка пронзительно смотрела на птицу, а затем холодным и очень обдуманным тоном ответила:
– Не станет.
– Уверена?
– До тех пор, пока что-то не изменится. Я не могу спокойно думать о том, что из-за Бри потеряла любимого. И совсем не могу не думать о том, что может быть сейчас, вот прямо сейчас Консул читает Дориану «слово князя», меняя его суть и превращая в послушную марионетку.
– Сейчас не читает.
– Почему? – удивилась шаса.
– Потому что Консул не знает, что делать с командором Машаром, – объяснил попугай. – Твой друг был слишком яркой и заметной фигурой во Внутренней Агеме, поэтому Консул будет долго думать и просчитывать все возможные варианты выхода из этого скандала. Так что время у тебя есть.
– Да, время есть, но это не важно, потому что рано или поздно Дор услышит «слово князя».
– Скорее всего, – согласился Киви.
– А значит, я должна сделать всё, чтобы выбраться из задницы, в которой оказалась благодаря мерзавке Бри, и спасти моего мужчину.
Окрестности Санкт-Петербурга
«Если бы некромантия существовала, я была бы некромантом… Или некроманткой? Как правильно в данном случае? Допустим ли модный современный феминитив для обозначения того, кем я, по сути, являюсь? А если допустим, то зачем? Нравится ли мне быть некроманткой? Ничего особенно хорошего в этом нет, да и звучит дико, хоть и по-современному модно. А нравится ли мне быть некромантом? Слово мужское, конечно, зато привычное и ухо не режет. «Здравствуйте, я – некромант». Я – некромант? Или всё-таки нет? Я ведь не оживляю трупы, не поднимаю их из могил, чтобы превратить в послушных рабов, а всего лишь забираю у мёртвых самое мёртвое, что они могут дать. Потому что единственное, что способны дать мёртвые, – это мёртвое, потому что единственное, что они способны дать, – это себя, а они целиком состоят из мёртвого… И во мне оно есть… Получается, я и сама труп… Или трупка?»
Марина Брич, которую в Тайном Городе знали под именем Бри, хохотнула и зябко передёрнула плечами. Нет, не от холода, хотя ночь в Санкт-Петербурге выдалась прохладной и влажный воздух с залива то и дело норовил пробраться под куртку. Резкий жест был нервным, отчётливо продемонстрировавшим дёрганое состояние девушки.
Разброд внутри, разброд снаружи…
И никакой уверенности в том, что будет завтра.
– Долго ещё? – грубовато осведомилась Марина.
– Осталось чуть-чуть, хозяйка, – отозвался Джузи, не прекращая копать.
– И осторожнее с образцами.
– Я всегда осторожен, хозяйка.
Бри это знала, поскольку они с Джузи не в первый раз занимались этим неблаговидным делом, однако нервное состояние заставляло девушку не только дёргаться, но и говорить ненужное. А поняв, что говорит ненужное, Марина разозлилась – на себя, – но, чтобы не потерять лицо, резко бросила:
– Спорить со мной решил? – голос почти сорвался на визг.
– Нет, хозяйка, – с прежним спокойствием ответил Джузи.
– Будь осторожнее с образцами!
– Да, хозяйка.
А что он ещё мог ответить?
Компанию девушке составлял здоровенный, около семи футов ростом, человекообразный голем, которого даже некоторые жители Тайного Города принимали за необыкновенно высокого и плотного чела. В действительности существо было искусственным, созданным по уникальной, неизвестной магам Великих Домов технологии, делавшей голема мощнее всех известных «кукол». А находились они с девушкой на старом, почти заброшенном кладбище, расположенном примерно в тридцати милях от городской черты, в стороне от дорог и поселений – Марине требовался именно такой погост: без лишних глаз. Сейчас она стояла под деревом и наблюдала за тем, как Джузи раскапывает первую могилу из шести намеченных. Старую, очень старую могилу, поскольку молодой ведьме требовались древние кости.
– Есть, – сообщил голем, когда лопата стукнулась в кость.
– Да не докладывай, дубина, а начинай собирать.
– Да, хозяйка.
Джузи распаковал плотный пластиковый мешок и принялся аккуратно, руками, вытаскивать из земли останки. Справлялся он быстро, но Бри всё равно казалось, что голем еле возится: за пятнадцать минут вскрыл всего лишь одну могилу – каков бездельник! Марине хотелось закончить их дело поскорее, несмотря на то, что раньше, даже когда они оскверняли кладбище в центре Тайного Города – специально, чтобы нагадить Консулу, – она не торопилась и спокойно ждала окончания работы. С другой стороны, раньше она не чувствовала себя так… странно.
Именно странно, поскольку определить свои переживания девушка пока не могла.
Это чувство накрыло её не сейчас, а много раньше, несколько дней назад, после того, как магический заряд фон Даба вдребезги разнёс защищённый по высшему классу внедорожник и Бри очнулась, насквозь пробитая металлическим штырём. Очнулась, чтобы умереть… Нет, тогда она ещё не чувствовала себя странно. Тогда она ощущала себя вопящей болью. Чудовищным страхом смерти. И снова болью. Тогда она растворялась в ужасных мучениях и была готова на всё, чтобы выжить.
И услышав голос, пообещавший ей чудесное спасение, сделала так, как он велел…
«Чей же это был голос?»
Девушка выжила. Совершила чудо и выжила. Но с тех пор чувствовала себя… странно. Что и влияло на её настроение.
