– Ты… когда паспорт сдавала… там прописка была. Случайно, не эта квартира?
Марфа махнула рукой.
– Не боись! Прописана я вообще в Рыбинске. Пусть хоть весь город облазят, нас с тобой не найдут.
Юля выдохнула с облегчением и поинтересовалась, что ей сегодня делать.
– Может, хоть сготовлю чего-нибудь, – неуверенно предложила она.
– Готовь. Только для себя. Денег я тебе оставлю. И все же лучше, не теряя времени, поискать работу. Давай посмотрим в интернете. Может, с ходу надыбаем чего-нибудь.
Через полчаса они «надыбали» место младшего воспитателя в детском саду.
– У меня нет педагогического образования, – засомневалась Юля, – а трудовой книжки и не было никогда.
– Наплевать. Младший воспитатель, как я понимаю, что-то вроде нянечки. Потом, скоро детские сады закроются на лето, до августа успеешь пройти какие-нибудь курсы. Сейчас им руки для ремонта нужны. Ну там красить, окна мыть, мусор выносить. Тебя не пугает?
– Ни капельки. Это я все умею лучше любой клининговой компании. Приучена.
– Да уж, – покрутила головой Марфа. – Тогда смело пойдем в детсад и предложим свои услуги. А по пути поедим. У меня все равно ничего нет. Я здесь несколько месяцев не была.
До вечера Марфа решала Юлины проблемы, но мысль, что ее работой в редакции остались недовольны, портила настроение, поэтому, сдав Юлю обрадованной заведующей, которая как раз маялась от отсутствия кадров, купив беглянке по дороге мобильный телефон для связи и оставив денег на первое время, она помчалась в Питер писать разгромную статью про чиновничий произвол. Конечно, она и сама была бы рада, если бы удалось отбить дом многострадального ветерана у алчных чиновников, но эта задача была не по силам простой журналистке. По неопытности она поняла это не сразу. Интересно другое: знали ли об этом Тимоша и борец за права угнетаемого населения – господин депутат? Неужели они так же наивны, как она?
И, кстати, почему она до сих пор не спросила, как его фамилия? И почему Тимоша сам ее ни разу не назвал? Что за тайны мадридского двора? А впрочем, какая разница?
На следующий день она явилась пред светлые очи начальства, готовая стоять насмерть, но ее порыв пропал втуне. Главред уже успел посмотреть присланные ею еще вечером материалы и был настроен благодушно. Ей объявили, что поработала она неплохо, фактов достаточно, причем настолько, что бросаться на амбразуру в самом деле не было нужды. После серии статей приозерский чинуша сам прибежит к ветерану с извинениями, да не с пустыми руками. Телевизор подарит. Или два.
Марфа отнеслась к идее подарка скептически, но в целом несколько успокоилась.
– И чего Куколевский разорялся? – пожал плечами Тимоша. – Все сделано в лучшем виде. С журналистской точки зрения. Даже хорошо, что ты не сунулась в это осиное гнездо. Закусали бы насмерть.
– Так это Куколевский вас просил направить журналиста?
– Не просто журналиста, а именно тебя. Читал твои статьи, много слышал, поэтому решил, что ты готова к подвигу.
Марфа хмыкнула. Куколевский был человеком известным. Про него говорили, что после ближайших выборов он возглавит Законодательное собрание. Марфа прикинула, хорошо это или плохо, что он о ней слышал, и решила, что ничего плохого, окромя хорошего, тут нет.
«Вот и слава пришла», – подумал актер ТЮЗа после спектакля «Три поросенка», когда в буфете какой-то ребенок крикнул: «Свинья идет!»
Вспомнив анекдот, Марфа прыснула.
– Ты чего хихикаешь? – поинтересовался Тимоша. – Довольна, что в угол не поставили на горох?
– Ага, – кивнула она.
– Тогда иди и готовь статью. К вечеру жду.
И нахмурился.
Уже через три дня Марфа поняла, что совершила очередную глупость, которых в ее непутевой жизни и без того было немало.
Сначала Юля жила с токсичной мамашей, затем к ней прибавился тираничный муж. Иной жизни она не знала. И тут появляется смелая столичная девица, которая ничтоже сумняшеся выкрадывает ее из дома, увозит в незнакомый город и оставляет там одну.
Марфа связывалась с Юлей по телефону настолько часто, насколько могла, но, если была занята, девушка в панике начинала звонить сама и плакала в трубку. Она боялась всего: появления мужа, возвращения в страшную реальность жизни в Приозерске, того, что Марфа ее бросит, увольнения с работы, чужой квартиры. Но главное – Юля совершенно была не приспособлена к самостоятельной жизни и не умела принимать решения.
Она всю жизнь мечтала о свободе, но оказалась к ней не готова. Однако это было полбеды. Выяснилось, что ее спасительница точно так же была не готова тащить ее на своих плечах и нести за нее ответственность.
Простодушной Марфе казалось, что, как только Юля окажется на свободе, она расправит крылья и полетит. Но даже расправлять крылья девушка не умела. Не знала как.
Дело дрянь, поняла Марфа после очередного приступа Юлиной паники. Она была зла, кляла себя за самонадеянность, легкомыслие, с которым взвалила чужие проблемы, но при этом ясно понимала, что теперь не сможет бросить свою подопечную на произвол судьбы. Надо было что-то придумать.
Она помаялась еще полдня и пошла к Егору Егоркину, известному читающей публике под именем Геры Горского. Они вместе начинали корреспондентами, целыми днями носились, как савраски, добывая информацию, и, как говорил Герка, «скорешились на почве общей нищеты». С тех пор многое изменилось, они стали настоящими акулами пера, но по старой памяти продолжали держаться друг друга и выручать, если была необходимость. А такое время от времени случалось.
Находясь в крайнем смятении чувств, Марфа пошла в Геркину резиденцию – крошечный кабинетик в конце коридора. Там, едва заметный среди бумажных завалов, сидел великий журналист и кропал очередную нетленку. Марфа всегда искренне изумлялась, зачем Егоркину окружать себя бумажными кучами, когда все документы можно хранить в компьютере, но потом поняла, что Герке было комфортно жить, спрятавшись за кипами от досужих «приставак», в число которых входило и надоедливое начальство. Иллюзия публичного одиночества. Вот как называл это Егоркин.
Марфа раскопала великого журналиста и, вытащив на свет божий, припала к его щуплому плечу.
Минут десять она посыпала голову пеплом, минут сорок тот ругал ее почем зря, время от времени переходя на ненормативную лексику, а потом, пожалев поникшую под грузом вины Марфушину головушку, предложил:
– Ладно, так и быть. Отвезу твою подопечную к своей тетке на дачу. Она руку сломала третьего дня, плачет, рыдает, ухи просит, взывает о помощи. Как ты думаешь, эта Юля согласится с ней пожить? Пока до октября, а там видно будет. Все под присмотром. Кстати, весьма мудрым и добрым. Идет?
Юный корректор Танечка Липина заглянула в кабинет великого Геры Горского, чтобы задать заранее приготовленный и отрепетированный в туалете вопрос, и увидела, как наглая Марецкая тискает бедного гения, а тот даже не сопротивляется. Танечка так оскорбилась, что напрочь забыла свой вопрос, хлопнула дверью и быстро пошла по коридору, твердо решив, что при случае обязательно сделает этой суке Марецкой какую-нибудь гадость.
Даже не догадываясь о том, что на нее кто-то имеет очень большой зуб, Марфа сразу обрадовала Юлю по телефону, стараясь, чтобы нарисованная ею перспектива выглядела максимально привлекательной. Однако девушка отнеслась к предложению настороженно. Она не привыкла доверять людям, не ждала от них ничего хорошего, поэтому, поразмыслив, Марфа, прихватив с собой Герку, бросив все, срочно выехала в Пушкин. Она не сомневалась, что все Юлины страхи испарятся, как только она увидит Геркину лопоухую и веснушчатую моську, которая у всех людей без исключения вызывала чувство тихого умиления.
Все именно так и случилось. Успокоившаяся Юля собралась, позвонила заведующей детским садом и, выйдя к машине, быстро юркнула на заднее сиденье.
В который раз Марфе стало ее жалко, но она одернула себя. Не время сюсюкать! Надо пристроить беглянку в хорошие руки!
Дача Геркиной тетки находилась под Петергофом, то есть гораздо ближе, чем Пушкин, что само по себе было неплохо. Юлю селили, как выразился Егоркин, «на расстоянии вытянутой руки», а значит, могли быстро приехать к ней в случае чего.
Марфа не была знакома с тетушкой Егоркина, поэтому немного переживала. Что она будет делать, если ничего не срастется?
Но все срослось, и даже лучше, чем предполагалось.
Тетушка с ласкающим слух именем Агния Львовна встретила беглянку так, словно ждала ее появления всю сознательную жизнь. В известном смысле так и было. Заросшие сорняками грядки и высохшие клумбы взывали о помощи. Однако Агния Львовна ни на минуту не позволила измученной Юле усомниться, что здесь ее ждали вовсе не как работницу.
Егоркин, при виде тетушки мгновенно впавший в детство, стал канючить и требовать пирожков, ватрушек и малинового варенья. Агния Львовна стала суетиться, ловко привлекла в качестве помощницы Юлю, та быстро ухватилась за знакомое дело и накрыла на стол в считаные минуты.
Поглощая знаменитые по рассказам Егоркина пирожки и наблюдая за позитивными изменениями в Юлином облике, Марфа понемногу успокаивалась.
Бывшая узница домашнего концлагеря порозовела, на щеках заиграли ямочки, даже вечно опущенные уголки губ приподнялись и сложились в милую улыбку.
«Какая хорошенькая», – подумала Марфа.
«Да она красавица», – подумал Герка и решил, что будет навещать Марфушкину подопечную каждый день.
Ну или через день.
Когда они с Егоркиным уезжали, Юля проводила их до калитки и долго махала вслед. Бедная девочка! Она на них надеется!
Марфа осторожно выдохнула и сразу обругала себя. Походя изменила человеку судьбу и тут же скинула на плечи другим, потому что не имела никакого понятия, что с этим делать дальше.
И когда она только вырастет?
Сосед
На следующий день было воскресенье.
Марфа не очень любила выходные, потому что никогда не могла придумать, чем заняться, чтобы отдохнуть. Каждый раз в голову приходила только мысль о том, что в воскресенье можно наконец отоспаться. Однако и с этим выходила неувязка.
Среди журналистов жаворонков почти не бывает, все совы. Марфа была досадным исключением: вставала ни свет ни заря, пребывала по утрам в отличном настроении, и работалось ей гораздо лучше в первую половину дня. К вечеру, наоборот, запал спадал, часам к восьми она начинала позевывать, к девяти просто валилась с ног, а в десять была готова заснуть с открытыми глазами и даже стоя. Это было не по-журналистски и вообще несовременно. Акуле пера положено бдеть и творить ночью, а днем – маяться и чахнуть. Марфа даже немного стыдилась этакого октябрятского распорядка дня, но поделать ничего не могла. Даже в новогоднюю ночь, вытерпев без сна часов до двух, она все равно вскакивала в шесть утра, готовая к труду и обороне. Особенно рано она просыпалась в выходные. Почему-то спать не хотелось совершенно!
Нынче все случилось как всегда.
Вчерашние страсти по Юле Бубенцовой не помешали ей хорошенько выспаться и даже как-то поутихли. В самом деле, это никакой не пипец! Совсем даже не пипец! Помогла человеку начать новую жизнь, и всего делов! В конце концов, Юля – девушка взрослая! Да ее, Марфу, за такое наградить надо! Премией в размере оклада! Нет! Двух окладов и путевкой в Ессентуки!
В приподнятом настроении Марфа поскакала на месте, потянулась и, решив, что для утренней зарядки потрудилась достаточно, проследовала в ванную и долго мылась, распевая «Нам ли стоять на месте, в своих дерзаниях всегда мы правы». «Марш энтузиастов» был как нельзя кстати, и она повторила все, что из него помнила, раз десять.
Наконец она выключила душ, потянулась за полотенцем и вдруг поняла – именно поняла, потому что никаких звуков снаружи не доносилось – что за дверью стоит человек. Сердце скакнуло из груди, пронеслось по горлу и застряло там, продолжая бешено биться. На минуту она замерла, пытаясь справиться с приступом животного страха, потом все же вылезла из ванны и дрожащими руками напялила на себя халат. Кто может быть там, в темном коридоре? Марфа на цыпочках подошла, приникла к двери, изо всех сил напрягла слух и в ту же секунду услышала чье-то прерывистое дыхание. Она беззвучно несколько раз открыла рот, а потом сползла на пол и затаилась, чувствуя, как от ужаса волосы на голове стали стремительно высыхать и вставать дыбом.
Что делать? Сидеть, запершись в туалете, пока он не уйдет? А если он не уйдет? И кто такой этот он? И почему он, а не они?
В панике Марфа огляделась в поисках средств защиты и наткнулась глазами на резиновый вантуз, которым иногда приходилось прочищать сливы. Ручка у него была довольно длинная, но круглый резиновый набалдашник доверия не вызывал.
Ну и хрен с ним, все равно ничего другого под рукой нет! Она дотянулась до вантуза и, крепко схватив свое оружие, бесшумно поднялась. Если сумеет ударить точно, выгадает несколько секунд, чтобы успеть добежать до своей квартиры. Мысленно простившись с жизнью, она отбросила крючок, резко распахнула дверь и с силой ткнула перед собой вантузом. Он пролетел в пустоту, она пронеслась вслед за ним и с размаху врезалась в стену. Хорошо, что тычок был так себе, иначе голове точно пришел бы каюк.
– Черт! – выругалась Марфа, отлипла от стены и огляделась. Свет из открытой двери ванной осветил коридор. Он был пуст.
– Это что, блин, такое? – вслух сказала она. – Я рехнулась, что ли?
Она потерла лоб, чувствуя, как на нем наливается шишак. К вечеру будет синяя гуля. Ничоси! У нее крыша поехала? Перетрудилась? Или это предвестники климакса? Старость стоит на пороге, а она и не заметила? Уже глюки начались? Потом паранойя, а затем и деменция?
Марфа еще раз огляделась. Все тихо и спокойно, нигде ничего. Померещилось, точно. Выдохнув, она заперла дверь в ванную, выключила свет и поплелась к себе.
Надо выпить. Верное средство от стресса. Она прошла на кухню, решив отыскать где-нибудь спиртное, и тут заметила, что все еще крепко сжимает рукой вантуз. Эк ее разобрало! Почувствовав, что сейчас начнется припадок истерического смеха, она бросила свое орудие на пол, быстро пробежалась по шкафчикам, обнаружила бутылку, на дне которой плескалась водка, открыла ее и сделала пару глотков. Водка скользнула по сжатому спазмом горлу в желудок, растеклась там «мыслью по древу», и все вдруг стало хорошо и замечательно.
– Дура ты, Марецкая! – заявила она и еще раз приложилась к горлышку бутылки.
Выпить сто грамм с утра! Что может быть лучше?
Теперь неплохо бы закусить. Что у нас есть съестного? Ничего, кроме каких-то невнятных печенюшек? Сойдут и они.
Она запихала в рот сразу несколько штук и стала с хрустом жевать. Скорее бы приехал Володя. С его появлением все страхи исчезнут, «как сон, как утренний туман». Это кто сказал? Александр Сергеевич? Наше вам с кисточкой!
Марфа церемонно поклонилась невидимому Пушкину, допила последний глоток, и тут в дверь ее квартиры постучали.
«Упс!» – сказал желудок. Марфа икнула и застыла, как изваяние. Опять? Ну уж нет!
Как отчаянный боец гранату, она перехватила опустошенную бутылку, промаршировала к двери и, распахнув ее, с силой замахнулась.
Стоящий за дверью мужик отпрянул и вытаращил глаза.
– Здра… – успел произнести он.
– Ах ты сволочь такая!
От стремительности атаки бутылка не удержалась, вырвалась из рук, шмякнулась на пол и разлетелась вдребезги, но Марфу это не остановило. Налетев на мужика, она схватила его за грудки и с силой кинула на стену. Потом отбежала и кинулась снова. Обалдевший от неожиданного натиска дядька успел, однако, увернуться, оказался у нее за спиной, мгновенно перехватил ее руку, завернул за спину и прижал Марфу животом к стене.
«Ну вот и конец», – успела подумать она.
– Здравствуйте, я ваш сосед, пришел представиться, – сказал у нее за спиной нормальный человеческий голос.
– Чего? – просипела Марфа и икнула во второй раз.
– Если не будете драться, то я скажу «чего». Не будете?
– Ммм… – невнятно пообещала она.
Дядька выпустил ее и повернул к себе лицом. Марфа уставилась на новоявленного соседа и снова икнула.
– Вы от страха икаете или от того, что закуска плохая была? – вежливо поинтересовался мужик.
– Плохая…
Мужик кивнул:
– Тогда могу предложить кофе. На завтрак. Хотите?
Марфа помотала головой. Еще кофе с ним пить?
– Понимаю, – согласился дядька. – Тогда сначала все же представлюсь. Федор Волынцев, ваш сосед. Вчера приехал.
– Я не видела.
– Я поздно приехал, вы спали уже, наверное. Вещей у меня немного, так что шума особого произвести не удалось.
– А… у ванной… это вы… были? – пытаясь преодолеть мучительную икоту, выдавила Марфа.
Конец ознакомительного фрагмента.
