Мемуары Ведьмы
Кати Беяз
Мемуары Ведьмы #1
Когда я пишу свои книги, я прислушиваюсь и принюхиваюсь, словно старая ведьма, чтоб обнаружить следы истории в вековом дремучем лесу страниц. Эти следы оставляет для меня само произведение, ведь оно, словно живое, ненавязчиво ведет меня за собой, давая проникнуть вглубь основного действия. И даже уже находясь там, в самой середине истории, я еще даже не догадываюсь, чем все закончится…
Кати Беяз
Кати Беяз
Мемуары Ведьмы
Введение
Представь, что ты лежишь на зелёном поле молодых побегов и рассматриваешь кучевые облака, скопившиеся над лесом. Вдруг к тебе приходит способность увидеть поле таким, какое оно есть, без скрытых тайн – так, как его видят ведьмы. Ты закрываешь глаза и поднимаешься в воздух, переворачиваешься и смотришь вниз; видишь сверху себя, беззаботно лежащую на траве. Ты смотришь сначала на поле и в ту же секунду видишь каждую травинку, каждую землишку по отдельности. Под каждым камнем, около каждого корешка кишит жизнь, не особо приятная тебе, – от микроскопических тварей до муравьёв, от сороконожек до различного вида жучков и паучков. Чуть глубже есть змеи, несчитанное количество личинок мух и других насекомых. Это поле напитано жизнью, словно мокрая губка напитана водой. Ты делишь это пространство с миллиардом видов других жителей, о которых предпочитаешь не знать. Рассмотрев внимательно поле, ты теперь смотришь на себя таким же магическим зрением; и так же видишь нескончаемое множество различной жизни внутри своего тела и на его поверхности – от бактерий и микробов до микроскопических паразитов. Они живут своей жизнью, даже не посоветовавшись и не спросив твоего разрешения. Ты тоже об этом знаешь, но предпочитаешь не знать. Так и люди, впечатлённые обилием подробностей нашего мира, который они способны видеть по-другому при помощи магии, решили всё забыть и не видеть. Ведьмы стали редкостью, магическое видение стало тайной; не потому что это является тем, что человек не познал, – магия является тем, что человек отказался помнить.
***
Имена некоторых персонажей в данной книге изменены или умышленно не называются.
***
Утопленница
Глава 1
Я выросла в деревне, чему несказанно рада. Только в деревне получаются хорошие ведьмы с исконными знаниями в нужной среде.
Мы вышли из дома чуть за полночь. Бабушка взяла фонарик и вручила мне самодельную чёрную свечу со спичками. На улице было очень приятно, ярко светила луна и трещала саранча. В темноте ночи хорошо различалось поросшее поле, которое переливалось словно гладь озера от любого дуновения ветра, и светлая дорога вдоль него. На горизонте виднелась череда чёрного леса, словно стена какого-то загадочного старинного замка. Я посмотрела на небо и застыла в изумлении. В такие часы на чёрном небе часто присутствовали сиреневая и бледно-жёлтая туманности, в которых, словно в рыболовных сетях, запутались миллиарды ярких звёзд.
Я любила темноту, мне не было страшно находиться в ней ни дома, ни на улице. Она укутывала меня, и я, словно кошка, чувствовала в ней себя более защищённой. Я не могла толком объяснить тогда эту чистоту воздуха, когда все вокруг спали; но для меня ночное время с полуночи до предрассветных часов было таким, словно кто-то наконец выключил телевизор, по которому давно закончились все передачи и просто шла рябь на пару с неприятным шипением. Так вот, когда такой телевизор выключают, начинается тишина, которая так приятно успокаивает слух. Словно воздух стал чище без человеческой суеты, пустых мыслей и шумных разговоров. Без электрического света это состояние свободы и лёгкости усиливалось, и я порой испытывала настоящую эйфорию внутри себя.
Мы вошли в густой смешанный лес, где огромные шелестящие шапки деревьев так завораживающе блестели и словно приветствовали нас в своём царстве.
Бабушка хвалила меня за такие ощущения от ночи.
– Только ночью можно увидеть свечение предметов, – говорила она. – Человек, сам того не ведая, наделяет неживые предметы энергией, когда испытывает сильные эмоции, соприкасаясь с ними.
– Как он наделяет их? – поинтересовалась я.
– Любой человек – это мощный источник энергии, которую он выплёскивает своими необузданными эмоциями вокруг на окружающие его, по сути, неживые предметы. Зачастую сами предметы, сильно напитавшись человеческой энергией, становятся в каком-то смысле живыми. У многих бывало, что в ожидании любимого фильма по телевизору или песни по радио вдруг аппаратура начинала работать с помехами. Чувствительные телевизионные и радиоантенны, соприкасаясь с нашими эмоциональными выплесками энергии, просто переставали ловить чистые сигналы. А нам казалось, что весь мир против нас, когда мы сами были себе помехой, – подытожила она красочным для подростка примером, для которого телевидение – это целая жизнь.
Но, откровенно говоря, мне казалось тогда это миксом лекции по радиоэлектронике и сомнительными идеями о невидимых энергиях. Вне зависимости от того, верю я ей или нет, она учила меня контролировать свои эмоции и направлять энергию в нужное русло; а не засорять ею пространство, что на тот момент у меня плохо получалось не только на практике, но даже в теории.
Конечно же, по её мнению, растения тоже обладали живой энергией, особенно лесные деревья. Эта энергия, по словам бабушки, сильно отличалась от человеческой. Она имела салатово-жёлтый цвет, и если б человек мог её видеть, то деревья бы в ночном лесу светились словно фосфорные.
– Эта энергия балансирует человека, она необыкновенно полезна для нас, – с особой важностью снова подчеркнула она. И я в нескончаемый раз слышала от неё сожаление, что человек не способен ни видеть, ни понимать всю её значимость. Но без доказательств и примеров всё воспринималось так, словно меня заставляют выучить наизусть стихотворение, смысл которого мне совершенно неясен. Часто ответно моё подростковое всезнание препятствовало такому заучиванию и подавало голос.
– А ты её видишь? – спросила вдруг я. – Здесь и сейчас видишь?
– Да, если прищурить глаза, то вижу, – спокойно ответила бабушка.
– Но если только ты её видишь, а все остальные – нет, как же ты можешь наверняка знать, что она существует? – не то чтоб с ноткой, а, пожалуй, с целой гаммой недоверия спросила я.
– Летучая мышь почти слепа – она пускает сигнал и получает его обратно, когда тот отразился от препятствия и преобразился. Для летучей мыши это норма жизни. Возможно, она сильно растеряется, если потеряет этот навык и приобретёт острое зрение. Но если она не потеряет своё природное умение, а к нему приобретёт острое зрение, то начнёт описывать окружающий мир несколько иначе. С того момента для неё самой этот мир станет яснее, тогда как для других летучих мышей её слова о мире станут более туманными.
Я автоматически прищурила глаза и посмотрела на величественные стволы деревьев и богатую крону, чернеющую на фоне ещё более чёрного ночного неба. Конечно, я не увидела никакого свечения, но пример мне показался очень убедительным.
Около озера повеяло прохладой, и некоторые сорта рано пожелтевших деревьев рассказали нам своим видом, что через месяц начнётся настоящая осень. Как только мы подошли к краю воды, бабушка осмотрела местность орлиным прищуром и показала мне жестом не шуметь. Я напряглась и стала пристально рассматривать озеро.
В деревне стали поговаривать, что рыбаки ещё до восхода солнца видят призрак девушки в определённом месте этого озера. У нас в округе утонула одна девушка. Говорили, она была влюблена в красивого молодого человека, который оказался ловеласом. Он настойчиво ухаживал за ней, но когда добился взаимности, резко переключился на другую особу прекрасного пола. Девушка долгое время тяжело переживала предательство, почти ни с кем не разговаривала и не выходила из дома. А когда её суженый связал себя законным браком с новой пассией, сердце девушки не выдержало. Рано утром она ушла купаться на озеро, и после этого живой её уже никто не видел.
Но после смерти люди начали видеть её сгустком тумана на зеркальной водной глади. Белый силуэт напоминал хрупкую фигуру в ночной рубашке, который медленно передвигался со стелящейся предрассветной дымкой. Другие слышали тихую песню тонким женским голосом, доносившуюся до них. Рыбакам никогда не удавалось обнаружить направление, откуда мог доноситься звук; но им всегда казалось, что тихая песня окутывает их и тонкий голос слышен практически отовсюду. Они описывали это так: словно звук равномерно окружал лодку либо же звучал выборочно в ушах кого-то из рыбаков.
Это были первые описания присутствия призрака на озере. Позже из них родились другие истории, более похожие на деревенские выдумки о том, как призрак хватал рыбаков за шиворот и тянул прочь из лодки прямо посреди озера. Особенные фантазёры приукрашали события бездонными чёрными впадинами вместо глаз на прозрачном, смертельно белом лице. Были также повествования об обнаружении мокрых женских босых следов в лодке с кусками грязи и обрывками тины.
Мои мысли в напряжённом наблюдении за озером прервало жужжание прямо над левым ухом. Я откинулась вправо, чтоб не заполучить укус от явно большого летающего насекомого, когда вдруг увидела, что жужжание издавала моя собственная бабушка. Преподнеся деревянную прищепку с какой-то леской ко рту и зажимая зубами её часть, она издавала абсолютно правдоподобный звук. Я шёпотом спросила:
– Зачем это? Чтоб призрак принял нас за пару шмелей?
– Для настройки нашего мозга – чтоб мы могли применить другое зрение, подобно летучей мыши, – послышался тихий ответ.
Сосредоточившись снова, я продолжила наблюдение, но, по правде сказать, уже в более расслабленном состоянии. Звук увесистого шмеля и в самом деле расслаблял, и мои ноги и руки немного онемели, а шея даже налилась свинцом. Мне казалось, что голова намного тяжелее обычного, ко всему веки мои то и дело норовили опуститься.
Мне стало невмоготу сидеть и сильно захотелось прилечь, как вдруг я обратила внимание на большие скопления тумана в одном месте на поверхности воды. Он собирался в сгустки, которые начинали двигаться быстрее общего потока. Затем один из них стал удлиняться ввысь и превратился в различимый женский силуэт. Он скользил по воде и будто искал глазами кого-то на противоположном берегу. Затем голова призрака стала поворачиваться в нашу сторону, и я увидела белое лицо с чёрными дырками вместо глаз и рта. Это зрелище заставило меня затаить дыхание. Я попыталась взять себя в руки и проанализировать ситуацию. «Зачем мне бояться этого тумана, напоминающего женщину и устрашающее лицо? Это всего лишь туман и моё воображение». Но тело совсем не слышало этих отрезвляющих мыслей. Меня резко бросило в пот, а затем я ощутила сильный трепет во всём теле. Ещё больше страха мне придавало осознание того, что это невыразимо жуткое лицо ищет в темноте кого-то; и, стало быть, вскоре найдет, если я не перестану так сильно дрожать. В это мгновение внутренняя паника во мне пересилила, и я ринулась бежать прочь от озера предположительно в сторону дома.
Бабушка немного оторопела от моих неожиданных действий и спустя мгновение помчалась за мной. Она остановила меня резким движением уже в лесу и прижала к дереву. Ничего не понимая, я услышала её поспешный шёпот прямо на ухо о том, что призрак нас увидел и последует за нами в деревню.
– Ни в коем случае нельзя показывать ему путь, так как призраки не знают дорогу домой, умерев вдали, – в спешке прошептала она.
Мы сидели на корточках, облокотившись о широкую сосну. Бабушка шепнула мне закрыть глаза, если я боюсь, что я и сделала. Но с закрытыми глазами страх не только не исчез, а, кажется, многократно усилился. Вдруг я почувствовала неимоверно ледяное прикосновение к моей шее. Это была рука – нежная, женская и мертвецки холодная мокрая рука. Я чувствовала, как вода с неё стекает по моей спине под платьем. Она ледяными каплями, словно тонкими бритвами, резала мою кожу и заставляла конечности неметь от ужаса. Такого жутчайшего прикосновения я никогда не чувствовала в своей жизни.
Не помня ни единого указания, я вскочила и принялась бежать со всех ног. Даже цепкая хватка бабули была не в силах меня удержать.
Всё теперь мне казалось угрожающим – и высоченные деревья, словно стражи, молча наблюдающие за мной; и огромная луна, светящая как прожектор, который чётко указывал моё местоположение настигающему призраку. Бежать по ночному лесу было очень страшно, однако в разы страшнее тогда было для меня сидеть на месте без единого движения. Дорога домой показалась невероятно короткой, но невыразимо страшной. Толком не помня, как добралась до деревни, я увидела такой тёплый и знакомый силуэт нашего дома и принялась колотить в дверь, боясь даже украдкой обернуться назад.
Сонный дедушка открыл мне, и я быстро захлопнула за собой дверь, тут же высунувшись в окно и поджидая бабушку. По песчаной дороге бежала тёмная фигура. Немного косолапя, она словно и не сильно торопилась. Моя бабушка была своеобразных форм, и в свете луны на фоне жёлтой дорожки я впервые поняла почему. Её хрупкие щиколотки переходили в довольно широкие бёдра, живот и плечи; а руки тонкими кисточками болтались, повинуясь любому колебанию тела. Если вы можете вообразить разницу между бабочкой и ночным мотыльком, то моя бабушка была плотным ночным мотыльком с тонкими крыльями изящной бабочки.
Эта картина быстро расслабила мой воспалённый страхом мозг, и мне заметно полегчало. Я с ловкостью помощника, который перелистывает ноты пианисту, открыла бабушке дверь и, впустив её, снова заперлась на ключ.
– И что это было? – отдышавшись, спросила бабушка. – Ты хоть свет погаси для приличия!
Я сию же минуту выключила свет. Дедушка посмотрел на нас, замотал головой и, слегка шоркая тапочками, пошёл обратно в спальню. Было как-то слишком тихо, и спустя время мне показалось, что теперь я в совершенной безопасности.
Высунув полголовы из-за шторки, я взглянула на освещённую луной просёлочную дорогу. Там было спокойно, пусто и почти безветренно. Я пристально всмотрелась в даль дороги, затем в поле, которое всё ещё блестело от пригнувшихся полевых трав. Я внимательно рассмотрела все освещённые места улицы и самые темные её уголки. Призрака не было. Ничего не шевелилось, кроме поля, неизменно напоминающего поверхность ночного озера. Создавалось ощущение, что то, что я видела, никогда не было реальным. Как же всё-таки уникально устроен наш мозг: он в абсолютном контроле за то, что нам видится и слышится! Если увиденное мной не нравится мозгу, если оно угрожает ему стрессом и ведёт к ненормальности восприятия реальности, то посему легче просто удалить эту информацию раз и навсегда.
– Ты чего так испугалась? Вроде не из робкого десятка! – немного позже заговорила со мной бабушка.
– Как из-за чего? Ты не видела этой жуткой женщины? А как она схватила меня? – Я дотронулась до своей шеи, обозначая то самое место, где мертвецкая рука меня коснулась.
Конечно, слово «схватила» было сильным преувеличением, но только оно могло выразить словесно всю угрозу от призрака, которую я испытала на себе в ту ночь.
Бабушка явно была в недоумении. Оказывается, она видела лишь еле различимое облачко в женском силуэте. Никаких жутких подробностей моего видения и тем более касаний она не почувствовала, и была очень удивлена моим подробным описаниям нашего ночного происшествия.
Наутро мы узнали, что собака Максима – того самого ловеласа, что бросил несчастную девушку, – сбежала из дома. Её никто не мог найти. День я провела в саду, чувствуя вину за пропавшего пса. Мне не хотелось связывать это с тем, что я привела призрак утопленницы в деревню, но я никак не могла отделаться от этой мысли. Пару раз я выбегала за пределы двора и пыталась самостоятельно разыскать пропавшего Шерифа. Так, в моих душевных и физических метаниях, незаметно подкрался вечер, и меня снова охватил панический страх. Я долго не могла уснуть и много раз ходила проверять, заперта ли дверь на ключ.
Бабушка сидела на уютной скамье у окна и в свете ночной лампы плела из шерстяных красных ниток какой-то узор. Я подошла к ней и, спустив подушку на пол, села у её ног. Мне совсем не нравилось, что в этой ситуации самым плохим персонажем становилась я сама, приведя призрак в деревню. Поэтому я решила поговорить о происшествии, убедив себя и бабушку в своей невиновности.
– Почему душа этой девушки выглядит так устрашающе? – завела я тему. Это не было вопросом, на который мне нужно было обязательно получить ответ, но это было оправданием моих действий. Где-то в моём сознании поселилось твердое убеждение, что все призраки страшные.
– Душа, искривлённая предательством, именно так и выглядит. У девушки нет больше её прекрасного тела, которое способно скрыть истинное состояние души, исковерканное болью измены. Теперь она выглядит именно так, с какими чувствами покинула наш мир.
– Значит, она не была хорошим человеком, – почти утвердительно сказала я.
– Я никогда не учила тебя делить людей на плохих и хороших, – резко отодвинувшись телом в сторону, взглянула на меня бабушка, – но мы способны сделать кого-то плохим, стараясь показать себя в лучшем свете. Стало быть, ты винишь себя за что-то?
Одним махом все карты были раскрыты, и мне только оставалось сознаться.
– Я нарушила твои указания и привела призрак в деревню, который что-то сделал с бедным Шерифом, – протараторила я.
– Не волнуйся, рано или поздно кто-то бы привёл её сюда. А Шериф просто испугался и убежал. Я уверена – он жив и совершенно точно вскоре вернётся обратно. Меня больше волнует другое! Если призрак дотронулся до человека, то это значит… – Тут бабушка выдержала паузу, чтобы, видимо, нагнать страх на меня и принудить к послушанию в будущем. – Тогда это значит, что призрак наделил человека силой, и теперь тебе лишь достаточно получить знания, чтоб стать хорошей ведьмой. Однако какой путь ты выберешь, решать только тебе. Люди с силой, но без знаний часто выбирают ложный путь.
Благодаря этому разговору моя совесть совсем перестала грызть меня, но появилось много других вопросов. Уже лёжа в кровати, я повторяла в голове слова бабушки про силу и даже пыталась как-то почувствовать её в себе. Видимо, в этих попытках аккумулировать свою свежеприобретённую сверхсилу я незаметно для себя уснула.
Только бабушка испекла утренние блины и мы сели завтракать, как в нашу дверь постучали. Бабушка открыла, и я услышала встревоженный женский голос.
Глава 2
Наш дом был хорошо известен как дом ведуньи, и многие односельчане приходили сюда за бабушкиным советом; иногда за лечением, чаще – за помощью в решении жизненных и семейных проблем.
Женщина прошла к нам за стол, и дедушка налил ей ароматного чая с бергамотом. Это была жена Максима – того самого мужчины, по вине которого утопилась девушка. Ольга была немного грузного телосложения, с короткими тёмными волосами и непонятного цвета глазами. Сейчас в свете окон они казались серыми, но когда она только зашла, я была уверена, что она обладательница ярких карих глаз. Тараторя, она принялась рассказывать нам свою ночную историю, от которой у меня снова забегали мурашки по коже.
Сразу после полуночи она проснулась от каких-то звуков за окном. Повернув голову, женщина обнаружила, что мужа рядом нет. Она встала и прошлась по тускло освещённому дому.
– Он словно оловянный солдатик стоял и смотрел в одну точку, – напряжённо вспоминала Ольга, – а около дома всё быстрее и настырнее мелькало что-то белое. Оно маячило то в одном окне, то в другом. От этого движения был слышен шелест кустов под нашими окнами и порой тихое постукивание в стекло. Муж стоял не моргая – было видно, что он увидел нечто, повергшее его в настоящий физический ступор. Я металась от окна к окну и пыталась рассмотреть, кто там такой смелый бродит и пугает нас. Но это нельзя было назвать обычным словом «бродит». Это существо перемещалось необыкновенно легко и быстро. Шагов не было слышно, лишь иногда шуршание зелени. Создавалось впечатление, что оно летает по воздуху, слегка касаясь земли. И я тоже на мгновение окаменела от ужаса, но мне как человеку сильному совсем не хотелось впускать в себя страх. Всеми силами я убедила себя, что кто-то зло шутит над нами. Наконец, устав от этой игры в прятки, я открыла окно и закричала: «Кто там бродит? Выходи уже, разберёмся!». Вдруг совершенно внезапно кто-то невидимый жестоко схватил меня за волосы и вытянул из окна по пояс. Я пыталась освободиться от хватки, но все мои махи рук вокруг волос проходили по воздуху, без каких-либо препятствий. Внезапно прямо перед моими глазами возникло чьё-то лицо из белого дыма с двумя огромными чёрными дырами вместо глаз. Я пыталась кричать, но из моего горла ничего не вырывалось, кроме шипения. Не знаю, сколько это продолжалось, но вдруг всё стихло. Я упала на подоконник, а затем сползла, обессиленная, на пол. Меня трясло то ли от холода, то ли от приступа жара, но я совершенно не могла заставить своё тело слушаться и прекратить дрожать как осиновый лист. В надежде на помощь я повернулась к мужу, но его уже не было в комнате. Я собралась с силами и выползла в коридор, где он стоял точно так же, словно зомби, но уже напротив входной двери. Я опять попыталась кричать, но снова не смогла. Моё горло было чем-то сдавлено, а все звуки, которые я пыталась произвести, сходились лишь к змеиному шипению. Ничего, кроме этого хрипа, я не могла из себя извлечь. Муж совсем не двигался, а за дверью кто-то скрёбся и говорил моим собственным голосом: «Впусти меня, впусти меня…» Это было совершенно дико и неописуемо страшно – слышать свой голос за закрытой дверью. Я сама застыла в окаменении, таращась на дверь. Мои мысли смешались в бурю непонимания, мозг отказывался давать команды, а тело выполнять их. И вот я уже видела, как он потянулся открыть дверь, но не могла его остановить. Меня парализовало как телесно, так и мысленно. Не помню как, но я собралась с силами и напала на него. Обхватив его руки, я всем своим телом повалила довольно высокого мужчину на пол. Тут он стал вырываться, и так мы боролись до первого крика петуха. Затем всё стихло, и муж внезапно успокоился, его тело приобрело мягкость, а лицо – уставший и сонный вид. Подняв его с пола, я отвела Максима в спальню и уложила на кровать. Вскоре я снова смогла говорить, и сразу пришла сюда. Сейчас он спит. Я ни о чём не успела его расспросить, но если такое повторится опять, даже не знаю, как пережить следующую ночь, – не сделав ни одного глотка чая, закончила Ольга.
Её рассказ привёл меня в ступор. Я прекрасно понимала, о каких глазах, как чёрные дыры, шла речь, и не могла заставить себя съесть завтрак. Словно ком застрял в моём горле, вдобавок бабушка то и дело искоса поглядывала на меня. Дед привык к таким посетителям, и рано удалился со своим завтраком и стопкой газет в сад. Бабушка сделала несколько глотков и сказала, что впускать призрак, разумеется, нельзя. Также она, казалось, была сильно удивлена такой силе и агрессии ночной гостьи, пожелав увидеть женщину ещё раз вечером.
– Что мы будем с этим делать? – ошарашенная утренними новостями, спросила я.
– Я собираюсь приготовить магический оберег, который необходимо будет поместить под порог с наружной стороны; то есть поднять доски и вложить внутрь на уровне дверного проёма – так, чтоб он охранял границу дома с улицей.
В три часа пополудни мы с бабушкой спустились в погреб. Наш погреб под полом в кухне был совершенно таинственным местом. Я всегда с большим воодушевлением спускалась туда и рассматривала, словно в музее, аккуратно разложенные, развешанные и расставленные среди закаток и варений магические предметы. В эти часы в погреб попадали мягкие солнечные лучи, и когда тяжёлая дверь в полу открывалась, то малиновое варенье начинало светиться изнутри насыщенным бордово-алым цветом. Банки со сливовым на просвет давали невероятно красивый и глубокий фиолетовый цвет. Между ними висели перемотанные тонкой бечёвкой кустики с сухими травами, которые тоже в зависимости от семейства и степени засушки приобретали различные оттенки от припыленного до тёмно-зелёного цвета. Всё это буйство красок открывалось моему взору, только я попадала в это тайное место, и мне всегда было недостаточно времени на детальное его изучение. Чуть поодаль от входа и дневного света находились полки с кристаллами. Их было очень много – разных размеров, цветов и назначений. Я знала, что некоторые из них даже измельчались в пыль и добавлялись в колдовское питьё. Полки с ними выглядели потрясающе красиво, на них никогда не попадал прямой луч солнца, и в этой полутени они блестели невероятными одиночными вспышками искр. Я не в первый раз застыла перед ними, ловя эти разноцветные переливы, но бабушка похлопала меня по плечу и дала понять, что надо подниматься обратно. Я ловко развернулась в тесной комнате и посмотрела на её медную миску, полную тонких веточек и трав. Некоторые из них были неестественно длинными и напоминали обрывки лиан, о которых я знала по картинкам в атласе мира. Однако на бабушкиных лианах виднелись мелкие шипы и красные ягодки. Другие были тонкие словно нити, третьи – короткие прямые палки. Мы поднялись из погреба, и яркое солнце слегка ослепило меня. Бабушка отдала мне свой начищенный медный тазик и захлопнула толстую деревянную крышку погреба.
Затем, уже на кухне, уютно усевшись в лучах летнего солнца, бабушка стала плести из них человека. Туго стягивая все прутья, она плела коричневато-зелёного человечка, и получалось у неё довольно искусно. Она вставила два красных глаза из рябины в его лицо и заговором приказала никого неживого не впускать в дом, никого живого не выпускать из дома, коль тот спешит навстречу смерти своей. Все заговоры она произносила на колдовском языке, который был мне непонятен, но если я интересовалась чем-то, тем или иным заклинанием, то мне всегда предоставлялся кольдуньей точный или приблизительный перевод произнесённых ею слов.
Во второй половине дня Ольга явилась за оберегом и, с некоторым пренебрежением покрутив плетёного человечка в руках, сухо поблагодарила нас.
Просидев на веранде весь вечер, я совсем не хотела заходить в дом, даже когда начало темнеть. Я прислушивалась и присматривалась, пытаясь понять, покинул ли призрак деревню. Перед нашим домом открывался изумительный и так мною любимый вид. Довольно уютное поле с дикими травами и цветами, за которым красовался величественный тёмный хвойный лес, – этот пейзаж в любое время суток и года потрясал воображение своей красотой, и сейчас на закате поле играло красками бело-синих оттенков. Люпин и валерьяна лекарственная разрослись здесь, возвышаясь над травами, с безупречным вкусом дополняя друг друга. Вдруг я заметила, как фиолетово-синие свечки люпина в одном месте поля сильно раскачались и витиеватой линией колышутся из стороны в сторону от чьего-то прикосновения. Я привстала, с любопытством разглядывая поле. Мельком в насыщенной зелени вечерних трав появились знакомые серо-коричневые бархатные ушки Шерифа. Ликуя, я вскочила и понеслась к нему навстречу. Пёс, услышав мои радостные крики, тоже прибавил ходу, и мы встретились на обочине дороги, разделяющей наш дом и поле. Я была так счастлива, что пропавшая собака нашлась, что мне показалось это знаком благополучной концовки истории с призраком, хотя на самом деле всё ещё только начиналось.
Прошло несколько дней. Наша гостья не приходила, и я всерьёз стала верить, что бабушке удалось прогнать заблудившийся дух. На третий день вечером раздался стук в дверь, и в дом снова зашла Ольга. Однако весь её вид был изрядно потрёпан, на ладонях просматривались ссадины, а лицо казалось сильно измученным. Она гневно кинула плетёного человечка в мою бабушку и окатила её бранью. Оберег отскочил от бабулиной груди и упал на пол.
– Погоди, присядь, объясни всё толком, – успокаивала её бабушка. – С чего ты взяла, что я тебя в могилу решила свести? Сядь, дочка, сядь, расскажи всё!
Та наконец села и расплакалась. Закатав рукава широкой рубахи, она показала ужасные синяки и царапины у себя на руках. Отодвинув тёмные волосы по плечи, женщина открыла свою шею, усеянную жёлтыми и зелёными следами от чьих-то пальцев. Оказалось, что с самой первой ночи, после того как плетёный человечек был подложен под пол, муж, доходя до двери на зов утопленницы, разворачивался ровно с места, где был положен оберег, и шёл обратно. Глаза его были налиты кровью, а руки словно колючие ветки тянулись к её шее и начинали душить. С криком первых петухов Максим ложился в кровать и засыпал. Наутро он ничего не помнил, кроме женского зова за окном. Его психика пошатнулась, и вечерами он начал регулярно употреблять спиртное; то ли чтоб заглушить боль потери, то ли от страха, овладевшего им.
На третий день женщина не выдержала и вытащила из-под порога плетёного человечка.
