– Я не об этом. А вы не хотите отбить охоту у фрицев делать засаду у нашего аэродрома?
– Думал, но как?
– Контрзасада!
– Не понял.
– Вы поле за Курделевкой видели? Сажаем там дежурную пару. Там лесок, можно спрятаться. Вокруг аэродрома – наблюдателей с биноклями. Заметят кого – сигнал в Курделевку. Фрицы за нашей полосой наблюдают, а тут – сюрприз! И не сухие и без боеприпасов, а очень даже жаждущие потанцевать…
– А что? Вариант… Надо обмозговать…
– Я сам готов. Дайте мне «Гамлета». Заодно и обкатаю.
– Пал Григорьевич, ты прямо на ходу подметки режешь… Не будет большой задачи от комдива, сделаем. Завтра. А сегодня вечером не забудь в столовую, – командир потушил папиросу и внимательно посмотрел в лицо Бессонова. – Или ты действительно Шурку боишься?
– Товарищ командир, прошу…
– И слушать не хочу! А то у меня возникает ощущение, что вы, штабс-капитан, нами брезгуете.
– Нелогично. С технарями не брезгую, а с летчиками – да? И про Александру Васильевну вы напрасно…
– Ну, так скажи!
– Вы сами мне напомнили мое звание. Оно для меня не только гордость, но и обязанность. Честь дворянина и офицера меня обязывает получить сатисфакцию с человека прежде, чем сесть с ним за один стол. Поэтому извините.
– Ну что ты будешь делать? Морду набить – не вариант. Плюнь ему в харю и всех делов! – командир глянул на опустившего голову Беса. – Давай так. Я гарантирую, что Мыртова за столом не будет. Придешь?
– Приду. Только пригласите, пожалуйста, и Хренова.
– С удовольствием.
Бессонов пожал протянутую руку командира и, обходя группу все еще толпящихся летчиков, поспешил в сторону техзоны. Когда он подходил к своему самолету, там крутились несколько механиков и Хренов. Тот дурным голосом прокричал: «Смирно!» – и, грозно топая сапожищами, пошел навстречу. Бес прервал концерт, неожиданно обняв старшину и прошептав на ухо:
– Спасибо, дорогой Алексей Михайлович.
Когда тот отстранился, то увидел у всегда выдержанного и сухого друга в глазах слезы.
– Ты чего, Пал Григорьевич?
– Извини… Накатило… Просто я сегодня счастлив…
* * *
Эту картину наблюдали издали летчики. Курили, смеялись. Радовались хорошей погоде, удачному боевому вылету, молодости, наконец. Век бы так! Разговор у них был свой.
– Хлопцы, а чего Бес нас сторонится?
– Я бы тоже таких стрелков, как ты, обходил за километр, – высказал свою гипотезу комэск. – Ты сколько выпустил по «лаптежнику»? Весь боезапас? А попал?
Летчики вокруг засмеялись.
– А он – три короткие очереди и три «мессера»! Я не то что такого не видел – не слышал о таком. А почему? Мы с вами стоим, готовимся к обеду, а он, гляди, уже к пулеметам с ключом полез…
– И то правда, айда, хлопцы, с няньками побалакаем.
– Камандыр, а кто Бесу глаз подбыл? – поинтересовался вдруг Мухамедов у Лукина.
– А тебе-то что?
– Нэ скажи. Тэпэр это очень мой дэло, – многозначительно протянул горячий кавказец.
* * *
Еще один не менее интересный разговор происходил в столовой.
– Девочки, у нас вечером праздник. Отмечаем четыре сбитых. Командир наказал приготовить еще два прибора, – заявила зав летной столовой пышнотелая Любовь Яковлевна, вернувшись с КП, куда ее вызывал командир.
– Это для кого? – поинтересовалась бойкая на язык Шурка.
– Для твоего… для твоего… Говорят, он три из четырех завалил. Вот тебе и доходяга! Вот тебе и «дед»!
– Какой он доходяга? – загорелась щеками кареглазая красавица, которая одним взглядом могла отшить любого ухажера.
– Откормить – дело нехитрое. А как насчет «деда»?
– Люба, «дедом» его никто, кроме тебя, не зовет.
– А как же?
– По позывному – «Бес»!
– Ну, тебе виднее, «дед» он или бес…
Дружно захихикали поварихи и официантки, потому как разговор велся на всю кухню и столовую, где каждый занимался своим делом, но за новостями следил строго.
– Да я не против посмотреть, только он от меня – как черт от ладана…
– На то и бес!
Хи-хи-хи-хи…
– Да ну вас, девочки…
* * *
– Ты до сих пор считаешь его диверсантом? – спросил командир полка Мыртова.
На КП, кроме них, был только дежурный, да и тот изображал, что сильно занят заполнением каких-то журналов.
– Помещик, белогвардеец, белоэмигрант. С каких пор он стал для нас своим?
– Мухамедов так не считает. И Хренов. И Лукин. И другие летчики, кто видел его в деле. По-моему, он все уже сам доказал.
– А я не верю. У соседей такой же мутный новейший «МиГ» угнал. Командир с оперуполномоченным пошли под трибунал. Так что я не за себя одного переживаю.
– За себя я сам отвечу. А тебе бы я посоветовал… извиниться. Просто по-человечески.
– С чего бы? Он врал мне, собака, а я еще извиняться должен!
– Ну что ты закусил удила? Предателей полно даже из партийных, не говоря о простых рабочих и крестьянах. Воюют не анкеты, а конкретные люди. Бес повидал такое, что не дай бог. Сорок четыре, а он седой как лунь. Помнишь, каким он к нам попал?
– Ты оперсводки внимательней посмотри, командир. Абвер такие комбинации разыгрывает, что нам и не снилось. И вообще, я считаю, лучше перебдеть…
– Ну, бди… Только сегодня поужинай у себя в хате. Летчики хотят поздравить Бессонова. А о наших разговорах тебе стукачи потом доложат.
– Недальновидно себя ведете, товарищ командир, – многообещающе процедил сквозь зубы оперуполномоченный и вышел с КП.
У двери столкнулся с комиссаром.
– Чего это Мыртов такой злой?
– Орден хочет, а я не даю.
– Из-за Бессонова?
– Из-за кого же еще?
– Я тут Лукина послушал – удивительно. В дивизии подтвердили четыре сбитых, ждут наградные. Предлагаю Лукина на Знамя, а Мухамедова – на Звезду. Бес позавчера получил.
– Ладно, Бес первых два на Луку валит, но третьего он точно сам завалил. Не по совести.
– Во-первых, я думаю, еще не вечер. Это только второй вылет. Во-вторых, давай не будем гусей дразнить. Пока мы с тобой награды обсуждаем, Мыртов опердонесение строчит.
– Давай так: мухи отдельно, котлеты отдельно. Что будет завтра, не знаем ни ты, ни я. Сегодня он совершил подвиг, должен получить по заслугам – «Отечественную войну»…
– А в наградном так и напишем: красноармеец Бессонов в одном бою сбил три «мессера»?
– Да, так и пиши. И не забывай, что накануне было еще три! Ладно, давай на Луку два, а один на него. Бес сегодня за Носачева летал. На его «яшке». Завтра он выздоровеет, на что посадим? Вот о чем надо подумать.
* * *
Опергруппа прибыла как раз под вечер. Начальник контрразведки армии майор госбезопасности Васильев уединился с Мыртовым на скамейке под березой. Два дюжих бойца с «ППШ» мялись неподалеку, карауля, чтобы никто их не побеспокоил.
– Интересная деталь с допроса Хартинга: он дал понять, что знает, кто его сбил. Мы ему про Павлова, он – нет. Мол, почерк аса знакомый, встречались в воздухе Испании и во Франции, и называл его фамилию – Оболенский. Граф. Отсюда вопрос: тянет твой Бес на графа? Что он недоговаривает?
– Про дворянство он сам заикался. Не мне – комдиву сознался. Штабс-капитан… Может быть, и граф. Только фамилия!
– И я про это. Сказал «а» – говори и «б». Молчит. Либо есть что скрывать, либо не он. Ты с ним по-человечески или опять по своей дурной привычке сразу в морду?
Мыртов смутился. Он уже получал от Васильева по шее за неоправданную жестокость на допросах.
– Так он первый меня «держимордой» обозвал.
– Понятно… Это, скорее, граф мог сказать, чем диверсант. У Канариса методичка про поведение на допросах такие слова исключает, не думал?
– Виноват.
– Зови его сюда. Не сам, пошли посыльного, пусть скажет, что приглашаю…
Вскоре один из автоматчиков подвел к скамейке Беса. Тот поднес руку к виску, но незнакомый майор жестом прервал доклад и, подвинувшись на скамейке, пригласил присесть.
– Курите? – спросил он, протягивая пачку «Герцеговины Флор».
– Благодарю, нет.
Васильев прикурил, затянулся, не торопясь убрал пачку в карман. При этом использовал паузу, чтобы получше рассмотреть собеседника. «Спокоен, уверен, осанка-выправка при нем. Черен, мозолистые замасленные руки, но без грязи под ногтями. Тут все логично. А вот взгляд человека, привыкшего больше выслушивать, чем самому докладывать…»
– Меня зовут Николай Ульянович. Фамилия Васильев. Хотел задать вам несколько вопросов.
– Мне представляться смысла нет, судя по вашим петлицам. А на вопросы по мере сил постараюсь ответить, – сказал Бессонов, сдерживая волнение.
– Почему «по мере сил», Павел Григорьевич?
– Последствия контузии, наверное, сказываются. Что-то помню четко, до мелочей и деталей, а что-то, хоть убей – нет.
– Тогда расскажите, где и при каких обстоятельствах вы познакомились с Хартингом?
– Два дня тому над нашим аэродромом…
– Он говорит о более раннем знакомстве и упоминает какого-то графа Оболенского.
Бессонов задумался. Было дело. В апреле 1941-го в Париже немцы праздновали день рождения Гитлера. Устроили воздушное шоу с участием французских летчиков. По замыслу организаторов, их позвали как мальчиков для битья, чтобы лишний раз продемонстрировать превосходство немецкого оружия. Знакомый летчик-француз уговорил его тогда выступить за их команду. Он-то немцам праздник и испортил. Мало того, что выиграл стрельбу из пулемета по наземной цели, так и в воздушных боях «завалил» из фотопулеметов Хартинга и компанию.
Асы настоящие. На фуршете французы, чувствуя себя именинниками, представили его как русского графа Оболенского. Немцы восхищались и все допытывались, как он с использованием одного и того же маневра умудрился обхитрить их всех. Потом Хартинг подвел его к какому-то бонзе из Берлина, важному и высокомерному до неприличия. Тот как милость предложил послужить великому делу в рядах личной эскадрильи Геринга. Отказ воспринял с удивлением, дал время подумать и пообещал или пригрозил, что разговор не окончен. Не думал тогда Бессонов, что эта встреча может закончиться для матери и сестры арестом и заточением в гестапо. Про что угодно, но о том, что Оболенский сражается на Восточном фронте, там знать не должны…
– Сомневаюсь, что Хартинг сумел рассмотреть сбившего его летчика.
– Он твердит про почерк аса. Говорит, уже встречался с ним.
– Ему виднее.
– Очная ставка вас, Павел Григорьевич, не смущает?
– Зачем? Допустим, он меня узнает, а я его нет. Для нормального суда – мало. Для трибунала, наверное, хватит. Я и так в вашей полной власти, прикажите своим орлам, они моментально любой приговор исполнят.
