Третий способ отстаивания горожанами своих интересов и самостоятельности связан с развитием правовых и политических инструментов защиты интересов и свобод жителей города[56 - Об одном из таких кейсов см. главу Ренира Гамбарато «Трансмедийный сторителлинг, пространство города и опыт участия: „Большой британский жилищный скандал“» в Разделе 5 этой монографии.]. Десятилетие назад Курт Айвсон обозначил принцип цифровой власти: она сосредоточивается в руках тех групп или структур, которые формируют и утверждают нормативный контекст производства и использования данных: цели и механизмы их создания[57 - Iveson K. Mobile media and the strategies of urban citizenship: discipline, responsibilisation, politicisation // Foth M., Forlano L., Satchell C., Gibbs M. (eds.) / From Social Butterfly to Engaged Citizen. Urban Informatics, Social Media, Ubiquitous Computing, and Mobile Technology to Support Citizen Engagement, Cambridge: MIT Press, 2011.], а также способы их использования. В этой логике одни и те же данные могут использоваться во благо и во зло. Горожане могут заставить данные работать на себя, если на политическом уровне отстоят свое право определять цели сбора данных и контролировать их использование. Если же контроль над данными полностью или частично невозможен, горожане могут потребовать ограничить их производство, как это произошло в 2019 году в Сан-Франциско, где использование систем распознавания лиц городскими структурами, включая правоохранительные органы и транспортные службы, было законодательно ограничено[58 - См.: Raval T. Examining The San Francisco Facial-Recognition Ban // Forbes. June 21, 2019. URL: https://www.forbes.com/sites/forbestechcouncil/2019/06/21/examining-the-san-francisco-facial-recognition-ban/?sh=50904f051d69.]. Принятие запрета рассматривалось как победа горожан и доказательство того, что «системы наблюдения несовместимы с демократией, а жители должны иметь возможность выражать свою позицию»[59 - Lee D. San Francisco is first US city to ban facial recognition // BBC News. May 15, 2019. URL: https://www.bbc.com/news/technology-48276660.].
Единичность и связанность
Признание горожан самостоятельной действующей силой ставит вопрос о том, кто именно действует в городе, пронизанном технологиями. До недавнего времени ответ теорий умного/цифрового/сетевого города был достаточно очевиден: участником городской жизни является отдельный человек, неважно, признается ли она/он киборгом – гибридом человека и технологий – или биологическим существом[60 - См.: Ратти К., Клодел М. Город завтрашнего дня.]. Воплощением отдельности был «человек мобильный» – пользователь сотового телефона[61 - См., например: Ito M., Okabe D., Matsuda M. (eds.) Personal, Portable, Pedestrian. Mobile Phones in Japanese Life. Cambridge, Massachusetts; London, England: The MIT Press, 2005.], навигатора, планшета, других персонализированных устройств, игрок в различные городские игры[62 - Gordon E., de Souza e Silva A. Net locality: why location matters in a networked world. Wiley-Blackwell, 2011.]. Предполагалось, что «человек мобильный» получил относительную свободу от пространства, ведь портативные устройства освободили своих владельцев от проводов, ограничивавших их перемещения, заменив жизнь «у телефона или компьютера» жизнью «с телефоном или компьютером». Максимально приспособленные под интересы своего владельца функциями, настройками, декором, хранимой информацией, гаджеты и девайсы укрепляли значимость отдельного человека и повышали ценность частной жизни и приватности[63 - Исследователи цифрового города развивали идеи Реймонда Вильямса о мобильной приватизации, созданной для описания эффектов телевидения. Мобильная приватизация – возможность наблюдать за миром (быть подвижным), находясь в уютном и защищенном пространстве дома. См.: Williams R. Television: technology and cultural form. Abingdon, New York: Routledge, 2003.]: «Мобильные телефоны позволяют своим пользователям носить свой дом с собой»[64 - Groening S. From «a box in the theater of the world» to «the world as your living room»: cellular phones, television and mobile privatization // New Media and Society. 2010. Vol. 12 (8). P. 1333.], создавая непрерывное мобильное приватное пространство.
Увеличение времени, которое мы проводим в интернете и мобильных устройствах (игры, чтение, слушание музыки – не обязательно онлайн), привело к росту алармистских настроений. «Интернет убивает общество», «мобильные технологии разобщают людей», «подрывают социальный порядок»[65 - Подробнее о страхах интернет-технологий и новых технологий в целом см.: Rainie L., Wellman B. Networked. The New Social Operating System. Cambridge, Massachusetts; London, England: The MIT Press, 2012.] – аргументы, отчетливо звучавшие в общественных дебатах в 2000?х – начале 2010?х. Сосредоточенность на девайсах и пребывании онлайн рассматривалась как угроза семье, дружеским связям и обществу в целом. В таких опасениях нет ничего нового: любое серьезное изменение медиасистемы сопровождалось предостережениями, в которых использовались практически те же слова и сюжеты. Например, Джеймс Монако так описывал взгляды исследователей 1970–1980 годов на природу и опасности телевидения: «Оно высасывает из семьи разговоры как какой-то злобный пришелец. Оно разрушает время. Оно заменяет родителей (или детей), мужей (или жен). Для слишком многих из нас оно проживает за нас нашу жизнь»[66 - Monaco J. How to read a film: movies, media, and beyond: art, technology, language, history, theory (4th ed., completely rev. and expanded). Oxford University Press, 2009. P. 574.]. Звучали опасения, что в «дивном новом мире» технологии захватят внимание пользователей и ослабят их связи с другими людьми. Этот сюжет получил новую жизнь в антиутопиях последнего десятилетия – например, фильмах «Она»[67 - Фильм «Она» снят в 2013 году режиссером Спайком Джонсом. Обладатель премии «Оскар» (2014) за лучший сценарий. В центре внимания фильма романтические отношения человека и операционной системы.], «Ex Machina»[68 - Из машины (Ex Machina). 2014. Великобритания. Реж. Алекс Гарленд.], сериале «Черное зеркало»[69 - Черное зеркало (Black Mirror). 2011–2019. Великобритания.] или фильме «Бегущий по лезвию 2049»[70 - Бегущий по лезвию 2049 (Blade Runner 2049). 2017. США, Великобритания и др. Реж. Дени Вильнев.] (неоднозначном сиквеле «Бегущего по лезвию»[71 - Бегущий по лезвию (Blade runner). 1982. Реж. Ридли Скотт.] Ридли Скотта 1982 года, культового фильма о трагическом притяжении и несовпадении человека и технологий). Восприятие ситуации меняется в 2010?х годах, когда персональные устройства, связанные онлайн-коммуникацией, продемонстрировали свою эффективность в качестве инструмента мобилизации и создания кратковременных или долгосрочных сетей общения – в повседневной жизни или во время протестных и кризисных событий. Ли Рейни и Барри Веллман, ведущие теоретики сетевого индивидуализма, подчеркивали: «Люди не зациклены на гаджетах, они зациклены друг на друге. Когда они выходят в интернет, они не закрываются от мира. Они общаются с другими людьми… Когда они идут по улице, набирая сообщения в своих смартфонах, очевидно, они общаются. Их связи постоянно расширяются, но это связи, которые устанавливают сами люди, а не автоматическая принадлежность социальной группе»[72 - Rainie L., Wellman B. Networked: the new social operating system.].
Действенность интернет-технологий и социальных сетей как инструмента массовой мобилизации и способа организации коллективных действий впервые проявилась во время Арабской весны 2011 года[73 - Gerbaudo P. Tweets and the Streets. Social Media and Contemporary Activism. London: PlutoPress, 2012.], когда «Facebook [использовался], чтобы назначить дату, Twitter, чтобы поделиться логистикой, YouTube, чтобы показать миру, а всё вместе, чтобы соединить людей»[74 - Ibid. P. 3.]. Впоследствии консолидирующая сила онлайн-ресурсов уже целенаправленно использовалась горожанами и городскими активистами. Именно ей противостояли городские власти, либо отключая интернет, либо пытаясь перевести игру на свое поле с помощью онлайн-платформ и приложений для мониторинга городских проблем, подобных приложению «Активный гражданин» в Москве.
Развернувшиеся в 2010?х годах масштабные протестные движения, такие как легендарное Occupy Wall Street[75 - Bennett W. L., Segerberg A. The logic of connective action // Information, Communication & Society. 2012. Vol. 15 (5). P. 739–768.] или Арабская весна, а также локальные протестные выступления изменили представления исследователей о действующих силах цифрового/сетевого города. В качестве таковых стали рассматриваться не только отдельные горожане, использующие гаджеты, но и сетевые активистские объединения жителей города. Новые реалии способствовали появлению новых категорий, таких как, например, коннективное действие[76 - См.: Bennett W. L., Segerberg A. Op. cit.; Bennett W. L., Segerberg A. The Logic of Connective Action: Digital Media And The Personalization Of Contentious Politics. New York: Cambridge University Press, 2013.]. Коннективное действие – это политическое действие, направленное на выражение позиции или защиту определенных интересов, которое происходит в индивидуализированном обществе[77 - Подробнее коннективное действие описано в главе Анны Желниной «Инвентаризация городского пространства и эмоциональный менеджмент городских инициатив» в Разделе 2 этой монографии.]. Оно основано на действиях отдельных людей, которые выражают свои интересы и позиции, используя онлайн-платформы как наиболее удобную и доступную им форму коммуникации, при этом часть действий может разворачиваться и офлайн. Одним из недавних резонансных коннективных действий в российских городах можно считать акции «Я/Мы Иван Голунов», проходившие летом 2019 года в поддержку арестованного по сфабрикованному делу журналиста Ивана Голунова[78 - Подробнее о деле Ивана Голунова см.: URL: https://ru.wikipedia.org/wiki/Дело_Ивана_Голунова.]. Акции включали изменение аватаров в социальных сетях, посты в поддержку журналиста, покупку тематических выпусков газет, участие в демонстрациях и городских прогулках. Коннективные действия образуются одновременными усилиями множества людей на онлайн-платформах. Они создают горизонтальные самоорганизующиеся структуры и приводят к отмене или уменьшению роли лидеров политических выступлений, воплощая принцип «Нас 99 %»[79 - «We are 99 %» – лозунг движения Occupy Wall Street, выражающий радикальное неравенство в распределении богатства, дохода и власти между обеспеченной и влиятельной элитой (1 %) и остальными гражданами (99 %).]. Однако коннективные действия увеличивают зависимость акций от возможностей и ограничений (аффордансов) самих платформ[80 - Trerе E. Nomads of cyber-urban space: media hybridity as resistance // Mortensen M., Neumayer C., Poell T. Social Media Materialities and Protest Critical Reflections. New York: Routledge, 2019. P. 42–56.], превращая цифровые ресурсы в важных участников политических действий.
Рутинные, локальные, организующие жизнь небольших городских территорий сетевые взаимодействия, такие как общение жильцов домов или районов в локальных онлайн-сообществах или чатах, привлекают гораздо меньше внимания зарубежных исследователей[81 - См.: Hampton K. N. Neighborhoods in the Network Society the e-Neighbors study // Information, Communication and Society. 2007. Vol. 10, № 5. P. 714–748; Kotus J., Hlawka B. Urban neighbourhood communities organised on-line – A new form of self-organisation in the Polish city? // Cities. The International Journal of Urban Policy and Planning. 2009. Vol. 27. P. 204–214; ?packova P., Ourednicek M. Spinning the web: New social contacts of Prague’s suburbanites // Cities. The International Journal of Urban Policy and Planning. 2012. Vol. 29. P. 341–349; Capece G., Costa R. The new neighbourhood in the internet era: network communities serving local communities // Behaviour & Information Technology. 2013. Vol. 32 (5). P. 438–448; Andrews F. J., Johnson L., Warner E. «A tapestry without instructions». Lived experiences of community in an outer suburb of Melbourne, Australia // Journal of Urbanism: International Research on Placemaking and Urban Sustainability. 2018. Vol. 11 (3). P. 257–276.], чем масштабные политические события. В России мы наблюдаем обратную ситуацию. Исследователям гораздо интереснее локальные онлайн-взаимодействия[82 - См.: Зеленцов М. В. Городские медиа: условия функционирования // Вопросы теории и практики журналистики. 2015. № 4 (3). С. 262–272; Павлов А. В. Локальные городские сообщества в социальных сетях между «соседской» и «гражданской» коммуникацией // Лабиринт. Журнал социально-гуманитарных исследований. 2016. № 5. С. 46–57; Давыдов С. Г., Логунова О. С. Сообщества московских раи?онов в социальных медиа: контент и его модерация // Мониторинг общественного мнения: Экономические и социальные перемены. 2018. № 1. С. 204–221; Запорожец О. Н., Багина Я. А. Власть надежд: отстаивание инфраструктуры в новых городских районах // Журнал исследований социальной политики. 2021. № 2 (в печати).], такие, например, как посты любимых котиков или красивых видов в социальных сетях, перемежаемые обсуждением острых политических тем или масштабных городских проблем[83 - Подробнее о гибридном взаимодействии горожан см. в главе Любови Чернышевой и Эльвиры Гизатуллиной «„Русские сезоны“: тротуарный балет на новых городских улицах в эпоху онлайн-медиа» в Разделе 3 этой монографии.]. Такой интерес к практикам локальных онлайн-сообществ связан с ролью этих сообществ в городской жизни. Они становятся важной самостоятельной силой, выступая и механизмом самоорганизации горожан, и представительством их интересов на городской арене. Ведь именно локальные онлайн-сообщества нередко организуют диалог с властями различного уровня на своих площадках, призывая их к ответу, требуя решить проблемы, реже удостаивая скупой похвалы. В любом случае изменения, происходящие в 2010?х годах, превращают сетевые объединения горожан в важных самостоятельных агентов городской жизни, поэтому панические идеи о смерти города и городских сообществ с приходом онлайн-технологий можно считать сильно преувеличенными.
Неравенства в сетевом/цифровом/умном городе
Социальное неравенство – тема, нечасто возникающая в дискуссиях о цифровых/умных/сетевых городах. Невнимание к неравенству во многом связано с оптимистическими ожиданиями от цифровых технологий, которые рассматриваются как способы решения социальных проблем. Также предполагается, что увеличение занятости в цифровой экономике и растущая доступность цифровых сервисов позволят смягчить существующие неравенства[84 - См. упоминавшуюся ранее стратегию «Европа 2020».]. Пока ожидания расходятся с реальностью: в цифровых городах не только не исчезают существующие неравенства, но и возникают новые. Более того, жизнь в пандемию убедила нас, что неравенства, связанные с цифровыми технологиями и цифровой экономикой, обостряются, а не ослабевают. Так, весной 2020 года многие горожане смогли остаться дома и уменьшить риск собственного заражения благодаря работе курьеров, работников складов и магазинов, сотрудников колл-центров, нагрузка которых, равно как и шансы заболеть коронавирусом, максимально возросли.
Цифровые неравенства, влияющие на жизнь города и горожан, как правило, возникают в более масштабных системах, чем конкретный город[85 - Подробнее о глобальных неравенствах см. в главе Рафаэля Аларкона Медины «Угнетенные города в Латинской Америке: пространство, труд и цифровое подчинение в Белу-Оризонти (Бразилия)» в Разделе 2 этой монографии.]. Глобальное разделение труда закрепляет за городами Глобального Севера статус производителей идей и технологий, а за городами Глобального Юга – образ мест сосредоточения опасных компьютерных производств и дешевой рабочей силы. Еще одним структурным условием, влияющим на формирование цифровых неравенств, является «капитализм платформ», или «экономика платформ». Капитализм платформ основан на превращении инфраструктурных посредников между производителями и потребителями услуг, таких как Booking, Airbnb, Uber в мире или Яндекс или Delivery Club в России, в наиболее влиятельных и состоятельных участников цифровых экономик[86 - Срничек Н. Капитализм платформ. М.: ИД Высшей школы экономики, 2019.]. Опасность этой метаморфозы состоит в том, что, будучи посредниками, а не работодателями, платформы обладают весьма скромным набором обязательств по отношению к работникам. Типичным примером «цифровой эксплуатации» можно считать конфликт, разгоревшийся между курьерами и компанией Delivery Club летом 2020 года в Москве, когда компания заявила, что не имеет отношения к задержкам или невыплате зарплат курьерам, поскольку официально не является их работодателем[87 - Распопов А. И начался бунт // Новая газета. 13 июля 2020 года. URL: https://novayagazeta.ru/articles/2020/07/09/86216-i-nachalsya-bunt.].
Капитализм платформ обостряет социальное неравенство, ведь отсутствие официального работодателя в рассматриваемых сферах деятельности означает отсутствие гаранта соблюдения и защиты прав работников. Фактически платформенная экономика возвращает защиту трудовых прав на полтора столетия назад, поскольку занятость с использованием приложений не гарантирует минимальную оплату труда, не ограничивает продолжительность рабочего дня и не предусматривает оплаты больничных, отпусков, а также пенсионного обеспечения. На этом фоне прорывом в защите прав работников платформенной экономики стало решение Верховного суда Великобритании в феврале 2021 года о признании таксистов, использующих приложение компании Uber, работниками компании[88 - Press Summary. «Uber BV and others (Appellants) v Aslam and others (Respondents)» // The Supreme Court Website. URL: https://www.supremecourt.uk/press-summary/uksc-2019-0029.html.], с установлением минимальной зарплаты, гарантированными отпускными выплатами, включением работников в пенсионную программу[89 - Butler S. Uber drivers entitled to workers’ rights, UK supreme court rules // The Guardian. February, 19, 2021. URL: https://www.theguardian.com/technology/2021/feb/19/uber-drivers-workers-uk-supreme-court-rules-rights.]. Борьба за возвращение прав разворачивается в городах – местах, где наиболее востребованы посреднические онлайн-сервисы. Именно в них происходят забастовки, проходят акции протеста, участники которых борются с платформами, в том числе и с помощью самих платформ. Показателен случай забастовки курьеров UberEats, состоявшейся в Лондоне в 2016 году[90 - Bridle J. New Dark Age Technology and the End of the Future. London: Verso, 2018. P. 120.]. Основным требованием организаторов забастовки было улучшение условий труда, однако они не смогли своевременно оповестить коллег о готовящейся акции. В этой ситуации протестующим удалось значительно увеличить свои ряды, заказав пиццу через приложение UberEats к месту проведения забастовки и убедив приехавших с заказом коллег присоединиться к их требованиям.
Еще одним измерением социального неравенства в цифровых/умных/сетевых городах является вопрос о классах, создаваемых и поддерживаемых цифровой экономикой. Современные города связаны с классами благодаря политике признания и практикам игнорирования. Группой, на которую в своем развитии декларативно ориентируются современные города, является креативный класс[91 - Подробнее о креативном классе см.: Флорида Р. Креативный класс. Люди, которые создают будущее. М.: Манн, Иванов и Фербер, 2016.], в который наряду с другими категориями входят высококвалифицированные работники, занятые в цифровой экономике (IT-специалисты, аналитики, научные работники). Обладая высоким доходом и свободой выбора места проживания и работы, креативный класс еще в начале 2000?х рассматривался как идеальный класс для идеального города[92 - См.: Флорида Р. Креативный класс [2002]; Ландри Ч. Креативный город. М.: Классика – XXI, 2006 [2000].]. На интересы его представителей до сих пор ориентируются городские власти в своем стремлении привлечь платежеспособных жителей. Именно для них создается городская среда, способная обеспечить жизнь в стиле «три Т: технология, талант, толерантность»[93 - Флорида Р. Креативный класс.]. Оборотной стороной внимания к привилегированному цифровому классу является игнорирование «кибертариата»[94 - Huws U. The Making of a Cybertariat: Virtual Work in a Real World. New York: Monthly Review Press, 2003.] или «киберпролетариата»[95 - Dyer-Witheford N. Cyber-Proletariat: Global Labour in the Digital Vortex. London: Pluto Press, 2015.] – низкоквалифицированных прекарных участников цифровой экономики[96 - Подробнее о цифровом неравенстве и эксплуатации см. в главе Рафаэля Аларкона Медины «Угнетенные города в Латинской Америке: пространство, труд и цифровое подчинение в Белу-Оризонти (Бразилия)» в Разделе 2 этой монографии.]: водителей такси, курьеров, сотрудников колл-центров, работников заводов, производящих цифровую технику, и ее продавцов. Наибольший интерес к ним проявляют журналисты и критически настроенные социальные исследователи, но не политики, определяющие развитие идеальных умных/цифровых городов.
«Города с технологиями» и «города для технологий»
Умные города населены не только людьми, но и технологиями. Однако мы часто забываем об этом, а интернет и вовсе склонны воспринимать как нечто эфемерное, подобное нимбу, сияющему над головами пользователей. Аварии и сбои: повреждение интернет-кабелей, нарушения в работе электрических сетей, проблемы в функционировании вышек мобильной связи – заставляют нас ощутить материальность технологий. И все же их масштаб остается недооцененным, несмотря на периодические напоминания, что «интернет – это не эфемерное хранилище идей… Это тяжелая индустрия»[97 - Strand G. Keyword: Evil // Harper’s Magazine. March, 2008. P. 64–65.]. Такое невнимание вполне понятно и связано с фетишизмом цифровых, как и любых других, технологий, например телевидения или телефонии, когда, сосредоточиваясь на пользовании, мы не обращаем внимания на инфраструктуры, позволяющие технологиям работать. И все же использование определения «цифровой» в названии города свидетельствует о значимости цифровых технологий и ставит вопрос об их месте в городе, носящем их имя.
Как бы нам ни хотелось жить в мире высоких технологий, следует признать, что подавляющее большинство современных городов нельзя назвать полностью умными или цифровыми. Скорее, им подходят определения «умнеющие» или дигитализирующиеся, ведь срок их жизни существенно превышает срок существования цифровых технологий. «Цифра» в таких городах накладывается на уже существующие городские коммуникации, сложившуюся городскую среду, что существенно ограничивает возможности технологий. Не случайно Роб Китчин в своих выступлениях подчеркивает, что современные города – это кураторские проекты. Основная роль в них принадлежит кураторам – специалистам, в задачи которых входят соединение и согласование технологических систем, функционирующих в разных логиках. «Умнеющие» города нельзя считать тотально подключенными, ведь в них есть прорехи и разрывы: зоны без качественного интернет-соединения или мобильной связи; в них заметны цифровые «швы» – переходы от одного онлайн-подключения к другому. «Изначально умных» (smart-from-the-start) городов, начиненных цифровыми технологиями (высокоскоростным интернетом, датчиками, автоматизированными системами) еще при постройке, таких как Сонгдо в Южной Корее или Масдар в Объединенных Арабских Эмиратах, крайне мало, а срок их жизни на сегодняшний день не превышает двух десятилетий, что существенно затрудняет, но не исключает возможности обсуждения их достоинств и недостатков.
Характеризуя сложности отношений города и цифровых технологий, мы предлагаем использовать метафоры «город для технологий» и «город с технологиями». Мы не претендуем на описание всего спектра противоречивых и изменчивых отношений городов и технологий. Напротив, нас интересуют наиболее радикальные варианты, поскольку они воплощают собой тренды, а значит, до некоторой степени определяют будущее. «Города с технологиями» – это «изначально умные» города, в которых цифровые технологии (высокоскоростной интернет, автоматизированные онлайн-системы) играют важную роль в обеспечении высокого качества городской среды и комфортной жизни горожан. Именно «города с технологиями» являются фасадами цифрового мира. Показательно, что некоторые из них обращаются к услугам пиар-агентств раньше, чем к услугам архитекторов[98 - Например, проект NEOM умный город The Line, который планируется построить в Саудовской Аравии.]. Спроектированные ведущими мировыми архитекторами и планировщиками[99 - Масдар был спроектирован всемирно известным бюро Нормана Фостера.], экологичные, пешеходные, подключенные к скоростному интернету, они представляются новыми технологическими утопиями, призванными удивлять беспилотным транспортом, насыщенностью датчиками и даже пневматическим мусоропроводом, с помощью которого мусор из квартиры, минуя все промежуточные звенья, отправляется в перерабатывающий центр. У «городов с технологиями» нет недостатка в технологиях, но определенно есть недостаток в людях, что позволяет, например, называть Сонгдо корейским Чернобылем[100 - Pettit H., White C. A glimpse into the future? $39 billion high-tech smart city in South Korea turns into a «Chernobyl-like ghost town» after investment dries up // MailOnline. 28 March, 2018. URL: https://www.dailymail.co.uk/sciencetech/article-5553001/28-billion-project-dubbed-worlds-Smart-City-turned-Chernobyl-like-ghost-town.html.]: столь же безлюдным и пустынным. Вместо планировавшихся к 2015 году трехсот тысяч жителей, в 2018 году в Сонгдо проживали только сто тысяч. Причинами малочисленности населения считаются дороговизна жизни в городе, делающая невыгодными аренду или покупку недвижимости, просчеты в определении ключевых структур и будущих жителей (крупные международные корпорации и представительства университетов либо не пришли в город, либо пришли в недостаточном количестве), неудобство домов и сильная конкуренция со стороны соседнего Сеула, который одновременно с развитыми цифровыми технологиями предлагает бурную городскую жизнь[101 - Mesmer P. Songdo, ghetto for the affluent // Le Monde. 29 May, 2017. URL: https://www.lemonde.fr/smart-cities/article/2017/05/29/songdo-ghetto-for-the-affluent_5135650_4811534.html.].
В отличие от «городов с технологиями», «города для технологий» являются задворками цифрового мира. Как о всяких задворках, о них мало известно неспециалистам, они выпадают из публичных дискуссий. Типичные примеры «городов для технологий» – это небольшие городки Лулео в Швеции[102 - Лацинская М. Где живет Ваш Facebook? // Colta. 14 декабря 2018. URL: https://www.colta.ru/articles/society/20034-gde-zhivet-vash-facebook.], Кеблавик и Ньярдвик в Исландии[103 - Adalbjornsson T. Iceland’s data centers are booming – here’s why that’s a problem // MIT Technology Review. 18 June, 2019. URL: https://www.technologyreview.com/2019/06/18/134902/icelands-data-centers-are-booming-heres-why-thats-a-problem/.], где расположены крупные дата-центры, ставшие основными работодателями для местных жителей. Разделение на фасад и задворки в полной мере воспроизводит и технологический фетишизм, и неравенства, связанные с цифровыми экономиками, когда разработчики технологий привлекают больше внимания, чем множество связанных с ними профессионалов, а видимость технологий означает невидимость поддерживающей их инфраструктуры.
В «городах для технологий» цифровые технологии являются не вспомогательной структурой, но базовым элементом, вокруг которого выстраивается городская жизнь. Чаще всего в этой роли выступают дата-центры или серверные фермы. Именно нуждами технологий задается география, планировка, количество жителей «городов для технологий», что делает их похожими на ранние индустриальные города, когда особенности технологий определяли, где будут находиться фабрика и окружающий ее город, обычно разраставшиеся вдоль реки или неподалеку от месторождений угля. При том что «города для технологий» воплощают суть цифровой урбанизации, они остаются в тени «городов с технологиями».
Нередко «города для технологий» – это не сформированные города, но урбанизирующиеся пространства. Кроме IT-профессионалов и инвесторов, не многим известно о цифровой урбанизации скандинавских стран: Швеции, Исландии, Дании или Финляндии. Благодаря доступной цене на электроэнергию и холодному климату их территории практически идеально подходят для размещения масштабных дата-центров ведущих мировых компаний[104 - Bridle J. New Dark Age: Technology and the End of the Future. Verso, 2018.]: Microsoft, Facebook, Amazon, требующих постоянного охлаждения серверов. Быстрое развитие упомянутых ранее небольших скандинавских городов связано с увеличением количества и площадей дата-центров: в частности, в Кеблавике и Ньярдвике в 2016 году было три дата-центра, в 2018?м – восемь, в 2019 году – десять, и шло строительство одиннадцатого[105 - Adalbjornsson T. Op. cit.]. С некоторой долей условности можно считать дата-центры аналогом градообразующих предприятий, запускающих новый виток урбанизации. Это означает, что именно IT-корпорации становятся новыми покорителями Севера, а современная география точно фиксируется в игре слов «Серверный полюс»[106 - На английском: Node Pole (Серверный полюс) вместо North Pole (Северный полюс). Harding L. The node pole: inside Facebook’s Swedish hub near the Arctic Circle // The Guardian. 25 September 2015. URL: https://www.theguardian.com/technology/2015/sep/25/facebook-datacentre-lulea-sweden-node-pole#img-1.].
Незаметность «городов для технологий» особенно остро ощущается в России. После принятого в 2016 году «пакета Яровой», закрепившего необходимость хранения данных сотовыми операторами и интернет-сервисами на территории России, можно было ожидать строительства новых дата-центров и развития прилегающих к ним территорий. Однако произошло ли это и где конкретно в России находятся эти важные центры цифрового мира, широкой публике остается неизвестным, хотя наверняка не представляет тайны для специалистов.
В целом цифровые технологии ощутимо меняют карту мира, нанося на нее новые пространства или меняя роли уже существующих. Известными становятся не только элитный Масдар, но и непривилегированные города, такие как крупнейшие колл-центры – Нойда и Гургаон в Индии[107 - Huws U. Labor in the global digital economy: the cybertariat comes of age.], Тихуана в Мексике, или зоны сортировки и переработки электронного мусора, такие как Гуйю в Китае. Цифровые технологии усиливают и, возможно, ускоряют изменения карты мира, добавляя к существующим логикам расширения еще одно измерение – цифровое.
Содержание книги. Тизер, но не спойлер
В заключение мы хотели бы рассказать, как устроена эта коллективная монография. Ее идея возникла в 2014 году, первые тексты были написаны в 2016?м, а последние в 2020?м. В самом начале мы думали о себе как о «цифровых репортерах», фиксирующих быстрые изменения в жизни города и горожан, которые происходят благодаря цифровым технологиям. Мы боялись, что если будем медлить, то описываемая нами ситуация перестанет быть актуальной, а значит, и вызывать интерес у читателей. Однако оказалось, что время может быть не только противником, но и союзником, а «цифровые репортеры» способны удачно переквалифицироваться в «сетевых архивариусов», фиксирующих цифровые «культурные слои» в постоянно меняющемся городе. Вошедшие в книгу тексты были созданы в разные годы и зафиксировали разные состояния цифровых/умных/сетевых городов и знания о них. Мы рассматриваем «Сети города…» не только как рассказ о захватывающих приключениях горожан, осваивающих цифровые сети, но и как архив, который дает возможность вспомнить и о разных этапах незаметного растворения технологий в повседневности, и о резких переменах в нашей жизни, вызванных усилением цифрового контроля во время пандемии и гражданских протестов 2019–2021?х годов, а также об академических дискуссиях и книгах, в которых осмыслялась смартизация города на протяжении последних двадцати лет.
Задумывая эту книгу, мы хотели, чтобы читатели имели возможность выбрать удобный им режим рассмотрения цифровых/умных/сетевых городов. Эта книга напечатана на бумаге и не обладает возможностью масштабирования, имеющейся у ее цифровых аналогов, ведь мы не можем увеличить изображение движением руки или компьютерной мышки. И все же мы надеемся, что размещенные в ней тексты позволят легко маневрировать между панорамным ви?дением, создающим общее представление о цифровых городах, и разглядыванием деталей жизни с «цифрой». Панорамное ви?дение во многом обеспечивается ставшими уже классическими текстами Роба Китчина, Мартина Доджа и Льва Мановича о комплексном устройстве умных/цифровых/сетевых городов, которые были написаны в 2015–2017?х и специально переведены для этой книги. Их задача – помочь сориентироваться во множестве подходов и способов изучения новых состояний города, новых городских политик и городских практик, дать общее определение происходящему. Все остальные тексты, и усиливающие возможность панорамного видения, и обеспечивающие погружение в детали, создавались специально для этой книги международной командой авторов. Широкая география текстов, написанных на основе исследований европейских, северо- и южноамериканских городов, позволяет оценить общие тренды дигитализации городской жизни и уловить ее особенности, свойственные отдельным городам и странам. Нам кажется, что такой игры масштабов сейчас очень не хватает не только российским, но и международным исследованиям, увлекающимся либо глобальным видением, либо смакованием локальных особенностей.
Эта книга состоит из шести разделов, объединенных метафорой сети. Каждый из них открывается небольшим введением-тизером (но не спойлером), позволяющим проследить общую логику сборки книги и основные идеи текстов. Мы надеемся, что такие тизеры увеличивают свободу чтения и дают возможность погрузиться в книгу с любого места, не теряя при этом общей сюжетной линии.
Вопреки традициям жанра, мы не будем превращать часть главы, открывающей «Сети города…», в краткий пересказ вошедших в книгу текстов. Их яркие названия говорят сами за себя, а красивые идеи заслуживают развернутого изложения, а не сжатого анонса. Мы хотим лишь прояснить формулировки названий разделов и их последовательность, которая, конечно, не обязательна к соблюдению при чтении книги.
Эта книга – один из шагов на пути осмысления противоречивых и изменчивых отношений цифровых технологий и множества самых разных участников городской жизни. Ее задача – напомнить, что отношения между людьми, технологиями, властями и пространствами историчны и являются результатом действия структурных условий и договоренностей, а значит, могут изменяться и переопределяться.
Первый раздел «Забрасывая сети: власть технологий в умном городе» описывает структурные условия, включая технологические возможности, глобальные и локальные политики, механизмы власти, определяющие состояние умных/цифровых/сетевых городов и изменяемые ими.
Второй раздел «Связывая сетью: баланс власти в сетевом городе» обращает внимание на множественность сил, действующих в дигитализирующемся городе. Изменение их альянсов позволяет горожанам менять соотношение власти – одерживать победы над крупными корпорациями или городскими властями и проигрывать сражения с ними.
Третий раздел «Перехватывая сети: люди в пространствах города» дает возможность перейти от рассмотрения больших городских объединений к уровню локальных сообществ, отдельных групп и горожан, от уровня города к уровню отдельных городских пространств – новых районов, музеев, субкультурных мест. Авторы рассматривают, как горожане, используя технологии, приспосабливают город к своим интересам, создают городскую жизнь на своих условиях.
Четвертый раздел «Визуализируя городские сети» показывает пределы городского опыта, способного расширяться до глобальных масштабов благодаря современным возможностям цифрового картографирования и сжиматься до точки в пространстве или единичного изображения. Авторы раздела напоминают, что масштабирование не является нейтральным оптическим инструментом, оно политически и экономически ангажировано и может использоваться как для поддержания и укрепления власти, так и для противостояния ей.
Пятый раздел «Играя городскими сетями: пространство и культура участия» ставит вопрос, могут ли онлайн- и офлайн-игры или трансмедийные практики переопределять городскую жизнь и решать социальные проблемы различного масштаба – от противостояния ядерной войне до жилищного вопроса.
И, наконец, шестой раздел «Скользя по сетям, перемещаясь по городу» напоминает о важности отдельного горожанина, в этом случае – «человека мобильного» (пассажира и водителя), прокладывающего свои маршруты в онлайн- и офлайн-пространствах современных городов. Опыт человека мобильного со всей остротой ставит вопрос – возможны ли масштабные изменения цифрового мира или новые технологии лишь усиливают старые несправедливости и неравенства, упаковывая их в новые соблазнительные обертки.
Эта книга отражает наши исследовательские и человеческие приоритеты – мы хотели рассмотреть ситуацию глазами горожан, чтобы усилить их (наши) позиции и сделать более заметными их (наши) голоса. Такая перспектива является одной из многих и не отрицает возможности разговора о сетях города с позиции технологий, управленческих решений или любых других актуальных позиций. Мы верим старому утверждению, что «чем больше людей, тем веселее», и от себя добавим – продуктивнее. Это позволяет нам с надеждой ждать новых книг и статей на русском языке о цифровых/умных/сетевых городах, а значит, и развития дискуссии о пространствах, в которых живет так много разных людей – и мы сами.
Раздел 1
Забрасывая сети: власть технологий в умном городе
Начинаем мы, что объяснимо, с определения ключевых терминов. В первой главе мы уже писали о том, почему сегодня продолжает существовать несколько понятий, определяющих взаимоотношения между сетевыми технологиями и городским пространством: цифровой, сетевой и умный город. Первый раздел нашей монографии включает главы, посвященные умным городам: предпосылкам их появления, условиям их существования, их преимуществам и опасностям, а также критике как самой концепции, так и различных примеров ее воплощения. В разделе сбалансированы алармистские и вполне оптимистические взгляды на будущее умного города, аргументы представлены с обеих сторон, что дает и читателю возможность сформировать свою позицию.
Раздел показывает внутреннее устройство умного города и проявляет логики его функционирования. Суть «сетевого урбанизма, основанного на данных» – подхода, лежащего в основе концепции умного города, – раскрывает в своей главе Роб Китчин, рассматривающий способы сбора и правила функционирования городских данных, «командные центры» городов, а также панели управления, доступные всем горожанам.
Сергей Любимов предлагает взглянуть на оптимистический проект умного города с критических позиций. Его текст напоминает, что технологии не нейтральны, а умный город – это сплетение не только сетей, но и глобальных и локальных политик и интересов.
Создатели одной из самых важных книг о технологизированных пространствах «Code/Space»[108 - Kitchin R., Dodge M. Code/space: software and everyday life. Cambridge, Mass: MIT Press, 2011. (Software studies.)] Роб Китчин и Мартин Додж в своей главе подробно рассказывают об опасностях умных городов, проистекающих из?за несовершенства и комплексности технологий, а также неготовности людей этими технологиями управлять или принимать их всерьез. Речь идет прежде всего о техногенных катаклизмах, риски которых в умных городах значительно повысились. В то же время авторы отмечают, что ничего принципиально нового в опасностях, с которыми сталкиваются сегодня умные города, нет. На предыдущих этапах технологического развития города уже выработали стратегии преодоления подобных рисков и стали только комфортнее и безопаснее. Вместе с тем опасности, которым подвержены умные города, гораздо масштабнее, а безнаказанно причинить им вред сегодня гораздо проще, поэтому авторы в своей главе предлагают программу предупреждения негативных последствий сетевого непрофессионализма и вандализма.
Роб Китчин
Сетевой урбанизм, основанный на данных[109 - Перевод сделан по электронной публикации: Kitchin R. Data-driven, networked urbanism: The Programmable City Working Paper 14 (2015. August 10). URL: http://www.spatialcomplexity.info/files/2015/08/SSRN-id2641802.pdf.]
Производство данных о городах – их географии, городских жителях, деятельности горожан, связях с другими жителями – имеет богатую историю. Эти данные генерировались множеством разных способов: в процессе аудиторских проверок, картографических исследований, интервью, опросов, наблюдений, фотосъемок и дистанционного спутникового зондирования; данные о городах могут быть количественными и качественными, они хранятся в бухгалтерских книгах, блокнотах, альбомах, файлах, базах данных и многих других форматах. Эти данные открывают доступ к многочисленным фактам, цифрам, изображениям и мнениям, которые могут быть конвертированы в различные формы вторичных данных, визуализированы в графиках, картах и инфографике, изучены статистически или дискурсивно, превращены в информацию и знания. Городские данные вносят ключевой вклад в понимание городской жизни, решение городских проблем, формирование политики города и планов его развития, практическое управление, моделирование сценариев будущего и решение широкого круга других задач. С тех пор как начали собираться данные о городской жизни, существуют и различные виды основанного на данных урбанизма.
В то же время сейчас начинается новая эпоха, когда урбанизм, учитывающий данные, все больше дополняется и замещается сетевым урбанизмом, основанным на данных. Иными словами, мы вступаем в эру, когда города становятся все более инструментализированными и сетевыми, а их системы – взаимосвязанными и интегрированными в единое целое; огромные массивы больших данных используются для того, чтобы управлять городом и контролировать городскую жизнь. Компьютеризация уже привычно встраивается в инфраструктуру и ткань городов, которые, с одной стороны, производят сбивающие с толку объемы как факультативных, так и имеющих прямое практическое значение данных, а с другой стороны, должны действовать на основании этих данных в режиме реального времени. Более того, данные, которые раньше применялись только в одной области, теперь все чаще используются разными системами, создавая таким образом более целостную и интегральную картину работы городских служб и инфраструктур. Теперь города можно изучать и контролировать новыми динамичными способами, опирающимися на данные. Это позволяет утверждать, что сетевой урбанизм, основанный на данных, является ключевым способом производства феноменов, которые в разных контекстах получили общее название «умный город» (smart city).
В этой статье я предлагаю критический обзор сетевого урбанизма, сфокусировавшись в первую очередь на взаимодействиях между данными и городом, а не на инфраструктуре сетей, компьютеризации или вопросах городской жизни. Вначале мы установим, каким образом города можно превратить в «большие данные», как эти данные используются для управления и контроля, и как сетевой урбанизм, основанный на данных, способствует возникновению умных городов. Затем мы подвергнем критическому анализу ряд связанных с сетевым урбанизмом проблем, среди которых: роль корпораций в управлении (проблемы права собственности на данные, контроля данных, параметров сбора данных и доступа к ним); уязвимость городских систем данных, которые легко взломать и которые часто ломаются сами (проблемы безопасности данных и сохранности информации); социальные, политические и этические последствия сбора данных (проблемы защиты данных и приватности, электронная слежка, «социальная сортировка» и предвосхищающее управление); технические проблемы (качество данных, точность информационных моделей и анализа данных, слияние и взаимодействие массивов данных).
Большие данные и умные города
С начала компьютерной эры данные о городах все в большей степени приобретают цифровую природу: их либо оцифровывают с аналоговых носителей (набирают вручную или сканируют), либо сразу создают в цифровом формате при помощи цифровых устройств, хранят в форме электронных файлов и баз данных, обрабатывают и анализируют с помощью различных систем программного обеспечения, таких как системы информационного менеджмента, электронных таблиц и программ для статистического и эконометрического анализа, геоинформационных систем. Начиная с 1980?х годов документооборот муниципального управления, официальная статистика и другие формы данных о городе существовали преимущественно в цифровых форматах и обрабатывались и анализировались с помощью цифровых медиа. Однако эти массивы данных формировались (и отчасти продолжают формироваться) лишь время от времени и публиковались часто спустя месяцы после их генерирования.
В случае больших массивов данных, например подробных карт или переписей населения, новые исследования проводятся редко (раз в десять лет, если говорить о переписях) и могут быть опубликованы через полтора-два года после сбора данных, а иногда и позднее. В конкретных областях, таких как изучение дорожного движения или общественного транспорта, исследования проводятся раз в несколько лет на основе ограниченной пространственно-временной выборки. Лишь немногие массивы данных публикуются ежемесячно (как, например, информация об уровне безработицы) или ежеквартально (как, например, отчеты о ВВП), большая часть данных обновляется раз в год, так как их сбор требует значительных усилий. Как правило, эти данные недостаточно подробны, охватывают лишь крупные регионы или страну в целом и имеют низкие возможности разукрупнения (например, разбивки по классам населения или секторам экономики). Когда сбор данных осуществляется чаще, например при спутниковой съемке, муниципальные власти из?за лицензионных расходов приобретают лишь отдельные снимки. В других случаях, таких как потребительские покупки (отчеты о которых можно получить, анализируя транзакции по кредитным картам), данные в основном хранятся в зашифрованном виде в финансовых учреждениях. Другими словами, хотя с 1980?х по 2000?е годы муниципальным администрациям и представителям правительственных структур был доступен определенный спектр цифровых данных о городе, а вместе с ним и все более современное программное обеспечение (например, GIS) для их обработки, источники данных были ограничены в пространстве, времени и областях применения.
Таблица 1. Сравнение понятий «малые» и «большие» данные[110 - Kitchin R. The real-time city? Big data and smart urbanism // GeoJournal. 2014. Vol. 79. № 1.]
После 2000 года ландшафт городских данных изменился, произошли значительные трансформации как в природе данных, так и в способах их производства, а именно – переход от малых к большим данным. Это означает, что производство данных становится непрерывным, обеспечивает полное покрытие в рамках одной системы, характеризуется высоким разрешением, связностью и подвижностью (см. таблицу 1) и охватывает различные сферы[111 - P. 1–14.]. Ситуация относительного недостатка данных сменяется их переизбытком. Это в первую очередь относится к оперативным городским данным, поскольку традиционная инфраструктура города, включая транспорт (шоссе, железные дороги, автобусные маршруты, а также транспортные средства) и коммунальные службы (электроэнергия, вода, свет), превратилась в цифровую сеть, снабженную системами встроенных датчиков, механизмов управления, сканирующих устройств, приемоответчиков, камер, счетчиков и систем GPS, производящих непрерывный поток данных о состоянии и использовании инфраструктуры (и образующих интернет-вещей). Многие из этих систем производят персонифицированные данные, отслеживая проездные документы отдельных пассажиров, номерные знаки автомобилей, идентификаторы мобильных телефонов, лица и походку, автобусы/поезда/такси, показания счетчиков и т. п.[112 - Dodge M., Kitchin R. Codes of life: Identification codes and the machine-readable world // Environment and Planning D: Society and Space. 2005. Vol. 23. № 6. P. 851–881.] Все это совмещается с «большими данными», генерируемыми коммерческими компаниями, такими как операторы мобильной связи (местоположение, использование приложений), сайтами о путешествиях и гостиницах (отзывы), социальными медиа (мнения, фотографии, персональная информация, местоположение), поставщиками транспортных услуг (маршруты, пассажиропотоки), владельцами сайтов (история действий пользователей), финансовыми учреждениями и сетями розничной торговли (покупки), частными системами наблюдения и охранными предприятиями (местоположение, поведение), которые все чаще продают или отдают в лизинг свои данные, используя дата-брокеров, или открывают свои данные при помощи API (как в случае с Twitter или Foursquare). Большие данные также генерируются с помощью краудсорсинга (в таких проектах, например, как Open Street Map) и проектов гражданской науки (например, при помощи персональных метеостанций), когда люди общими усилиями создают информационный ресурс или собирают данные, будучи волонтерами. Другие виды данных, собираемые менее систематически, включают цифровую аэрофотосъемку с самолетов или беспилотных устройств, географическую видеосъемку, использование технологии LiDAR (световое обнаружение и ранжирование), тепловые и другие способы электромагнитного сканирования местности, позволяющие создавать 2D- и 3D-карты в реальном времени. И если официальной статистике в основном еще только предстоит пережить информационную революцию[113 - Kitchin R. The opportunities, challenges and risks of big data for official statistics // Statistical Journal of the International Association of Official Statistics. 2015. Vol. 31. № 3. P. 471–481.], то использование онлайн-транзакций электронного правительства (e-government), в которых цифровые данные производятся в момент завершения операции, уже изменило способы сбора данных, практикуемые городскими администрациями.
Мы находимся на пороге новой эры больших данных, когда объем и разнообразие информации о городе будут только возрастать. Более того, если сейчас значительная часть этих данных находится в хранилищах, их сложно интегрировать и увязать между собой из?за различий в используемых стандартах и форматах, впоследствии они будут все больше объединяться в централизованные системы, такие как межведомственные диспетчерские (inter-agency control rooms), осуществляющие мониторинг города как единого целого. Например, такой диспетчерской города является Centro de Opera??es Prefeitura do Rio de Janeiro (Рио-де-Жанейро, Бразилия) – основанный на данных центр управления, в штате которого 180 сотрудников. В эту диспетчерскую в режиме реального времени собирается информация от 30 ведомств, включающая данные о дорожном движении и системе общественного транспорта, данные от муниципальных и коммунальных служб, служб безопасности и экстренной помощи, сведения о погоде, информация, производимая служащими и горожанами с помощью социальных медиа, а также административные и статистические данные. Другим примером могут служить так называемые городские операционные системы, такие как CityNext от Microsoft, Smarter City от IBM, City Operating System от Urbiotica и Urban Operating System от PlanIT. Фактически они представляют собой разработанные для координирования и контроля деятельности крупных компаний системы планирования ресурсов бизнес-предприятий (ERP), перепрофилированные для нужд города. По мере распространения движения за открытость данных какая-то часть этой информации будет поступать на открытые для горожан панели управления и мониторинга (city dashboards), на которых в режиме реального времени будут транслироваться интерактивные визуализации данных официальной статистики и городских администраций[114 - Kitchin R., Lauriault T., McArdle G. Knowing and governing cities through urban indicators, city benchmarking and real-time dashboards // Regional Studies, Regional Science. 2015. Vol. 2. № 1. P. 6–28.].
Далее для извлечения информации из очень больших, динамичных массивов данных был создан новый комплекс инструментов анализа: 1) анализ данных и распознавание образов; 2) визуализация данных и визуальная аналитика; 3) статистический анализ; 4) прогнозирование, симуляция и оптимизация[115 - Miller H. J. The data avalanche is here. Shouldn’t we be digging? // Journal of Regional Science. 2010. Vol. 50. № 1. P. 181–201; Kitchin R. The data revolution: Big data, open data, data infrastructures and their consequences. London: Sage, 2014.]. Эти аналитические инструменты опираются на машинное обучение (искусственный интеллект) и значительно повышают компьютерные возможности обработки и анализа данных. Более того, они открывают новый формат для науки, которая уже не только опирается на данные и не столько ведома теорией, но ищет пути формулирования гипотез и идей напрямую «из данных»[116 - Kelling S., Hochachka W., Fink D., Riedewald M., Caruana R., Ballard G., Hooker G. Data-intensive science: A new paradigm for biodiversity studies // BioScience. 2009. Vol. 59. № 7. P. 613–620.]. Это ведет к развитию «городской информатики» (urban informatics)[117 - Handbook of research on urban informatics: The practice and promise of the real-time city / Ed. by M. Foth. New York: IGI Global, 2009.] – подхода к изучению и описанию городских процессов, основанного на информационных феноменах и интеграциях между человеком и компьютером, а также «точной науки о городе» (urban science) – подхода к пониманию и объяснению городских процессов при помощи вычислительных моделей, который основывается на практиковавшихся с 1950?х годов количественных формах исследования города, радикально расширяя возможности последних с помощью соединения геоинформатики, исследования данных и социальной физики[118 - Batty M. The new science of cities. Cambridge, MA: MIT Press, 2013.]. Если городская информатика более ориентирована на человека, заинтересована в понимании и упрощении взаимодействия между людьми, пространством и технологиями, то «точная наука о городе» стремится не только объяснить города в их современном виде (выявляя взаимодействия и «законы» в жизни города), но и предсказать и смоделировать возможные сценарии будущего в различных условиях, потенциально предоставляя муниципальным администрациям ценный ресурс для принятия решений и формирования курса планирования и развития города.
Большие данные о городе, городские операционные системы, городская информатика и аналитика «точной науки о городе» закладывают основание новой логики контроля и управления городом (сетевого урбанизма, основанного на данных), которая предусматривает мониторинг и менеджмент городских систем в режиме реального времени и создание тех феноменов, которые все чаще объединяются понятием умный город. Идею умного города можно проследить от экспериментов с городской кибернетикой в 1970?е годы[119 - Flood J. The fires: How a computer formula, big ideas, and the best of intentions burned down New York city – and determined the future of cities. New York: Riverhead, 2011; Townsend A. Smart cities: Big data, civic hackers, and the quest for a new utopia. New York: W. W. Norton & Co, 2013.] к развитию новых форм городского менеджериализма и антрепренерства, включая умный рост (smart growth) и новый урбанизм 1980?х и 1990?х[120 - Hollands R. G. Will the real smart city please stand up? // City. 2008. Vol. 12. № 3. P. 303–320; Wolfram M. Deconstructing smart cities: An intertextual reading of concepts and practices for integrated urban and ICT development // REAL CORP 2012: Re-mixing the city: Towards sustainability and resilience? / Ed. by M. Schrenk, V. V. Popovich, P. Zeile, P. Elisei. Schwechat: CORP, 2012. P. 171–181; S?derstr?m O., Paasche T., Klauser F. Smart cities as corporate storytelling // City. 2014. Vol. 18. № 3. P. 307–320; Vanolo A. Smartmentality: The smart city as disciplinary strategy // Urban Studies. 2014. Vol. 51. № 5. P. 883–898.], к взаимопроникновению информационно-коммуникационных технологий и городских инфраструктур, а также – начиная с конца 1980?х – к развитию первых форм сетевого урбанизма[121 - Graham S., Marvin S. Splintering urbanism: Networked infrastructures, technological mobilities and the urban condition. New York: Routledge, 2001; Kitchin R., Dodge M. Code/Space: Software and everyday life. Cambridge, MA: MIT Press, 2011.]. В современном понимании «умным» называется такой город, в котором инфраструктура сетей, связанные с ней большие данные и аналитика данных стратегически используются для создания:
• умной экономики за счет поддержки предпринимательства, инноваций, производительности, конкурентоспособности и поощрения новых форм экономического развития, таких как экономика мобильных приложений, открытых данных и шеринговых сервисов;
• умного правительства с помощью новых форм e-government, новых способов управления, усовершенствованных моделей и симуляций для планирования будущего развития города, принятия решений на основании анализа текущей ситуации, оптимизации работы сервисов, увеличения прозрачности работы городских администраций, их партисипаторности и ответственности;
• умной мобильности – создания регулируемых транспортных систем и эффективных, способных к взаимодействию друг с другом мультимодальных средств общественного транспорта;
• умной городской среды – продвижения идей устойчивого развития, адаптируемости и восстанавливаемости города, а также использования возобновляемых источников энергии (green energy);
• умного образа жизни – улучшения качества жизни, повышения безопасности и снижения рисков;
• умных людей – обеспечивая горожанам легкий доступ к информации, поощряя креативность, создавая инклюзивную городскую среду, расширяя права горожан и развивая культуру участия (партисипаторную культуру)[122 - Cohen B. What exactly is a smart city? // Fast Co.Exist. 2012. September 19. URL: http://www.fastcoexist.com/1680538/what-exactly-is-a-smart-city; Hollands R. G. Will the real smart city please stand up; Townsend A. Smart cities: Big data, civic hackers, and the quest for a new utopia.].
Одним словом, умный город обещает решить фундаментальную головоломку города: сократить расходы, создать условия для бизнеса и быстрого восстановления экономики, одновременно обеспечив устойчивость развития города, улучшив сервисы, расширив возможности участия горожан в принятии общественно важных решений и повысив качество жизни в городе – и достичь всего этого практикоориентированными, нейтральными, по возможности – аполитичными методами, понятными для горожан, используя стремительный поток данных о городе и аналитику, управление на основе алгоритмов и адаптивную сетевую инфраструктуру. Кроме того, значительно больше информации должно предоставляться горожанам с помощью местных социальных медиа (городских мобильных приложений, которые не только содержат данные о городе, но и позволяют горожанам самим участвовать в их сборе), открытых «панелей управления», хакатонов и т. п.
Идея умного города и методы сетевого урбанизма, основанного на данных, не были, однако, повсеместно приняты с энтузиазмом, а напротив, стали объектом многочисленных критических комментариев. Во-первых, проекты умных городов рассматривают города как ряд понятных и удобных в обращении систем, которые действуют преимущественно рационально, механически, линейно и иерархически и могут направляться и контролироваться[123 - Kitchin R., Lauriault T., McArdle G. Knowing and governing cities through urban indicators, city benchmarking and real-time dashboards.]. Во-вторых, эти проекты в основном внеисторические, внепространственные и гомогенизирующие по своей направленности и задачам, в них не учитываются различия между городами с точки зрения политэкономии, культуры и управления[124 - Greenfield A. Against the smart city. New York: Do Publications, 2013.]. В-третьих, приоритет отдается выработке технических, а не политических или социальных решений проблем города, тем самым открыто пропагандируются технократические формы управления[125 - Morozov E. To save everything, click here: Technology, solutionism, and the urge to fix problems that don’t exist. New York: Allen Lane, 2013.]. В-четвертых, проект создания умных городов скорее усиливает существующие конфигурации власти, социальные и пространственные неравенства, чем размывает или меняет их структуру[126 - Datta A. New urban utopias of postcolonial India: «Entrepreneurial urbanization» in Dholera smart city, Gujarat // Dialogues in Human Geography. 2015. Vol. 5. № 1. P. 3–22.]. В-пятых, этот подход игнорирует политический аспект данных о городе и то, что они являются продуктом сложных социотехнических ассамбляжей[127 - Kitchin R. The data revolution: Big data, open data, data infrastructures and their consequences.]. В-шестых, повестка дня умного города явным образом формируется интересами корпораций, для которых захват функций управления городом открывает новые возможности на рынке[128 - Hollands R. G. Will the real smart city please stand up?]. В-седьмых, городская инфраструктура, основанная на сетевых взаимодействиях, создает городские системы, работающие со сбоями и уязвимые для взломов[129 - Kitchin R., Dodge M. Code/Space: Software and everyday life; Townsend A. Smart cities: Big data, civic hackers, and the quest for a new utopia.]. И наконец, сетевой урбанизм, основанный на данных, может иметь глубокие социальные, политические и этические последствия (включая электронную слежку и тотальное видеонаблюдение) и приводить к социальной и пространственной «сортировке» и предвосхищающему управлению[130 - Graham S. Software-sorted geographies // Progress in Human Geography. 2005. Vol. 29. № 5. P. 562–580; Kitchin R. The real-time city?].
Далее в тексте я сосредоточусь на четырех последних аспектах критики концепции умного города, в особенности на связанных с ними проблемах данных (в большей степени, чем на иных аспектах технологической составляющей городских социотехнических ассамбляжей и более масштабных политико-экономических структурах и эффектах), включая техническую сторону этих данных. Такой анализ позволит проиллюстрировать возможные проблемы, связанные с сетевым урбанизмом, основанном на данных, и необходимость дальнейшего изучения взаимодействия данных и города.
Данные и город. Политика городских данных
Один из ключевых доводов в пользу подхода к муниципальному управлению, основанного на работе с непрерывными потоками данных, заключается в том, что он предоставляет прочную фактическую основу для принятия решений, системного контроля и формирования политического курса, – в отличие от других подходов, бессистемных, клиентилистских или местнических. Управление городской системой/инфраструктурой в рамках этого подхода гораздо менее подвержено политическому влиянию, так как формируется под влиянием объективных, нейтральных фактов техноориентированными, практическими и прагматическими способами. Технические системы и данные, которые они производят, объективны и не нагружены идеологически, а значит, безобидны с политической точки зрения. Датчики, сетевая инфраструктура и компьютеры не политизированы сами по себе – они просто делают замеры, передают результаты, обрабатывают, анализируют и отображают данные, используя научные принципы, выдают наборы показателей, записи, информацию, которая позволяет узнать правду о городах. И хотя данные социальных систем, таких как платформы социальных медиа (например, Twitter), по своей сути более субъективны и насыщены информационным шумом, они содержат непосредственное отражение взглядов, взаимодействий и поведения людей, в отличие от официальных опросов, содержащих высказывания людей о том, что они делают и думают (или то, что, по их мнению, хочет услышать интервьюер), – то есть дают более достоверную картину социальной реальности. В этом смысле «большие данные» о городах можно принимать за чистую монету, использовать как безусловный источник знаний о городе, как ресурс для управления и контроля городских систем и инфраструктуры, для определения направлений развития города.
Однако действительность несколько отличается от этой идеальной картины по двум причинам. Во-первых, существует ряд технических проблем, затрагивающих параметры сбора данных, доступа к ним и их качества, в силу чего образ города, формирующийся на основе этих данных, всегда неполон и должен восприниматься с осторожностью. Во-вторых, данные являются продуктом сложных социотехнических формаций, которые складываются под влиянием ряда технических, социальных, экономических и политических сил и сознательно программируются на получение определенных результатов[131 - Kitchin R. The data revolution: Big data, open data, data infrastructures and their consequences.] (см. таблицу 2). С одной стороны, то, какие данные производятся, как их обрабатывают, хранят, анализируют и представляют, определяется специфической технической конфигурацией и способами ее использования (например, для интерпретации данных важно знать, где располагаются датчики, каков их обзор, частота регистрации, настройки и калибровка и т. д.). С другой стороны, то, как система спроектирована и каким образом управляется, обусловлено способами мышления, техническими навыками, правовой средой, финансированием и наличием ресурсов, организационными приоритетами и внутренней политикой, сотрудничеством различных учреждений и рыночным спросом. Иначе говоря, ассамбляж данных обладает определенным «диспозитивом», который Мишель Фуко охарактеризовал как «гетерогенную совокупность элементов, к числу которых относятся дискурсы, институты, архитектурные формы, правовые решения, законы, административные меры, научные утверждения и положения философии, морали и филантропии»[132 - Foucault M. The confession of the flesh // Foucault M. Power/knowledge Selected interviews and other writings. 1972–1977 / Ed. by C. Gordon. New York: Pantheon Books, 1980. P. 194.]. Для Фуко диспозитив имеет неустранимо политическую природу, производя то, что он именует «властью/знанием», то есть знанием, выполняющим стратегическую функцию. Другими словами, «большие данные» о городе никогда не являются нейтральными и объективными, но обусловлены ситуативно, зависят от различных факторов, имеют относительный характер, используются в определенном контексте для достижения конкретных целей (для наблюдения, наделения полномочиями, дисциплинирования, регулирования, контроля, производства прибыли и т. д.). Или, если прибегнуть к образу, данные о городе никогда не бывают «сырыми», они всегда уже «приготовлены» по определенному рецепту для определенных целей[133 - Bowker G. Memory practices in the sciences. Cambridge, MA: MIT Press, 2005; «Raw data» is an oxymoron / Ed. by L. Gitelman. Cambridge: MIT Press, 2013.]. В этом смысле сетевой урбанизм, основанный на данных, насквозь политизирован и нацелен на создание вполне определенного типа города. Поэтому при анализе больших данных о городе необходимо подвергать критическому разбору связанные с ними ассамбляжи (включая техническую составляющую: инфраструктуру, платформу, программное обеспечение/алгоритмы, данные, интерфейс), чтобы документально зафиксировать, как эти ассамбляжи устроены и работают на практике, производя процессы и структуры городской жизни, и чьим целям это служит.
Таблица 2. Ассамбляжи данных
Система/процесс выполняет задачу
Рецепция/Операция (пользователь/использование)
Интерфейс
Коды/алгоритмы (программное обеспечение, software)
Данные (базы данных)
Платформа кода (операционная система)
Материальная платформа (инфраструктура, hardware)
Контекст фреймирование системы/задачи
Системы мышления
Формы знания
Финансовые вопросы
Политические экономии
Правительственные и юридические вопросы
Организации и институции
Индивидуальные интересы и сообщества
Рынок
Доступ к данным, право собственности на данные и контроль данных
Как уже отмечалось, в настоящее время значительный объем данных о городах производится коммерческими компаниями, такими как операторы мобильной связи, частные транспортные компании и коммунальные службы. Для них данные являются ценным товаром, обеспечивающим конкурентные преимущества или дополнительный доход, если их продавать или отдавать в лизинг, и эти компании не связаны обязательствами бесплатно распространять данные, которые были генерированы в процессе операций с городскими менеджерами и публикой. Как отметил в 2014 году британский парламентарий и министр по развитию умных городов Дэн Байлс[134 - См.: URL: https://www.youtube.com/watch?v=3E3RpGMKbhg.], приватизация сферы общественных услуг в Великобритании и в других странах означает также приватизацию связанных с этой сферой данных, если только не приняты специальные меры, гарантирующие, что эта информация будет предоставлена городу или опубликована в открытом доступе. Аналогичным образом доступ к данным, находящимся в ведении государственно-частного сектора, полугосударственных учреждений или государственных агентств, имеющих статус коммерческого фонда (таких как государственная метеорологическая служба или картографическое управление в Великобритании, которые покрывают существенную часть текущих расходов за счет продажи данных и услуг), может предоставляться лишь сотрудникам или иметь высокую цену. Следовательно, значимые массивы данных (например, подробные карты) могут иметь режим ограниченного доступа, а информация о транспортном сообщении (автобусах, железных дорогах, прокатах велосипедов, частных платных трассах), электроэнергии и водоснабжении может быть полностью закрытой. Даже внутри государственного сектора данные могут храниться в отдельных ведомствах и не передаваться в другие подразделения той же организации или иные учреждения. Поэтому, хотя мы, возможно, и переживаем сейчас информационную революцию, доступ к значительной части этой информации ограничен, и существует ряд требующих изучения проблем в отношении прав собственности на данные и контроля данных, в особенности в том, что касается закупок, передачи внешним подрядчикам или приватизации городского хозяйства. Более того, даже если бы все данные были открытыми и использовались сразу несколькими организациями, необходимо признать, что и в этом случае оставались бы стороны жизни города, данные о которых генерируются в незначительном объеме или отсутствуют полностью. Например, в ходе проверки массивов данных, проводившейся в Дублине с целью установить, может ли город претендовать на получение сертификата соответствия стандарту ISO37120 (стандарт ИСО для городских показателей), удалось получить данные лишь по 11 из 100 искомых показателей (преимущественно из?за того, что эти данные были либо приватизированы, либо генерировались в недостаточном объеме).
