Джек Гельб "Гойда"

Фёдор же и вовсе, казалось, был всецело увлечён беседой с князем по левую руку от себя и будто бы и вовсе не заметил появления нового человека за столом, в то время как пришедший бросил короткий скользящий взгляд на юношу, да и отвернулся.

Гул начал стихать, едва в дверях показались рынды, чьим долгом являлось сохранение государя от стрелы и меча. Двое юношей переступили порог, обойдя стол с двух сторон, встали за троном, крепко сжимая в своих руках копья. Следом за ними шёл государь, облачённый в чёрное, поблёскивая золотым крестом на груди и драгоценными перстнями. Он пронёсся темной тенью мимо столов, точно коршун. Трепетание его одеяний разносилось в гробовом молчании, хотя несколько мгновений назад в палате царили шум и гам. Заняв своё место во главе стола, государь перекрестился, дав знак своим придворным. Иоанн низким голосом читал строки молитв, склонив голову вперёд, и осенил крестным знамением трапезу.

Во время обеда царь, по обыкновению своему, хмуро поглядывал на людей за столом, приподнимая правую бровь. Он вглядывался, точно вычитывал в каждом жесте, в каждом выражении лица какие-то знаки, которые окутывали весь стол тонкой паутиной.

– Отныне будет заведён новый порядок, – голос царя нарушил тяжёлую тишину.

Алексей вытер рукой усы и обернулся, откинувшись назад, явно давая понять остальным, что он знает, о чём сейчас пойдёт речь.

– Как царю и великому князю всея Руси, должно мне держать свой обет перед Богом на небе и перед народом на земле. Дабы отечество наше, обескровленное и разграбленное, сохранилось, не досталось врагу татарскому али ливонцу, собрать надо мне войско. Вам я верю, как самому себе. Я ваш царь, отныне и впредь нет у вас иного господина, кроме Бога нашего. И слушайте волю мою – будет дана вам милость моя, и будете вы вершить суд мой, и будете вы карать и миловать именем моим. Измену рвать на корню будем! Проклятых бояр, как псов поганых, давно пора гнать прочь, прочь от рек. А поместья их отдам слугам моим верным.

– Так как же так, государь? – спросил мужчина, который сидел напротив Алексея Басманова. – Мы ж держали совет, как же мы отдадим хлеб наш, поля наши?

Царь перевёл взгляд на своего советника, окинул его взглядом с головы до ног, и лёгкая тень улыбки дрогнула в уголке его губ.

– Не перечь, Андрей. Оставим бояр в покое с хлебом их, – произнёс Иоанн, поднимая свой пустой и вместе с тем заворожённый взгляд поверх голов своих слуг, – пусть себе возделывают. Неужто не отдадут они хлеб, что вырастили на земле нашей? Так пусть попробуют не отдать, в самом деле, – ухмылка царя наполнялась жестокостью, а взгляд плавно передвигался по высоким сводам.

– Мороки больше с ними, – произнёс Иоанн, наконец опуская свой взгляд на Фёдора.

Юноша чуть не поперхнулся. Но вовремя совладав с собой, немного приподнял бровь, слушая доводы, исходящие от государя, будто бы впервые слышал эти слова. По лицу Фёдора можно было прочесть и приятное удивление, и нескрываемое самодовольство, которое едва ли вообще сходило с его лица.

За столом повисло молчание, разносился лишь тихий стук посуды – воеводы стучали ложками по дну тарелок да ставили чаши на голые доски. Алексей Басманов перекинулся парой острых взглядов с мужчиной напротив, и тот отвечал тем же.

Фёдор же жестом подозвал к себе кравчего, велев налить вина. Подбежавший холоп с поклоном исполнил безмолвную просьбу, не поднимая взгляда. После этого Басманов-младший поднялся со своего места с чашей в руках и сразу отшагнул, что пришлось как нельзя кстати. Будь сын менее расторопным, отец тотчас бы осадил его.

Мужчина со светлыми волосами и бородой, сидевший напротив Басмановых, даже улыбнулся, глядя на поведение Фёдора. А юный Басманов, в самом деле, привлёк к себе много взглядов, подойдя прямо к государю. С наибольшим любопытством на Фёдора глядел сам царь. Иоанн бросил короткий взгляд на старшего Басманова, который, казалось, готов был в любой момент ринуться к сыну и за шиворот оттащить его, но всё никак не решался, ведь поднимать суету подле государя не следует, особенно во время трапезы.

А тем временем Фёдор коснулся левого плеча и медленно поклонился, глядя в глаза государя. Иоанн не знал, что такого было в этих ясных глазах, полных лазурного неба. Он не мог понять, как это выражение белого лица, эти соболиные брови вразлёт, как они, будучи преисполнены горделивой надменности, вызывали трепет, точно перед весенними цветами, робко открывающими свои лепестки из бутонов. Когда Фёдор протянул государю чашу, князь, сидевший подле того, не сдержал усмешки и замотал головой.

– Сядь, Федя, – произнёс он. – Не приемлет государь наш из рук чужих пития.

– Отчего же, Андрюша? – спросил государь, касаясь кончиками пальцев серебряной чаши, поданной юношей. – Отчего же в этот день не преисполниться веры, что за страдания мои послал Господь мне всех вас, верных слуг и честных христиан?

Фёдор выпрямился в полный рост, но не спешил отходить от трона. Он мельком взглянул на своего отца, который явно был в смятении от выходки своего сына.

– Отчего же, Андрюша, скажи-ка мне на милость, – спросил Иоанн, оборачиваясь к князю, подаваясь к нему вперёд, – нельзя верить мне, что отныне окружён я людьми добрыми и верными?

Андрей слегка свёл брови, внимая речам царя, и так и не дал ответа.

– Ежели яд здесь, за этим столом, в кушанье, питье, в умах али сердцах, – произнёс государь, откидываясь обратно на спинку трона и оглядывая собравшихся за трапезой, – всё одно – погибель моя.

С этими словами он осушил чашу залпом, глубоко вздохнул и закрыл глаза, будто бы ожидая ту погибель, что разила, точно молния.

– Не погибель мы ваша, но спасение и опора, – тихо произнёс Фёдор.

И хоть голос юноши прозвучал едва слышно, напряжённый слух царя уловил эти слова, хоть и не подал виду, как и Фёдор сделал вид, что вовсе ничего и не говорил. Он обернулся к отцу и занял прежнее место.

Глава 3

Ветра не было. Алексей Басманов гнал своего коня тугим хлыстом, заставляя его быстрее мчаться по дороге. Воевода задержался в Слободе, раздавая поручения по приказам. Прибыли новые люди в царское служение. Как человек ратный, Басманов отдавал короткие приказания, с которыми прибывшим стоило управиться до его возвращения, а там уж можно было и обстоятельнее дела толковать. Хоть Алексей и старался быть кратким, он упустил много времени в изъяснениях и оттого и спешил пуще прежнего в усадьбу, где, по доносам, затаился изменник-казнокрад. Князь был признан, не без голоса и самого Алексея, виновным в тяжких грехах, и прегрешения эти было должно искупить.

«Ох и служба наша тяжкая…» – думалось Басману, пока мчался он сквозь заснеженную тропу.

Конь пробивал своими широкими копытами дорогу, Алексей же читал следы недавних всадников. Видимо, поспеет на подмогу ратным друзьям своим. Вдали слышались крики, и в безветренном морозном воздухе поднимались две ленты сиреневого дыма. Уже издалека Алексей увидел, как на горизонте, заваленном белым снегом, вырисовываются чёрные зубья ворот усадьбы, куда он держал путь. Чем ближе подъезжал воевода, тем лучше его старые, но всё ещё зоркие и ясные глаза высматривали ту разруху, что говорила о разгоревшемся бое.

Ворота выбиты, и почерневшие щепки от них валялись по всему полю битвы. Снег испачкался кровью и гарью. На полном ходу Басман оголил саблю и бросился рубить изменников, что противились воле царской. Откуда-то раздались громкий взрыв и треск, перепугавшие коня под Алексеем. Животное встало на дыбы, открывшись для вражеских копий. Алексей выправил коня и тотчас же спешился, боясь не удержаться в следующий раз.

Едва воевода твёрдо встал на ноги, на него набросились здоровые мужики. Кольчуг у них не имелось, но остолопы были непомерно велики ростом да размахивали молотом с такой силою, что Басман едва успел уклониться. Мигом позже – и не стало бы его на земле. У одного из здоровяков лицо залилось кровью. Полагаясь на какое-то чутьё, он размахивал тяжёлым молотом, не давая и шагу ступить к дверям барского дома.

Выждав, когда мощный удар обрушился в шаге от Алексея, воевода лихо рубанул по плечу мужика. Тот взревел медведем, когда сабля врезалась в его плоть, и тут же схватился крепче за своё оружие, замахиваясь над головой. Алексею хватило сил вырвать саблю из тела своего врага, но воевода усомнился, человек ли перед ним. Отступая назад, Басманов чуть было не споткнулся о тело.

Алексей на мгновение опустил взгляд под ноги, и резкий удар противника пришелся на кисть, выбивая саблю. Басманов зарычал от боли, но его крику вторил и рёв нападавшего. Прежде чем вспышка адского огня в руке утихла немного и помутневший от боли взгляд мог различать фигуры, мужик выронил свой молот на землю, ибо не мог более сжимать его рукоять в своих руках. Когда Алексей понял, что происходит, то не мог уже отвести взгляда. От изумления.

Прямо между ним и здоровым молотоборцем стоял Фёдор. Юноша сутулился, руки крепко сжимали саблю, окрашенную вражеской кровью. Он медленно обходил здоровяка, не сводя с него сурового взгляда, горящего, точно у зверя какого. Верзила тем временем не мог поднять своего оружия, хотя оно лежало на земле рядом с ним. Алексей напряг глаза и понял, что Фёдор не просто ранил врага, а отрубил ему два пальца.

Юноша не сводил взгляда с громилы. Фёдор поводил плечами, лицо скрывалось за чёрными волосами, в которых осела сажа, со слипшихся прядей капала кровь. Едва мужик нашёл в себе силы поднять голову, вмиг Фёдор подлетел к нему и в один удар пронзил насквозь. Доставая свою саблю из тела поверженного, он упёрся ногой в плечо, и Алексей заметил, что сапог на икре сына рассечён, открывая глубокую рану.

Лишь после того, как Фёдор прикончил врага, он обернулся к отцу, резким движением стряхивая кровь с ледяной стали своей сабли. Отец и сын, обменявшись лишь короткими кивками, бросились к остальным воинам, что рвались в барский дом. Усадьбу защищали отчаянно, оттого слуги государя точно почуяли сладостную наживу. Оборона редела с каждым ударом, люди падали замертво на крыльце, и через несколько минут ворота в дом изменника были выбиты.

* * *

Под расписными сводами царила тишина. Государь сидел в глубоком кресле в своём мрачном монашеском одеянии и подпирал голову рукой, чуть заметно постукивая пальцем по щеке. Взгляд, пронзительный и сосредоточенный, чуть заметно перемещался. Наконец Иоанн глубоко вздохнул, и, поджав губы, подался вперёд, протягивая руку к чёрной фигуре коня, и переместил её на доске. Не произнося ни слова, он сложил руки в замок, продолжая глядеть на фигуры, которые выстраивались сложным рисунком на поле. Напротив государя сидел Андрей Курбский, потягивая вино, разбавленное водою. Князь хмыкнул, вытирая усы тыльной стороной ладони. Он чуть нахмурил брови, коснулся белой ладьи, но отвёл руку, оставив фигуру на месте.

– Нет уж! – усмехнулся он, сделав ход пешкой. – Не взять тебе меня. – Иоанн беззлобно тихо рассмеялся.

– И в самом деле… Надеялся, что ты утомился трудами в приказах. Иначе не одолеть мне тебя, – с некоторым сожалением вздохнул Иоанн.

– Труда всё меньше мне достаётся с того времени, как твои воеводы с битв вернулись. Вот на их долю приходится работы немало.

– Ты про Басмановых-то? – спросил царь, вскинув бровь, переставляя ферзя.

Курбский пожал плечами и сделал свой ход:

– И про них тоже.

Иоанн снова усмехнулся, мотая головой.

– Знаю я, что не ладите вы, – произнёс он, продолжая следить за шахматным полем. – Но полно об этом. Нечего вам с ним делить.

– Не в том дело, – вздохнул Курбский. – Ежели я что и ведаю в делах государственных, так это то, что совет держать с Басмановым нельзя. Алёша с сыном славны в бою, этого не отнять. Но держать совет с ними… – Андрей замотал головой.

Иоанн опустил взгляд и тяжело вздохнул.

– Что же думаешь? – тихо спросил царь, взяв фигуру чёрного ферзя и рассматривая его вблизи. – Неужто и они предадут меня?

– Пока кормятся с твоей руки – вряд ли, – ответил Курбский.

От этих слов государь сжал кулак и стиснул зубы, после чего поднял взгляд на своего друга и советника.

– Сколько служит Басман, не было у меня и тени сомнения в нём, – твёрдо произнёс Иоанн.

– Оттого тебя гневят слова мои? – спросил Андрей, сохраняя холодный тон. – Я вижу пользу его на службе твоей. Но не позволяй ему вершить судьбы. Пусть он будет орудием воли твоей, но не более.

Иоанн замотал головой и поднял руку, призывая князя замолчать.

– Делай свой ход.

– Я это и делаю.

– Я не стану закрывать глаза, ежели против Басмановых что и будет, – твёрдо произнёс царь. – Я верю тебе, Андрей, как самому себе. Нет в твоём сердце лукавства и жестокости. Но если Басмановы… – ?Нельзя, чтобы Басмановы… – тихо произнёс царь, будто говорил слова эти самому себе.

Курбский коротко кивнул, и остаток партии они провели в молчании.

* * *

Беспощадные морозы ударили своей когтистой лапой по Русской земле. От ледяного воздуха резало нос при каждом вдохе. Солнце разливало свой бело-калёный свет, и бесчисленное множество искр, что сверкали в толще снега, вторили ему. В воздухе поднимался густой пар, и в солнечных лучах он светился янтарём. Короткие порывы ветра колыхали поднимающийся поток, разрывая его на короткие клочья.

Треск дров, и высеченный с тем короткий сноп янтарных искр. Под чугунным котлом трещали брёвна, и жар от них поднимался вверх в морозном воздухе. Вода бурлила внутри, бросая обжигающие брызги.

Мрачная фигура государя величественно восседала на троне, за которым стояли Андрей Курбский и Басмановы. На царских плечах лежал широкий воротник, подбитый чёрным мехом. Голова государя, покрытая шапкой, оставалась неподвижной, и взгляд его, пустой и равнодушный, был обращён на площадь.

Двое бояр на службе государевой в чёрном облачении волокли под руки изменника. Лицо преступника было избито до неузнаваемости. Приближённые государя улюлюкали и кричали, предвкушая жестокую расправу, сам же царь оставался до удивительного невозмутимым и спокойным.

«Ещё одним подонком станет меньше…»

Иоанн поднял свой взгляд. Ему с возвышения были видны ближайшие терема и переулки, убегающие во все стороны от главной площади столицы.

«Сколько их таится ещё там, в закоулках? А в усадьбах?»

Тяжёлый вздох сорвался с его губ.

«Сколько ни ловить их, всё одно…»

Иоанн уже не смотрел на площадь, где приговорённый орал, из последних сил надрывая сорванное горло, клянясь в своей верности отчизне, пока его приговор зачитывал мужчина с рыжей бородой и широким суровым лицом. Его низкий, грубый голос провозглашал все прегрешения, которые осуждённый отрицал.

Пока царская свита и толпа горожан глядели на площадь, улюлюкая и прикрикивая, Иоанн блуждал взглядом по улицам, ведущим к площади. Его глаза бесцельно и со скукою бродили из стороны в сторону, как вдруг сердце его замерло. Резкий холод, намного страшнее зимней стужи, пробил его насквозь, заставив сжать рукоять своего ножа на поясе. В одном из переулков стояла фигура. Лица государь не видел, её дрожащий, неясный образ мерцал, как и образы, что возникали за ней.

«Как они посмели явиться посреди бела дня?..»

Ужас, охвативший разум Иоанна, отступил, едва он услышал голос, обращённый к нему, но царь не расслышал слов. Государь перевёл взгляд налево, на склонившегося в поклоне Фёдора, который, однако, поднял голову в ожидании ответа.

– Повтори, – тихо бросил Иоанн, глядя на площадь.

– Просил я, государь, не угодно ли вам будет высечь того плута, которого мы с батюшкою привели на суд ваш?

Ни Курбский, ни отец Фёдора не могли слышать его слов.

– Плевать, – отмахнулся царь. – Всё одно, в кипятке ему вариться.

– Да как же так, что всё одно? – юноша удивлённо вскинул брови и схватился за сердце. – Злодея мы изловили по воле вашей. Возносим мы в своих молитвах хвалу небесам, что волю вашу царскую исполняем. Мечи наши кровью окропили, но не по злобе своей, не по слабости, но во имя ваше светлое. Одно нам утешение на службе этой нелёгкой – служение вам, государь великий.

Царь медленно шарил взглядом по тому проулку, где виделись ему образы лукавые, ныне растаявшие в зимнем воздухе.

«Не в вашей воле я… не в вашей!»

Лицо Иоанна озарилось слабой улыбкой, и Фёдор продолжил:

– Неужто в вашем сердце нет той радости, что есть в сердцах наших? Неужто не радостно видеть вам, как враг наш предстаёт перед судом, как грехи свои искупать будет животом своим перед землёй нашей, перед вами, государь?

– Смотрю, Басман, сын твой чего зрелищнее хочет, – слабо ухмыльнулся Иоанн, поднимая свою руку вверх.

Алексей бросил встревоженный взгляд на Фёдора, но выражение лица юноши на время сгладило, если и вовсе не уняло тревогу старого воеводы.

Палач на площади тотчас же заметил жест государя и внимал приказу, который готовился отдать государь.

– Богом клянусь, великий государь! – орал приговорённый. – Богом! Не повинен я в кражах тех!

– Божится он… – усмехнулся Иоанн, мотая головой. – Не хорошо это, нехорошо… Хотя…

Царь прикрыл глаза и глубоко вздохнул. Он чувствовал, как солнце касается его лица, как оно скользит по векам.

Народ замер.

– Хотя как знать мне всю подноготную? – наконец молвил царь. – Не Бог я, такой же грешник.

Царь осенил себя крестным знамением.

– Ты, Малюта, – продолжил государь, обращаясь к своему палачу, – прежде чем в котёл кидать, сними-ка шкуру лукавую эту. Да не торопись, авось покается грешник! Уж будто язычники мы, без покаяния отпускать душу в жизнь вечную!

Курбский бросил презрительный взгляд на Фёдора. Юноша же с любопытством глядел на площадь, ожидая расправы над изменником.

* * *

Тем же вечером в Слободе созвал на пир государь воевод и друзей своих. Столы ломились от яств, а холопы едва успевали наполнять чаши вином. Излюбленные дураки и скоморохи в пёстрых потешных одеждах подняли шуму, бегали вокруг стола, распевая свои небылицы, подыгрывая себе.

Глухой подслушивал,
Слепой подглядывал,
Безрукой чаши нёс,