– Я надеюсь, – ответила Имоджен. – Очень надеюсь. Меня пугает одна мысль о том, что с ними что-то случится. Боюсь, она этого не переживет.
Глава десятая
Ферма Ферзехоф, июнь 1940 года
Магда стояла в ванной, держа в руке ножницы. На следующий день ей должно было исполниться четырнадцать лет, и в этом возрасте ей предстояло перейти в юношескую группу Союза немецких девушек. Но этот день был важным еще по одной причине. 22 июня фюрер собирался подписать договор о прекращении военных действий с Францией, согласно которому Германия получала контроль над Северной и Восточной Францией. Немецкие войска уже прибыли в Париж, а немецкие танки свободно ехали по Елисейским Полям в сторону площади Согласия.
Местная группа гитлерюгенда планировала отметить в эти выходные поражение британцев при Дюнкерке, капитуляцию Франции и заключение перемирия. Тысячи солдат союзников были убиты на побережье Северной Франции, хотя гораздо больше солдат удалось вывезти на кораблях и маленьких судах и доставить обратно в Англию. В высших эшелонах вооруженных сил Германии считали большой ошибкой то, что столь многим вражеским солдатам удалось спастись, однако в городах и деревнях по всей стране пропагандистская машина убеждала людей, что это была величайшая победа и начало конца для врагов. На прошлой неделе на собрании Союза немецких девушек обсуждались приготовления к уличному празднику по случаю этой победы, а их лидер фрейлейн Мюллер с восторгом поздравляла девочек, цитируя речь фюрера, которую он произнес по завершении сражения.
– «Солдаты западного фронта, – говорила фрейлейн Мюллер с сияющим лицом, – Дюнкерк пал… и так закончилась величайшая битва в истории. Солдаты! Моя вера в вас безгранична. Вы не разочаровали меня».
Участницы союза отреагировали на эти слова радостными приветствиями. У некоторых на глазах были слезы.
– Мы устроим самый чудесный праздник! Я хочу, чтобы каждая из вас испекла пирог и продемонстрировала свое кулинарное мастерство, – продолжала фрейлейн Мюллер, проходя мимо строя девушек. Она остановилась напротив Магды. – И особенно это касается тебя, Магда Майер. На следующей неделе тебе исполнится четырнадцать лет. И произойдет это в тот самый день, когда фюрер будет подписывать договор. В такой воистину счастливый день я ожидаю от тебя особого угощения. Не разочаруй меня.
Вечером Магда просила мать избавить ее от этой пытки:
– Мамочка, пожалуйста, испеки пирог вместо меня! Ты же знаешь, как ужасно я готовлю…
Теперь, стоя перед зеркалом, Магда посмотрела на свои длинные светлые косички – именно такую прическу полагалось носить участницам союза, – а затем чиркнула по ним ножницами, обрезав их на уровне подбородка. Ощущение вызова и свободы, которое породил этот поступок, было чем-то незабываемым. Она потрясла головой, взъерошив волосы, подобрала с пола косички и унесла их в свою комнату, где спрятала в нижнем ящике комода.
Внизу на кухне мама вынимала из печки яблочный пирог. Когда Магда спустилась к ней, Кете повернулась, держа в руках пирог, и удивленно вскрикнула:
– Бог мой, Магда! Что ты наделала?!
– Отрезала волосы, – сказала Магда, усаживаясь за стол. – А в чем дело?
– Но, Liebling, девочки не должны… ты была такой милой с…
Кете осеклась на полуслове.
– Девочки не должны носить короткие волосы? – с вызовом в голосе спросила Магда. – А я буду. Мне так нравится. Ты можешь подровнять их?
Мать поставила пирог на подставку и взяла у дочери ножницы.
– Ну хорошо. Так твои волосы хотя бы будут выглядеть аккуратно.
Пока запах яблочного пирога распространялся по всему дому, Кете с волнением подрезала дочери волосы.
– Я испекла для тебя пирог, – сказала она.
– Спасибо, мамочка… пахнет очень вкусно.
– Надеюсь, он им понравится.
– А я надеюсь, что они им подавятся, – мрачно заявила Магда. – Не понимаю, что там праздновать.
– Меня волнует только то, – проговорила Кете, подстригая волосы дочери, – что ты ведешь себя не так, как все. Все люди вокруг празднуют нашу победу над британцами при Дюнкерке и поражение Франции. Если ты не будешь радоваться вместе с ними, это заметят.
– Как я могу праздновать гибель стольких солдат на побережье? Фрейлейн Мюллер рассказала нам об этом, и ее радость вызвала у меня отвращение.
– Это все твой брат виноват. – Кете смахнула обстриженные волосы с белой шеи дочери. – Если бы он не написал тебе то письмо, ты радовалась бы вместе с остальными. Он втянул тебя в то, к чему ты не имеешь отношения. Он уже взрослый и может сам принимать решения, а ты еще ребенок.
– Я не ребенок, – упрямо возразила Магда и провела пальцами по своей новой прическе. – Я молодая женщина, у меня есть глаза и уши, и я могу отличить правду ото лжи.
– Что ж, – сказала Кете и принялась сметать обрезанные волосы, – я только надеюсь, что люди не огорчатся, когда увидят, что у тебя теперь короткие волосы.
* * *
Тем утром в школе новая прическа Магды, разумеется, вызвала всеобщее волнение.
– Магда Майер! Я еле узнал тебя! – с хмурым видом сказал ее учитель герр Шмидт. – Ты остригла волосы потому, что у тебя завелись вши?
– Нет, – возмущенно ответила Магда. – Мне просто надоели косички.
– Ясно, – сурово проговорил герр Шмидт. – Ну, тогда садись. Думаю, со временем волосы отрастут.
Позже, в перерыве между уроками, несколько девочек подошли к Магде и восхитились ее короткими волосами.
– Я сама хочу такую прическу, – сказала Эрика. – Но мама не разрешит. Она говорит, что длинные волосы – признак настоящей женщины.
– А я не хочу быть настоящей женщиной, – тут же ответила Магда. – Я хочу быть собой.
Отто вернулся в школу после обеда и подскочил к ней сзади.
– Магда! – окликнул он ее. – Я тебя везде искал.
– Вот ты меня и нашел, – ответила она.
– Почему ты отрезала свои прекрасные волосы? – Он дотронулся до ее коротких золотистых локонов. – Мне они так нравились.
– А мне – нет, – сказала Магда и отстранилась от его руки. – Они меня раздражали. Это так странно, когда все выглядят одинаково. А я не такая, как все. Я – индивидуальность.
Магда знала, что говорит провокационные вещи. Индивидуальность не особо поощрялась, но она не могла подавить обуявший ее дух противоречия. Она знала, что бросает вызов учителям и сверстникам, и ей это очень нравилось. Это было внешним проявлением ее протеста, и она могла демонстрировать его окружающим людям, которых презирала всем сердцем. Отто покраснел от… Магда не могла сказать точно, отчего, может быть, от гнева. По крайней мере, гнев был той эмоцией, которой он слишком часто давал волю.
Днем ранее Отто перед всем классом стал критиковать учителя за то, что тот перед занятиями не салютовал фюреру. Остальные ребята восхищенно подхихикивали, а учитель, как показалось Магде, выглядел по-настоящему испуганным, как будто этот мальчишка был в силах уничтожить его.
После того как Отто выбрали лидером местного гитлерюгенда, он стал невероятно заносчивым. Недавно он вступил в элитный отряд гитлерюгенда под названием «Патрульная служба гитлерюгенда». Это давало ему возможность по достижении определенного возраста пройти подготовку и стать офицером СС.
– Надеюсь, они скоро отрастут, – сказал Отто, – с ними ты симпатичнее.
После занятий ребята собрались на деревенской площади, чтобы подготовить столы к празднику, который должны были провести на следующий день.
– Все девочки принесут пироги и печенье, – сказала фрейлейн Мюллер. – Эрика, составь список и напиши, кто что принесет. Мальчики во главе с Отто продемонстрируют свои навыки стрельбы. Отто, ты должен установить мишени в центре площади.
– Магда, что ты принесешь? – спросила Эрика.
– Яблочный пирог, – ответила Магда, вспомнив о пироге, который мать испекла утром.
– Это просто замечательно! – удивленно воскликнула Эрика. – А я думала, ты не любишь готовить.
– Так и есть, – дерзко заявила Магда. – Его приготовила мама.
Эрика посмотрела на нее с осуждением.
– Ты должна научиться готовить, – сказала она. – Это твой долг как немецкой женщины.
Магда хотела крикнуть Эрике: «Мой долг – сражаться с людьми вроде тебя!» – но неожиданно промолчала.
Прежде чем встреча закончилась, Отто обратился ко всем собравшимся.
– Завтра, – начал он, – мы будем праздновать подписание величайшего договора в нашей истории – договора о капитуляции Франции!
Молодые люди ответили радостными возгласами и затопали ногами. Отто поднял вверх руку.
– А теперь мы помолимся, – сказал он.
Фюрер, мой фюрер, тебя дал нам Бог.
Защити и сохрани мою жизнь.
Ты спас Германию в тяжелый час.
Я благодарю тебя за хлеб, что вкушаю каждый день.
Оставайся со мной как можно дольше.
Не покидай меня, фюрер, мой фюрер.
Ты моя вера, мой свет. Да здравствует мой фюрер!
Остальные дети повторили последнюю фразу: «Да здравствует мой фюрер!», но Магда, пришедшая в ужас от обожествления Гитлера, с мрачным видом промолчала.
Вернувшись домой, она в ярости швырнула свой школьный ранец в угол кухни.
– Магда, – воскликнула мать, – что же такое случилось?
– Они возносят ему молитвы, как будто он сам Бог!
– Кому? Кто Бог?
– Гитлер, разумеется. Отто и его дружки обращаются к нему с молитвой. Это ужасно.
Магда сердито затопала по лестнице, и Кете услышала, как она громко хлопнула дверью своей комнаты; поднялась вслед за ней и тихо постучала в дверь.
– Магда… mein Schatz![6 - Сокровище мое! (нем.)]
– Оставь меня одну! – крикнула Магда, и в ее голосе мать услышала рыдания.
– Я должна сказать тебе нечто важное.
Ей никто не ответил.
– Магда, сегодня я получила письмо от Карла.
Магда распахнула дверь.
– Почему ты сразу не сказала?
– Ты не дала мне такой возможности.
– Он пишет, что не сможет вернуться, – сказала Магда, пробегая глазами письмо. – Говорит, что его интернировали.
– Знаю, – Кете промокнула глаза краем передника. – Неужели его арестовали?
– Ничего не могу сказать, – ответила Магда. – Может, и так. Он пишет, что профессор в университете был добр к нему и замолвил за него словечко перед властями, – она с надеждой посмотрела на мать, – говорит, что этот человек пытается помочь ему и, возможно, он будет помогать в работе на его ферме.
– Это так странно, – сказала Кете, – все эти годы Карл терпеть не мог работать на ферме, а теперь его заставляют этим заниматься.
– Но это лучше, чем воевать, – заметила Магда, отдавая матери письмо.
– Да, наверное, – согласилась та, продолжая всхлипывать.
– Теперь ты можешь сказать, что он тоже «выполнил свой долг», – сказала Магда. – Все равно он сейчас в тюрьме.
Кете расплакалась.
– Да. Да, верно… конечно… Но главное – мы знаем, что в данный момент ему ничто не угрожает.
Когда Петер вернулся после дойки коров, он прочитал письмо сына со слезами на глазах.
– Слава богу, что его здесь нет, – сказал он и отложил в сторону письмо.
– Может, теперь, – предположила Кете, – война скоро закончится? Французы ведь уже сдались, правда?
– Хм, – сказал Петер, – да, но остаются еще британцы. Они могут дольше продержаться.
– Но ведь мы уже заняли Париж?
– Даже не знаю. Говорят, что все закончится через несколько месяцев, но я в это не особо верю.
Ночью, лежа в кровати, Магда мрачно обдумывала предстоящие «празднества» и перечитывала первое письмо от Карла. В какой-то мере этот тонкий, почти прозрачный лист бумаги стал для нее единственным сосредоточением истины в ее мире – мире, где царили ложь, обман и жестокость. Конечно, на ферме она чувствовала себя достаточно защищенной. Магда жила с родными в сельской местности, казавшейся тихой гаванью в сравнении с ужасами войны. Ежедневная фермерская рутина успокаивала и дарила ощущение безопасности, пусть и очень поверхностное. Стук копыт коров во дворе, которых дважды в день вели на дойку; отец, выводящий лошадей вспахивать поле или направляющийся косить либо собирать урожай; мать, сбивающая на кухне масло или делающая сыр, чтобы потом продать его на рынке; ряды банок с вареньем и засоленными овощами в кладовке; тушеная крольчатина и румяный, только что зажаренный цыпленок, подаваемый матерью за ужином… Магда спала в чистой постели, пила теплое молоко и хорошо питалась. Но по ночам, снова и снова перечитывая письмо Карла, она понимала, что эта уютная деревенская жизнь была лишь иллюзией. За этим покровом защищенности целому поколению внушали, что Адольф Гитлер – бог, что каждое его заявление является непреложной истиной, хотя на самом деле истина заключалась в том, что на войне гибли тысячи человек. Немецких граждан лишали свободы или даже жизни только потому, что они были евреями или вера в истинного Бога не позволяла им проникнуться теми идеями, которые нацисты навязывали всем. В своем письме Карл показал ей правду. И теперь пришло время ей, Магде Майер, присоединиться к этой борьбе. В конце концов, ведь именно этим и занимался Карл.
Глава одиннадцатая
