Багатур
Валерий Петрович Большаков
Десятый век поднял Олега Сухова на изрядную высоту. Он стал Магистром, приближенным самого византийского императора… И тут Судьба бросает его в будущее – на триста лет вперед, в страшный 1237-й год, прямо под копыта конницы Батыя. И снова приходится выживать, снова подниматься из простых воинов… Он поднимется, не вопрос. Но знать бы еще, какой стороны держаться… Стоять ли за русских князей, братоубийц и губителей собственного народа? Или поддержать монгольских ханов, огнем и мечом насаждающих новый порядок?
Валерий Большаков
Багатур
Часть первая
РУСЬ СВЯТАЯ
Глава 1,
в которой Олег Сухов встречает рассвет пополудни
Лето 936 года по Рождеству Христову выдалось в меру жарким. Природа, словно балуя злаки и дерева, не скупилась на дожди, но и не задерживала тучи в небесах, открывая землю горячему свету. Пахари радовались скорым урожаям, вычищая громадные пифосы[1 - Пифос – огромный широкогорлый кувшин в форме шара с плоским дном. В таких хранили зерно, воду, рыбу (обычно пифос закапывали в землю). Кстати, именно в пифосе проживал Диоген.] и представляя, чего и сколько они купят в Городе, лишь только закончится страда.
А сам Константинополь жил и горя не знал – купцы торговали, набивая мошну потуже, чиновники соскребали с пергаментов указы прошлых лет, дабы испачкать их новыми записями, нищие попрошайничали, воины скучали, священники молились во здравие и за упокой.
Громадный Город?Царь, отстроенный на краю Европы императором Константином, красовался, выставляя себя напоказ, гордился своим величием, изнемогая от богатств, самим видом своим, роскошью немыслимой, внедряя в умы и сердца народов окрестных идею превосходства Ромейской империи.[2 - Ромейская империя – государство, которое принято называть Византией, хотя это то же самое, как если бы Российскую Федерацию именовали Московией.]
Константинополь – око и центр вселенной. Базилевс[3 - Базилевс – император ромеев, то бишь византийцев.] – глава всех народов земли. И сами ромеи – народ особый, отмеченный свыше. Все прочие – варвары, неименитые и несчитаемые, удел которых состоит в служении ромеям.
Константинополь – Второй Рим, и никому не сокрушить его, ибо град сей находится под надёжной защитой Провидения. Христианский Рим, преславный Константинополь, будет царить над миром вечно!..
Внимали ли этим истинам заезжие варвары, история умалчивает. Русы, франки, норманны, хазары, угры, болгары бродили по великолепной и пышной Месе,[4 - Меса – Средняя. Главный проспект Константинополя, центральная улица.] дивясь бесконечным колоннадам и статуям, золотым куполам церквей, неисчислимым толпам горожан, разодетых в парчу и бархат. Вот только не почтение возбуждалось в их душах, а зависть и ревность.
Варвары не признавали законов, не ведали ни стратегии, ни тактики, их действия были абсолютно непредсказуемы, но они крайне редко терпели поражения. К горю людскому, алчность дикарей?европейцев или азиатов?кочевников подкреплялась глупостью христолюбивых царей, множащих беды, подрывающих устои, близящих грозное крушение государства.
Величайший, Святейший, Августейший, Единственно?премудрейший базилевс Роман I Лакапин долго думал, как же ему умилостивить противников, да ещё пуще порадовать сторонников, и придумал – устроил гонения на евреев. Бедных иудеев хватали по всей стране, силою заставляя креститься. Массы беженцев покидали империю, уезжали, уплывали в Хазарский каганат к своим единоверцам, а тамошний иша[5 - Иша – «управляющий богатством»; как бы царь Хазарин, правящий от имени кагана. Надо особо отметить, что вся верхушка каганата, купцы?рахдониты, ведущие заморскую торговлю, и часть простонародья исповедовали иудаизм.] Йосып бен Аарон, привечая гонимых, ответил гонителям массовыми казнями христиан. Тогда ромеи подкупили русского князя Хельгу, дабы тот воевал за них в степях таврических. Среди ночи воины Князевы напали на Самкерц[6 - Самкерц – надо полагать, нынешняя Керчь.] и захватили его из?за беспечности градоначальника Хашмоная, подавшегося на охоту. Каганат тут же нанёс ответный удар – хазарский полководец Песах осадил Самкерц и разорил подряд три города ромейских – Феодосию, Сукдею и Алустон.[7 - Нынешние Судак и Алушта.] Так, из ничего, из сумасбродства неумного правителя, возжёгся огнь войны…
Магистр Олегарий, он же Олег Романович Сухов, аколит средней этерии,[8 - Магистр – высший титул, которого мог удостоиться царедворец, не состоящий в родстве с базилевсом. Всего магистров в империи насчитывалось 12 человек. Аколит (или аколуф) – командир наемников. Этерия – личная гвардия императора. Различалась великая этерия, комплектовавшаяся из македонцев, малая этерия, в которой служили хазары и арабы?христиане, и этерия средняя, наёмная, куда брали викингов?норманнов или варягов (ромеи прозывали их варангами).] вышел на Месу, чувствуя, что настроение испорчено окончательно – базилевс слал его в Киев, к великому князю Ингорю Старому, за подмогой. А оно ему надо?
Олег вышагивал, хмурясь и раздражённо толкая прохожих. Те иной раз огрызались, но живо смолкали, стоило им углядеть белый магистерский скарамангий[9 - Скарамангий – парадное одеяние вроде лёгкого кафтана длиною до икр, довольно узкое, стянутое в талии кушаком или особым поясом.] с пурпурными нашивками на груди. Кому ж охота связываться с вельможей такого ранга? Не все, правда, сникали от почтения – гости города, те же амальфитанцы или венецианцы, не ведавшие здешнего подобострастия, сникать особо не спешили, а бранились, порою и за нож хватались. Один такой, чернявый, с кривыми ногами, обтянутыми штанами?чулками, гневно обернулся, заработав тычок в плечо.
– Ты чем?то недоволен? – холодно спросил его Олег, засовывая большие пальцы за пояс?сингулум из красной кожи с золотой пряжкой. Он подставлялся под удар.
Чернявый лишь оскалился, вооружаясь изящным стилетом. Сухов не стал дожидаться, когда лезвие попортит скарамангий, и вышиб у строптивца кинжал из руки. Ударил под дыхало. Чернявый согнулся, сипло втягивая воздух и роняя шапочку с длинным пером. Олег ухватил нечаянного супротивника за длинные патлы, приложил головой об колено, добавляя кулаком по затылку – готов. Дерзостник рухнул на каменные плиты, истёртые подошвами и пятками.
А магистру полегчало – согнав злость на патлатом, он малость успокоился, повеселел даже. Шаг его замедлился, придавая поступи величавость, подобающую царедворцу.
«Да и что такого особенного произошло?» – подумал Олег. Можно подумать, в прошлые годы было легче – постоянно его слали куда?то. И в Хазарию он хаживал, и в Херсон, и в Александрию, арабами переиначенную в Искандарию. В Болгарии бывал, в Венеции, в Хорватии, в Бургундии и Лотарингии, Моравии и Швабии. Да легче сказать, куда его не закидывала судьба и приказ императора. Может, ему просто лень отправляться в дальний путь? До Киева – месяц пути. Да столько же обратно. Хорошо, если удастся к осени вернуться…
Наверное, он, Сухов, просто повзрослел – сделал вывод Олег. Пропал прежний азарт, прежнее рвение, желание преуспеть. Он добился столь многого, что впору делиться с неудачниками!
Щербина на каменной мостовой заставила его споткнуться и отпустить чёрта. Прохожие заулыбались, радуясь магистерской оплошке.
– Ур?родцы… – выцедил Сухов.
Если бы он ещё и растянулся на камнях, восторг толпы предела не имел бы.
– Вода, вода! – послышался звонкий мальчишечий голос. – Холодная вода из цистерны Аспара! Вкусная! Кому водички?
Сухов узнал одноглазого Никитку Хромца, маленького калеку?водоноса. Согнувшись под тяжестью двух бурдюков, перекинутых через худенькое плечо, Никитка побрякивал оловянными стаканчиками.
– Ну?ка, налей мне, – остановился Олег.
– Мигом, господин!
Обрадованный водонос доверху наполнил стакан и поднёс Сухову. Магистр выпил с удовольствием. Действительно, холодная…
– Держи, – сказал он, вкладывая в протянутую ладонь серебряный милиарисий.
– А у меня сдачи не будет… – протянул Хромец.
– А и не надо! – отмахнулся Олег и пошагал дальше, оставив за спиной осчастливленного Никиту. Легко быть добреньким…
Обычно Сухов следовал принципу: «Не спеши творить добро!» Не повинуйся порыву, подумай, не умножит ли содеянное благо твои горести? Легче жить недоброму… Но иногда можно себе позволить благость.
Ободрившись, Олег прибавил шагу, устремляясь к форуму[10 - Форум – площадь.] Аркадиана, где располагался так называемый Дом Василия, он же Дом Варвара – дворец, в котором поселялись воины?наёмники, принятые в среднюю этерию.
В разные годы императора оберегали и варяги, и норманны. Под командованием Сухова служили и двухметроворостые северяне из хирда[11 - Хирд – дружина. Русский вариант – гридь.] доблестного ярла Олафа, сына Харальда Змееустого, и молчаливые, очень дружные йомсвикинги[12 - Члены своеобразного братства викингов, существовавшего на территории нынешней Северной Германии в описываемую эпоху.] из Юмны,[13 - Порт, предположительно находившийся в устье Одера.] и варяжская дружина Либиара из Хенугарда.[14 - Ныне Изборск.] Но больше всех Олег любил «ребятишек» светлого князя Инегельда Боевой Клык, ныне как раз и занимавших Дом Варвара.
В одном строю с дружиной князя он повоевал немало, покоптился у одного костра, погрёб в одной лодье, не раз спасал товарищей от смерти неминучей, а они бросались на помощь ему, своему аколиту, некогда такому же варягу, молодому бойцу?дренгу по прозвищу Полутролль.
Дружина Инегельда числом не поражала, едва ли большая сотня[15 - Большая сотня – приблизительно 120 человек. Был и большой десяток – 12–15 бойцов.] мечей набралась бы, зато все были как на подбор – отличники боевой и политической подготовки. И были среди них лучшие из лучших – тринадцать витязей прекрасных, знаменитая «Чёртова дюжина» Боевого Клыка. Когда?то и Олег Полутролль числился в её рядах, чем весьма гордился. «Чёртова дюжина» всегда была на передовой. Брали город приступом, а тринадцать добрых молодцев уже за стенами крепости, побивают стражу у врат и впускают своих внутрь. Сталкиваются лодьи с арабскими сафинами,[16 - Сафина – боевой корабль на 50 гребцов.] зачиная морской бой, – «Чёртова дюжина» первой идёт на абордаж. И к кому ещё обратиться магистру и аколиту за помощью? Кого брать с собою в чёртов Киев, понуждать чёртовых славинов надрать задницы чёртовым хазарам? «Чёртову дюжину», разумеется…
Князя Инегельда Олег приметил ещё с улицы – Боевой Клык стоял в одной рубахе на ступеньках у входа и озирал Мессу. Вид у него был героический – больше всего князь походил на завоевателя, только что поправшего знамя противника и занявшего его крепость.
– Приветствую высокое начальство! – радостно протрубил Инегельд.
– Здорово, Клык.
– Проходь, дёрнем по маленькой. День?то какой! Грех не выпить.
– Повод уж больно сомнительный, – улыбнулся Сухов, крепко пожимая громадную лапищу князя. – Я на минутку. Тут такое дело… Это самое… Мне срочно нужна «Чёртова дюжина» в полном составе.
– И я?
– Кстати, да. Куда ж без тебя…
– А то! И куды именно без меня – ну, никак?
– В Киев, князь. Мою особу беречь будете.
– Ага… Куда и чего – ясно. А когда?
– Сегодня. Это самое… Чем быстрее туда, тем скорее обратно.
– По рукам!
Распрощавшись, магистр повернул обратно – домой. Шёл и думал, как, в принципе, бессмысленна жизнь. Один наихристианнейший венценосец затеял евреев гонять, другой самодержец, приверженный иудейству, принялся крещёных казнить, а теперь венценосная особа, коя первой начала, жаждет и бойню устроить, и не запачкаться. А смысл? Почему славины должны теперь кровь пускать, себе и хазарам? Чего для? И всегда так – вышестоящие накосячат, наворотят, а «выпрямлять» приходится нижестоящим, теряя здоровье, а порой и само житие.
Философический настрой привёл Сухова в равновесие, но хрупкий, едва обретённый покой ненадолго задержался в душе – на форуме Константина Олег стал свидетелем безобразной сцены. Справа от колонны, подымавшей над площадью золотую статую равноапостольного императора, располагался Нимфей – каскад бассейнов с гротами и арками, со статуями и чашами фонтанов. На краю Нимфея гомонила толпа. Сухов пригляделся и сморщился в гримасе отвращения – двое дюжих молодцев окунали в воду визжащего иудея, а толстый священник крестил его. Еврей лупил глаза, хватая воздух перекошенным ртом, и брыкался – руки его были связаны. Наконец ему удалось чувствительно задеть одного из молодчиков – тот упал, но и сам иудей не удержался, скрылся под водою. А в руках доброхотов уже билась, крича и рыдая, черноволосая девушка, наверняка Сара или Суламифь.
– Эй, доставайте! – кричали в толпе. – Никак утоп!
– Ничего, – успокаивали их другие, – лучше крещёным в рай попасть, чем нехристем жить!
– Евлогий, чего встал? Тащи девку!
– Сымай с неё всё! Покрестим!
– Гы?гы?гы!
Олег круто свернул в переулок, углубляясь в регеон[17 - Регеон – район Константинополя. Регеон Арториан числился в престижных.] Арториан. Настроение снова упало в минус.
Он мог спасти эту евреечку, но не стал – опасно сие. И дело даже не в молодчиках, которых базилевс лишил химеры совести. С толпою Сухов справился бы. В крайнем случае, достал бы меч из ножен. А что потом делать? Выслушивать слезливые слова благодарности от спасённой Сары или Суламифи? А кто будет спасать его собственную жену и дочь от погрома? Кто защитит «пособника иудеев»? На титул магистра рассчитывать не стоит, да и надолго ли он его сохранит? Найдутся сметливые людишки – тут же нашепчут кому надо о предосудительном поведении «Олегария», поступающего наперекор благим намерениям Божественного императора. А тот сделает оргвыводы…
Сухов снова ускорил поступь, угрюмо глядя под ноги. Самое неприятное заключалось в том, что ему даже не пришлось подавлять позыв вмешаться и прекратить безобразие. Прошло то время, когда он то и дело хватался за меч в глупом мальчишеском стремлении восстановить попранную справедливость. Ныне он зачерствел, заматерел, скрылся за скарамангием от сует беспокойного мира. Что ему та Суламифь? Не убивают же её, в самом?то деле…
Дошагав до кованой решетки, огораживавшей парк, разбитый вокруг дома Мелиссинов, Олег подошёл к воротам. Калитку ему открыл верный Игнатий Фока.
– Ну, как там, при дворе? – поинтересовался он по обычаю.
– Как в курятнике, – буркнул Сухов, – не заклюют, так обгадят.
Игнатий захихикал и сказал, предваряя вопрос:
– Дома хозяйка. Гостей принимает.
– И каковских? – поинтересовался Олег, хотя мог загодя назвать имена визитёров – захаживали к ним одни и те же.
– Протоспафарий[18 - Протоспафарий – высокий придворный чин, самый младший из тех, которые давали право их владельцу присутствовать на заседаниях синклита (тайного совета).] Александр пожаловал.
– Ну, конечно, – улыбнулся Сухов, – кто бы сомневался… Пожаловал! Можно подумать, он отсюда вылазил…
Шурик влюбился в Геллу Читти, их кормилицу. Втюрился как мальчик. Гелла сперва робела, смущаясь, когда такой знатный господин оказывал ей знаки внимания, но вскоре разобралась в ситуации и тоже, как и Олег, стала называть протоспафария Пончиком. Это прозвище куда лучше, нежели имя, отражало натуру Александра Игоревича Пончева – доброго, мягкого, нерешительного и неуверенного в себе человека. Кормилица стала позволять себе милые капризы, могла и губки надуть – Пончик то страдал сладчайшей мукой, то воспарял выше ангелов небесных, будучи удостоен ласкового взгляда возлюбленной.
Олег не вступался за друга, даже с укором не смотрел на Геллу. Напротив, радовался тому, что девушка ожила и снова открывается миру. Этой весной Читти пережила трагедию – она потеряла ребёнка. И её груди, полные молока, вспоили дочь Олега и Елены, найдёныша Наталью. Впрочем, при Елене Мелиссине Сухов никогда не упоминал слова «приёмыш» – женщина была свято уверена, что девочку послал ей сам Господь. Стоит ли говорить, что Олег ни разу не позволил себе усомниться в этом вслух?
Елена Мелиссина, любимая его Алёнка, имела всё, что нужно женщине для счастья, – богатство, красоту, здоровье, любимого человека. И только детей не дал ей Бог. Елена сильно переживала, плакала украдкой, молилась и каялась во грехах, но понести не смогла. И вот, ровно год назад, в далёкой Италии, куда Мелиссину занесли чужие интриги и вражья злая воля, сосуд её исстрадавшейся души наполнился счастьем доверху – течение безымянной реки принесло корзинку с прелестным младенцем, малюсенькой девочкой с золотистыми кудряшками. Этот херувимчик не орал и не хныкал, он задумчиво сосал палец, лупая в небеса глазами василькового цвета.
В тот миг вся природа будто замерла в явлении чуда – хмурые тучи, блиставшие молниями, рассеялись в могучем порыве вышнего ветра. Стихли громы, и солнце опустилось за край небес, рассекая закатный багрянец «Мечом Господа», знаменитым «зелёным лучом»…
А Олег всё равно не поверил в чудесное обретение Натальи – сказывалось его прошлое, которое осталось в будущем. Эту свою тайну он не раскрывал никому, даже Елене. Только двое знали её – Олег Сухов и Александр Пончев. Они оба были пришельцами из года 2007?го, чужаками в лето 936?е…
Магистр прошёлся по аллее, напрягая слух. Вот оно, предвестие дома – из окон донесся заливистый смех Натальи, перебиваемый воркованием сразу двух мамочек.
Олег усмехнулся, покачал головой. Он никогда не страдал чадолюбием и относился к детям как к взрослым – иной ребёнок нравился ему, что случалось редко, а в основном малышня вызывала у него раздражение, в лучшем случае – равнодушие. Младенцами же Олег и вовсе брезговал, искренне не понимая, как можно восхищаться розовыми морщинистыми тельцами, представлявшими собой кишки, оравшие спереди и гадившие сзади.
А вот с Натальей ему, можно сказать, повезло. Когда Елена выловила её, аки жена фараонова – Моисея, девочке исполнилось от силы полгода. Ходить она ещё, само собой, не умела, зато кушала с удовольствием – охватывала ручонками большую Геллину грудь и присасывалась, тараща глазята, в которых читалось безмерное радостное удивление: «И это всё мне?!»
Сухов поднялся по лестнице и потянул на себя тяжёлую дверь. Перешагнул порог, додумывая мысль: а ведь ему ни разу не доводилось размышлять о продолжении рода. Да и что ему тот род? Пускай желающие успокаивают себя, что после смерти их черты проявятся в потомках, передадутся по наследству следующим поколениям. Но ему?то какая разница? Закончится ли на нём цепочка «прадед – дед – отец – сын» или продолжится в будущее до седьмого колена, ему?то что? Его?то, Олега Романовича Сухова, уже не будет в живых – помрёт он! А мёртвым безразличны дела сущих.
– Пр?рывет! – воскликнул Пончик, встречая Сухова в обширном вестибюле. – Как жизнь, сиятельный?
Александр, полный и румяный, буквально лучился счастьем.
