Александр Афанасьев "Под ударом"

– Никогда не слышала – поразилась Ирина

– Было, было. Расстрелять мы вас не можем. А вот убрать из советского общества – можем.

Ирина размышляла. Сотрудничать с властью – то еще западло. А вот в Америку уехать…

– Будете нам помогать по мере сил оттуда. За это – вашим здесь послабление будет. Ну и… пусть и в Нью-Йорке тоже нельзя будет на улицу выйти. Там ведь во всех зонах главная – администрация.

Что-то темное и опасное ворохнулось в душе Ирины… ах, так? Значит, и там администрация зэка жмет?

Ничего. Перекрасим зоны. Были красные – станут черные[12 - Красная зона – зона где управляет администрация. Черная – где хозяевами зоны являются уголовники.]…

Они еще не знают, кто такие русские воры в законе.

Но узнают!

– Сколько?

– Что – сколько?

– Сколько заплатите за услуги?

Судья покачал головой

– Как нехорошо, Ирина Генриховна. А то у вас денег нет. Я-то думал, вы согласитесь помочь собратьям сидящим…

– Ты меня в активистки не записывай, начальник. Бесплатно только активистки работают. Да и ту – кум колбасой подкармливает. И в кабинете на диванчике дерет… Деньги мне и правда не нужны. Две вещи нужны.

– Это какие?

– Первая – скажите, чтобы мне во Внешторгбанке рубли на доллары поменяли. Что я – с пустыми руками поеду?

– А второе?

– Второе? Когда вернусь, пусть меня твои псы через депутатский зал проведут, без досмотра. И сумки пусть без досмотра.

Судья моментально понял – Ирина сама поездку профинансирует.

– До машины не поднести?

– А что, пусть и поднесут. У вас вон какие пехлеваны здоровые. А я женщина слабая…

– Да, вы – слабая…

Помолчали.

– Завтра. Это же время, та же машина. Съездите туда, потом обратно привезут. На Пушкинской[13 - Там находилась одна из контор Внешторгбанка, можно было отовариться долларами и золотом.] свои порядки.

– А вы-то откуда знаете?

– Не наглейте, Липман. Всему есть свой предел. Сделаете дело – в Шереметьево вас встретят. Поедете от ВЦСПС[14 - Центральный орган советских профсоюзов.].

– Премного благодарна.

– Как договариваться будете?

– Уж как-то, товарищ народный судья.

– Я уже давно не народный. И не судья. Впрочем, ученого учить только портить. Не договоритесь – лучше оставайтесь в США.

– Само собой.

– Только воровать там не думайте. Там за это сразу тюрьма.

– У нас тоже не медали дают.

Липман хотела уже подняться, но остановилась.

– А вопрос можно?

– Разрешаю.

– Зачем вам все это?

– Что – это?

– Ну… с американцами.

Судья присвистнул.

– Вот так вопрос. Зачем?

– Да просто… знать хочу. Вы же знаете кто я, а я – кто вы. Вам-то зачем?

– Зачем… Ну, хорошо. Вот вы, Ирина Генриховна. Наворовали на квартиру, на дачу, на машину. Закопали пару банок с золотом где-то на дачке. И что – всё? Совсем – всё? А вот американцев опрокинуть – по-настоящему опрокинуть, как у нас умеют – вот это вопрос. Я когда в должность вступил, с делами знакомился, меня одна вещь поразила: за последний год по всему миру четверо советских разведчиков погибло при подозрительных обстоятельствах, и след явно ведет туда. А сколько американских разведчиков погибло так же? Ноль! Просто – боятся люди… Ответственность на себя не берут, да и просто – боятся. А что если и мы – так же? Поняли, Ирина Генриховна?

Она кивнула

– Поняла.

И вдруг она поняла, что вражда – со страной, с народом, в которой ее тихо воспитывали родители, с которой она жила – как то утихла…

Москва—Вюнсдорф. Штаб Группы советских войск в Германии

. 2 августа 1988 года

В соответствии с назначением Николай должен был прибыть в ГДР, в штаб Западной группы войск. Было два пути – либо самолетом на один из аэродромов, либо поездом. Погода была плохая, причем плохая надолго – и Николай выбрал поезд, надеясь хоть немного отоспаться в дороге.

До Вюнсдорфа ходил отдельный поезд, 17-й скорый, Москва—Вюнсдорф. Билеты ему продали по брони, хотя смысла в ней никакой не было – этот поезд целиком был военный; конечная – штаб ГВСГ, в котором жило, служило и работало до 60 тысяч человек. Целый город, в котором не работали, а служили, а жизнь устраивалась и складывалась совсем иначе, не так как на гражданке.

17-й скорый ходил с Белорусского. Николай приехал туда на метро, попутно отмечая приметы нового времени. Торговля, торговля то тут, то там, торговали с рук. Как только отменили уголовную статью за спекуляцию[15 - Статья УК, карающая за предпринимательство, была отменена в рамках частичной либерализации экономики, предполагавшей расширение кооперативной и частной трудовой деятельности. Это не было чем-то новым. При Сталине было немало трудовых артелей и кооперативов, снабжавших страну простым, но нужным товаром. Считалось, что в кооперативе нет эксплуатации, так как кооператоры сами себя эксплуатируют – потому можно. Кооперативы запретил Хрущев и в том числе из-за этого в стране постепенно начался дефицит ширпотреба.] – так торговали все больше и больше.

И квасили.

…

Квасить начали почти сразу, как поезд отошел от края платформы. Поезд был прямой, ехали либо жены с детьми, либо мужики к месту службы. И как только за окном замелькали подслеповатые домики крестьянского Нечерноземья – вагон разделился на мужскую и женскую части. Мужская – начала доставать всё, что у нее есть, и выставлять на стол, а женская – старалась не попадаться разошедшимся мужикам на глаза… ну и тоже как-то общалась.

Хотя у женщин это получалось труднее… натужнее. Иерархия заметна. У мужиков за бутылкой званий нет, все почти равны – и капитан, и полковник. А вот у женщин… жена полковника с женой капитана общаться никогда не будет – не по чину. Да что там общаться – с…ать на одном гектаре не сядет, простите…

Николай старался во всем в этом не участвовать, да куда там.

– Эй, капитан…

Николай не понял, что обращаются к нему. Он и звание свое обмыть не успел, да к тому же оно было званием для прикрытия. Хотя, наверное, оставят…

– Капитан, ты чего? Старших по званию не признаешь?

Николай посмотрел, кто к нему обращается.

– Прошу простить, – нейтрально сказал он.

Обращавшийся к нему майор тоже кое-что понял.

– Чего такой загорелый? Оттуда что ли? – Иди к нам, чего сидеть. Ехать долго еще…

Николай сначала хотел отказаться. Но потом подумал – а смысл? Все равно надо с чего-то начинать на новом месте, обустраиваться, наводить отношения. Почему бы и не с этого.

И он встал.

Народ ехал специфический…

Попасть в ЗГВ – было не так круто, как советником на загранку, где чеками платили – но куда круче, чем нести тяготы и лишения в каком-нибудь гарнизоне в Суходрищенске. Здесь тоже часть денежного довольствия полагалась чеками. Но главное было не это – а то, что в ГДР легально продавали всякие западные товары. Да и местные товары – были куда лучше советских. Так что люди поумнее заранее готовились – покупали то, что в СССР стоило копейки, и разузнавали, на что больший спрос у спекулянтов.

Николай к этому относился спокойно. Ему помогала книга «Бушидо», в которой говорилось: возвращаешься домой, вышли вперед слугу. Это значило то, что не стоит возвращаться домой как снег на голову, потому что там ты можешь застать что-то не совсем хорошее, и тебе придется наказывать, а так как люди дурны – это никогда не кончится. Потому – стоит выслать слугу и заранее предупредить о своем появлении, чтобы если кто-то что-то плохое и делал – то успел прекратить к появлению хозяина. В этом японцы были мудры…

Постепенно – с количеством потребленного – разговор сворачивал на политику…

– Нет, ты подумай, – горячился майор, который его пригласил, – чурка во главе страны! Куда это годится?

– А что, Горбач лучше был?

– Лучше!

– И чем же?

– Он свободу дал!

– Какую еще свободу?

– А что, гласность – это не свобода? Только объявили – и на тебе!

– А что – сейчас гласности нет?

– А какая сейчас гласность?! КГБ лютует, слышал про высылку? Афанасьева выслали, Гефтера, еще много кого…

Николай за политикой не следил, и о произошедшем не знал. С приходом к власти Алиева – КГБ развернул с новой силой борьбу с диссидентами. Только теперь немного по-другому: сорок восемь часов на сборы, паспорт с выездной визой в зубы – и уматывай куда хочешь. Хочешь в Израиль, хочешь в Америку – куда хочешь. Если при Андропове старались перевоспитывать, подписывали соглашения о том, что можно и чего нельзя, то при Алиеве все намного упростилось: не нравится? Уматывай!

– Правильно выслали. Пусть там и воняют. А ты что думаешь?

…

– Капитан, эй!

Николай посмотрел на спрашивающего.

– Ничего я не думаю.

Встал и вышел.

…

В тамбуре было холодно, из перехода – дул ветер. В вагоне курить запрещалось, потому все ходили в тамбур.

Николай курить не стал. Просто стоял и смотрел в окно.

Хлябнула дверь. Кто-то еще вошел. Николай обернулся, увидел незнакомого капитана. В возрасте – то есть, из тех капитанов, которые никогда не станут майорами. А отправили его в ЗГВ – перед пенсией, чтобы подзаработал.

Пожалели…

– Не куришь? Молодец…

Николай ничего не ответил.

Капитан закурил. Затянулся, сбросил пепел в пепельницу из консервной банки из-под кильки в томате. В Афганистане ее называли «красная рыба», она вызывала тяжелую изжогу и всем надоела до тошноты.

– В штаб или в дивизию?

– Простите?

– Штабной или в дивизию поедешь?

– Пока к штабу, там решат. Водитель я.

– Водитель – это хорошо. И то, что не куришь – тоже хорошо.

…