Наденька заглянула внутрь.
– Здравствуйте, – кивнула она, приветствуя оставшихся. – Меня зовут Надежда Чарушина, и я…
– Что вы хотите? Сегодня мы не работаем. Приходите завтра! Или вообще, не знаю когда. Лучше звоните, – грузный мужчина в свитере вытер огромным носовым платком недовольное лицо и с подозрением уставился на Надю.
– Стойте, не уходите! – стройная скуластая девушка с длинными черными волосами спрыгнула с крышки стола и широко улыбнулась. Улыбка у нее была замечательная, и даже кривой верхний клык не портил ее, придавая какой-то разбойничьей удали. К тому же в носу у нее поблескивал пирсинг, что делало это сходство еще ярче.
– Меня зовут Надежда, – растерянно повторила Чарушина.
– Я знаю, кто вы, – девушка подошла ближе и стала с интересом разглядывать Надю.
Чарушиной этот взгляд не понравился – уж слишком он был пристальным, изучающим, женским. Так глядят те, кто готовится стать соперницей или же понимает, что занять желанное место просто не получится. Подобные вещи чувствуешь на уровне инстинкта, будто что-то щелкает внутри и шепчет на ухо: «опасность!»
– Пойдемте со мной, – хмыкнула девушка и, не дожидаясь Надиного ответа, повернулась к ней спиной.
Чарушина не стала сопротивляться. В конце концов, разве не за этим она пришла сюда?
Раньше, когда она забегала к Ржевскому, в офисе уже никого не было, и она, увлеченная близостью любимого мужчины, не особо разглядывала рабочее пространство, вполне довольствуясь уютным кабинетом Павла.
Теперь же Надя успела выцепить глазами рабочие столы, заваленные проектами, стоявшие во всех углах штендеры*, пробковые доски, увешанные цветными карточками, и специально оборудованное место с белыми бумажными стенами для фотосъемки.
В кабинете было светло и… пахло Ржевским. Надя втянула воздух, уловив в нем аромат его парфюма, кофе и шоколадных сигарилл.
– Как вас зовут? – спросила она девушку, когда та оперлась о стол и уставилась на нее своими раскосыми глазами.
– Зая, – представилась она.
– Зая? – приподняла брови Надя, окатив ее ледяным взглядом.
– Зая. А там, – девушка указала пальцем в сторону двери, – Потапов, наш фотограф. Шурик и Аня вернутся завтра. Остынут и вернутся.
– Зая… – протянула Чарушина, попробовав еще раз прозвище на вкус. Она не любила цирк и терпеть не могла зоопарки. И теперь, судя по всему, прямиком угодила в один из них.
Девушка беззастенчиво разглядывала Надю с ног до головы. На губах ее играла загадочная улыбка. Выдержав паузу, она наконец сказала:
– Церен.
Незнакомое Чарушиной слово соскочило с ее языка будто серебряная монетка и продолжало звенеть в ее ушах еще несколько мгновений.
– Что? – У Нади зачесались глаза, а следом и уши – верный признак того, что она явно что-то упускает и недопонимает.
– Ясно, – вздохнула девушка. – Павел вам ничего обо мне не рассказывал…
Теперь у Нади зачесалось и заскреблось где-то в районе желудка. Девушка, подскочив, уселась на край стола и снова широко улыбнулась. Некоторым людям свойственно улыбаться в самый неподходящий момент, даже когда собеседник явно не расположен к веселью.
– Я секретарь Ржевского, Заяна Церен.
– Ах вот оно что… – выдохнула Чарушина. – Имя у вас, конечно… Необычное.
– Да ладно, – отмахнулась девушка. – Это вы еще моего отчества не знаете, – хихикнула она и нараспев произнесла: – Улюмджиевна. Я калмычка. Так что зовите просто Заей. Меня здесь все так называют.
– Ну не знаю, – Чарушина поморщилась. – Попробую.
Она боялась услышать несколько другие откровения и внутренне уже готовилась к еще одному потрясению. Если бы секретарша заявила вдруг, что является любовницей Павла, то неизвестно еще, как бы она это переварила…
– А я вас сразу узнала, – Зая перегнулась через стол и развернула серебристую рамку, в которую была вставлена Наденькина фотография, сделанная в Италии.
Ржевский снял ее на фоне Миланского собора, и Надя выглядела восхитительно в лучах ломбардского солнца – загорелая, немножко пьяная и очень счастливая.
– К нам сегодня из полиции приходили, – Зая покрутила серебряное колечко в носу. – Спрашивали о Ржевском. Что и как…
– И что? Как? – Наденька прошлась по кабинету, подмечая знакомые вещи и следы присутствия чужих людей.
– Они только по верхам смотрели. Вы ничего такого не подумайте, постановление было. Я его сама читала.
– Скажите, Зая, – обернулась Чарушина, – насколько я знаю, Павел должен был быть в командировке…
– Он там был, – пожав плечами, заявила секретарша.
– Вы уверены? – с сомнением в голосе переспросила Надя.
– Конечно! Когда Павел Александрович что-то говорит, я ему всегда верю. А вы? Разве нет?
Штендер* – переносная конструкция, которую устанавливают на улице, рядом с компанией-рекламодателем.
10
Надя ошеломленно застыла, раздумывая над ее словами, а затем спросила:
– А вы случайно не в курсе, менял ли он обратные билеты?
Зая пожала плечами и поставила рамку на место, повернув ее к стене лицом.
– Все может быть, я не в курсе. И вообще, у меня нет привычки обсуждать решения Павла Александровича, – заявила она как нечто само собой разумеющееся. – Вы же знаете, какой он занятой человек, и сколько вопросов ему приходится решать каждый день.
Наденька знала. Закусив нижнюю губу, она посмотрела в окно – клены шумели, и в лучах августовского солнца первые желто-красные резные листья смотрелись как дорогое украшение на темно-зеленом кафтане.
– Сколько вам лет? – не выдержав, спросила она Заю. В том, что одна женщина интересуется возрастом другой, кроется момент истины, говорила ее мать. Наде же казалось, что вопрос ее был задан только потому, что Зая производила впечатление довольно сообразительной, хоть и совсем юной девушки.
– Девятнадцать. Я полиграфический колледж окончила, – важно заявила Зая. – И сразу в рекламное агентство попала. Представляете, как повезло?
Чарушина опустилась в кресло Ржевского, и Зае пришлось слезть со стола.
"Интересно, – подумала Надя, – откуда у секретарши Ржевского привычка седлать любую поверхность, которая появляется в поле ее зрения? Неужели генетика? Бескрайние степи, табуны, юрты…"
– А чем занимаются ваши родители, если не секрет? – спросила она.
Зая прикусила нижнюю губу, а затем сказала:
– А почему вас это интересует? Наверное, думаете, что они пасут скот в степях? – Она оперлась руками о столешницу и перенесла корпус вперед, сокращая расстояние между ними.
– Вовсе нет, просто… – Надя с трудом удержалась, чтобы не цокнуть языком – Зая будто прочла ее мысли. – Ничего не знаю о калмыках.
– Да ладно, я привыкла, – отмахнулась серетарша. – Мой народ пришел из Монголии 400 лет назад. И теперь все вокруг удивляются – как, значит вы монголы? Вы же калмыки? А мы объясняем – калмыки! Но вообще-то монголы…
Ее лицо оказалось очень близко, и Чарушина восхитилась ее гладкой смуглой кожей. Такой цвет в солярии не получишь. Это степной ветер, солнце и кумыс – многовековое влияние генов и природы.
– Не обижайтесь, – сдержав завистливый вздох, сказала Надя. – У меня такое странное чувство, будто я что-то упускаю. А ведь я адвокат и должна обращать внимание на детали.
– Павел Александрович говорил, что вы очень увлечены своей работой, – с кислой полуулыбкой заметила Зая.
Чарушина вновь посмотрела в окно. Ей вдруг подумалось, что она никогда вот так запросто не делилась чем-то личным ни с кем, кроме Павла. Конечно, у нее были институтские приятельницы, но, когда появился он, необходимость в подобном общении резко пошла на убыль. К тому же ее окружали коллеги, с которыми было гораздо интереснее обсуждать текущие дела и разные процессуальные тонкости, чем собственную жизнь и, тем более, отношения. А вот Павел, оказывается, был не против того, чтобы обсудить ее жизнь с кем-то. И это ощутимо напрягало.
Зазвонил телефон. Сняв трубку, Зая ответила:
– Рекламное агентство «Рожь». Добрый день! Да, правки внесены. В течение получаса отправлю на почту. Павел Александрович занят. Все передам. Всего доброго. – Положив трубку, она шмыгнула носом: – Звонят и звонят. Вы не подумайте, что я бесчувственная. Улыбаюсь, как будто ничего не произошло. Это выглядит странно, да?
Чарушина промолчала.
– Нам ничего толком не объяснили. Сунули постановление в нос и все. Мне кажется, что они не знали, что искать. – Зая опять подергала за колечко в носу. – Но вы-то знаете. Я же вижу, что знаете. Тогда почему молчите? Кто-то настучал на нас в налоговую? Или Роспотребнадзор? Хотя, при чем здесь тогда прокуратура?
– Это недоразумение. Я уверена, что скоро все выяснится, – сдержанно заявила Чарушина.
– Понятно. А где же сам Ржевский? – Раскосые глаза Заи выражали неподдельное беспокойство.
– Я… я не знаю. – Кресло под Надей скрипнуло, когда она закинула ногу на ногу. – И как найти его, не представляю. Трубку не берет.
– Мы тоже звонили, – со вздохом кивнула Зая. – Он должен был дать распоряжения по поводу работы. Те заказы, которые уже выполнены, мы отдаем. Но вот как быть дальше… Потапов говорит, продолжать. Шурик ссыт, извините, а Анна Феликсовна включила пожарную сирену… ну вы видели. Я ее понимаю – она бухгалтер, первый человек после Ржевского. Я еще утром подумала, что нужно вам позвонить, когда не смогла связаться с Павлом Александровичем. А тут вы сами явились.
Чарушина откинулась на спинку кресла и внимательно посмотрела на Заю. Что-то в словах секретарши зацепило ее, но она еще не понимала, к чему клонит луноликая красавица.
– Знаете, как переводится мое имя? – внезапно спросила Зая. – Счастливая судьба. Вы будете смеяться, но я должна вам сказать, что Павел Александрович, он, – она воздела длинные тонкие руки к хай-тековской лампе у нее над головой. – Он…
Чарушину обдало холодной волной – только этого не хватало! Девица, влюбленная в своего босса – что может быть тривиальнее и пошлее?
Зая опустила руки и подлила масла в огонь:
– Павел Александрович мог кого угодно найти на мою должность. Человека намного умнее, опытнее, и вообще… Но выбрал меня, – голос ее дрогнул. – Он такой… Необыкновенный! И я его очень…
Их с Надей взгляды пересеклись.
– Очень боюсь потерять, – упрямо тряхнула Зая волосами. – Мы так трудно притирались друг к другу, что я думала, он меня придушит или закопает!
Наденька слушала ее и не шевелилась. У нее складывалось ощущение, что она сидит в первом ряду и смотрит театральную постановку. На сцене перед ней была молодая неопытная актриса Зая Церен, вот только от ее монолога у Нади сейчас приподнялись волосы на затылке.
– Что за бред… Придушит, закопает… Вы специально?! – Чарушину бросило в жар. – Ржевский никогда бы…
– Во-о-от! – выставила указательный палец Зая. – А у вас такое лицо, будто вы верите, что Павел Александрович может быть виновен в преступлении. Зачем приходили полицейские? Что они хотели найти? Какую-такую гадость они решили повесить на нашего Ржевского?
– На нашего Ржевского, – Надя перевела дух, – хотят повесить… – Она никак не могла произнести страшные слова вслух. Горло сжимало, а в груди саднило.
– Ну же, наран-царан!* – Зая ударила по столу кулаком. – Не ходите вокруг да около! Говорите!
– Убийство! – прошипела Чарушина и в сердцах пнула подставку для ног. – Его обвиняют в убийстве молодой женщины!
Секретарша Ржевского открыла рот и со всей силы дернула себя за пирсинг. Маленькое колечко осталось у нее в руке, и Зая, не глядя, пихнула его в задний карман джинсов.
– Ну и дела… Теперь я все понимаю. Но мне вы можете доверять! – Зая спешно оглянулась, затем быстро подошла к двери, распахнула ее резким движением и выглянула наружу. – Потапов, вы еще здесь?
Из глубины офиса послышалось недовольное ворчание. Надя не разобрала слов, но Зая ответила:
– Если захотите чаю или кофе, наливайте сами! Только воду в чайнике проверьте! – обернувшись к Чарушиной, она пояснила: – Потапов важный заказ доделывает, так что нам не помешает.
Наденьку передернуло от такого напора. Помешает чему?! В конце концов, она ничего не обещала этой девице.
– Итак, я готова слушать! – Зая оседлала стул и обхватила руками спинку.
– Ну, как бы… это я вас готова слушать, – раздраженно заметила Чарушина. – Начните с того, когда он вам звонил в последний раз.
– Да-да, я все вам расскажу, только и вы мне, ладно? Баш на баш! Кого убили? Где?
Наденька набрала в грудь побольше воздуха и сосчитала до пяти.
– Погибшая была найдена недалеко от дачного поселка Кукушкино, – сказала она, откашлявшись. – Задушена этой ночью.
Зая, не отрываясь, смотрела на нее, и Чарушина видела, что даже столь короткое повествование произвело на нее сильное впечатление.
– А Ржевский? Он-то каким боком причастен к этому убийству? – спросила Церен.
Надя занервничала – все, что происходило сейчас в кабинете Павла, на ее взгляд, было неправильно. Если бы напротив нее сидел Рур, или Кораблев, она бы даже вела себя иначе, потому что обсуждать произошедшее с незнакомой девушкой, к тому же такой импульсивной и явно влюбленной в Ржевского, было по меньшей мере странно. Она и так была с ней чересчур откровенна.
Зая стала рыться среди цветных файлов и папок. Наконец вытащила чистый лист бумаги. Поставив посреди него точку острозаточенным грифелем, она выжидающе посмотрела на Надю:
– Ну же, рассказывайте дальше!
Чарушина покачала головой: Зая не была похожа на человека с тонкой душевной организацией, и роль бессловесной секретарши была точно не ее. Зачем Ржевский взял ее на работу? Ради головной боли? Или…
– Давайте каждый будет заниматься своим делом? – предложила она, пожалуй, слишком сухо, и встала. Взвесив все за и против, Надя решила не делиться с Заяной Церен своими проблемами. Причин было достаточно, и если бы она начала их перечислять, то… Начала бы с того, что, находясь рядом с черноволосой красавицей, она нервничает и постоянно рисует картины того, как та кружит вокруг ее Ржевского. А он улыбается ей и, возможно, ласково гладит руки…
Следующая фраза Заи заставила ее снова сесть.
– Павел Александрович ни за что бы не отменил эту поездку, если бы его не отвлекло что-то по-настоящему важное. Нам заказ пришел из Питера, из художественной галереи. Они заказали разработку, оформление и продвижение рекламной кампании, буклеты выставок и аукционов, представляете? Думаете, так просто обойти столичных рекламщиков? – Церен прищурилась и с вызовом посмотрела на Надю.
Чарушина помотала головой – нет, она так не думала.
