Хотя внутри самого дворца я никогда не проводила много времени. Бершарбор расположен на самом краю Осеннего королевства, на утесе, что возвышается над восточными морями владений моего отца. В детстве сухой воздух помещений, душная политика и хождение на двух ногах не привлекали меня. Я предпочитала вести жизнь тюленя на песчаном пляже под дворцом или в моей маленькой лагуне у подножия утеса. Защищенная коралловой стеной лагуна была идеальным местом, где юная шелки могла поплавать без опасностей открытого океана. Устав плавать, я грелась на теплых от солнечных лучей камнях, играла с Подаксисом или прижималась к своим братьям шелки. При этой мысли мое сердце сжимает тоска.
– Ты уверена, что это разумно, Мэйзи?
Я открываю глаза и отгоняю мысли об игривых братьях и сестрах, и моей кристально-голубой лагуне.
По крайней мере, у меня есть Подаксис. Учитывая, что мы росли вместе с самого детства, я могу считать его не только моим лучшим другом, но и братом. Он осиротел, когда его родители погибли от зубов акулы. Мой отец нашел его и доставил домой, чтобы малютка стал моим компаньоном. Мы привязались друг к другу, как рыбы к воде, и с тех пор были неразлучны.
Подаксис вылезает из моей сумки, и я ставлю его на землю. Поскольку мы совсем одни, я не напоминаю ему о запрете использовать мое настоящее имя.
– Разумно? Не припомню, чтобы приходила сюда за мудростью.
Он смотрит на меня и тревожно постукивает клешнями.
– Просто тебе не следует находиться так близко к океану. Знаешь, я тут подумал, что приезжать в Люменас было плохой идеей, учитывая, как недалеко этот город от моря.
В этом Подаксис прав. Когда я пустилась в бега и приехала в Люменас, он не скрывал своего беспокойства. Я бы тоже волновалась, если бы не слухи, что ходили об этом месте. Каждый, кто упоминал Люменас в разговоре, настаивал, что это идеальное место, чтобы исчезнуть и начать жизнь заново. Город блеска, красоты и разврата, дарящий в равной степени возможности и для художников, и для аристократов, и для воров. Место, где можно легко затеряться в кишащей толпе. Услышав все это, я решила рискнуть.
И риск оказался оправданным. Я живу в Люменасе уже больше года и ни разу не была близка к тому, чтобы меня поймали те, от кого я так сильно старалась убежать. Не считая того единственного раза в тюрьме, конечно.
Но тогда была простая ошибка новичка.
– Подаксис, кто может меня здесь увидеть?
– Здесь могут прятаться… хулиганы, – говорит он, хотя по тону понятно, что и сам слабо верит в сказанное.
– Единственные хулиганы здесь – мы, – хихикаю я, переводя взгляд с одной стороны пляжа на другую, наблюдая линию возвышающихся над берегом валунов, из которых состоит выстроенная по периметру Фейривэя магическая стена. Каждый камень, по крайней мере, в два раза выше и в три раза шире меня, а щель между ними не более пятидесяти футов. Эти валуны, призванные защищать остров от внешних угроз, выстроились вдоль скалистого берега так далеко, насколько я только могу видеть. Самая большая армия в мире не смогла бы пробить наполненную невидимой магией стену, потому что только чистокровные фейри способны пройти сквозь нее. Так принято с тех пор, как закончилась последняя война между людьми и фейри. По крайней мере, так рассказывал мне отец. Война закончилась около двадцати двух лет назад, а я родилась только через несколько лет после этого. Но легенды гласят, что когда-то камни служили барьером, отделяющим земли людей на юге от царства фейри на севере. После того как человеческая армия напала на Фейривэй, стремясь уничтожить все живое на острове, чтобы сгубить всех фейри, мы восстали и одержали победу. Вот тогда-то и передвинули эти камни. Вместо того, чтобы образовывать стену, разделяющую два вида, они стали защитным периметром, позволяющим людям и фейри жить вместе. Теперь люди не могут ни посетить, ни покинуть остров без сопровождения фейри, что очень строго контролируется.
Для фейри, даже морской, за пределами каменной стены мало привлекательного. Волшебство стены простирается не так уж далеко в океан, а фейри не могут жить без магии.
Что касается этой стороны, на мысе Вега немного вещей, способных привлечь таких, как я. Под обрывом только кусочек берега, а на нем не шикарный песок, а камни. Выглядывающие из воды валуны, чьи зазубрины покрыты ракушками. Вряд ли здесь найдется пляж, на котором шелки могли бы сбросить шкуру и потанцевать, не говоря уже о подходящем насесте для русалок и сирен. Здесь я одинока в лучшем смысле этого слова.
Я поднимаю подбородок и придаю уверенности своему голосу.
– Королева Нимуэ не найдет меня здесь. – Я пытаюсь притвориться, что звук ее имени не вызывает у меня дрожи. Возможно, мне следовало использовать одно из ее прозвищ. Как и город Люменас, эту женщину знают многие.
Неблагая королева моря.
Королева-убийца.
Морская ведьма.
Заклятый враг отца.
– Если даже твой отец боялся ее, тебе тоже следует, – говорит Подаксис. – Не могу представить, что может напугать короля в его собственном океане. Ты должна быть очень осторожна.
– Я и так осторожна.
– Как скажешь, Перл.
Со вздохом я сажусь и слегка вытягиваю ноги над краем обрыва. Подаксис садится рядом со мной. Я снимаю шляпу и позволяю своим коротким розовым волосам развеваться на ветру. Я наслаждаюсь лаской, танцующей в каждой пряди. После того, как весь день прятала волосы, это кажется таким же приятным, как хороший массаж. Несмотря на то что в Люменасе я чувствую себя в безопасности, прятать волосы – простая мера предосторожности. Не то чтобы розовые, как сахарная вата, волосы являются чем-то необычным для фейри. Известно, что у моего вида волосы могут быть любых оттенков. Только вот если к розовым волосам прибавить золотисто-коричневую кожу и обильную россыпь веснушек… Что ж, это немного сужает круг подозреваемых. Не забудьте еще и ракообразного друга, и я почти поймана.
А если меня поймают…
От этой мысли мне становится трудно дышать.
«Она сделает из тебя убийцу, Мэйзи, – эхом отдается в моей голове голос отца. – Если королева Нимуэ узнает, что ты владеешь магией смерти, она выследит тебя. И не остановится, пока не сделает тебя одной из своих наемниц. После такого я не смогу жить. Ты не убийца, дитя мое. Я не смогу смотреть, как из тебя делают чудовище…»
Стиснув зубы, я стараюсь отделаться от подобных мыслей и лезу в карман пальто. На моих губах расплывается улыбка, когда я достаю гребень в форме раковины. Провожу пальцами по гладкому перламутру и наблюдаю, как звездный свет отражается от серебряных зубьев.
Подаксис постукивает когтем по травянистой земле, и каждый глухой удар наполнен упреком.
– Вижу, ты не отдала это мистеру Таттлу.
– Нет. – Игнорируя осуждающий взгляд его глаз-бусинок, я зачесываю одну сторону волос за ухо и закрепляю их гребнем так, что они перестают хлестать меня по глазам. – Подстричь волосы было лучшим выбором, который я когда-либо делала.
– Ты часто это говоришь.
– Потому что это правда. – Я снова лезу в карман и на этот раз достаю другое сокровище.
При виде украденной вилки Подаксис ахает:
– Я не видел, как ты ее взяла! Где ты ее нашла?
– В ресторане.
Я провожу пальцами по каждому из четырех зубцов, затем по выпуклому узору в виде раковины на рукоятке. Теперь, когда у меня есть время как следует ее рассмотреть, я удостоверяюсь, что это действительно чистое серебро. Мой нос дергается при виде, как вилка мерцает даже ярче, чем гребень для волос.
– Ты ведь помнишь, что по вашему с мистером Таттлом соглашению ты должна отдавать все, что украдешь?
– Я знаю условия нашего соглашения, Подаксис. Технически, мы не давали никаких связывающих обещаний, так что я предпочитаю думать об этом скорее как о предложении о сотрудничестве. Кроме того, я просто не могу дождаться момента, когда добавлю это в свою коллекцию.
Под коллекцией я подразумеваю полную столового серебра шляпную коробку, которую прячу под кроватью в театре. Если бы только мне не пришлось оставить свои прежние коллекции, когда я пустилась в бега. У меня было так много красивых вещей, которые я собирала в течение долгих лет.
– Что, скажи на милость, ты планируешь делать со своей коллекцией? Хм? Я знаю, что ты не собираешься ее продавать, хотя, могу предположить, вырученных денег хватило бы, чтобы профинансировать несколько недель выступлений «Прозы стервятника» или снять нам новое жилье.
– Меня устраивает наше нынешнее жилье. К тому же собирать блестящие предметы не преступление.
– Но красть их – да. Держать их под кроватью – значит оставлять повсюду улики.
Я чешу зудящее место на голове зубцами вилки.
– Я не храню все, что нахожу.
– Не находишь, а крадешь.
– Нет, не краду, а продаю, – говорю я. – Это не воровство, а скорее – взять вещь в одном месте, переместить ее в другое и получить от этого прибыль. По сути, я торговец.
Подаксис усмехается.
– Честное слово, не могу понять, как ты это делаешь.
– Как я делаю что?
Он снова постукивает ножками по земле.
– Лжешь.
– Если у меня получается произнести это вслух, значит, это не ложь.
– Полагаю, что нет. Но каким-то образом ты убеждаешь себя в том, что все сказанное правда, когда по факту оно таковое лишь частично, ведь ты вплетаешь в правду ложь. Это сводит с ума.
Я подмигиваю.
– Только потому, что ты не овладел искусством делать это сам. Это называется «талант».
– Я бы назвал это по-другому, – бормочет Подаксис себе под нос.
Между нами воцаряется тишина, и я думаю, что это может стать его последним аргументом. Хотя, зная Подаксиса…
– Почему ты не пошла на свидание с Мартином сегодня вечером? – Его тон меняется с осуждающего на нерешительно-любопытный.
Мои мышцы все равно напрягаются.
– С какой радости мне это делать?
– Я думал, он тебе нравится.
Я закатываю глаза.
– Едва ли.
Он неловко переминается.
– Похоже, он нравился тебе достаточно, чтобы… ну, ты знаешь.
Румянец заливает мои щеки, когда ночи, проведенные с Мартином, заполняют мои мысли.
– Что ты можешь знать об этом? Только не говори, что подслушивал. Я же сказала тебе спать в другом месте, – я стараюсь говорить нейтрально, но в моем голосе слышатся истерические нотки, которые мне не удается скрыть. Подаксис – мой лучший друг, но мы не говорим об… этом.
– Я не подслушивал, – поспешно заверяет он. Затем выражение его лица становится мечтательным, а уголки крошечных глаз опускаются вниз. – Я остался в комнате Нади. Ты знала, что она поет, когда ложится спать? У нее прекрасный голос.
Я не могу не заметить тоску, проскальзывающую в словах моего друга. Это так трогательно и очаровательно, что я еле сдерживаю смех.
– Погоди-ка… тебе что, нравится Надя?
Подаксис щелкает на меня своими клешнями.
– Ну и что, если так?
– Надя – человек, Подаксис. Не думаю, что ее вид слишком высокого мнения об отношениях с крабом.
– Я не… Я не краб. Я грибной эльф.
– И все же, если хочешь произвести на нее впечатление, думаю, тебе придется преодолеть собственные предубеждения и принять благую форму.
– Предубеждения?! Я? У меня нет никаких предубеждений. Я совсем не возражаю против благой формы.
– Тогда почему ты не менялся раньше?
Он трясет передо мной когтем.
– Ты меняешь тему разговора. Мы говорили о тебе, Мэйзи. Тебе нравился Мартин. На протяжении двух недель я наблюдал, как на твоем лице появляется улыбка каждый раз, когда он рядом. Было приятно снова видеть тебя такой счастливой.
Я качаю головой, стараясь не вспоминать, какими приятными на самом деле были эти две недели. Не то чтобы я что-то чувствовала к Мартину. Скорее, просто наслаждалась физической близостью с мужчиной… и тем, что мы делали.
– Он слишком тощий. Мне нравятся люди с небольшим количеством жира на костях.
– Ты говоришь так о каждом юноше, в которого пытаешься не влюбиться. Еще что они скучные. Или обладают индивидуальностью сухих водорослей.
– Последнее я сказала только о принце Франко.
И это было чистой правдой. До того, как я сбежала, отец считал, что лучший способ уберечь меня от королевы Нимуэ – выдать меня замуж за члена королевской семьи, правящей на суше. Вот тут-то и появился принц Франко из Лунного королевства. Тем не менее он был вампиром, способным прочитать каждую эмоцию, каждую ложь… Не лучшая партия для кого-то с таким количеством секретов, как у меня. Даже если бы я смогла убедить его жениться на мне, что бы он сделал, узнав, что мой поцелуй способен его убить?
Нет. Брак, романтика, любовь… все это не для меня. Голос Подаксиса смягчается:
– Разве ты не хочешь перестать убегать?
– Я убегаю только тогда, когда меня вот-вот поймают полицейские.
– Ты знаешь, о чем я. Мне казалось, мы приехали сюда, чтобы остепениться и начать новую жизнь.
Я снова и снова верчу вилку в руках, чтобы скрыть, как меня раздражают его вопросы. Чем ближе Подаксис подбирается к правде, тем труднее мне становится дышать.
– Да, знаю, но это не значит, что я должна подлизываться к каждому юноше, который строит мне глазки.
– Мэйзи, твой отец хотел бы, чтобы ты была счастлива…
Вот так просто в моем тщательно построенном фасаде образуется трещина. Прямо в центре моего сердца.
– Чего ты добиваешься, Подаксис? – Мой голос срывается на его имени. – Хочешь, чтобы я признала, что несчастна? Что мне невыносимо грустно? Что я скучаю по отцу и братьям? – Он съеживается, от смущения широко раскрыв глаза, но ничего не говорит. Моя нижняя губа начинает дрожать. – Ты хочешь, чтобы я призналась, что мне одиноко?
– Тебе не обязательно быть одинокой, – шепчет Подаксис. – Я знаю, что меня недостаточно…
– Вполне достаточно, – обрываю я, яростно вытирая скатывающуюся слезу.
– Нет, Мэйзи, недостаточно. Возможно, мы выросли вместе и стали лучшими друзьями, но тебе нужен еще кто-то, кроме меня. Тебе нужны другие друзья. Может быть, даже любимый.
– Ты знаешь, почему мне запрещено влюбляться. Почему я не должна была позволять себе заходить так далеко с Мартином.
