Владимир Железников "Чучело. Игра мотыльков. Последний парад"

– Вали!

Они попадали в машину и полетели в неизвестную даль.

8

Ну и денек выдался. Боже, спаси и помилуй! Потом Лиза его часто вспоминала, потому что это было последнее воскресенье, прожитое ею по-старому.

Все началось ночью. Приснился странный сон, без начала и конца. Баба Аня кричала, звала: «Лиза… Лиза-а-а… Дочка, что же ты?» Проснулась, как говорится, в холодном поту. Обычно ей не снятся страшные сны, а все хорошие, веселые; проснется, улыбнется и дальше в подушку. А тут ужас! Хотя ничего не произошло, просто баба Аня ее звала, ну, может быть, слишком печальным голосом. И всё. А ей стало страшно. Лиза подумала, что зря вчера она ее отправила в Вычегду, надо было заставить переночевать в городе, а утром проводить. Как хорошо было бы на душе, если бы она сейчас была здесь. Вышла бы на кухню, а там баба Аня… Совсем она у меня из головы вон, подумала Лиза, бедная, одинокая, разнесчастная старуха.

Тут Лиза поймала себя на том, что иногда не вспоминает о матери по целым неделям. Вот отчего ей стало страшно, а не от сна, догадалась – оттого, что забросила родную мать. Решила: встану, сразу позвоню, но потом зачухалась по дому… и забыла.

Встала, набросила на Костю одеяло – оно валялось на полу, не удержалась, осторожно поцеловала, чтобы не разбудить. Тихонько убрала свою раскладушку. И закружилась. Выбежала в магазин, надо было что-то купить, а там ни «хрена подобного», схватила в кафетерии четыре пирожка с творогом, подхватила в овощном авоську с картошкой, пособачилась немного, что они продают гнилую, но ругаться длинно не стала – себе дороже, у них луженые глотки, все равно перекричат.

На обратном пути встретила Степаныча. Он злился, что Зойка, поганка, не захотела с ним ехать на садовый участок. «Воскресенье с отцом не может провести». Лиза, конечно, взяла сторону Зойки. До чего все родители одинаковые, вынь и положь им родное дитя, чтобы всегда оно было рядом.

– Конечно, я своего тоже пасу, – сказала Лиза, – но меру знаю.

Степаныч – мужик ничего. Стоящий. Лиза по привычке сделала ему глазки, хотя относилась к нему по-родственному, полжизни прожили в соседях. Поговорили, похохотали. Он полуобнял ее, произнес свою любимую фразу: «Ну, Лизок, когда будем дверь пробивать? У меня руки чешутся». Он как бы шутил, ерничал, но Лиза заметила, что глаз у него подернулся надеждой, что он не шутит, а всерьез. Она засмеялась и скоро-скоро побежала домой, чувствуя на спине и на ногах его провожающий взгляд. От этого походка у нее стала совсем легкой, летящей. Дома подсушила на сковородке хлеб, а то он сырой, достала из холодильника плавленый сырок, надкусанный Костей, съела на ходу, стоя на одной ноге, влезла в домашний ситцевый халатик, накрутила бигуди, у нее на этот счет твердое правило – к вечеру надо быть в форме на всякий пожарный случай. А то вдруг подвернется компания, или кто-нибудь неожиданный заглянет в гости, или позвонит забытый, заброшенный кадр. Пойдут воспоминания, вздохи-охи, Лиза любила это. Потом она села за халтуру. Ее хорошенькое, умиротворенное личико приобрело сосредоточенное выражение, поэтому она очень испугалась и вздрогнула, чуть не упала со стула, когда комнату неожиданно оглушила громкая музыка.

Это проснулся Костя и сразу врубил маг на полную катушку.

– Ты что?! – обиделась Лиза.

– Ничего, – спокойно ответил Костя.

Лиза посмотрела на сына – до чего он симпатичный, не смогла сдержать улыбку, махнула приветливо рукой, надела на уши от шума Костины старые наушники и застучала по клавишам машинки. «А куда ему действительно деваться? – думала Лиза. – Когда у нас всего одна небольшая комната и шестиметровка-кухня. Попробуй развернись в этих хоромах». Она вздохнула, словно ей стало жалко себя, что они живут в такой тесноте. Но на самом деле она любила свою квартирку и весь ее нелепый вид. Ей нравился громадный старый шифоньер бабы Ани – он занимал почти полкомнаты, ломберный столик под зеленым сукном, вытертый, в пятнах, но родной и близкий, на нем Лиза в детстве делала уроки, а теперь печатала; и овальное зеркало в красном дереве с канделябрами – в них почему-то всегда торчала одна свеча.

Два последних предмета – ломберный столик и овальное зеркало – это уже не от бабы Ани, а от дедушки и бабушки. Их Лиза, естественно, не знала, они для нее как миражи в пустыне. Вроде были, а может, и нет. Правда, одна фотография деда у Лизы имелась. На ней сидел мужчина в черной рясе, с большим крестом на груди. У него было простое, доброе лицо, густая борода; длинные волосы, зачесанные назад, открывали высокий лоб. На коленях дедушки покоилась девочка лет трех, остроглазая и живая. Дедушка держал ее маленькую ладошку в своей широкой руке, держал крепко, и было видно, что оба они слиты этим рукопожатием навечно.

Эта девочка и была ее мама – баба Аня. Она сохранила фотографию своего отца, несмотря на лихолетье. Дедушку застрелили в Гражданскую: ворвался в церковь местный революционер во время утренней службы, на Родительскую субботу, услышал, как дед читал молитву по усопшим, и застрелил. Антихриста арестовали за убийство, но потом выпустили. Какое-то время он даже ходил по городку героем: его все знали, показывали на него пальцем, боялись. А ему это нравилось, он куражился. После смерти священника приход распался, церковь закрыли, бабушка умерла от тоски, и баба Аня осталась одна.

В церкви сначала устроили склад, потом какая-то очень умная голова решила переоборудовать ее в Дом культуры. Нашелся умелец-сапер, который взялся «срезать» взрывным устройством колокольню. «Сразу, как бритвой, в аккурат ниже звонницы. Она взлетит и сядет поодаль, – хвастался он. – А мы поставим новую крышу, и будь здоров, Дом культуры!» Он чертил планы «срезки», делал расчеты, их обсуждали в горисполкоме, а потом он так срезал колокольню, что вся церковь охнула, покачнулась, застонала, покосилась набок и в нескольких местах треснула от пола до потолка.

В день взрыва в доме бабы Ани вышибло все стекла.

Народ по-разному отнесся к этому событию: одни возмущались между собою, перешептываясь, другие с восторгом рассказывали о взрыве и издевались над сапером. Церковь ведь пятнадцатого века: маленькая, крепкая, вросшая в землю, иконостас в ней выписан знаменитыми мастерами. Церковь была монастырской, сооружена как охранная против врагов отечества, на подступах к Москве. Стояла за каменной стеной. Ее монахи были воинами. А когда рядом вырос городок, то стену постепенно снесли.

После взрыва в церкви устроили тир, и туда повадились ходить воинственные мальчишки. Самые отчаянные из них иногда незаметно постреливали по иконостасу. Потом откуда-то появился председатель горисполкома из приезжих. Инициативный, энергичный. Он решил в бывшей церкви устроить спортивный бассейн: провел туда водопровод, разрыв всю гору, на которой стояла церковь, внизу поставил насосную станцию, чтобы качать, гнать воду наверх, разобрал каменный изразцовый пол, выкопал котлован, но водопровод почему-то прорвало, и всю церковь затопило.

Несколько раз у бабы Ани собирались отнять дом. Но так как она не скандалила, не отказывалась от выселения, не плакала и не просила, а только сурово выслушивала очередной приговор очередного начальника, то ни у кого почему-то не хватило решимости выгнать ее на улицу. Первое время баба Аня жила огородом и держала корову. Трудилась не покладая рук. Потом корову у нее забрали в колхозное стадо, и она пошла за нею следом в колхоз и проработала там без малого сорок лет. Замуж вышла поздно, за битого-перебитого однорукого мужика, родила дочь Лизу, а его похоронила на местном кладбище. Теперь у нее здесь были три родные могилы.

Раздался длинный телефонный звонок. Костя нехотя выключил магнитофон и снял трубку. Он знал: звонила баба Аня.

– Алло? Приветик. Нормально… Исполняет соло на машинке.

Нельзя сказать, что бабушка наскакивала на него или читала нотации; нет, она была радостной, расположенной, ласковой, но Костя никогда не знал, о чем с нею разговаривать, и пытался побыстрее передать трубку матери. Так он поступил и на этот раз – подошел к Лизе с телефоном, постучал костяшками пальцев по ее спине.

Лиза повернулась к сыну с легкой улыбкой, вопросительно посмотрела на Костю, при этом ее аккуратно выщипанные брови полезли вверх.

– Вычегда, – объявил Костя, протянул матери телефонную трубку и вышел из комнаты.

Он протиснулся в крохотную ванную и там стал одеваться, поглядывая на себя в зеркало. Причесался, взбил на голове хохолок. Отлично взбил, красиво: когда он подпрыгивал, то хохолок тоже прыгал. Улыбнулся, сделал строгое лицо – сам себе понравился: хорош! Зашел на кухню, увидел пирожки с творогом и съел все четыре штуки. До него долетал голос матери, она все еще разговаривала с бабой Аней: «Ты мне сегодня снилась… Звала: Лиза, Лиза, дочка… Ты как там? Приеду, обязательно приеду… и Костика привезу».

Костя, сидя на кухне и доедая пирожок, скорчил рожу – к бабе Ане он совсем не собирался.

– Печатаю, – продолжала Лиза. – Диссертацию по истории. Оказывается, Петр Первый был отвратительный тип. Изменял Екатерине на каждом шагу и еще имел наглость ей об этом рассказывать. Я бы на ее месте наплевала на эту царскую корону… Ну и что, что воскресенье? Грех работать? А нам нужны деньги.

Лиза повернулась к двери и увидела Костю. Он уже был одет в свою униформу и собирался улизнуть.

– Ты уходишь? – испуганно спросила Лиза.

Костя кивнул.

– Мама, я тебе перезвоню, – сказала Лиза и повесила трубку. – Костик, а как же я? – Лицо у нее стало обиженное и несчастное. – Значит, кино на сегодня отменяется? Значит, пропало совместное воскресенье? Но мы же вчера договорились?

– Так то вчера, – ответил Костя. – Ты же печатаешь.

– А я бы бросила! – с восторгом ответила Лиза.

Костя строго, трезво и по-деловому спросил ее:

– А как же деньги на новый костюм?

– Знаешь… – Лиза виновато потупилась. – А что, если временно мы не будем покупать костюма?

Вот тут Костя очень удивился: столько говорили о костюме, ходили по магазинам, прикидывали, примеряли, и на тебе – пожалуйста, она передумала!

– Ты что, мать?! – сорвался он на крик. – Забыла, зачем он мне?

Тут она выложила свой коронный план, она его давно пестовала в глубине души, только никак не могла решиться сказать ему:

– Ну, понимаешь… хотела собрать деньжат, чтобы поехать с тобой на конкурс.

– Ты даешь! – искренне возмутился Костя. – Со мной на конкурс? Это же смешно.

– А что смешного? – слабо и неуверенно защищалась Лиза. – Ничего. Наоборот, мне интересно. Ну, как я живу, ты замечал, между прочим?.. А-а, не замечал! Работа-дом, дом-работа. А тут конкурс!

– Ну вот что, не морочь мне голову. Понятно?

Лиза кивнула.

– Приехать на конкурс с мамашей! – Костя еще раз посмотрел на себя в зеркало и еще раз поправил прическу, не глядя на Лизу. – Курам на смех! На меня же пальцем будут показывать. У меня и так зажим, комплексуха, а тут еще ты!

– Мне тоже хочется повеселиться, – упрямо повторила Лиза.

– А ты знаешь, какая движущая сила в современной жизни? – продолжал наступать Костя.

– Не знаю.

– Не знаешь? – торжествовал Костя. – А вот если бы знала, вела бы себя по-другому.

– Так ты мне объясни, – робко попросила Лиза, – может, я пойму… Какая такая движущая сила?

– Престижность! – ответил Костя. – Если я буду в форме, у меня все пойдет по-другому. В силу вступает психология. Понимаешь?.. Я должен победить всех еще до конкурса… Появлюсь весь в стиле, уверенный в себе. – Костя с небрежным видом прошелся мимо матери, живо представляя себе, как он будет это делать. – Еще не пел, а уже победил. Или я вползаю в старье. Сразу готов, спекся. Могу и не ходить на конкурс.

– Неужели так много зависит… от этой престижности?

– Конечно. Престижность в наше время – королева успеха. – Костя оживился. – Вот послушай… Мне один валторнист рассказывал, как он был на конкурсе… После второго тура попал на четвертое место. Что делать? Как вырваться? На раздумье один день. И он одолжил у знакомых прикольную тачку… Подкатывает к залу в тот момент, когда все выходят на улицу. Открывает двери: садитесь, развезу всех по-братски. В рядах противника паника. А он выходит, играет лучше всех – и первое место у него в кармане. Нет, мать, престижность – это сила!

Лиза подняла глаза на своего Костика, который как картинка рисовался перед нею, все же улыбнулась и сказала:

– Ну веселись. Все нормально. Ты прав, я буду работать.

– А ты не вешай носа, – ответил на ходу Костя. – Мы еще с тобой погуляем.

Костя выскочил на лестничную площадку. Тут же хлопнула соседняя дверь, и рядом с ним появилась Зойка – глаза подмазаны, в ушах сережки. Вызвали лифт. Зойка не отрываясь смотрела на Костю. Тот не замечал ее напрочь.

– А Степаныч лепит пельмени, – сказала Зойка, чтобы привлечь внимание Кости. – Представляешь?

– Пельмени? – рассеянно переспросил Костя. – А зачем?

– Сегодня к нам приедет мамаша с хахалем. – Зойка недовольно фыркнула. – Так он, дурачок, их пельменями решил удивить.

– Ну и что?

– А то, – ответила Зойка. – Измены прощать нельзя.

– Ух ты, какая строгая, прямо прокурор. – Костя вдруг схватил Зойку за нос и захохотал.

Зойка вырвалась, ей больно и обидно, но она стерпела.

Лифт остановился на их этаже. Из него вышла женщина-почтальон, а они протиснулись мимо нее. В последний момент она поймала Костю за рукав: «Зотиков? Ты-то мне и нужен. Здесь повесточка».

– Матери отдайте, – заторопился Костя. – Она дома.

Но женщина не сдавалась:

– Тут требуется твоя подпись.

Зойка сострила:

– Может, тебя вызывают в суд для развода? Может, ты состоял в тайном браке?

Хохотнула своей шутке, с любопытством заглянула в повестку и сразу сникла. Помрачнела. Насупилась. Испугалась. Костю вызывали в суд. Она сразу усекла из-за чего. Подумала: «Ну началось».

А Костя, расписываясь, пританцовывал, не читая повестку. Женщина разорвала повестку пополам: одну половинку с его росписью взяла себе, другую отдала Косте.

– Что ж тебя в суд вызывают? Натворил что?

– В суд? – только теперь Костя прочитал повестку: «К. Зотикову явиться в суд второго участка…»

Женщина ушла вниз.

– Из-за старика, – догадалась Зойка.

– Помолчи, и без тебя тошно, – грубо ответил Костя.

– А хочешь, я вместо тебя схожу? – предложила Зойка. – Скажу судье, что ты уехал или что у тебя концерты.

– Да начхать ему на мои концерты, – закричал Костя, мгновенно впадая в истерику. – Черт побери! Снова заниматься этим дерьмом – встречаться с этими рожами. Будь они прокляты! Скоты, жить не дают. – Он стоял рядом с Зойкой мрачнее тучи.

– Костя, у меня предложение, – начала Зойка.

– Да катись ты со своими предложениями знаешь куда?..

Он неслышно открыл дверь, вошел в комнату. Лиза сидела к нему спиной, ее машинка строчила как пулемет. «Тра-та-та!» – закричал Костя, изображая солдата, стреляющего из автомата. Лиза вскрикнула, оглянулась, увидела Костю – улыбнулась:

– Ты вернулся? Что-нибудь случилось?

– Ничего не случилось. Просто я передумал. – Он еще не знал, как ему взвалить свою ношу на нее, но должна же она ему помочь! – Подумал: может, нам правда сходить вместе в кино?..

– Вот хорошо, – обрадовалась Лиза. – Приглашаю тебя… даже не в кино, а в кафе… Помнишь, как в детстве. «А сегодня, Костик, у нас будет совместное веселое воскресенье».

– И ты будешь целый день со своей мамой, – кривлялся Костя, подражая Лизе. Зло добавил: – А потом тебе звонил какой-нибудь очередной мужик, и ты убегала.

– Неправда, Костик, – Лиза рассмеялась. – Я не всегда убегала. – Она сбросила халат и достала из шкафа платье. – Воскресенья были для меня святые дни. И вообще, заруби себе на носу: я живу только для тебя.

Костя незаметно вытащил из кармана повестку, перечитал ее.

– Если хочешь знать, – продолжала Лиза, – из-за тебя я не вышла замуж. Помнишь: приехала я на дачу, ты тогда был в старшей группе, между прочим, был веселенький, ладный мальчик. Красавчик. И уже пел смешные песенки про цыплят, про поросенка. Наивный, хороший был мальчик. Первый романтик в группе. Ночью потихоньку выходил во двор, чтобы «поймать» в темном небе движущийся спутник. Ну так вот… спросила я тебя: «Можно выйти замуж?» Между прочим, сильно волновалась. А ты ответил: «Не хочу замуж». Я очень расстроилась, мужик был хороший, с высшим, то ли инженер, то ли врач… Забыла. Но тебя я послушала и замуж не пошла. – Она повернулась к Косте спиной. – Застегни молнию. Жалко, мое розовое в чистке. Оно меня молодит.

– Не волнуйся, – подыграл ей Костя. – Тебя и так все принимают за мою сестру.

– Ну ты скажешь.

– Спроси у Зойки, она подтвердит.

Лиза засияла, настроение у нее было замечательное.

– Баба Аня вчера спрашивала, – продолжала она, мечась по комнате, бросаясь то в один угол, то в другой в поисках сумки. – Ты моей сумки не видел?.. Баба Аня спрашивала, почему ты на концерте был такой резкий?

– А зачем ты ее притащила? Она же древняя. Ничего не просекает. Повела бы в оперетту.

– При чем тут оперетта? Ты же ее внук, между прочим. Она только из-за тебя и приехала. – Лиза нашла сумку, бросилась к зеркалу, стала раскручивать бигуди. – Можно подумать, ты бабу Аню не знаешь. Ей интересно про тебя. А ты вчера хорошо пел. Особенно здорово у тебя вышла твоя песенка. Ну, там про этот мир, в котором никому нельзя уступать. И обаяние у тебя есть. – Добавила с наивной гордостью: – Это у тебя по наследству… от меня. Ты действуй, действуй обаянием!

Костя ничего не слышал, теребил повестку в кармане, хотелось побыстрее подсунуть ее Лизе. Наконец решительно перебил:

– Мать!