Танцующий горностай
Влада Ольховская
Знак Близнецов #8
Горностай – хищник, который очаровывает.
Он преследует свою жертву под землей, в снегу, в воде и на деревьях. Но порой горностай отказывается от нападения и начинает танец. Хищник двигается странно, быстро, ловко и непредсказуемо. Пораженная жертва наблюдает за ним, пытаясь понять, что происходит – до тех пор, пока горностай в своем танце не окажется достаточно близко для финального прыжка, за которым следует только смерть.
Влада Ольховская
Танцующий горностай
Пролог
Если бы хоть кто-то оторвался от экрана смартфона, ее брат остался бы жив.
Ирина понимала, что все не обязательно сложилось бы так, ранение оказалось тяжелым, он потерял много крови, но все же, все же… Вдруг был еще шанс? Она старалась отвлечься, не думать об этом, а воображение все равно рисовало Игоря – такого одинокого и беззащитного среди толпы. Кому-то другому, может, и помогли бы. А ему не захотели. Не достали из ушей эти свои дурацкие беленькие наушники, не прекратили водить пальцем по сенсорному экрану. Потом стало слишком поздно, но они даже не поняли этого.
Впрочем, Ирина вынуждена была признать, что не совсем честна даже с собой. Под пламенем праведного гнева саднила совесть. Очень легко было возмущаться и обвинять во всем тех людей – не посмотревших, не подавших руку… Однако в какой-то момент ей пришлось задать себе вопрос: а была бы она рада, если бы они помогли? По-настоящему благодарна? Игорь бы выжил – и продолжил напрасно занимать место на планете еще лет двадцать. Может, не так уж и плохо, что все завершилось быстро?..
Ирина поежилась, впервые подумав, как это все-таки страшно: настолько бессмысленная жизнь, что твоя смерть становится облегчением для близких.
– Ирка! – окликнул ее муж. – Ты что там, уснула? Грузчики работают черт знает как, сейчас лестничную клетку разнесут – еще и ремонт оплачивать будем!
Она словно очнулась ото сна, в котором ее брат еще был жив, а людей со смартфонами так удобно было осуждать, перекладывая на них свою вину. Ирина нахмурилась, намекая мужу, что на нее вопить не стоит, и он тут же сник, снова скрылся в подъезде.
Раздражены сейчас были все – и Ирина, и ее муж, и сын, и грузчики, которые наверняка жалели, что согласились на такое. Радовались, пожалуй, только соседи, и они вряд ли разозлились бы из-за погнутых перил или парочки сколов на стенах. Для них-то худшее закончилось!
Ирина знала, что так будет. Поэтому она никак не хотела браться за это дело, все откладывала, тянула время, находила себе оправдания… Но вечно так продолжаться не могло. После смерти брата прошел почти месяц, соседи, где-то добывшие ее телефон, названивали все чаще. Квартиру нужно было расчищать.
Оставалось успокаивать себя лишь тем, что пройдет этот мучительный, унизительный день – и все закончится. Утром уже увезли одну машину хлама, сейчас почти заполнили вторую, скоро должна была подъехать третья… Последняя из заказанных Ириной. Появилось подозрение, что и этого будет недостаточно, однако пока рано было паниковать. Ну сколько мусора вообще могло поместиться в двухкомнатной квартире?
Сегодня Ирина узнала, что очень много. Во-первых, в мусор там теперь превратилось все, даже то, что изначально хламом не было: мебель, одежда, все вещи, доставшиеся Игорю в наследство от бабушки. Старушка, говорят, была на удивление аккуратная… Какая ирония. Особенно для соседей: вместо тихого, всеми любимого «божьего одуванчика» вдруг получить в компанию угрюмого хордера.
Игорь принялся таскать в квартиру хлам вскоре после того, как получил ключи. Он был очень деятельным хордером и мусор утрамбовывал так, что внутри образовался невероятный, почти фантастический лабиринт. Казалось, что жить внутри просто невозможно, места не хватит, однако Игорь как-то умудрялся. Он как будто протискивался вечером в собственную квартиру, становился еще одним куском бесполезного хлама, переполнявшего пространство, и неподвижно дожидался утра.
Ирина с тоской наблюдала, как отъезжает переполненная вторая машина. Не поместится все в третью, ну никак… А четвертую просто так не вызовешь, это не такси. Похоже, делу предстояло растянуться на два дня.
К ней подошел муж, с ног до головы покрытый строительной пылью, зажег сигарету. Он все еще был зол, однако видел, что на жену лучше не срываться – можно получить.
– Это ж надо было так засраться, – проворчал он, окружая себя кольцами вонючего сизого дыма. Ирина терпеть не могла этот запах и обычно запрещала мужу курить рядом с собой, но сегодня решила сделать исключение. – И при этом столько лет занимать дорогущую московскую квартиру… Жил в дерьме и на золоте, вот ведь ирония!
Ирина сдержанно кивнула, поливать мертвого брата помоями не хотелось. Игорь, пожалуй, был одновременно большей и меньшей проблемой для своих соседей, чем иные безумные сборщики мусора.
Меньшей – потому что он очень тщательно подходил к выбору хлама, который притаскивал на свою территорию. Он был не из тех хордеров, которые роются в ближайшем мусорном баке и достают оттуда все, что под руку попадется. Он отбирал свои «сокровища» по критериям, известным и понятным ему одному. Поэтому в его квартире не разлагались пищевые отходы, привлекавшие крыс, и опасной химии там тоже не было.
А большей – потому что даже его искаженного разума хватало, чтобы не давать официальных причин для выселения из квартиры. Игорь получал пенсию по инвалидности и вовремя оплачивал все счета. Никому не удавалось доказать, что его квартира представляет реальную опасность для подъезда. Поэтому соседям приходилось мириться с постоянной грязью, которая неизбежно наносилась вместе с его «трофеями», и вонью, которая все равно появляется, если квартиру нельзя убрать. Ирина знала немало историй, когда соседи не могли выселить даже обитателей квартир, из которых повсюду разбегались тараканы и крысы, так что с тихим и аккуратным в финансовых вопросах Игорем и шанса не было.
И вот он умер. Никто не скорбел. Они не радовались открыто, но только из уважения к Ирине, да и друг перед другом им было неловко. Что ж они за люди такие – радоваться чужой смерти? Однако Ирина подозревала, что за закрытыми дверями не раз вздохнули с облегчением.
Она не сомневалась, что ее брата здесь еще долго не забудут, станут повторять друг другу рассказы о том, что было, и сочинять байки о том, чего не было. К счастью, ей это слушать не придется, квартиру она готовилась выставить на продажу сразу после того, как удастся официально оформить наследство. А сегодня ей еще предстояло вывезти хлам. Или, скорее всего, завтра…
– Да где он находил такую хрень?! – присвистнул муж то ли с осуждением, то ли с восхищением.
Предметов, подходивших под такое определение, в квартире хватало. Две битые хрустальные люстры. Порванный баян с мехами, расписанными под хохлому. Чугунный утюг. Настольная лампа в виде задушенного гуся. Пятнадцать крышек унитазов с разными рисунками. Сломанный манекен, наряженный Снегурочкой. Ржавые инструменты. Осиротевшие плюшевые игрушки.
Теперь вот два грузчика с трудом тащили из подъезда садовую скульптуру – на редкость уродливого ангелочка, складками жира напоминавшего гигантскую гусеницу с крылышками. Изначально сомнительное украшение покрывал толстый слой золотой краски, но теперь она местами стерлась или откололась, показывая миру сероватое нутро.
– Тяжелая штука, – оценил муж. – Видишь, вдвоем люди еле несут… Как твой Игореша ее один в дом затащил? Или правду говорят, что психи сильнее нормальных людей?
– У него была тележка.
Возможно, если бы грузчики сразу занялись садовым пупсом, все прошло бы быстрее. Но теперь они устали, замучались, они злились и были неосторожны. Да и золотой ангелочек будто не хотел покидать свое сумрачное убежище, он то и дело выскальзывал из рук. Казалось, что эту необъявленную битву все равно выиграют грузчики, они почти дотащили скульптуру до подъехавшего грузовика.
Вот только они не учли, что машина едва добралась до двора и не была готова к погрузке. Когда они дошли до кузова, грузовик резко дернулся – видимо, водитель позабыл про стояночный тормоз. Грузчиков не задело, однако они отшатнулись и все-таки уронили ангела.
Бетонная скульптура ударилась о металлический бок грузовика и упала на асфальтовую дорожку, расколовшись на несколько крупных частей. Золотой ангел будто желал подчеркнуть, что не хочет принадлежать никому, кроме своего погибшего хозяина.
Это не было проблемой. Скульптура все равно отправлялась на свалку, так какая разница, целой или разбитой? Ирина ожидала от грузчиков продолжения работы, а они стояли над осколками и казались настолько шокированными, будто убили настоящего ангела.
– Да что они там зависли? – разозлился муж. – Уже и так темнеет, они тут ночью бегать намерены?
Он направился к грузчикам, явно собираясь поторопить их, отчитать, хотя бы на них выплеснуть накопившийся гнев. Но, добравшись до сломанного ангела, он так и застыл с открытым ртом.
Дурное предчувствие уже появилось. Необъяснимое, вроде как бессмысленное – и все равно опустившееся на Ирину тяжелой пеленой. Умом она понимала, что ничего серьезного произойти не могло. Это всего лишь дешевая садовая скульптура из квартиры безумного хордера! И все же инстинкты шептали Ирине, что не нужно подходить ближе, смотреть, знать всю правду…
Ирина все равно подошла. Взрослые женщины не прячутся от проблем, она давно себя к этому приучила. Подошла – и тут же пожалела об этом.
Потому что и грузчики, и ее муж все это время смотрели вовсе не на разбитого ангела. Они смотрели на мумифицированную детскую руку, лежавшую теперь среди бетонной пыли.
Глава 1
Иногда Александре казалось, что все это не по-настоящему, просто постановка, да еще не самая удачная. Кукольный театр, игра теней на белом экране, все слишком плоское и очевидное. А иногда накатывало чувство, что правда проявила себя только сейчас. Не было этих долгих, мучительных лет, проведенных вдали от дома, не было похищения, пыток, и Эрика тоже не было. Еще вчера она была восемнадцатилетней девчонкой, которая поссорилась с отцом, зная, что скоро они помирятся. Но сегодня он уже мертв, он уходит в землю, и ничего больше не вернуть…
Смерть Михаила Эйлера была предсказуемой и ожидаемой. Он сильно сдал еще зимой, вскоре после Нового года – совсем как предсказывал Андрей. За долгие годы болезни отца они все привыкли пошучивать, что он на самом деле вечный, он их всех переживет. Они жалели его – но эта сумрачная стабильность утешала их. Михаил был рядом, однако не доставлял проблем. Его смерть была отложенным горем. Его унылая полужизнь давала его детям возможность чувствовать себя моложе, они ведь не были старшим поколением семьи…
Но в этом году финал истории Михаила стал очевиден. Он все реже адекватно воспринимал реальность – кажется, последний раз это было в июле. И даже тогда он выныривал из параллельного мира, в котором обитал большую часть времени, не помня предыдущих событий. Его память бросила последний якорь на семейном новогоднем празднике. Возможно, это было к лучшему.
Вместе с его разумом сдавало позиции и тело. Оно еще двигалось, но уже все меньше, все реже… Сиделки вынуждены были каждое утро проверять, жив он или мертв, это стало не очевидным. Обычно он просыпался. А в начале октября все-таки оказался не жив – умер во сне, такую смерть многие считают подарком праведникам. Возможно, это означало, что свои ошибки он искупил сполна.
Александра увидела его уже на похоронах, в гробу. Он был совсем не похож на себя – даже в болезни, не говоря уже о том прошлом, в котором он стал легендой. Он напоминал маленькую восковую куклу, слепленную неумелым мастером по неудачному портрету Михаила Эйлера. Вот тогда и возникло чувство нереальности происходящего… Александра не знала, как это преодолеть. Внутри как будто поселилась холодная пустота – без боли. Не было ни слов, ни мыслей, и ей нечего было желать. Но теперь она была особенно благодарна Андрею, который заставил ее сказать отцу правду в декабре. Если бы Александра тогда сдержалась, поддалась уговорам обиды и гордости, эта правда так и осталась бы внутри, стала бы нитью, не отпускающей ее от могилы отца.
Теперь же Александра даже сквозь онемение понимала, что все нужные слова прозвучали. Это облегчило потерю, однако не сделало по-настоящему легкой. Александра хотела удержать его, вернуть… Но не того Михаила, которым он был в последние годы, нет. Ей сейчас приходилось отпускать мечту о том отце, который ей полагался от рождения – и который почему-то не достался. Разум немилосердно рисовал не случившееся. Все эти сорвавшиеся встречи, гордые взгляды, протянутую руку… Все воспоминания, которые не были созданы. Все дни, которые пропали впустую или оказались изуродованными горем.
Она не смогла бы объяснить все это, да и не хотела. Никто не ждал от нее слов и, к счастью, не пытался засыпать ее боль дежурными фразами. Рядом с ней оставался Андрей – тихо, постоянно, ненавязчиво, но ровно так, как надо. Теперь, стоя на кладбище, Александра намеренно прижималась к нему, чувствовала за спиной его грудь, чувствовала, как он дышит. Одной рукой он обнимал ее, в другой руке держал черный зонт, прятавший их и от дождя, и от всего мира. Александра понимала, что ничто больше не сможет сейчас помочь, только это – тепло, и дыхание, и пульс, который бился под кожей, выдавал себя, когда она обхватывала пальцами запястье Андрея, чтобы в который раз убедиться, что он здесь, рядом, он точно останется…
А со стороны наверняка казалось, что она спокойна, она даже скучает. Возможно, кто-то решил, что она злорадствует. Ей было все равно.
Она заставила себя оторвать взгляд от восковой куклы в гробу, посмотреть на тех, кто стоял теперь кольцом у разрытой могилы на умытом дождем кладбище.
Ян оставался неподалеку, в паре шагов. Раньше, когда Александра только вернулась, она бы не усомнилась, что не справится с чем-то подобным без него. Но теперь все стало другим, и ей хватало того, что Ян достаточно близко. Там, где должен быть.
Брат пришел без зонта, уже вымок, но его это не волновало. Он смотрел на мертвого отца, хмурился, думал о чем-то. Сжимал кулаки. Александра не знала, почему, и не хотела спрашивать, понимала, что ему больно будет отвечать. Иногда горе кричит. Иногда оно требует молчания.
Рядом с Яном стояла Ева – тонкая фигурка в черном плаще. Широкий капюшон не только прятал ее от дождя, но и скрывал большую часть ее лица. Впрочем, Александре и не нужно было видеть ее, чтобы знать наверняка: боли эта девушка не чувствует, сострадания – тоже. И не только потому, что вообще не знала Михаила Эйлера, не умеет просто. Ева была не из тех, кто приходит ради приличия, и в какой-то момент ее присутствие удивило Александру. Но потом она заметила, как Ева украдкой коснулась руки ее брата, и Ян чуть расслабился. Значит, ей все-таки нужно было прийти. Пусть так. Это избавляло Александру от вины за то, что она недостаточно поддерживает брата.
Павел оставался рядом с гробом, он следил за всем, он постоянно был чем-то занят, и казалось, что он всего лишь вел деловой проект, ему было без разницы, что организовывать. Александра знала, что по нему смерть отца ударит больнее всего, просто понимание накроет его позже. Павел допустит это, только когда будет один, и никто никогда не узнает, что он себе позволит. На следующее утро он снова будет собран и безупречен, разве что покажется чуть старше… Но кто это заметит? Кто будет достаточно внимательно смотреть?
Александре оставалось лишь надеяться, что Кирилл все понимает и поддержит отца. Эти двое за последние месяцы неплохо поладили. Да и Кирилл после недавних событий повзрослел на целую жизнь… Да, он поступит как надо. Александра видела нужную уверенность во взгляде племянника.
Нина пришла на кладбище с детьми – и только с детьми. Александра ожидала увидеть еще и Валентина Назарова, он стал частым гостем в доме ее старшей сестры. Но, похоже, Назаров, как и Ева, обладал каким-то звериным чутьем, подсказывавшим ему, где и когда нужно быть, а где лучше не появляться.
Ася стала единственной, кто плакал открыто и честно. Никита большую часть времени не отрывал лица от плеча матери, но для него это было идеальным поведением.
Они все собрались тут – все дети Михаила Эйлера. Выросшие не такими, как он хотел. Выросшие такими, как надо. Со многим справившиеся. Интересно, он гордился бы ими, если бы остался в трезвом сознании и все понял?
Ты бы мной гордился?..
Когда все слова, которые Александра пропустила мимо ушей, были сказаны, настало время последнего прощания. Подойти. Коснуться. Почувствовать под губами сухую, покрытую пудрой кожу – тело готовили к похоронам по всем правилам. Кажется, она справилась… Александра не думала об этом, смотрела, не моргая, как закрывают гроб.
Когда она протянула руку к земле, чтобы взять традиционную горсть, она обнаружила на пальцах кровь. Похоже, в какой-то момент она сжала руку Андрея так сильно, что ногти пробили кожу. Она не знала, когда и почему. Он даже не вздрогнул.
Следующие часы утонули в черно-белом тумане. Александра не уезжала лишь потому, что не хотела бросать остальных, они должны были видеть, что она рядом. Но мысли все время улетали куда-то еще… То в лишенные окон комнаты борделя, залитые кровью. То в старый яблоневый сад, где маленькая девочка с белыми от солнца волосами плакала и все спрашивала: «Ну почему?»
Почему все должно было закончиться именно так? Вся ее жизнь должна была сложиться по-другому…
Она не выбирала, когда уйти, доверила это Андрею. Порадовалась тому, что они уже несколько месяцев жили вместе и сейчас не нужно было ничего обсуждать в такси.
В прихожей он потянулся к выключателю, но она перехватила его руку.
– Не включай свет.
Это были первые слова, которые она сказала ему за много часов.
– Хорошо, – только и ответил Андрей. Он не стал ни удивляться, ни засыпать ее обеспокоенными вопросами, которые наверняка накопились за этот день.
Когда она добралась до кровати, почему-то стало очень холодно. Александра понимала, что и в квартире сейчас тепло, и на ней одеяло, и Андрей рядом. А холод не отпускал, настоящий, ощутимый, ее била вполне реальная дрожь, согреться никак не удавалось. Может, так подкрадывалась лихорадка. Или холод попросту шел изнутри, потому от него невозможно было убежать. Андрей в какой-то момент забеспокоился, осторожно коснулся ее лба. Но истинная температура его, видимо, не насторожила, и он не стал предлагать ни лекарств, ни еще одно одеяло.
Ночь прошла странно, мутно. Перед глазами мелькали воспоминания, которые Александра считала надежно запертыми – и которые вроде как не были связаны с отцом. Не напрямую так точно. Но это их не останавливало.
Утром стало лучше, но не слишком, и следующие дни прошли как в тяжелой болезни. Александра чувствовала себя слабой, не хотела ни выходить из дома, ни говорить с окружающими. Андрей не упрекал ее, гулял с Гайей и делал все, чтобы вспоминать о внешнем мире ей пока не приходилось.
Постепенно то, что держало ее со смерти отца и чему Александра не могла подобрать название, ослабило хватку. Она все равно не спешила радоваться. Она знала, что это не тот случай, когда все станет хорошо само собой. Что-то должно было случиться, достаточно значимое, чтобы отвлечь ее, встряхнуть и действительно вернуть к реальности.
И что-то случилось.
Ян пришел без звонка, ему не нужно было узнавать, дома ли Александра. Брат выглядел уставшим, не выспавшимся, ему эти дни тоже дались нелегко. Он уже вышел на работу – кажется, позавчера. Но когда Александра не выказала никакого желания присоединиться к нему, он не стал ее беспокоить.
Зато теперь он пришел уверенно, значит, уходить один не собирался.
– Ты как? – спросил он.
– Нормально… уже нормально. Кофе будешь?
И оба они знали, что никакое это на самом деле не «нормально», да и не будет «нормально» в ближайшее время. Но Александра намекала: ей не хотелось говорить о случившемся, в этом просто не было смысла. Сейчас проще всего было жить так, как нужно, выполнять свою работу, ожидая, когда рана внутри заживет. Это произойдет быстрее, если не тревожить рану словами и памятью.
– Кофе буду, – кивнул Ян. – Все равно поговорить нужно, так почему бы не здесь?
– Я вас оставлю, если мне не обязательно подслушивать, – сказал Андрей. – Думаю, неплохо бы проверить клинику – ну так, глянуть, что от нее осталось без моего присмотра. Я вечером вернусь, не возражаешь?
– Я и сама, наверно, буду поздно, – сдержанно улыбнулась Александра. – И… спасибо тебе.
Она не стала уточнять, за что благодарила. Андрей и так знал.
