Высадка прошла не так гладко, как посадка, западный берег Сиваша был слишком заилен и представлял собой сплошное болото, в котором ноги вязли по самое не балуй. Если бы не придумка Фомича, то мы извазюкались бы по самые уши, да еще потеряли половину снаряжения. Старик предложил использовать лодки с мотором как противовес и лебедку. Для этого на берег отправили троих бойцов, которые перекинули через бетонный столб веревку. Один конец ее был закреплен к буксиру, а второй – к лодке с грузом и людьми. Буксир тащил веревку, та тянула вторую лодку, перетаскивая ее через грязь. Жалко, что у нас не было ролика, чтобы веревка не рвалась, перетираясь о столб. Но тут уж работаем с тем, что есть…
Выгрузив все снаряжение, я дал час на короткий отдых, чтобы бойцы осмотрели себя, перемотали портянки, смазали натертые части тела и переложили вооружение и боеприпасы. Теперь мы вышли на боевой маршрут, находясь в глубоком тылу противника.
Вышли на связь с Сахаровым, Сникерс отозвался быстро, доложился, что все о'кей и он выдвигается к нам навстречу, причем у него есть отличные новости.
Бойцы ели из сухпайков прямо на марше, запивая энергетическими напитками из небольших одноразовых пакетов. Хоть какая-то польза от этих импортных наборов, где вся еда сублимирована и распихана в тюбики и пакеты.
Действительно, уже через час, пройдя около пяти километров, тройка Метлы, шедшая передовым дозором, доложила, что встретила Сникерса. Ночь плавно отступала, на востоке темнота постепенно серела, и скоро должно было совсем рассвести.
На низком горизонте лежит слоями беспросветная мгла. В ней пропадают очертания невысоких берегов. Кое-где в этой туманной мгле опускаются над морем серо-белые полосы. Это идет снег. Мокрый и противный, налипающий склизкими слоями, как в испорченном торте.
Пашка встретил меня широченной, от уха до уха, улыбкой.
– Че лыбишься? – недовольно спросил я, злясь на промокшие ботинки. – В лотерею миллион выиграл?
– Лучше! Я тут по дороге, на «блоках», пробил про твой лагерь для военнопленных, и вырисовываются отличные перспективы. Командование этого лагеря массово практикует сдачу своих подопечных в аренду для хозработ. Прикинь?
– Да ладно, – отмахнулся я. – С чего бы вдруг такая беспечность?
– В том лагере содержатся в основном местные мужики из окрестных сел. Нахватали всех кого смогли для заложников. Ну, ты помнишь по Донбассу, как это бывает. Во-первых, бесплатная рабочая сила. Во-вторых, всегда можно тянуть жилы из родни. В-третьих, всегда есть кандидатуры на роль «сепаратистов» и «террористов» – для отчета перед начальством.
– И что ты надумал?
– Думаю, надо подкатить к ним и попросить в аренду десяток пленных, типа для погрузки камня в мои «тонары». Понятно, что они отпустят пленных с небольшой охраной, но мы конвоиров передавим как кутят. А потом переоденемся в их форму и, когда приедем обратно, захватим этот лагерь без шума и пыли.
– Нормальный план, – одобрил я. – А что ты им в качестве платы предоставишь? И где гарантия, что они не захотят проверить то место, где ты собираешься грузить камень?
– С этим вообще никаких проблем… – Сахаров вытащил из своего рюкзака плотно набитый тканевый мешочек.
Развязав тесемки, Сникерс высыпал его содержимое себе на ладонь. Золотые украшения: серьги, кольца, браслеты, цепочки, подвески. Все новое, в небольших зип-пакетах с бирками и пломбами проб. Показав содержимое мешочка, Сникерс убрал все обратно, а потом достал еще и пару туго набитых пачек с деньгами. Одна пачка – серо-зеленые банкноты с американскими президентами, вторая пачка – украинские гривны.
– Думаешь, хватит? – усомнился я.
– Более чем, – отмахнулся Пашка. – У хохлов очередной кризис, на вояк забили, и те опять голодают и распродают все помаленьку. Так что грех этим не воспользоваться.
Ничего в этом мире не меняется: солнце встает на востоке, а садится на западе, дождевые капли летят сверху вниз, а не наоборот, а в украинской армии, как всегда, разруха, разброд и коррупция! Политическое руководство страны наживается на армии; армейское командование наживается на своих подчиненных; простые вояки тырят все, до чего дотягиваются их вороватые ручки, меняя украденное на водку и наркотики. Ну а что вы хотели от «второй» по силе армии в мире?
Власти приловчились к осуществлению коррупционных схем, идя по стопам предшественников. Чего стоит история с закупкой тысячи обновленных грузовиков КрАЗ-63221 для нужд армии. По «счастливой случайности» Смелянский литейный завод в Черкасской области, получивший заказ, оказался собственностью народного депутата от «слуг народа» Александра Завитневича, который возглавлял комитет Верховной Рады по обороне. Депутат предусмотрительно переписал предприятие на супругу, игравшую когда-то с Зеленским в КВН.
Бойцов разместили в разрушенном здании старого ангара, когда-то здесь складировали соль и кипела жизнь, а сейчас царили запустение и разруха, крыша провалилась внутрь, лишь по краям стен сохранились жалкие остатки кровли. Вдоль стен натянули тенты и развели бездымные костры. Я приказал отдыхать, набираться сил и готовиться к бою, разобрав дальнобойное оружие – ПТУРы, которые вытащили из кузовов грузовиков.
Немного посовещавшись с Рыжиковым и Сникерсом, решили здесь обустроить временный лагерь. Пока остальные отдыхали, я переоделся в сухую одежду, наскоро перекусил тем, чем угощал Сникерс, и, взяв с собой тройку сержанта Метлы, отправился с Сахаровым на его «Ниве» на разведку к лагерю.
До лагеря было не больше десяти километров. Хорошо, что здесь все рядом, и погода прям в тему: низкие тяжелые тучи, мелкий противный дождик – все это отлично подходит для диверсионной работы. Авиации нет, дронов-разведчиков нет; караульные на вышках и в капонирах, кутаясь в плащ-палатки и дождевики, дальше своего носа ничего не видят.
Лагерь для военнопленных представлял собой два длинных коровника, красовавшихся кирпичными заплатами на стенах и окнах. Рядом с коровниками, обнесенными сетчатым забором, поверх которого кружева колючей проволоки, – двухэтажное здание, пара ангаров для техники и несколько хозяйственных построек. Периметр лагеря обнесен двумя нитками сетчатого забора, перед которыми, судя по перепаханной земле, минные заграждения. Шесть вышек с пулеметами и прожекторами. Просто и незамысловато.
Коровники – для заключенных, двухэтажная бетонная коробка – для охраны, вышки с круглосуточным караулом. Только собак не хватает для полноты картины.
– Хорошо, что собак нет, – подумал я вслух, оглядывая в сотый раз лагерь сквозь оптику мощного бинокля.
– С собаками надо уметь управляться, а тут охрана – сброд какой-то из нацгвардейцев и добровольцев, – прошипел мне в затылок Сникерс. – Только надо их брать вечером, чтобы все пленные вернулись назад, а то не хватало еще нарваться на какого-то ретивого служаку.
– Значит, давай сейчас разведаем подходы к аэродрому и добробату. А вечером наведаешься сюда и договоришься на утро с арендой десятка пленных. К вечеру пленных вернем и захватим лагерь. Ночью подготовим захват добробата и ранним утром его осуществим. Обстреляем аэродром и укатим отсюда на захваченной технике, – предложил я.
– Пойдет, – согласился Сахаров.
– Тогда дуй обратно к нашим и привези бойцов для разведки, а еще Рыжикова захвати.
Пока Сникерс ездил на своей «Ниве» за подмогой, мы с Метлой и его бойцами облазили на пузе окрестности лагеря вдоль и поперек. Примерно в десять утра к лагерным воротам подкатил китайский грузовичок с ящиками и бидонами, его пропустили внутрь, через час он укатил обратно, но теперь в кузове вместо груза сидели скованные общими кандалами четверо облаченных в лохмотья, заросших мужиков и двое облаченных в светлый камуфляж автоматчиков. Еще через час подкатила старенькая «Газель», которая забрала двоих заключенных и одного караульного. То ли из-за погоды, то ли из-за отсутствия заказчиков, но больше к лагерным воротам никто не подъезжал. Что-то, походу, бизнес у лагерного начальства не очень ладится? Так этим тварям и надо!
Когда вернулся Сникерс, мы разделились на две части: я с Метлой и его тройкой отправился к добробату, а Сникерс с Рыжиковым и еще парой бойцов остались осматривать лагерь, чтобы потом переместиться к аэродрому, маячившему своей наблюдательной вышкой в паре километров к западу.
Вновь повторюсь: хорошо, что здесь все рядом! Пара километров – это отличная дистанция для уверенной работы из минометов и танковых пушек. Не надо будет никуда катить и лезть на минные заграждения – как белые люди, отстреляемся издалека, раздолбаем вражеские вертолеты в ангарах и укатим вдаль!
После осмотра подступов к добробату, особенно уделив внимание их технопарку, меня посетила интересная мысль, которую при первой встрече я тут же и обсудил с Сахаровым.
– Сникерс, а как думаешь, получится у добробатовцев выменять на бухло грузовик?
– На бухло? – задумался Сахаров. – Конечно, получится. Хочешь их споить?
– Ага. Кстати, надо точно узнать, сколько их там. По моим данным, не больше роты, остальные укатили в Киев на очередной Майдан.
– Ну, тогда этим завтра и займемся, разживемся достаточным количеством самогона. Знаю я пару местечек, где можно на ящик гранат сменять пару сотен литров алкоголя.
– Ну вот и отлично. Что ж, тогда сейчас всем отдыхать, а завтра нас ждут великие дела, – подытожил я.
Глава 5
Запихнув в себя последний кусок обветрившейся кровяной колбасы, протянул руку, чтобы схватить жестяную кружку с кофе, но кружки на положенном месте не оказалось. Оглянулся. А, ну понятно: моя кружка уже была у Сникерса в руках, и он с довольной лыбой отхлебывал из нее. Понятно дело, при этом он харчил очередной шоколадный батончик «Сникерс». Собственно, за любовь к сладкому, а особенно к этим буржуйским батончикам, Сникерс и получил свою погремуху.
– Кружку верни! – строго приказал я.
– Чего? – не понял Сахаров. – А, на, держи! – Сникерс махом допил содержимое кружки и протянул ее мне. – Псих, а ты уверен, что все выгорит? Уж больно как-то все по-заумному. Не по-нашему как-то. Че, нельзя просто всех покрошить в мелкий салат и не заморачиваться с этими постановками?
– Нельзя, – отмахнулся я, проверяя изменения разведобстановки, которые пришли мне на планшет. – Мы здесь не просто так, а в соответствии с заранее утвержденным планом. Под нас где-то там, – я кивнул в сторону востока, – работают умные люди за компьютерами. Так что без всякой самодеятельности. Ясно?!
– Крылов, я требую, чтобы вы предоставили мне канал связи с моим начальством! – вновь забубнил старлей Рыжиков. – Я не собираюсь участвовать в этой… в этой…
Старший лейтенанта вновь не смог сформулировать, в чем он не желает участвовать, его опять согнуло пополам, и он полез в кусты блевать. Слабоват оказался наш Рыжиков желудком. Даже странно: когда я расстрелял браконьеров в Золотом, он вроде от вида крови не блевал, а тут как будто «развязался», уже третий раз выворачивается наружу.
– Это у него организм не принимает вражеский сухпай, – с видом знатока из телевизионной передачи «Что? Где? Когда?» заявил Сникерс. – Ничего, ща добробат захватим, у них на кухне поживимся салом и цибулей!
– Нет, это он из-за того, что Палыч после допроса пленных стал сразу жрать кровяную колбасу, вот лейтенантика и вывернуло. Бывает, психология у него слабая, не привыкшая еще, – с видом еще одного знатока из телевизора поддакнул Фомич.
– А нечего было мне эту колбасу пихать, откуда я знал, что он у нас такой неженка. В конце концов, я же колбасу не из человечины ел, – пожал я плечами.
– Псих, а ты когда-нибудь ел человечину? – заинтересовался Сникерс.
– Дурак, что ли? Нет, конечно, – отмахнулся я. – Пашка, ты мне лучше скажи: они точно другой дорогой не поедут?
– Нет, другой дороги здесь нет. Одна дорога! И по бездорожью тоже не поедут, потому что в этих солончаках можно так на пузо сесть, что даже танком не вытащить.
– И все-таки!.. – отблевавшись, Рыжиков вновь затянул свою шарманку.
– Летеха… уймись! – шепотом цыкнул я на него. – В последний раз тебе говорю: мне плевать на международные конвенции! Мне плевать на твои гневные взгляды и угрозы отдать под трибунал. Ясно?! У меня есть задача, и мы ее выполним! Если ты еще раз вякнешь про моральные ценности и принципы, то я тебе сломаю руку, и будешь ты у меня сидеть в землянке в ожидании полного освобождения Крыма. Понял?
– Понял, – через пару минут сокрушенно прошептал лейтенант. – Жалко, что сам же вам и предложил этот зверский план.
– Вот за светлую мысль тебе спасибо, тут уж действительно удружил. Молодец! Голова у тебя варит что надо, следует только уровень совестливости малость уменьшить, и будет из тебя матерый воин и диверсант!
Чтобы понять, что у нас тут за моральные терзания происходят со стороны старшего лейтенанта Рыжикова, надо вернуться на пару часов назад и рассказать все с самого начала.
После ночи, проведенной частью нашего отряда в разведке подступов к концентрационному лагерю и располаге добробата, утром мы приступили к активным действиям. Сахаров заявился под стены лагеря и, проведя там около часа, вышел в сопровождении десяти пленных и трех конвоиров. Все они были посажены в кузов грузовика и привезены в условленное место, где пленные были освобождены, а конвоирующие их бойцы украинской армии, наоборот, разоружены и связаны.
Пленных быстро допросили, причем допрос я проводил в присутствии нескольких десятков бойцов нашего отряда. После двадцатиминутного допроса один из вражин обосрался от страха, причем не фигурально, а вполне реально.
Вот в этот самый момент лейтенант Рыжиков и затянул свою шарманку о зверствах, недопустимости проведения пыток над солдатами вражеской армии, захваченными в плен, и о соблюдении каких-то там международных конвенций. Я поначалу было подумал, что Рыжиков втянулся в «игру» и пытается разыграть схему «плохой и хороший следователь». Старлей даже предложил вполне неплохой вариант захвата концлагеря, но потом я понял, что Рыжиков и вправду переживает о каких-то только ему понятных нормах морали и нравственности.
Ладно, это у него просто от неопытности, поживет с мое и, если выживет, тоже станет такой же, как и я, сволочью и моральным уродом. Война – училка строгая, и она скоренько выбивает всякую романтическую дурь из башки.
Из допроса пленных выяснилось, что на данный момент в лагере сто шестнадцать заключенных и сорок три охранника. Охрана вооружена автоматами, пулеметами, есть пара ранцевых огнеметов и приличный запас РПГ. Также в их арсенале несколько зенитных установок на базе счетверенных крупнокалиберных пулеметов Владимирова и два 82-миллиметровых миномета. Из той техники, что на ходу: один «Хаммер» командира лагеря, три тентовых «Урала», БРДМ-2 и пара мопедов, реквизированных у местного населения.
Также пленные рассказали и о состоянии дел в добробате. У тех все было не так радужно. Как заведено в украинской армии, там обычно воруют все, что можно, а поскольку прямому начальству на добробат плевать, то там все ценное давно уже вывезли обратно на Украину, где и распродали. Из серьезного вооружения у добробатовцев остались только две установки БМ-21, они же «Грады», десяток 82-миллиметровых минометов, одна «зушка», БТР-80, БМП-2, несколько БРДМ и танк Т-64. Причем танк и «Грады» были не на ходу. То, что техника, особенно РСЗО, были «мертвыми» и не могли передвигаться самостоятельно, было очень плохо, можно сказать, капец как плохо! Из-за этих раздолбаев в добробате у меня накрывался замечательный план по убиению сразу трех зайцев одним выстрелом! Из стрелкового оружия что-то тоже имелось, но сколько точно там автоматов и пулеметов, «языки» не рассказали, так как не владели информацией.
То же самое касалось и сведений о количестве личного состава. Дело в том, что у «добровольцев» царили анархия, разброд и шатания. К ним постоянно кто-то приезжал, записывался в ряды «истинных патриотов», кто-то, наоборот, уезжал обратно домой, кто-то сбегал в другие части, кто-то прибегал из других, таких же «полудиких» добробатов, кто-то ездил вахтовым методом на Майдан в Киев. Короче, сколько там «воинов Света», так и не разобрались, вроде как получалось около сотни, плюс-минус десяток рыл.
Рыжиков предложил выйти на связь с командованием лагеря и одному из пленных сообщить, что они сейчас находятся где-то поблизости, где грабят какой-нибудь особо богатый дом, или нашли машину, полную ништяков, и им капец как нужна подмога. А когда лагерники кинутся на эту приманку, то захватить их и точно так же обезоружить.
Что до заключенных, которых мы освободили, то здесь все оказалось тоже не так радужно, как я предполагал изначально. Из десяти освобожденных нами пленников только один обрадовался освобождению и согласился идти с нами, остальные же чуть ли не в голос разрыдались. А все из-за того, что они прекрасно понимали, что практически играют роль заложников и теперь у их семей будут серьезные проблемы. Поэтому они и не обрадовались своему освобождению. Вот такой вот поворот!
А вот десятый освобожденный – невысокий крепыш, лет двадцати от роду, представившийся Бамутом, – увидев, что я самолично зарезал двух «укропов», тут же подскочил ко мне и яростно начал мне докладывать:
– Товарищ командир, товарищ командир! Разрешите представиться? Боец партизанского соединения «Север» Семен Воршавин, позывной Бамут, выполнял в концлагере задание командования отряда по сбору разведданных. А вы из какого отряда?
– А ты точно из партизан? – подозрительно нахмурился я. – Как зовут командира отряда?
– Виктор Иванович, – тут же отозвался Бамут.
– А как зовут вашего политрука? – заглянул я в свой планшет. – Денис…
– Не понял? – удивленно округлил глаза Семен. – Какой политрук? Нет у нас политрука. Из командования единственный Денис – это Денис Львович, но он доктор, хороший мужик, хоть и еврей.
– А ты что, евреев не любишь? – поинтересовался Сахаров. – Антисемит?
– Нет! – Воршавин присел от удивления. – Я нормальной ориентации, никакой я не семит.
– Ладно, проверял я тебя, вот и все. Ты по воинской специальности кто?
– Пулеметчик! – гордо подбоченился низкорослый воин. – Я с пулеметом в обнимку с четырнадцати лет, уж больше шести годков. Как заступил к своему бате вторым номером, так с ПК не расставался.
– А сейчас тебе сколько?
– Двадцать! Я ж из донецких, как у нас все началось, мы с батей сразу же в ополченцы подались, мамки у нас давно не было, дома ничего не держало. Батя сразу понял, что там хоть кормить будут, пил он сильно. Ну а мне в школу не ходить, так вообще сплошная радость. Лучше с пулеметом в окопе, чем на первой парте сидеть перед математичкой. Мне эта школа поперек горла!.. – паренек рубанул ладонью по горлу, показывая уровень своего недовольства средним образованием.
– А батя твой где? В партизанах остался?
– Нет, батю убили, вот я с тех пор при пулемете. Так и вырос, а куда мне идти? Когда все началось, я как раз приехал в Крым к другу погостить, так я в партизаны подался. А вы из кадровых военных? Давайте я вас с командованием нашего отряда сведу, у меня в Изобильном связной. Если объединиться, то мы таких дел можем навертеть, что украм и туркам жарко придется!
– Не сейчас, у нас свое задание, вот его выполним, и тогда можно будет и в партизаны податься, а пока рано. Ты мне лучше скажи: в лагере все такие квелые, как эти доходяги? – кивнул я в сторону освобожденных пленников.
– В большинстве своем да! – после секундного раздумья ответил парень. – Всех, кто был более решительный или взят в плен в бою, давно расстреляли или замучили до смерти, а вот таких набрали из окрестных сел, чтобы партизан стращать. Если рядом с каким-то из населенных пунктов происходит диверсия, то туда сразу привозят таких вот заключенных и прилюдно расстреливают. Стращают! Но все равно есть такие, у кого нет ни родни, ни боязни перед врагом. Планируете захватить лагерь? Это правильно! А этих вот, – Бамут показал на сидевших на земле заключенных, – надо поставить перед выбором: либо идут в партизаны, либо расстрел!
– Даже так? – искренне удивился я такой кровожадности. – А не слишком ли круто? Они все-таки свои.
– Свои-то они свои, но тут такое дело, что им, чтобы не навлечь беду на своих односельчан, только одна дорога – прямиком к карателям на поклон с повинной и подробным рассказом, что они не виноваты в своем освобождении. Вот сами и думайте: что с ними делать?
– Я могу выделить несколько человек для их охраны, – подал голос Рыжиков. – Как закончим наши дела, так их и отпустим по домам. Тогда ведь уже будет безразлично, что они о нас узнали. Верно?
– Ага, – раздраженно хмыкнул я. – Чтобы охранять сотню мужиков в чистом поле, надо как минимум сорок человек охраны, чтобы они могли сменять друг друга и хоть временами отдыхать. Так что охрана это не вариант.
– Ну не расстреливать же их? – лицо Рыжикова пошло багровыми пятнами. – Вы в своем уме? Это же свои! Мирные гражданские!
– Будем решать проблемы по мере их наступления, – решил я. – Воршавин, держись рядом со мной, как захватим лагерь, получишь пулемет. Рыжиков, а ты собери пока бойцов, я перед ними для поднятия настроения и боевого духа речуху толкну. Пока пойду с последним пленным перекинусь парой слов, – я достал из ножен короткий нож. – Бамут, Сюткин, за мной.
С пленником решилось все быстро. Пленный украинский вояка – щуплый парнишка лет двадцати пяти, с бледной кожей, засаленными волосами, которые слиплись в длинный оселедец на затылке. Парень сейчас дрожал от холода и кутался в собственную куртку. Ботинки с него сняли, ремень на брюках срезали, молнию на куртке сломали. На бледной коже босых ступней выделялись темно-синие татуировки – трезубцы. Из идейных, что ли?
Я вкратце объяснил, что мне от него надо, пообещал, что лично его убивать не буду, и пленный тут же согласился заманить своих собратьев по оружию в нашу ловушку. Чтобы сковать железо, пока оно горячо, протянул пленному его мобильный телефон и приказал тут же позвонить своему командиру.
– Пан командир, це Антон, дядько, з яким ми поiхали, вiн насправдi не вантажить цеглу для будiвництва, вони тут, в Любимiвцi, грабують багатi будинки, – боязливо косясь на нож и читая по бумажке, затараторил пленный. – Три вантажiвки забили вже всяким добром, менi хабар запропонували, я, взяв, але вирiшив вам зателефонувати. Тут стiльки всього цiнного: електронiка, меблi, побутова технiка, джип! Берiть всiх наших i приiжджайте швидше, вiдберемо все у них i собi заберемо. Куди iхати? На краю села, ближче до моря, чотири окремо стоять будинки з червоним дахом. Ви самi побачите – три вантажiвки «Тонар» з синiми причепами. Гаразд жду!
– Он сказал, чтобы я вышел навстречу и встретил их, – со мной пленный разговаривал на чистом русском языке.
– Я слышал.
– А вы меня правда не убьете? – с явной надеждой в голосе в очередной раз спросил пленник.
– Как и обещал, лично я не убью, – задумчиво произнес я.
– А можно я его автомат себе заберу, – осторожно, как бы пробуя слова на вкус, произнес Воршавин.
– Нет, – отрезал я. – После штурма лагеря получишь оружие. И смотри мне, если что пойдет не так, пристрелю!
