– Не всему, а только девятнадцати… – уточняю, потупив взгляд в костёр.
– Наелась? – спрашивает он строго и с нажимом.
– Да, – отвечаю, зная наперёд, что он сделает.
И когда его нога заканчивает пинать наши палочки с кусочками печённой касатки в костёр, довожу до его сведения.
– Ну и зря. Сырая туша к вечеру сгниёт, а вот приготовленная рыба сохранилась бы гораздо дольше. Мы могли бы и вечером поесть, и завтра пообедать ею. А припасы сохранили бы на худшие времена…
Теперь его распирает от эмоций так, что ступни не могут спокойно стоять на месте. Я узнаю шквал, который он никак не может утихомирить внутри себя, в том, как безумно и часто его дыхание. Но мудрости во мне всё-таки прибавилось за эти месяцы: намеренно не отрываю взгляд от костра, избегаю столкновения с ним.
И это момент моего триумфа. Я знала, что он сделает, но не остановила, потому что его страхам нужен был выход. Какой-нибудь показательный акт вандализма, чтобы восстановить пошатнувшийся статус главаря. Пьедестал, с которого ему проще будет в будущем сообщать свои решения. Я молча смотрела, как он гробит час нашего труда – с голодухи мы нажарили мяса касатки в пять раз больше, чем способны съесть, потому что осознанно приняла первенство и превосходство.
Главное, что я теперь понимаю – это важно не только для него, но и для меня, для выживания нас обоих. Это не приключение, это испытание.
Но он, оказывается, тоже способен признавать поражение. Пару минут спустя, совладав с эмоциями, как ни крути, никогда не ведущими к разумности, заявляет:
– Хорошо. Спасибо за это замечание. Мы задержимся ещё на пару часов и пережарим всю оставшуюся непорченую рыбу. Много там осталось?
– Всё, что было рядом с головой и внутренностями уже можно выбросить. Но и осталось тоже достаточно. Нам хватит.
И как же хорошо, что ему не нужно идти на охоту! А мне не нужно оставаться одной и ждать его. Пусть и злой, всё же спокойнее, когда он рядом.
– Нам важно сохранить твои силы, – добавляю, подумав. – Иди поспи, а я пережарю оставшееся мясо.
И, само собой, получаю:
– Нет. Это твои силы нам нужно беречь. Поэтому отправляйся-ка в палатку, а я займусь устранением своей оплошности.
И он тоже получает «нет».
Чтобы не рассориться с ним опять, мне приходится отойти в сторону за хворостом, но Альфа, похоже, не доверяет уже никаким кустам в этой местности – идёт за мной.
Потом, пока он молча точит из тонких веток стержни для гриля, я нарезаю мясо для выпечки: партнёры – это всегда двустороннее движение и компромиссы. Ему придётся это понять и принять так же, как поняла и приняла его первенство я.
– А теперь иди в палатку отдыхать, – командует он.
И я слушаюсь, хотя мясо ещё не всё разделано.
Я просыпаюсь от яркости. Солнце светит теперь с другого боку. Оно стало красновато-жёлтым, и его лучи, просачиваясь через голубую ткань палатки и смешиваясь, кажутся зелёными. Только тени сосновых веток так же размеренно и спокойно раскачиваются, словно внушая, что вечность существует.
– Чем занимается самый сладкий мальчик? – издалека разрезает мою безмятежную вечность вязкий и приторный, как мёд, голос.
Я бы никогда не додумалась такое ему сказать. Да что там, мне бы никогда не пришло в голову, что он «сладкий». И что со мной не так?
Само собой, мой глаз мгновенно находит щель в дверном проёме палатки. Альфа сидит у костра ко мне спиной, и с высоты мне видна только его кудрявая макушка. Цыпа стоит напротив и улыбается. Её улыбка, в отличие от голоса, очень натуральная, мягкая, радушная. Мне уже сотню лет так никто не улыбался, и от этого как-то очень сильно щемит в груди. Такое чувство, словно вся моя жизнь состояла из таких вот точно улыбок, и сейчас всё моё существо неосознанно по ним тоскует.
Альфа ничего не отвечает, и прекрасная улыбка на её лице фатально тает. В последней надежде Цыпа выбрасывает белый флаг:
– Я только хотела сказать, что очень рада вас видеть… В одиночестве так тяжело… Я правда… я искренне очень рада видеть вас… обоих.
– Мы рады, что ты рада, – отвечает он, наконец, а я аж выдыхаю.
Альфа молча поднимается, переходит на другую сторону костра и снимает очередную порцию жареной рыбы, сгребая её на тот же камень, который мы использовали раньше для остывания.
Его голова оказывается на уровне Цыпиной талии, прямо рядом с ней, и я как в трансе вижу её руку, мягко опускающуюся на его волосы.
– Господи, – совсем тихо говорит она, – какой же ты всё-таки… сладкий…
Одного взгляда на его лицо мне достаточно, чтобы понять: всё со мной так. От эпитета «сладкий» его лицо скривилось до такой степени, что начинает напоминать акулий оскал. У меня аж кожу вспучивает пупырышками от яркости впечатлений. И уши прижимаются к черепу.
В какой-то момент мной вместо ревности овладевает страх, что он сейчас развернётся и с размаху…
– Я только хотела спросить, нет ли у вас лишней еды? Так вкусно пахнет… – сразу исправляется Цыпа, доперев, видно, наконец, что её милого Альфы больше нет.
А тот выпрямляется и кажется рядом с ней горой.
– Слушай… Я сейчас скажу важное. Очень важное. Поэтому собери все свои выдающиеся способности и услышь меня.
– Слушаю.
– Собирай вещи и возвращайся в лагерь.
– Я хочу пойти с вами.
Альфа качает головой:
– Нет.
– Но почему?
– Ты знаешь.
– Можно мне еды? Немного.
Он стоит и молча на неё пялится. Потом, наконец, медленно и очень чётко произносит:
– Я не буду тебя кормить. И тебе не удастся меня разжалобить.
– Её будешь?
– Буду.
– Почему?
Потому что «запах», ухмыляюсь про себя.
– Серьёзно? Мне сейчас перед тобой отчитаться? Или можно позже?
– Не отчитывайся. Просто объясни. Неужели трудно?
– Не трудно. Не вижу необходимости.
– И всё-таки, мне хотелось бы знать, Альфа. Мы ведь дружили с тобой, всё было хорошо. И тут вдруг она. Почему она?
– Я смотрю, у тебя привычка не внимать с первого раза. Но мне не сложно, я повторю: нет у меня желания делиться личным с теми, кого оно не касается. Это ясно? И ещё раз: я не буду тебя кормить. Возвращайся сейчас, если хочешь выжить.
– Я никогда не видела тебя таким…
Он с самого начала моей болезни такой. Только иногда случаются редкие проблески – как раз в такие моменты мы и целуемся.
Глаза у Цыпы такие красные, что она похожа на Белого Кролика. А я думаю: как хорошо, что Цыпа нам попалась – не только мне огребать.
– Иди в деревню, – повторяет он чуть тише, но нисколько не ласковее.
– Можем мы хотя бы дружбу сохранить?
– Есть мнение, что дружбы между мужчиной и женщиной быть не может.
– Но мы ведь дружили!
– И дружба эта закончилась чем? Сейчас оставь меня в покое. Седьмая вон свободна… вы ведь, кажется, друзья? Или это тоже в прошлом?
Меня аж передёргивает.
– Альфа, я тебя не узнаю! Что с тобой случилось? – не унимается Цыпа.
– Осточертело всё.
– И даже я?
– Ты – в первую очередь.
Даже у Цыпы заканчивается запас стойкости. Она закрывает лицо руками и всхлипывает.
– Чего ты ожидала? После всего, что устроила? Ты интриганка, оказывается… а это, как выясняется, и есть то, что я больше всего не выношу в людях!
На меня он так ни разу не рычал. В сравнении с этим, просто немного повышал голос. Господи, думаю, как же хорошо, что я не интриганка…
Внезапно Цыпа отрывает от лица руки.
– Даже не верится, – с тяжестью в голосе, но и одновременно с обречённым спокойствием вдруг произносит она, – что человек, стоящий сейчас передо мной, когда-то так усердно засовывал свой язык мне в рот.
Альфа тотчас же бросает взгляд на палатку. С расстояния, увидеть меня через щель невозможно же… или возможно?
– А вот это уже было подло.
Если в голосе Цыпы была тяжесть, то это тогда что? Конец света?
– И низко, – добавляет он с нажимом на каждое слово. – Убирайся вон. И больше никогда не попадайся мне на глаза.
Цыпа смотрит на него в упор. Он тоже не сводит с неё глаз.
– Ты как будто другой человек… – с дрожью в голосе озвучивает она мои мысли.
– Я, как и многие, не тот, кем старался казаться.
Когда он входит в палатку, вернее, залезает в неё, я импульсивно и, наверное, слишком резко отодвигаюсь в сторону. Не то что бы боюсь, но, наверное, моя нервная система перестала выдерживать бесконечный натиск его отрицательный энергии.
Альфа замирает на пару мгновений, будто осознавая, что только что произошло. Его лицо бледнеет, а глаза становятся ещё злее. В какой-то момент мне действительно становится страшно и даже кажется, что он вот-вот меня ударит, а когда его рука вытягивается в моём направлении, я шарахаюсь от него, как от чумы. Схватив за ворот куртки, Альфа резко притягивает меня к себе и обнимает. Так стискивает, что мне аж дышать затруднительно. Только через несколько минут я обращаю внимание на тот факт, что мы немного качаемся, всё так же в обнимку посередине своего дома.
И мне, наконец, доходит: ему очень плохо.
– Не смей меня бояться! – шёпотом приказывает моему уху. – Никогда не смей…
Глава 7. Что такое страсть?
В тот день мы успеваем преодолеть большой участок пути – почти до самой землянки. С сумерками, однако, приходится разбить лагерь, не дойдя всего пару часов до неё. Хотя, надо быть честной, не в сумерках дело – у меня просто не осталось сил, и как бы я ни старалась это скрыть, он, конечно, увидел.
Мы не разговаривали ни во время пути, ни перед сном. Но он обнял меня, засыпая. Лёжа в его объятиях и пытаясь разглядеть звёзды сквозь тонкую ткань, я с трудом отгребала в стороны тяжёлые мысли о том, что сказала Цыпа, и что так сильно его разозлило. В том её жесте, когда она положила руку ему на макушку была не только смелость, но и обыденность. Словно делала она это уже не в первый раз, и подобный жест – не самое интимное, что в принципе между ними возможно, потому она так и удивилась, когда он откинул её ладонь.
Это так больно, оказывается – принимать, что человек, который значит для тебя так много, может состоять в отношениях с другими людьми. Какими бы ни были эти отношения – это место, куда у тебя нет приглашения.
LykkeLi – HappyHurts
Я сразу узнаю берег, где за густыми деревьями спрятан старый деревянный дом с разбросанной то ли ветром, то ли цунами черепицей.
Поскольку Альфа и не думает останавливаться, приходится спросить:
– Мы разве не к землянке идём?
– Нет.
– А куда?
– Куда получше. Увидишь, когда придём.
– Может, хотя бы в огород заглянем?
Альфа останавливается, сбрасывает рюкзаки на песок.
– Я уверен, что в этом нет смысла. Нам ничего не оставили, не сомневайся.
Скорее всего, он прав: Цыпа прожила тут несколько дней, чем-то же она питалась? И когда все её запасы вышли, она направилась в лагерь. А на полпути ей и встретились мы.
