Дон не желал, чтобы его младший сын отдавал свою жизнь за страну, которая даже не была ему родиной. Он подкупил врачей, договорился с комиссией – все эти меры стоили ему больших денег. Но Майкл уже в двадцать один год привык добиваться желаемого. Он самочинно явился на призывной пункт, и его отправили воевать на Тихоокеанский фронт. Там он заработал награды и дослужился до капитана. В 1944 году его фотографию с перечислением всех подвигов напечатали в журнале «Лайф». Когда кто-то из друзей показал дону этот разворот (родные так и не решились), тот разочарованно хмыкнул и сказал: «Такие подвиги, и все ради посторонних».
В начале 1945 года младшего Корлеоне комиссовали по ранению – он даже не подозревал, что за этим решением стоял отец. Несколько недель Майкл провел в родительском доме, а затем, ни у кого не спросившись, поступил в Дартмутский колледж города Хановер, штат Нью-Гемпшир. Вернулся он только теперь, на свадьбу сестры, да еще и в компании будущей супруги – американки, похожей, по общему мнению, на бледный скелет.
Майкл развлекал Кей Адамс забавными анекдотами из жизни наиболее колоритных гостей. Его же, в свою очередь, забавлял и умилял живой интерес подруги ко всему, что казалось ей новым и экзотичным. Теперь ее внимание привлекла группка мужчин, собравшихся у бочонка с домашним вином. Это были Америго Бонасера, пекарь Нацорине, Энтони Коппола и Лука Брази. Со свойственной ей проницательностью Кей заметила, что, судя по выражению лиц, общего веселья те четверо не разделяют.
– Еще бы, – подтвердил Майкл с улыбкой. – Они пришли просить моего отца об услуге и теперь ждут возможности поговорить с ним лично.
И правда, нетрудно было заметить, как внимательно они высматривали дона в толпе.
Тем временем на противоположной стороне от мощеного подъезда остановился черный «Шевроле». Сидевшие впереди двое мужчин в пиджаках достали блокноты и, ничуть не скрываясь, принялись записывать номера машин, припаркованных перед особняком.
– Легавые, как пить дать, – произнес Санни, поворачиваясь к отцу.
Тот лишь пожал плечами:
– Что я могу сделать? Они на улице, а не у меня во дворе.
– Ублюдки паршивые. – Пухлое лицо Санни налилось кровью. – Никакого почтения.
Он спустился с крыльца и подошел к седану. Увидев перед собой разъяренное лицо, водитель спокойно раскрыл бумажник и предъявил зеленую карточку. Санни молча отошел и сплюнул на асфальт, но так, чтобы брызги попали на заднюю дверь. Затем направился к особняку, надеясь, что водитель выскочит и пойдет за ним. Не выскочил.
– Они из ФБР, – сказал Санни, подойдя к отцу. – Записывают номера всех автомобилей. Козлы вонючие.
Дон Корлеоне и так знал, кто приехал и зачем. Ближайших друзей заранее предупредили, чтобы воспользовались чужими машинами. Гневную сыновью выходку дон не одобрял, однако она пришлась кстати: пусть федералы думают, что их появление было неожиданностью. Сам Вито злости не испытывал. Он давно усвоил, что пощечины от общества следует принимать со смирением; ведь настанет час, когда даже самым могущественным мира сего не избежать заслуженной расплаты, – главное быть готовым. Именно это объясняло непоколебимую сдержанность дона, которой так восхищались друзья и знакомые.
Прибыли последние гости, и в саду за особняком заиграл музыкальный квартет. Дон Корлеоне выбросил из головы мысли о федералах и вместе с сыновьями присоединился к свадебному гулянью.
* * *
В просторном саду собрались несколько сотен человек. Кто-то танцевал на дощатом помосте, утопающем в цветах, остальные сидели за длинными столами, что ломились от острых блюд и кувшинов с густо-красным домашним вином. Невеста, Конни Корлеоне, восседала на почетном возвышении вместе с женихом, подружками и друзьями молодых. Это была старомодная итальянская свадьба – «деревенская», как брезгливо говорила Конни. Она согласилась на подобный праздник, лишь чтобы угодить отцу, который не одобрял будущего зятя.
Жених, Карло Рицци, был сицилийцем только наполовину. Светлые волосы и голубые глаза он унаследовал от матери, уроженки Северной Италии. Сейчас родители Карло жили в Неваде, но он покинул штат из-за проблем с законом. В Нью-Йорке молодой человек познакомился с Санни Корлеоне, а затем и с его сестрой. Дон, конечно же, отправил доверенных друзей в Неваду узнать, чем же юноша провинился. Те выяснили, что дело в неосторожном обращении с оружием – ничего серьезного, достаточно подправить записи, и парень снова чист. Также они привезли подробный отчет о невадских игорных домах, заставивший дона крепко задуматься. Умение извлекать выгоду из чего угодно было еще одной стороной его величия.
Конни Корлеоне нельзя было назвать очаровательной. Худая и дерганая, она обещала в будущем стать настоящей мегерой. Но сегодня, в белоснежном платье и лучащаяся девственностью, девушка выглядела почти красавицей. Положив ладонь на могучее бедро жениха, она вытянула губы в воздушном поцелуе.
Мужчины прекраснее Конни и вообразить не могла. Ее новоявленный супруг с детства трудился под жарким пустынным солнцем. Накачанные руки и плечи едва влезли в рукава пиджака. Карло купался в обожающем взгляде невесты, постоянно подливая вина ей в бокал. Он был изыскан и любезен, словно они на пару разыгрывали какую-то пьесу, однако то и дело стрелял глазами в сторону туго набитой конвертами шелковой сумочки, что висела у Конни на правом плече. Сколько же там денег? Десять тысяч? Двадцать? «Это только начало», – усмехнулся Карло Рицци сам себе. Все-таки он теперь член королевской семьи, так что его по-любому не обделят.
На сумочку засматривался и сидевший среди гостей Поли Гатто – шустрый молодой человек с узкой, почти крысиной, физиономией. Забавы ради он прикидывал, как бы умыкнуть эту кучу денег. Чисто по привычке. Умом Поли понимал, что это досужие, невинные мысли ребенка, мечтающего стащить с полки коробку пистонов. Еще он поглядывал на своего босса – пожилого Питера Клеменцу, который отплясывал на помосте сладострастную тарантеллу. Невероятно рослый и необъятный, Клеменца кружил девушек, казавшихся на фоне его крохотными, с таким умением и задором, что зрители восторженно аплодировали. Тяжелое брюхо развратно терлось о молоденькие грудки. Женщины перехватывали партнера друг у друга. Парни уважительно отходили в сторону и хлопали в такт бренчанию мандолины. Когда Клеменца, выдохшись, рухнул в кресло, Поли Гатто поднес ему бокал холодного вина и промокнул массивный потный лоб шелковым платком. Босс, шумно пыхтя, крупными глотками осушил бокал.
– Чем разглядывать танцоров, делом бы занялся, – резко произнес он вместо благодарности. – Обойди территорию, посмотри, всё ли в порядке.
Поли послушно скрылся в толпе.
Музыканты взяли перерыв, чтобы освежиться. Парень по имени Нино Валенти подхватил бесхозную мандолину, поставил левую ногу на стул и заиграл фривольный сицилийский мотивчик. Лицо у Нино было приятным, но слегка опухшим от нескончаемого пьянства. Он уже был навеселе и, закатывая глаза, горланил скабрезную песенку. Женская публика визжала от восторга, а мужчины хором подхватывали за солистом окончания строчек.
Дон Корлеоне, не одобрявший подобное поведение, хотя его дородная супруга весело подпевала остальным, незаметно удалился в дом. Увидев это, Санни подошел к столу новобрачных и присел рядом с главной подружкой невесты, Люси Манчини. Ему никто не мешал. Жена была на кухне, доделывая последние украшения на свадебном торте. Санни прошептал на ухо девушке пару слов, и та удалилась. Сам он выждал несколько минут и неторопливо пошел в том же направлении, время от времени останавливаясь поболтать с гостями.
Все, однако, знали, что происходит. Люси, за три года колледжа полностью обамериканившаяся, была в полном соку и уже обладала «репутацией». Во время свадебных репетиций она шутливо – насколько позволяли приличия – заигрывала со старшим из братьев Корлеоне, ведь он как шафер жениха был ее партнером на церемонии. Придерживая руками розовое платье, Люси Манчини с делано-невинной улыбкой вошла в особняк и легко взбежала по лестнице в уборную. Когда она выглянула оттуда, Санни Корлеоне уже стоял на площадке этажом выше и жестом подзывал девушку.
* * *
Рабочий кабинет дона располагался в угловой комнате, между первым и вторым этажом особняка. У окна стоял Томас Хейген и наблюдал за весельем в саду. Вдоль стен за его спиной тянулись полки, уставленные книгами по праву. Хейген был личным юристом дона, а также исполнял обязанности консильери, то есть советника, а значит, играл вторую по важности роль в семейном деле. В этом кабинете они с доном Корлеоне распутали не одну проблему. Когда крестный отец покинул праздничный стол и направился к дому, Хейген понял, что свадьба свадьбой, а поработать придется. Затем он увидел, как Санни Корлеоне перешептывается с Люси Манчини и удаляется следом за ней. Какой дешевый фарс… Том хмыкнул, но дону решил не сообщать. Когда Вито Корлеоне вошел в кабинет, Хейген передал ему написанный от руки список людей, допущенных до личной встречи. Дон проглядел его и кивнул.
– Бонасеру оставим под конец.
Через застекленные двери Хейген вышел прямо в сад, к просителям, которые кучковались у винного бочонка, и указал на пухлого Нацорине.
Дон Корлеоне приветствовал пекаря объятием. Они дружили с самого детства, когда еще мальчишками играли на итальянских улочках. Каждую Пасху в особняк Корлеоне привозили свежевыпеченные пироги с рикоттой и ростками пшеницы, покрытые золотистой яичной корочкой и размером с колесо грузовика. На Рождество или в дни рождения непременно была выпечка с кремом. Во все годы, голодные и сытые, Нацорине исправно платил взносы в пекарский профсоюз, организованный доном по молодости. И за это время ни единой просьбы об ответной услуге, разве что о карточках на сахар, выдаваемых управлением по ценовой политике, которые продавались на черном рынке в войну. Теперь настала пора воспользоваться дружбой, и дон Корлеоне был готов с радостью дать пекарю желаемое.
Он предложил Нацорине сигару «Де Нобили» и рюмку травяного ликера «Стрега», затем ободряюще похлопал старого товарища по плечу, приглашая говорить. Такова была чуткость дона: он сам по горькому опыту знал, как тяжело просить другого человека об одолжении.
Пекарь поведал историю об Энцо: отличный парень, притом сицилиец; попал в американский плен; отправлен в лагерь; выпущен для исполнения трудовой повинности в поддержку союзников… Между порядочным Энцо и дражайшей Катериной, дочерью Нацорине, вспыхнула чистая и благородная любовь. Однако война кончилась, и бедного парня не сегодня завтра выдворят обратно в Италию. Такого расстройства дочка не перенесет. Только Вито Корлеоне под силу спасти влюбленных. Он – их единственная надежда.
Дон, приобняв Нацорине за плечи, расхаживал с ним по кабинету и время от времени ободряюще, с пониманием кивал. Дослушав рассказ, он тепло улыбнулся:
– Забудь тревоги, мой дорогой друг.
Далее крестный отец подробно объяснил, как все будет. Конгрессмену от округа подадут ходатайство. Тот выдвинет законопроект, по которому Энцо сможет получить гражданство. Законопроект непременно одобрят – в Конгрессе все повязаны. Но пройдохи непременно запросят мзду, добавил дон. Нынешняя цена – две тысячи долларов. Дон возьмет деньги и лично проследит за ходом дела. Друг ведь согласен?
Пекарь энергично закивал. Он и не ожидал, что такая услуга окажется бесплатной. Протолкнуть в Конгрессе особый акт недешево – это понятно. Нацорине чуть не плача принялся благодарить дона. Тот проводил друга до двери, заверив, что отправит в пекарню нужных людей, которые заполнят документы и уладят все формальности. Гость напоследок крепко обнял крестного отца и вышел в сад.
– Очень выгодное вложение, – ухмыльнулся Хейген. – И зять, и пожизненный помощник – всего-то за две тысячи долларов… К кому обратимся?
Дон Корлеоне нахмурил лоб.
– Не к итальянцу, это точно. Поменяйте адрес в бумагах и отдайте дело еврею из соседнего округа. Война закончилась, и, думаю, многие наши paisan[6 - Парень, пацан (сленг. Ит.).] захотят остаться. Нам понадобятся еще люди в Вашингтоне, которые возьмут на себя приток желающих, не заламывая цену.
Том записал указания дона в блокнот с пометкой: «Не Лутеко. Фишер».
Следующего просителя звали Энтони Коппола – с его отцом дон Корлеоне в юности грузил вагоны на железной дороге. Дело очень простое: Копполе нужны пятьсот долларов, чтобы оплатить оборудование и специальную печь для открытия пиццерии. Ссуда в банке по определенным причинам невозможна.
Дон достал из кармана пачку банкнот, но пяти сотен в ней не набралось. Поморщившись, он обратился к Тому Хейгену:
– Одолжи мне сто долларов. Верну в понедельник, когда схожу в банк.
Коппола начал отнекиваться, мол, и четырехсот будет достаточно, однако дон Корлеоне его прервал.
– Пришлось потратиться на свадьбу, – извинился он, похлопав просителя по плечу. – Наличности почти не осталось.
Он взял у Хейгена деньги и присовокупил к своим.
Консильери наблюдал за действом в безмолвном восхищении. Дон всегда говорил, что по-настоящему щедрый человек никогда не откажет другому. Как, должно быть, польщен Энтони Коппола, что дон, чтобы дать ему взаймы, сам влез в долг! Конечно, крестный отец – миллионер, но всякий ли миллионер готов поступиться удобством ради бедного друга?
Дон вопросительно поднял голову.
– Еще к вам Лука Брази, хоть он и не в списке, – сообщил Хейген. – Хочет передать поздравления лично, не на людях.
Впервые за вечер на лице дона отразилось недовольство.
– Это обязательно? – Он вздохнул.
– Вы знаете его лучше, чем я, – Хейген пожал плечами. – Он был очень рад, что его пригласили на свадьбу. Такая неожиданность… Думаю, он хочет вас поблагодарить.
Дон Корлеоне кивнул и жестом велел привести Луку Брази.
Кей Адамс поразило суровое и жестокое лицо Брази, поэтому она не преминула спросить об этом человеке у Майкла. Майкл же привел Кей на свадьбу как раз за тем, чтобы постепенно, не шокируя будущую спутницу жизни, раскрыть правду о своем отце. До сих пор она считала его обычным дельцом, лишь слегка нечистым на руку. Решив зайти издалека, Майкл объяснил, что Лука Брази – один из самых страшных представителей преступного мира Восточного побережья, главным образом потому, что может убрать неугодного человека в одиночку, без помощников, а значит, почти неуловим для закона.
– Не знаю, правда это или выдумки, – Майкл пожал плечами. – Знаю только, что они с отцом вроде как друзья.
В голове у Кей начало проясняться.
– Не хочешь ли ты сказать, – осторожно уточнила она, – что этот человек работает на твоего отца?
«Эх, была не была!» – подумал Майкл и выложил все как есть:
– Лет пятнадцать назад некие люди захотели отобрать у отца предприятие, занимающееся ввозом оливкового масла. Устроили покушение, которое чуть не увенчалось успехом. Лука Брази за две недели избавился от всех шестерых, тем самым положив конец знаменитой «оливковой войне».
Он усмехнулся, как будто рассказал забавный анекдот.
Кей поежилась.
– То есть твоего отца хотели убить гангстеры?
– Это было давно. С тех пор все улеглось, – успокоил ее Майкл, но сам встревожился, не поспешил ли он.
– Я поняла. Ты хочешь, чтобы я испугалась и передумала за тебя выходить! – Кей улыбнулась и ткнула Майкла локтем в бок. – Очень умно.
Майкл улыбнулся ей в ответ:
– Я лишь хочу, чтобы ты все тщательно обдумала.
– Он в самом деле убил тех шестерых?
– Так писали в газетах, доказать никто ничего не смог. Была, впрочем, еще одна история – якобы настолько ужасная, что даже отец не хочет о ней говорить. Том Хейген в курсе, однако и он отказался рассказывать. Я как-то в шутку спросил у него: «Сколько мне должно исполниться, чтобы я мог узнать ту историю?» Том ответил: «Лет сто, не меньше». – Майкл пригубил вина. – Думаю, теперь тебе понятно, что это за человек.
Лука Брази действительно мог заставить даже дьявола в аду задрожать. Низкорослый, широкоплечий, с массивной головой, самим своим видом он внушал ужас. Лицо его как будто застыло маской злобы. Карий цвет глаз был ближе к могильной земле, чем к теплой охре. Губы оттенка сырого мяса, тонкие и жесткие, всегда казались мертвенно неподвижными.
О склонности Брази к насилию, равно как и о его преданности дону Корлеоне, ходили легенды. Он лично являл собой один из столпов, на которых зиждилась власть дона. Редкой породы человек.
Лука Брази не боялся никого и ничего: ни полиции, ни общества, ни бога, ни дьявола – более того, он всех их презирал. Единственным, кого он уважал и любил, был дон Корлеоне. Так Лука решил сам, по собственной воле. Представ перед доном в его кабинете, он почтительно вытянулся и принялся бормотать цветистые поздравления, а также выразил надежду, что первым внуком будет мальчик. После этого вручил дону пухлый денежный конверт в подарок молодым.
Так вот зачем он просил о встрече! Хейген обратил внимание, как переменился дон Корлеоне. Тот принимал Брази, как король принимает верного подданного, – с царскими почестями, но без фамильярности. Каждым жестом и каждым словом дон Корлеоне демонстрировал, насколько высоко ценит своего слугу. Он не выразил ни малейшего удивления от того, что свадебный подарок преподносят ему. Он все понимал.
Сумма в конверте явно превышала все, что подарили остальные. Брази потратил не один час, прикидывая, насколько расщедрились другие гости. Он хотел показать, что уважает дона больше всех, и именно поэтому передал конверт ему лично в руки. Дон высокопарно выразил свою благодарность, но указывать на нарушение этикета не стал. Лука Брази расцвел от гордости и удовольствия, злобная маска спала с его лица. Поцеловав на прощание дону руку, он удалился. Хейген предупредительно придержал ему дверь и улыбнулся, а Брази в ответ вежливо приподнял уголки губ.
Дон Корлеоне выдохнул. Кроме Брази, никто не мог вывести его из равновесия. Он напоминал стихию, неукротимую и неуправляемую. Обращаться с ним следовало аккуратно, как с динамитом. Впрочем, при необходимости даже динамит можно взорвать где-нибудь в глухом месте, без вреда для окружающих.
Дон повел плечами и вопросительно посмотрел на консильери.
– После Бонасеры никого?
Хейген кивнул. Вито Корлеоне задумчиво нахмурил лоб и сказал:
– Перед тем как пригласить его, позови Сантино. Пусть поучится.
Том вышел в сад и принялся высматривать в толпе Санни Корлеоне. Попросив Бонасеру набраться терпения, он подошел к Майклу и его подружке.
– Вы Санни не видели?
Майкл мотнул головой. Хейген чертыхнулся про себя. Если окажется, что Санни все это время развлекался с подружкой невесты, будет скандал. Жена, родственники девушки… хлопот не оберешься. Том поспешил к входу в особняк, куда Санни направился с полчаса назад.
Проводив Хейгена взглядом, Кей Адамс спросила Майкла:
– Кто он? Ты представил его как брата, но на итальянца он совсем не похож, да и фамилия другая.
– Том попал к нам в семью, когда ему было двенадцать, – объяснил Майкл. – Он осиротел, жил на улице, мучился глазами. Санни как-то из жалости привел Тома переночевать, а поскольку идти ему было больше некуда, его оставили. Сейчас он женат и живет отдельно.
– Как романтично! – заинтересованно произнесла Кей. – Твой отец, должно быть, широкой души человек. Усыновить случайного мальчишку, когда у тебя и без того много детей, – это очень благородно!
Майкл не стал уточнять, что в среде итальянских иммигрантов семья с четырьмя детьми считается маленькой.
– Тома не усыновляли, он просто жил и рос с нами.
– Не усыновляли? А почему? – тут же полюбопытствовала Кей.
Майкл усмехнулся.
– Отец сказал, что негоже Тому менять фамилию. Это было бы неуважением по отношению к его родителям.
Хейген тем временем провел Санни через уличную дверь в кабинет дона, после чего поманил пальцем Америго Бонасеру.
– Почему они пристают к твоему отцу с проблемами в такой день? – спросила Кей.
Майкл снова усмехнулся.
– Потому что знают: обычай не позволяет сицилийцу отказать в просьбе, когда у его дочери свадьба. Естественно, ни один сицилиец такого случая не упустит.
* * *
Подобрав подол, Люси Манчини взбежала по ступенькам. Массивное купидонье лицо, красное от желания и вина, пугало ее, однако не для того она всю неделю заигрывала с Санни Корлеоне, чтобы теперь прятаться. В колледже у Люси случилось всего два романа; оба продлились не больше недели и никакого удовлетворения не принесли. Второй парень во время ссоры пробормотал, мол, «у тебя там настоящее дупло», и после этого до конца учебного года Люси ни с кем не встречалась.
Летом, пока шла подготовка к свадьбе Конни Корлеоне, она наслушалась пикантных историй о ее брате. Как-то воскресным вечером на кухне Сандра, жена Санни, была в настроении посплетничать. Простоватая и добродушная, она родилась в Италии, но еще совсем ребенком попала в Америку. Грудь у нее была большая и тяжелая, под стать дородной фигуре. За пять лет брака Сандра родила троих детей. Вместе с другими женщинами она дразнила Конни ужасами брачной ночи.
– Божечки, – хихикая, рассказывала Сандра, – клянусь, когда я впервые увидела хозяйство Санни и поняла, что оно сейчас окажется во мне, то заорала: «Караул! Убивают!» Целый год после свадьбы у меня внутри все напоминало кашу из разваренных макарон. Узнав, что муж обхаживает других девушек, я первым делом пошла в церковь и поставила свечку.
