Эти слова сами по себе олицетворяют жизнь Брайанта. Но вместо того чтобы удариться в разгул, он тихонько отошел в сторону. Он сидит в антисептической кабинке раздевалки, опираясь на хромированные перила, плитка вокруг него – цвета тумана вдоль реки Шайлкилл филадельфийским утром. Его лицо закрыто ладонью, взгляд устремлен в пол, затерянный на глубине тысячи метров. Он совершенно покинут и одинок, занят и раздираем внезапным всплеском эмоций, которые захлестнули его жизнь в последние месяцы.
С юных лет, когда он ездил в автобусах с командой второго эшелона итальянской лиги своего отца и обещал ему и еще одному товарищу по команде отца, что он будет намного лучше, чем любой из них, все существование Брайанта было странным и почти нечеловеческим стремлением к этому величию.
Миллионы школьников его поколения мечтали сравняться с величием Майкла Джордана, но только один из миллионов проявил железную волю и стремление овладеть игрой, как это сделал Коби Брайант. Еще будучи подростком, он был отмечен представителями «Адидас», спортивной обувной компании, которые сказали, что они планируют сделать его следующим Майклом Джорданом. Это была роль, которая идеально соответствовала его собственным замыслам, и в течение нескольких коротких месяцев он выучил эту роль назубок от манеры речи до уверенного вида, даже до бритой, блестящей макушки, хотя ему в то время было всего семнадцать. «Трансформация была поразительной», – вспоминал Сонни Ваккаро, тогдашний представитель «Адидас», который был влиятельнейшим лицом в баскетбольной индустрии.
Теперь лицо Брайанта в момент триумфа служит подтверждением того, что нет такой цены, которую он не заплатит, такой жертвы, которую он не принесет, чтобы, как он объясняет, «быть тем самым», доминирующим игроком в игре.
Совсем недавно он принес свою семью на алтарь своей цели. Это была семья, которой все восхищались как образцом добродетели и благополучия, но теперь она разбита в пух и прах, став жертвой его непоколебимой целеустремленности.
«Он был похож на русских с их Романовыми, – заметил Ваккаро, оглядываясь назад. – Он избавился от всех».
Вскоре он исключит из своей жизни своего агента, свою компанию по производству спортивной обуви, в конечном счете своего тренера Фила Джексона и коллегу-звезду Шакила О’Нила. Но сейчас он внезапно и с почти хирургической точностью вычеркнул из своей жизни мать, отца и двух сестер, изгнав их из своего общества. Члены семьи рассказывали многочисленным знакомым истории об аннулированных кредитных картах, отбуксированных автомобилях, устраненных рабочих местах, оставленных без ответа телефонных звонках, освобожденном семейном доме, прерванных отношениях.
«ТО, ЧТО ПРОИЗОШЛО, – ЭТО ТРАГЕДИЯ», – СКАЗАЛ ГЭРИ ЧАРЛЬЗ, ТРЕНЕР КОМАНДЫ ЛСС ИЗ НЬЮ-ЙОРКА И ДРУГ СЕМЬИ, МНЕНИЕ, КОТОРОЕ СНОВА И СНОВА ПОВТОРЯЛИ ДРУЗЬЯ СЕМЬИ И ЗНАКОМЫЕ.
«Было чем-то невероятным смотреть на них вместе», – вспоминал Чарльз об отношениях молодого Коби со своим отцом Джо. «Видно было, с какой любовью и уважением Коби относился к своему отцу. Как только одна из его игр ЛСС заканчивалась, Коби подбегал, обнимал своего отца и спрашивал: “Ты видел, что я сделал?” Джо говорил: “Да, я видел”. За все время, что я был с ними, я ни разу не видел, чтобы он не проявлял уважения к своему отцу».
Тем не менее стремительный успех и сногсшибательные суммы денег в профессиональной жизни Брайанта каким-то образом породили пропасть в семье, которая поразила всех, кто знал их раньше.
В эту ночь на «Спектре», арене «Филадельфии», присутствовал его дядя по материнской линии, Пухляш (Chubby) Кокс – главный представитель семьи, и когда Кокс и его жена встретились с молодой звездой «Лейкерс» после матча, Брайант, наконец, не выдержал.
«Джо Брайант рассказал мне историю того вечера, – вспоминал Гэри Чарльз. – Когда тетя и дядя Коби подошли к нему, Коби обнял их и долго плакал».
Тихие рыдания и боль на его лице в тот финальный вечер показали, как глубоко он переживал потерю своей семьи, отчуждение. И все же эта очень решительная и своенравная молодая звезда по-прежнему считала абсолютно необходимым двигаться вперед без своих близких.
«Трудно быть великим, очень трудно», – сказал Мо Ховард, давний друг семьи Брайантов.
«Грустно, очень грустно, – заметил Энтони Гилберт, еще один друг семьи из Филадельфии, который внимательно следил за жизнью и карьерой Брайанта. – Это как у Ф. Скотта Фицджеральда. Покажи мне героя, и я покажу тебе трагедию».
Часть I: Нужно быть желе, потому что джем не трясется
У меня всегда было впечатление, что никто не воспринимал его всерьез, что они просто думали, что Джо Брайант был забавным парнем.
Пол Вестхед
Глава 1: Попался
Филадельфия
5 мая 1976 года
Белый спортивный автомобиль медленно, почти бесшумно выкатился из полуночного тумана прямо на офицеров, сидящих в полицейском фургоне. Они тоже двигались без особой спешки, их радио потрескивало в такт странному, нестройному дорожному движению вечера среды в Филадельфии.
Когда спортивный автомобиль проезжал мимо, они увидели крупного чернокожего мужчину, склонившегося над рулем.
Это было в начале мая 1976 года в просторном городском парке Фэрмаунт, а человеком в машине был Джо Брайант, двадцатиоднолетний новичок «Филадельфии-76». Известный как любитель повеселиться Мармелад, он был чем-то вроде героя местной баскетбольной сцены.
Молодой друг Брайанта Мо Ховард, по сведениям многих, дал ему это прозвище.
Но это неправда, как признается сам Ховард много лет спустя, объясняя, что прозвище вылилось из текучей, спортивной манеры Брайанта играть в баскетбол.
«Кажется, ребята из Южной Филадельфии звали его Мармелад, – вспоминал Ховард. – Его прозвали Мармеладом[4 - Англ. Jellybean.] из-за того, как он сотрясал людей на площадке, понимаешь, о чем я? Знаешь, как говорят: “Нужно быть желе, потому что джем не трясется”. И это так и есть, не правда ли? И это, вероятно, был отличный способ описать игру Джоуи».
Брайанту тоже нравились разноцветные бобы-мармеладинки. «Это была его фишка, желейные бобы, – со смехом сказал Ховард. – В те времена желейные бобы можно было увидеть только на Пасху. Но у Джо они были всегда».
Некоторые позже утверждали, что он получил это прозвище, потому что однажды вечером болельщики дали ему желейные бобы на бровке во время игры.
Каким бы ни было его происхождение, прозвище определенно подходило стилю Брайанта. Мармелад был добродушным типом с неудержимой щербатой улыбкой. Именно лицо мгновенно поражало почти всех, кого он встречал.
«Он всегда был таким, – вспоминал Мо Ховард. – У него всегда улыбка на лице. Всегда смеется и шутит. Думаю, именно это и привлекло меня в Джо».
И то, что у него было сердце, подходящее к его улыбке, не вредило ему. Много лет спустя один из его одноклассников из восьмого класса вспоминал Джо Брайанта как человека, который с готовностью пришел бы на помощь маленькому еврейскому ребенку, над которым издевались в школе.
«Джо был беззаботным парнем, – объяснил Ховард. – Нам было очень весело, когда мы ходили на вечеринки и танцевали. Надо было видеть, как этот парень, этот 206-сантиметровый парень танцует. Он был там самым плавным танцором. Он мог танцевать как черт, и он был очень, очень приятным парнем. У меня никогда не возникало впечатления, что он о чем-то беспокоится».
Оглядываясь назад, эта беззаботность натуры, возможно, поможет объяснить, почему в ту обычную ночь в начале мая 1976 года, когда вишня только начинала распускаться, Мармелад Брайант оказался втянутым в то, что казалось суровым испытанием судьбы.
В защиту Брайанта, – а Господь свидетель, что ему понадобится защита от своих же действий той ночью, – это был трудный, эмоциональный день, начавшийся с похорон матери его близкого друга Гилберта Сондерса. В каком-то смысле она была для Брайанта второй матерью. Он проводил так много времени в доме Сондерсов, что для него он был как второй дом. Ему нравилось сидеть за ее столом во время больших, роскошных обедов, которые она готовила. Его собственная семья была крайне ограничена в средствах, и миссис Сондерс была единственной, кто замечала его потребность в обуви или куртке и спокойно покупала их. В тот день после похорон Брайант отправился в дом Сондерсов и вытащил свой чек от «76-х»[5 - «Филадельфия Севенти Сиксерс», Philadelphia 76ers – американский профессиональный баскетбольный клуб Национальной баскетбольной ассоциации.], чтобы показать, как хорошо он справляется с делами.
«Черт», – сказал мистер Сондерс, и его глаза расширились от удивления.
Брайант заключил с командой контракт новичка на сумму почти $1 млн – невероятная сумма по тем временам – и за последние несколько месяцев получил больше наличных, чем он мог когда-либо мечтать.
Гилберт Сондерс, который в то время играл в баскетбол за команду Джона Чейни в Государственном колледже Чейни, решил, что Брайант принес чек «как жест, чтобы подбодрить мою семью. Его приняли в мою семью. Мы обняли его. Кроссовки и пальто – вот в чем ему помогала мама. Его жест был способом показать моему отцу: “А вот что теперь делаю я”».
И поэтому события, эмоции этого дня, возможно, помогли объяснить, что привело Мармелада в соседний Парк Фэрмаунт несколькими часами позже, в полночь для того, чтобы испытать судьбу.
У него не было заднего фонаря и водительских прав, лишь давно просроченное разрешение на обучение. Он начал серьезно ездить только прошлой осенью, когда купил два блестящих новых «Датсуна 280Z» – один для своей жены Пэм, а другой для себя – после подписания контракта новичка с «Сиксерс».
«У этих Z была напористость, – вспоминал Гилберт Сондерс. – Именно на этом и остановились Джо и его жена. Она этого хотела, она это и получила. У них было две такие машины».
Брайант вырос прямо там, в Юго-Западной Филадельфии, в том, что он любил называть «гетто», шумном мире визжащих троллейбусных линий, надземных поездов, стонущих городских автобусов и местных банд, дерущихся за территорию на каждом углу. Он перешел от полного отсутствия транспортного средства к управлению Z, виртуальной наземной ракетой. Вооруженные 170 лошадиными силами и весящие всего 1270 килограммов, эти двухместные двигатели с впрыском топлива могли попеременно возбуждать и пугать любого, кто садился за руль, особенно Мармелада, которому пока не хватало водительского опыта.
«Он, понятно, любил свою машину, любил привозить ее в свой старый Юго-Западный район Филадельфии», – вспоминал Вонтез Симпсон, его друг. «Он всем ее показывал. Он хотел показать всем, что у него получилось. В то время это была горячая тачка».
Более того, Брайант, возможно, в ту ночь был «заряжен», когда его машину остановили, о чем свидетельствуют две ампулы кокаина и маленькая стильная ложечка в его машине.
Еще одним осложняющим фактором было то, что он гулял с Линдой Солтер, своей бывшей подругой, сестрой товарища по команде из его старой школы, Средней школы Джона Бартрама в Филадельфии, несмотря на то, что у него была красивая молодая жена и месячная дочь в их прекрасном новом доме в богатом пригороде.
С первых же минут его браком управляла жена Пэм, статная красавица с немного злодейской жилкой. Старые друзья заметили, что всякий раз, когда нужно было принять решение, Брайант сразу покорно смотрел на жену. Даже члены семьи смеялись, что одна только мысль о том, чтобы перечить ей, казалось, повергала Мармелада в панику.
Но вот и все, он перешел ей дорогу по-крупному и вот-вот будет пойман с поличным.
Если бы это была сцена из старинного фильма, саундтреком вполне могла бы стать Disco Lady Джонни Тейлора, песня номер один для большей части той весны «76-х», которая была совершенно простой, что и любил Джо в песнях.
А ну встряхнись, давай встряхнись.
Двигайся, двигайся, диско-леди.
Какая бы песня ни играла в Z, какой бы полет фантазии ни совершил Брайант в ту ночь, все мечты немедленно рухнули, как только он понял, что мигающие огни сирен были направлены на него. Понятно, что он быстро почувствовал множество опасностей, не последней из которых было то, что он был черным парнем в модной машине в парке поздно ночью в городе, который сотрясался от бандитского насилия и всевозможных уродливых расовых проблем.
Новость о том, что он подписал контракт с «Сиксерс» несколько месяцев назад, была на первой полосе «Филадельфия Трибьюн», сразу после статьи о десятках афроамериканцев, расстрелянных полицией Филадельфии за последние месяцы.
За последние три года полиция Филадельфии застрелила 73 человека и ранила еще 193. В те дни полицейские регулярно делали «предупредительные» выстрелы в убегающих подозреваемых.
За последние двенадцать месяцев пять полицейских Филадельфии были застрелены, в том числе один был убит с крыши жилого комплекса пятнадцатилетним подростком, который ошеломил город, сказав властям: «Я просто хотел убить полицейского».
Брайанту не нужна была газетная статья, напоминающая об этих обстоятельствах. Как и ни одному из чернокожих жителей города.
Возможно, это действительно была заурядная остановка из-за заднего фонаря, как позже сообщат офицеры, но контекст самого момента был странным и напряженным. И он будет становиться еще более странным.
Офицеры начали ощущать первые признаки этого, когда длинный, высокий Мармелад – чуть меньше 207 см роста – разогнулся и вышел из машины. Он старался сохранять хладнокровие, когда офицер осветил его лицо. Он тут же представился и, соображая на ходу, быстро решил, что признаться в отсутствии прав и сдаться на милость полицейских – лучший способ избежать обыска машины.
Он протянул свою регистрационную карточку, но офицер был смущен заявлением Брайанта о правах. Что-то в этом взаимодействии вызвало у Джо Брайанта сильное и всепоглощающее чувство паники. Возможно, как позже предположат другие, это было внезапное осознание того, что жена его раскусит. Возможно, это был страх перед самой полицией, хотя Брайант уже предоставил им свои документы и свое имя.
То, что произошло дальше, поразило офицеров, да и всю филадельфийскую общину, а также замкнутую культуру Национальной баскетбольной ассоциации 1970-х годов.
Брайант резко повернулся и сел в машину, предоставив полицейским сделать предположение, что он пытается достать права из бардачка. Вместо этого Брайант включил зажигание, дернул передачу и умчался прочь, наполняя лучи фар брызгами гравия, пыли и недоверия.
Офицерам потребовалось мгновение, чтобы понять, что Джо Брайант уносится от них на большой скорости. Затем они снова забрались в фургон и бросились в погоню, одновременно передавая по радио словесный портрет преступника. Им потребовалось всего несколько мгновений, чтобы понять, что пытаться угнаться за Z было слишком опасно. Джо Брайант умчался прочь, покрывая расстояние на безумной скорости – более ста шестидесяти километров в час, по их оценкам, – словно какое-то причудливое судно, рассекающее ночь.
В одно мгновение он проскочил парк и вслепую помчался по улицам города. С выключенными фарами.
Только через двенадцать минут другой полицейский отряд заметил Брайанта.
Офицер Реймонд Данн докладывал, что он направляется на запад по Сидар-авеню, когда, посмотрев в зеркало заднего вида, он увидел спортивную машину без огней, приближающуюся сзади к его патрульной машине. Водитель яростно сигналил полицейским, чтобы они убирались с его дороги.
То еще зрелище. И это был Мармелад Брайант, на шоссе в ад, наяривавший по встречной полосе.
В последний момент Брайант обогнул полицейскую машину, и офицер Данн немедленно бросился в погоню, но ему пришлось отступить, когда они разогнались до очень высокой скорости. Позже Данн сообщил, что ехал так быстро, пытаясь не отстать от Мармелада, что боялся потерять контроль над патрульной машиной.
Через несколько минут Брайант въехал на оживленный перекресток Балтимор-авеню, где дорогу ему преградил автомобиль.
Попытавшись объехать машину на большой скорости, Мармелад потерял управление. Сначала Z врезался в знак «Стоп», затем пронесся через Фаррагат Стрит, сбивая знак «Стоянка запрещена», а затем проскакал по кварталу взад-вперед, повредив припаркованную машину с одной стороны, затем отскочил к другой и врезался еще в две машины, затем снова пересек проезжую часть, прежде чем милосердно перепрыгнуть через бордюр и врезаться в стену.
С достаточным количеством обломков в кильватере, которое можно было квалифицировать как небольшое торнадо, Брайант и его подружка остались ошеломленными сидеть в его разбитой и разрушенной машине. Возможно, именно тогда он понял, что ни разу во время своего стремительного побега не попытался избавиться от кокаина. Позже офицеры найдут его при обыске Z.
В этот момент Брайант принял свое последнее ужасное решение и убежал в ночь.
«Он просто выскочил из машины и оставил ее сидеть там», – сказал один из старых друзей Брайанта. «Джо запаниковал и выскочил из машины. Бежать было незачем. Если бы вы были полицейским и увидели, как такой большой парень убегает, вы бы знали, кто это был. Все знали Джо. У него не было никаких причин убегать».
Именно здесь, на этом перекрестке, странный сценарий этого вечера окончательно рушится и монументально плохие решения каким-то образом смешиваются с удачей на общем фоне временного безумия.
К счастью, полиция не сделала пресловутого «предупредительного выстрела» в убегающего Мармелада.
Брайант был не только отличным баскетболистом, но и звездой легкой атлетики в старших классах. И все же один из полицейских, Роберт Ломбарди, умудрился сбить его с ног всего за несколько метров. Когда ему это удалось, Брайант развернулся, чтобы наброситься на него.
«Я схватил его, – вспомнил Ломбарди. – Он поднял кулак, и я ударил его. Я усмирил его и надел на него наручники».
Брайант получил черепно-мозговую травму, на голову пришлось наложить шесть швов. Десятилетия спустя Джин Шу, который в то время был тренером Брайанта в «Сиксерс», вспоминал, что полиция, по-видимому, довольно сильно избила Брайанта, и это избиение отметит его глубоким чувством унижения, одной из многих вещей, которые позже беспокоили его в течение долгого, долгого времени. Но тут же на него навалились наручники, тюрьма и жуткая тревога перед реакцией жены.
Менее чем за полчаса удача, сопутствовавшая молодому Джо Брайанту, превратилась в мир дерьма. Многие в Филадельфии сделали гораздо меньше, но все же оказались в ящике для трупов в морге. Для Джо Брайанта в последующие месяцы и годы становилось все более очевидным, что этот инцидент нанес ему и его карьере огромный вред.
Мучительное время, проведенное Мармеладом в заключении в ту ночь, принесло некоторое просветление Много лет назад его бабушка предсказала, что кто-то из их семьи станет сказочно богатым и знаменитым. Этой ночью в мае 1976 года Джо Брайант получил первый намек, что парень из пророчества, скорее всего, не он.
Глава 2: Отцовство
На протяжении всей своей юности баскетбольная карьера Джо Брайанта была еще одним блестящим средством передвижения в его жизни, которое могло доставить его туда, куда могли надеяться попасть немногие другие мальчики из его общины. Однако у Мармелада появилась совсем другая игра, со своим собственным стилем, которая впервые привлекла его внимание в детстве, проведенном в доме его бабушки в Западной Филадельфии, прямо за углом от асфальтированной игровой площадки около сорок второй и Лейди-авеню. Она разрешала ему выходить из дома и играть каждый день, кроме воскресенья, когда она поднимала его с постели пораньше, чтобы они могли выйти из дома в 6 утра и провести воскресенье в баптистской церкви Нового Вифлеема.
«Мы были там целый день», – однажды объяснил Брайант.
Пение, поклонение и хвала служили основой его нравственного воспитания. С корзиной он работал каждый день, и все это на игровой площадке.
Когда он подошел к подростковому возрасту, он и его семья переехали в Юго-Западную Филадельфию, в продуваемый сквозняками шаткий хрупкий дом на Уиллоус-авеню, недалеко от игровой площадки Кингсессинга, которая стала его новой баскетбольной лабораторией.
Уиллоус была неровной короткой улицей, как и многие в Юго-Западной Филадельфии. И все же это была обсаженная деревьями улица, где «старик» Мармелада, Большой Джо, иногда сидел на крыльце, улыбался и махал рукой всему миру.
Большую часть времени мир улыбался в ответ. В другое время Большой Джо мог бы играть за «Иглз» в качестве дефенсив-тэкла[6 - Defensive tackles – самые сильные и самые крупные из игроков защиты в американском футболе.]. Ростом он был 191 см, крепко сложен и широк в груди. Во всей Филадельфии нельзя было найти хоть одну душу, которая не восхищалась бы Большим Джо за его медвежью физиономию, за его спокойные, дружелюбные манеры и за его любовь к сыну.
Его высокое положение в обществе было большим достижением для человека, который сумел вырастить троих детей, несмотря на тяжелые финансовые обстоятельства. Десятилетия спустя люди на всех станциях без труда вспоминали Большого Джо, или Папашу Брайанта, как его называли соседские дети. С годами «Филадельфия Трибьюн», часто цитировавшая его на спортивных страницах, стала ласково называть его «веселым джентльменом с Уиллоус-авеню».
Смотреть, как его сын играет в баскетбол, казалось, было сладким эликсиром, который приносил радость Большому Джо. У него были большие мясистые руки и полное лицо, которое легко расплывалось в улыбке. Тем не менее его чувство дисциплины шло от ветхозаветного менталитета «не жалей розгу»[7 - «Пожалейте розгу, и испортите ребенка» – фраза из сатирической поэмы ХVII века «Гудибрас» Сэмюэля Батлера.]. Однажды он объяснил спортивному обозревателю из Филадельфии Джулиусу Томпсону, что часто предупреждает своего сына-подростка «не приносить дневной свет в мой дом», если тот выходит ночью. Другими словами, не задерживаться допоздна и не возвращаться домой после рассвета. Сын как-то раз проверил это правило, и Большой Джо тут же оглушил его, да так сильно, что Мармеладу потребовалось двадцать минут, чтобы прийти в себя. А когда все-таки пришел, то понял намек, вспоминал Томпсон.
Большой Джо решил присматривать за своим сыном. «Папаша Брайант, где бы ни был Джо, всегда был рядом», – вспоминал друг семьи Вонтез Симпсон.
«Большой Джо был полностью вовлечен в каждый шаг этого пути, – вспоминал давний баскетбольный писатель Филадельфии Дик Вайс. – Он очень гордился своим сыном».
«Большой Джо Брайант был просто потрясающим парнем, просто очень харизматичным парнем, – вспоминал Пол Вестхед, который тренировал Мармелада в Университете Ла Саль. – Люди в городе знали отца Джо. Он был заинтересован только в хорошем для своего сына и семьи. Хорошие вещи означают хорошие вещи, которые помогут им стать хорошими людьми. Он был восхитительным человеком».
По мере того как Большой Джо старел, а его вес и диабет становились все значительнее, он начал ходить с тростью. Даже тогда он загорался сначала при виде игры Мармелада, а затем своего внука Коби. Насколько велика была его любовь? Много лет спустя, когда диабет стал разъедать весь его образ жизни, Большой Джо таскал свой кислородный баллон на игры внука.
