Юлия Резник "Исключительно твой"

– Ты слишком зациклен на работе. В жизни есть и другие радости. Мне так жаль, что они тебя миновали…

В понимании мамы радость – это семья. Ну… Если она такая, как у них с отцом – это действительно радость, кто ж спорит? Затык в том, что я еще не встретил той женщины, с которой у меня может быть так, как у них. И что-то мне подсказывает, с Фаридой так тоже не будет. Погуглить ее, что ли? То, что у нас до сих пор свадьбы устраивают родители, не отменяет того факта, что мы живем в двадцать первом веке.

– Я счастлив. У меня все хорошо.

– Ты не обижаешься?

– Мам… – закатываю глаза.

– Я хотела как лучше.

– Я знаю. – Мама нежно ведет ладошкой по моей гладковыбритой щеке. Зажмуриваюсь. Наклоняюсь опять. Опять целует в лоб. Я не обижаюсь. Нет. Родители – это святое.

– Ладно, идите уже. Вижу ведь, как не терпится.

– Отец не расстроится?

Мама качает головой. Богатые золотые серьги колышутся. Так, вблизи, конечно, на лице мамы видны тонкие морщинки. У глаз, в уголках губ. Но издали ее запросто можно принять за мою ровесницу. Говорят, мальчики ищут в жене маму, если так, где мне найти такую красавицу? Отцу несказанно повезло. Уходит, обдавая меня знакомым с детства парфюмом.

– Царица, – глядит ей вслед Тоха.

– Слюни, – напоминаю я.

– Да я ж ничего такого!

– Именно поэтому я тебе еще не втащил. Пойдемте уже, пока я окончательно не загнался.

– Дык, пойдем. Мы уже пару часов тебя умыкнуть пытаемся.

– Считайте, вышло.

Идем хищной стаей к выходу. Изредка останавливаемся с кем-нибудь перекинуться парой слов.

– Мар!

Торможу.

– Лала! Ты что здесь делаешь? Мама знает?

– Т-ш-ш. Я просто одним глазочком хотела посмотреть на гостей! Все такие красивые!

Обнимаю сестру. Ей всего двенадцать. После моего рождения мама беременела еще несколько раз, да так и не могла выносить. Лала стала настоящим подарком современной медицины.

– Ты тоже красивая!

– Ага, – закатывает глаза.

– К себе беги, пока тебя родители не спалили.

– Ладно. С днем рождения, братик! Антон, Назар, Арсений… кланяется каждому, проходя мимо моих друзей. Антон делает ей «сливку», но заметив мой взгляд, одергивает руку. Машу, мол, норм. Она ж ребенок, не девушка. И уже беспрепятственно выходим на улицу. Жарко. Смрадно. Раскаленный асфальт, выхлопные газы – все прелести мегаполиса.

– Ну что, в клуб?

– Только недолго. Ты же слышал, мне завтра тащиться в Беляево.

– Не. Не слышал. А что там?

– Какой-то пикет против сноса очередной заброшки.

– Забей. Постоят – разойдутся. У вас все уже на мази, как я понимаю?

– Все разрешения имеются.

– Ну, так вот. Забей – говорю ж. Давай лучше как следует оторвемся. У тебя это, может, последний шанс.

– Не напоминай, – закрываю глаза.

Мужики нервно ржут. Заталкиваемся в машину. Открывается бар. Я пью редко и обычно немного, но тут сам бог велел. Хочется расслабиться. Не так, чтобы потерять контроль, но чтобы не думать о предстоящем. Мужики болтают, не затыкаясь, видимся редко, бизнес отнимает кучу времени. Болтовня отвлекает. В клубе какие-то девочки, все хорошо. Можно даже уехать с одной из них. Вон та, темненькая, ничего… Но все-таки не настолько хороша, чтобы я предпочел ее, а не сон. Вымотался я в последние месяцы просто невозможно. Сжег себя, стараясь угодить отцу. Еще и собственный проект начал, из которого непонятно что выгорит. Говорить о нем, нет? Попытаться самому выстроить? Как-то тесно мне было, свои амбиции душили, вот и начал. А тут вроде как, наконец, отец решил полностью мне довериться. Теперь хоть разорвись.

Нет. Спа-а-ать. Извини, девочка. Прощаемся. Еду домой. Снимаю костюм, аккуратно развешиваю, пусть ему прямая дорога в химчистку, и можно было не утруждаться, привычка к порядку дает о себе знать. Проваливаюсь в сон, едва голова касается подушки. Кажется, только уснул, как телефон будит.

– Чего? – не глядя на номер.

– Марат Маратыч, у нас ЧП.

Встаю резко, так что в голове кружится.

– Что за ЧП?

Оказывается, идиоты в Беляево решили нагнать техники, несмотря на протест. Люди решили, что заброшку тут же сносить начнут. Завязалась потасовка с местными активистами. Несколько пострадавших в больнице.

– … а там какие-то девахи понаехали и…

– Так, стоп. Какие девахи?

– Блогерши недоделанные. Экоактивистки долбаные. В общем, такой подняли шум, что мы во всех новостях.

– Слишком много нелестных прилагательных, – одергиваю я и тут же добавляю: – Каким боком экоактивистки к стройке? Там же никаких заповедников нет. – Встаю, шлепаю в кухню. Без чашки кофе мне это не переварить. – Может, от конкурентов подгон, Миш? Что СБ?

– Да роют, что… Вроде как стихийно все получилось. Но лучше перебдеть.

– Это точно. А пострадавшие? Там насколько серьезно?

– Не-не, тут не переживайте, до жести не дошло.

– Все равно. Помощь, деньги на лечение… Это организуй.

– Так не мы же их под бульдозер толкали, Марат Маратыч.

– Не мы. Но мы виноваты в том, что до такого вообще дошло. Приеду – будем разбираться, как так вышло. Да и вообще. Не обеднеем. Закрыли разговор.

– Да мы тут сами можем…

– Вижу я, как можете, – хмыкаю.

– Марат Маратыч…

– Я туда все равно собирался сегодня.

– Вас лучше не светить. СБ опасается, как бы чего не вышло.

– Я по-тихому приеду. Рожа моя в прессе не особо мелькала. Никто ничего не поймет.

– Но Марату Арзасовичу…

– Отец поручил этот проект мне, – цежу. – Сейчас подъеду, посмотрю, что там за блогерши, с которыми мои люди не могут справиться.

Глава 2

Афина

– Ой, девочки! Ой, красавицы. Даже не знаю, как тебя за них благодарить, Афинушка!

Я лежу на древнем гамаке, щурясь от яркого солнца, что проникает даже сквозь густую крону раскинувшейся над головой ивы. Травинка в зубах – не очень хорошая замена сигарете, но я решила покончить со всеми вредными привычками. Да и дети вокруг…

– Перестань, Сергеевна. Ты тоже, вон, глянь, сколько народу нагнала.

Приподнимаюсь. Мышцы на животе напрягаются. Окидываю себя придирчивым взглядом. М-да. Довела я себя, конечно… Надо есть. Надо спать! Надо себя любить, – повторяю заученную наизусть мантру.

– Да что мои? Они даже при желании не смогли бы поднять такой шум! А девочки… Ну, какие же славные! Неравнодушные. Побольше бы нам таких.

– Ой! – психую, откидываю очередной томик по психологии. – Вот только перестань. Ими в меньшей степени движет благородство.

– Но как же…

Курить хочется просто зверски. Пальцы забираются в карман шорт, но там закономерно пусто.

– Социальная повестка нынче в тренде, – вздыхаю.

– Не понимаю, – разводит толстыми руками Сергеевна. От жары ее макияж поплыл. На веках – неряшливые черные засечки, помада въелась в уголки губ. Сколько лет прошло с тех пор, когда я из интерната выпустилась, а она все в одной поре. Время ее щадит.

– Каждая из них душу продаст за хороший контракт. А рекруты сейчас обращают внимание не только на внешность. У каждого бренда свои ценности. Модели должны им соответствовать. Участие в акциях вроде этой добавляет им веса. Понимаешь? У них же все соцсети пестрят стримами, фоточками, рилсами с бедными сиротками. Пока модно защищать их права – они будут. Если станет модно их убивать…

– Все-все-все! – в ужасе Сергеевна округляет глаза. – Не договаривай! Кошмар какой-то.

– Скорей лицемерие. Но пока оно нам на руку. Что в администрации говорят?

– А что они скажут? Пока прижали хвосты из-за шума. Но! Здание признано аварийным. А земля вообще нам больше не принадлежит.

– Дурдом. Как так вышло?

– Срок аренды закончился, – пожимает плечами Сергеевна. – И продлевать его, конечно, не стали.

– Ничего! Мы еще повоюем, – усмехаюсь я. На жаре разморило. Хочется искупаться. Но не хочется в толпу. Народу тут и правда собралось – дай боже. Понаехали выпускники интерната – кто сам, кто уже с семьями, разбили лагерь. Чтоб добраться к пляжу, нужно пройти мимо разделившегося на кучки народа. Самая многочисленная – та, где прибывшие по моей просьбе девчонки собрались. Красота магнитом притягивает. Вот к ним и притянулось большинство здешних мужиков. Им такое общество даже не снилось, а тут сидят, облизываются. Как бы чего не вышло.

Иду медленно, чтобы не споткнуться о выступающие над землей корни деревьев. Самая шумная и смелая рассказывает:

– А я на бульдозер – прыг… Ору водиле, мол, поворачивай свою колымагу. А он мне в ответ кричит – «Истеричка!». И убегает к своим, так что только его и видели… Мы еще видос успели заснять… Сейчас покажу.

И тут, будто к слову, из брошенной на пледе колонки доносится:

«Знаешь все отлично, твоя истеричка…»[1 - Artik, Asti – Истеричка]

Девки вскакивают на ноги, забыв о записи, и, во все горло подпевая, орут:

«Больше не плачет, не плачет – в нее влюблен новый мальчик…»

Начинается стихийный отрыв. Красотки смеются, дурачась, затаскивают на импровизированный танцпол всех. Мимо меня не проходят тоже. Танец – неплохой способ выплеснуть все негативное, но перед чужими я не готова так обнажаться. Подхватываю на руки маленькую девчушку, чтоб ее не затоптали, и пускаюсь в пляс вместе с ней.

«Я так до сих пор и не поняла,

Кто та девочка, кем я с тобой была…»

Вращаю бедрами в такт. Как будто в юность возвращаюсь. То была не слишком-то веселая пора, и все мои хорошие воспоминания связаны с этим лагерем, где интернатские, если повезет, могли провести летом аж целый месяц.

«Любила – да, ненавидела – да,

Моя любовь – правда, твоя – вода», – орут на все лады, перекрикивая музыку. И тут в меня проникает смысл слов. Хорошего настроения как не бывало. Прижимаю к себе малышку плотней, будто в попытке заткнуть ее тельцем образовавшуюся дыру в груди. Целую взмокшие от жары волосики.

– А панамка-то твоя где, Танюша?

– Не знаю, – вздыхает та.

– Пойдем, поищем.

Наклоняюсь, ставя малышку на ножки. И чувствую чей-то взгляд. В том, что на меня пялятся, ничего нового нет. Но тут какие-то странные ощущения. Медленно оборачиваюсь.

Мужчина. Не наш. Судя по внешности, откуда-то с Кавказа. Взгляд такой, что меня, привыкшую, в общем-то, к вниманию, будто бьет под дых. На теле мурашки. И это в плюс сорок почти… Что за черт? Откуда он взялся? Я в лагере уже пятый день, и совершенно точно его не видела. Потому как если бы видела, ни за что не забыла бы.

Он делает шаг ко мне. Я, напротив, шагаю к деревьям. Отсюда до лагеря, где можно спрятаться, хорошо, если двести метров. На эмоциях, которые, фиг его знает, какого черта меня шарашат, забываю об осторожности. Нога попадает в плен высунувшегося из-под земли ивового корня, и я падаю вперед носом.

– Черт! Ты как? Не ушиблась? – спрашиваю у своей маленькой спутницы.

– Нет. А ты?