Елагина полезла в бюстгальтер эталонных размеров и, вытянув оттуда колоду карт, протянула командиру.
– Сигареты тоже! – добавил он, – курить у нас разрешается только после приёма пищи, в специально отведённом месте, возле столовой. Имеется курилка и в расположении, за моим кабинетом, чтоб туда попасть, необходимо моё позволение – это будет привилегией для курящих; для тех, кто ведёт здоровый образ жизни, придумаем альтернативное поощрение.
– Уяснила. – Склонив голову, отозвалась Даша: ей жалко расставаться с дорогой пачкой ароматизированной отравы.
– Встать в строй! – продолжил Богдан, – так вот, если унюхаю табачный дым в роте – выговор! В запасе у вас три выговора, на четвёртый – вылет! И обратно в МЛС, ну или на гражданку, для двоих особ. Выговоры можно и снимать, особыми заслугами. За наркотики, алкоголь и, – Старохватов замялся, – слишком близкие, неуставные отношения между курсантами… кхм… женоложство, – протараторил он последнее слово, явно смущаясь, – срываете сразу «джекпот»! Без предупреждений и апелляций. Запретов, вообще, много! Разберёмся по ходу дела.
В спально-строевое помещение ураганом ворвалась Азарова:
– Товарищ капитан! Пора одевать курсанток уже, и медсестра звонила, заждалась их тоже.
– Вы не видите, мы заняты? – Спокойным, но строгим голосом, не глядя в сторону Жанны Ибрагимовны, спросил командир.
– Виновата… – поправила прапорщик воротник.
– Скоро отпущу их… простите, что забыл с вами посоветоваться.
– Виновата, – повторила она.
– Я вас не задерживаю! – наконец, посмотрел Богдан в сторону Азаровой, та поспешила ретироваться. – Что дальше? – вывел Старохватов руки из-за спины и взял их в замок, – ах! Разумеется, каждой выделят новый телефон с сим-картой, хранится они будут у меня, ибо звонить положено в строго отведённые дни и часы, понятно, если нечто срочное, можно обратиться ко мне с просьбой о внеочередном звонке, если только, действительно, оно важно! А не когда пьяная подруга Люся увидела в конце села вашего хахаля-бабника с какой-то синеглазкой.
По расположению прокатился смешок.
– Отставить! Но письма, по старинке, вам всё равно писать придётся!
– Виновата, можно спросить? Я – курсант Елагина…
– Уже запомнил, кто ты! – усмехнулся Богдан, – у нас говорят «разрешите». Спрашивай.
– Если не кому писать? Нет, мне-то есть, интересуюсь из любопытства.
– Найдём! Друг подружке станете строчить. Ну или в газете/интернете познакомитесь с кем-то, да подругам, что в зонах остались.
– Поняла.
– Что забыл сказать? – устало вытер пот со лба ротный, – ничего не хотите добавить, товарищ старшина?
– Никак нет! – туго буркнула Белкова: ей надоело стоять, хотелось уже перекусить, по возможности и рюмаху пропустить под кислые щи, которые сегодня в общей столовой выдались очень уж знатными.
– Тогда закругляемся. Короче, товарищи курсантки-арестантки, вам необходимо выучить устав, распорядок дня, вон висит, – указал Старохватов на стену, где под стеклом покоится расписание с прочими информационными листами: справа от дверей прямо под большим телевизором, – имена всех командиров от старшины до начальника училища и много-много чего иного, зачастую ненужного. Сейчас вы отправитесь сперва в медкабинет, он на первом этаже, ну, кроме двоих, кто уже лежал в санбате и успел переодеться в форму, вы по очереди ко мне на более близкое «знакомство». Остальные, после медсестры к старшине роты – прапорщику Азаровой. Она и определит вас по местам, кроватям, проведёт беглую экскурсию, где у нас бытовка, мини-спортзал, туалет, душевые, кои вам полагается посещать каждые сутки, читальня и учебные классы на первом этаже, короче, увидите. Жанна Ибрагимовна также проведёт дальнейший инструктаж. Разойдись! – скомандовал Старохватов, но тут же передумал, – отставить!
Ротный подошёл ко второй девушке в строю («вольной»), осмотрел её с головы до ног и произнёс:
– Не хотел при всех этого спрашивать, да не удержался, очень уж вы интересно выглядите!
Снова прокатился смешок по расположению.
– Ну-ка, смирно! – проревела Белкова.
– Представьтесь, – не прекращал Богдан с любопытством рассматривать невысокую девушку.
– Осужд… курсант Вострикова Лидия Юрьевна!
Лида действительно выглядит необычно! Она сильно выделяется на фоне других девушек и далеко не только выданной ей утром формой: самая низкая, телосложения среднего; вроде бы кроме слишком детского лица, усеянного конопушками, которые ей очень идут и выглядят колоритно, ничего особенного, но! Вострикова единственная, кто подстрижена на лысо! Плюс в губе и носу у девушки красуются пирсинги, большие такие, а в каждом ухе по пять, то и шесть серёжек в ряд.
– Хм, – усмехнулся ротный, – присваиваю тебе позывной – «Эфка».
– Почему «Эфка»?!
– Потому что, – уже жёстко ответил Старохватов, – если тебя, не дай бог, разорвёт, то осколков железа от тебя разлетится не меньше, чем от гранаты «Ф-1»! Ах да, раздавать позывные я очень люблю, получит каждая, тут уж без обид, ничего с этим не могу поделать, изъян характера. – И повернувшись к старшине, ротный уточнил, – кто её пропустил такую, лежала же в санбате вчера? Почему не сняли сие безобразие?
– Не могу знать! – пожала плечами Инна Геннадьевна, – там же половина персонала гражданские, им, видать, пофиг. А бойцы из охраны, думаю, решили, что – это наша проблема и не стали заморачиваться.
– Отставить предыдущую команду для вас, Вострикова! Сейчас же, первой зайдёшь в кабинет фельдшера и передашь приказ Ирине Егоровне: «Немедленно снять запчасти и принадлежности с лица! Продезинфицировать кожу пять раз». После вручить твои септумы Азаровой на хранение… под опись.
– Есть. – Грустно пропищала Лида.
– С осколками на лице разобрались, ответь на второй вопрос: почему ты голову-то побрила? Девушкам оно необязательно, вшей выводила?
– Нет, – всхлипнула Лида, – это дед… я с отцом после судимости разругалась, живу со стариками, а дедушка, как узнал, что я в училище с военным уклоном иду, так и посоветовал, очень даже настойчиво, чтобы я побрилась… помог мне даже. Говорил: «Не пожалеешь!»
– Ахаха, – искренне захохотал капитан, курсантки его поддержали, – отставить смех! Дед твой, видать, наш человек. Шутник?
– Ещё какой! Никак не привыкну к его уловкам…
– Встать в строй. Не переживай, отрастут быстро. Цвет-то какой был, рыжий? – определил ротный воспитатель по лицу.
– Так точно.
– Ладно, – выдохнул Богдан, – разойдись!
Девушки исполнили команду своеобразно: просто отвернулись от командира, потом столпились.
– Старшина! – Позвал командир Белкову, – научите личный состав.
– Есть!
– Ты! – Указал Богдан на Полину.
– Курсант Горегляд Полина Добровна!
– Ого! – поразился ротный, – это как у тебя отца зовут?
– Звали, – скорбно склонила она голову, – Добрый.
– Хорошо, будешь у нас «Бедой». Повторюсь: позывные раздавать подопечным очень люблю, так что без обид!
– Почему «Беда»? Меня Доброй всегда звали.
– Потому что фамилия начинается на «Горе», а горе не беда! Но ты – Беда. Всё, за мной. Стоп! Тебе, Эфка, напомню: после сержанта Слуцкой и старшины роты – сразу ко мне. Смотри, чтоб без осколков, лишь с «перфорацией» на лице от них.
Оставив Горегляд возле канцелярии над тумбочкой дневального, Старохватов зашёл в каптёрку к Азаровой. Кабинет старшины очень просторный, можно сказать – мини-склад всевозможных, нужных и не очень вещей, комната ротного тоже немаленькая, но она уступает каптерке по размерам в разы! Зато у Богдана вид из окна не в пример лучше: он расстилается с высоты далеко за забор, на вольные, казачьи степи, оттуда виднеется излучина Дона, противоположный берег, а через стёкла прапорщика можно смотреть лишь на глухой угол корпуса. В каптёрке, как и положено, всюду навалены вещи: форма, шапки, кепки, берцы, даже кирзовые сапоги советских лет, шевроны, лычки и т. д. Стоит характерный запах залежавшегося белья, в него ненавязчиво врывается аромат недавно заваренного чая из собранных в казахских краях трав.
– Жанна Ибрагимовна, – обратился командир роты к прапорщику и пригнул голову: от стального конька крыши через окно ему ударил в глаза «солнечный зайчик», – вы две кровати, что справа у входа, напротив «плазмы», закрепите за «вольными», одну из них мы сделаем младшим сержантом, думаю, Полину, точно не решил; вторую, Лиду, ефрейтором, её определим вам в помощницы.
– Ой, это пришлось бы к месту, к самому месту! – Улыбнулась Азарова: она не обижается на ротного за недавний, жёсткий с ней разговор перед строем, – очень каптёр нужен мне, очень.
– Договорились. Если что, я начинаю с курсантками знакомиться поодиночке, засижусь, наверное, сегодня, постарайтесь лишний раз не отвлекать. Если важное, тогда уж, конечно, смело обращайтесь.
– Хорошо, Богдан Николаевич. Чайку не хотите? Свежий, из трав особых, родственники прислали, для здоровья полезно очень, сейчас, когда на нервах мы все, он приходится к месту! Время есть, покуда они осмотр пройдут у Ирки.
– Нет, в другой раз – обязательно! Говорю же: начинаю знакомиться с курсантками, Горегляд ждёт под дверью.
– Ловлю на слове, про другой раз!
– Добро. – Улыбнулся ротный.
Старшина Белко?ва, отперев ворота на втором этаже электронным ключом (на ночь запиралась на классический замок), сопроводила девять курсанток по едко пахнущей хлоркой лестнице к медкабинету, что находится справа от главных дверей корпуса за учебными классами.
Мест на стульях и скамейках, расположенных вдоль стен, хватало на всех, но девочки столпились возле пустующего поста внутренней (корпусной) охраны. Сурового стражника на боевом дежурстве, который предусматривался изначально по плану, не оказалось: его убрали по настоянию Старохватова. Ротный воспитатель посчитал – это излишние меры, без того у девочек возникнет постоянное ощущение «узниц»: и ворота запираются на обоих этажах, и решётки стальные за окнами. По той же причине Богдан решил не запирать на ночь двери, что разделяли спально-строевое помещение и коридор, резонно заметив, – «Как вы им ночью в туалет ходить прикажете? Дежурного офицера постоянно тревожить и весь личный состав заодно? Пустое оно, девочки всё-таки, не пожизненно заключённые террористы!»
– Так! – Безумно громко закричала Инна Геннадьевна, – почему встали гурьбой, примоститься негде? Ну-ка, расселись по свободным местам. И замолчите, устроили пчелиный рой, как вас только перевоспитывали на зонах?!
Курсантки повиновались, притихли. Из-за наступившей тишины, прерываемой иногда звуками из медкабинета, похожими на бросаемые в биксы использованные инструменты, да редкими, тяжёлыми вздохами старшины, девочки почувствовали себя в чужой тарелке, заволновались. Кто-то забоялся врачей, с опаской думая, – «Вдруг болезненные уколы поставят?», кто тревожится, что «забракуют» и отправят обратно в зону, хотя логически и понимают – это маловероятно! Мандраж присутствовал в каждой, юной, в прошлом преступной душе.
Ожидание затянулось: фельдшер шумит у себя внутри, говорит с кем-то или сама с собой, но курсанток не вызывает, хотя старшина и докладывала ей: «Мы прибыли для осмотра! Вы же сами торопили нас!» – «Подождите немного, – отозвалась Слуцкая, – провожу дезинфекцию!»
В томительном предвкушении принятия на грудь чарочки водки под щи, Белкова ходит взад-вперёд, от правого крыла, где находится «читальня» и «красный уголок», к левому, к учебным классам, медкабинету и курсанткам. Шальная мысль врезалась в голову старшины, – «Может, оставить их одних на пятнадцать минуточек? Ворота закрою на стальной ключ, на окнах решётки, Ирка рядом, никуда не денутся?! Нет, не стоит ротного подводить, Старохватов без того закрывает глаза на мою слабость, не доносит, прикрывает перед начальством… потерплю, не алкашка, в самом-то деле!» – настроение её от этого испортилось, Инна занервничала и, понимая, что держаться сил почти нет, решила спустить пар на подопечных. Повод нашёлся, пустяковый: Елагина жестами разъяснялась с Абакумовой, они ведь тесно общались с лагеря, да и другие девушки, «соратницы», тоже посылали подруга подружке условные знаки, корчили гримасы.
Командирша принялась необоснованно и громко кричать на курсанток. Невольницы, особенно бойкие (таковых две), из последних сил удерживались, чтобы не нагрубить старшине в ответ, сложнее всех давалось молчание Елагиной: горячую кровь и чувство собственного достоинства, сдерживать Дарье становится сложнее.
Наконец, на крик Белковой вышла фельдшер, она сделала замечание горлопанке:
– Инна Геннадьевна, вы чего так шумите? У меня стеклянные полки на шкафах дрожат, вы чего? Здесь не библиотека, тем не менее тишина в почёте.
Вытерев платочком слюни с «острого» подбородка, Инна извинилась за своё поведение, она не затаила злобы за сделанное фельдшером порицание: мысли старшины занимало предвкушение опохмела, видать, нескорого!
– Можете проходить по одной, – ласково пригласила Ирина курсанток на приём, – кто первой желает?
Старшина, прокашлявшись, поспешила внести ясность:
– Берите Эфку, – Инна указала на Лиду, та поднялась, – ротный приказал снять с неё это безобразие и обработать кожу несколько раз… прочие процедуры не нужны: она лежала в нашем санбате, из «вольных».
– Прошу! – Деликатно улыбнулась фельдшер Востриковой.
Курсант прошла в просторный (как и всё в училище) кабинет с более высокими, чем на втором этаже и коридоре потолками. Обстановка походит на аналогичные места: ширма, две кушетки, стеклянные шкафы с различными препаратами и пузырьками, умывальник, полки с биксами, прочие медицинские приспособления вроде штатива для капельницы и т. п. Имеется отдельный угол справа у окна для питания и досуга хозяйки; на столе микроволновка, термопот, рядом бутыль с родниковой водой и стаканчики, урна; на стене различные грамоты, диплом, портрет президента, календарь и патриотичные часы с триколором. В комнате витает характерный запах больницы: аромат смешался со спиртом, мазями и внушительной дозой хлорки. Нашлись и отличия данного медкабинета от санпункта зоны – тут тепло! и оборудование с инструментами более современные.
– Раздевайтесь, до пояса. – Вполне любезно попросила Ирина.
– Я уже проходила осмотр, вчера! – Протараторила Лида, – мне только «аксессуары» снять, я и сама могу, но капитан приказал…
– Ничего! Порядка ради, бегло вас осмотрю.
Фельдшер (хотя Слуцкую почему-то все звали медсестрой, чем дико её раздражали) подошла к курсанту и начала проводить необходимые мероприятия. Напомним, Ирина – это женщина, не сказать – красивая, скорее обычная, среднего роста, русые волосы, если их расправить, тянулись до окончания спины; худая, голос у неё приятный, рука «лёгкая»; она замужем, воспитывает сына. В первый служебный день (до приезда воспитанниц) появилась в училище с искусно замазанным синяком: супруг порой делал с женой низкий для мужика поступок – избивал. Нет, он не пьёт, просто дурак, ревнующий буквально к каждому прохожему, на которого Слуцкая хотя бы мельком, без интереса, поднимала глаза. Старохватов предлагал ей помощь – отказала, жалко ведь давно нелюбимого мужа, понимала – это глупо, дальше пойдёт хуже, а побороть мерзкого чувства сострадания к ревнивцу, не могла.
Невзирая на то, что Ира тоже носит погоны, она оказалась очень милой и доброй женщиной, противоположностью старшине Белко?вой. Лида это сразу почувствовала (как позднее и другие девочки): Слуцкая словно источает тепло, манит к себе. Однако подобного нельзя сказать о её руках, хоть нежных и лёгких, но дико холодных! Едва сержант коснулась горячей, бледноватой кожи Лидии, как та вздрогнула, подумав, – «Патологоанатомом работала, что ли?» – вслух, естественно, подобного не выразила, искренне побоялась обидеть добродушную Ирину.
– Стрижка у вас… интересная, – усмехнулась фельдшер, – вши водились?
– Нет, – измученным тоном, оттого что надоело всем объяснять одно и то же, протянула Вострикова, – дед мой – шутник…
– У меня такой же был. Наркотики присутствовали в жизни? – Уже серьёзно и с опаской поинтересовалась Слуцкая.
– Да, – стыдливо опустила голову курсант.
– Бросила?
– Навсегда, я клянусь! – Бодро подняла глаза Лида.
– Сама решилась «соскочить» или помог кто?
Вострикова терпеть не могла говорить на больную тему, но Ирина спросила таким участвующим тоном, что курсант ответила честно:
– Не пришло бы счастье, да несчастье подогнало… на зону попала, оттого завязала и… рада.
– По тем же причинам решила добровольно пойти к нам? Ну, ты же вольная была.
– В том числе! но не в первую очередь… я-я… честно, больше никогда…
– Извини, подруга, – выдохнула Слуцкая, – я обязана это указать в документах… или…
– Ничего, здесь секрета нет, в личном деле вроде помечено, сама не знаю, как меня сюда взяли с таким прошлым, с 228-ой статьёй за плечами.
Ира, пометив что-то в карточке Востриковой, вернулась к пациентке и принялась снимать с той серёжки, септум, пирсинги. Лида не ощутила ни боли, ни чего-то другого: она «залипла» – любопытный взгляд курсантки прошёлся по фигуре фельдшера.
– По одной серёжке в ушах можно оставить! – оттянулась слегка назад Ира и уловила, что пациентка её пристально изучает, – ты чего это?! – усмехнулась Слуцкая.
– Нет, нет! – поспешила оправдаться курсант, – я нормальная, мужиков люблю… это я из зависти, из «белой» зависти… вы такая худенькая, но с «формами», мне вот, совсем не повезло, хоть бельё на мне разглаживай.
Фельдшер засмеялась.
– Ничего, подруга! Мужики разных любят, мне вот, с «достоинством» честь выпала, зато нос как у Буратино! Комплексую – жуть.
– Хех, так вы не говорите об этом ухажёрам, они и не заметят!
