Из «вольных» с гражданки за день до основного контингента прибыли шесть девушек, их сразу определили в медсанбат, скорее символически, нежели из страха перед инфекциями. Медики провели будущим курсанткам необходимые анализы, проверили на вшивость (в прямом смысле), на кожные и венерологические заболевания и т. д. Недавно прибывшие ранее понимали – едут они не в санаторий, хотя обстановка на территории училища очень на него походит, всё же девочки не ожидали, что по прибытии к ним отнесутся, как к заключённым! Отберут телефоны, личные вещи, возьмут под конвой, палата и та, запирается на ключ. Несколько отвыкли барышни от подобного обращения, но… их насильно в спецучреждение никто не тянул, нечего теперь плакать. С другой стороны, – персонал отличный, заботливые и чуткие женщины, они не запрещали смотреть телевизор или громко разговаривать между собой, смеяться. К сожалению, ни врач, ни тем более медсестры, не смогли утолить любопытства «арестанток»: они попросту не знали – что ждёт вчерашних узниц? Куда и кого из них определили? Хорошие ли командиры? и прочее. Три девушки из шести знакомы между собой – отбывали наказание в одной колонии для несовершеннолетних, четвёртая и пятая – в других зонах, шестая, вообще, в соседней республике. Однако сдружились они быстро, болтали почти до рассвета: «каторжное» прошлое старались не вспоминать, больше трещали о будущем, как они выйдут через три года из стен училища и заживут полноценной жизнью! Кто-то уже строил планы на то, чтобы самой в перспективе стать сотрудником милиции или военной.
Большинство же курсанток собрали из разных колоний (и республик, в том числе не входящих в состав России) на специальном пункте в Ростове-на-Дону. Оттуда двадцать четыре девушки двинулись в сторону Водопьяновска, причём на обычном автобусе, не на «воронке»: без решёток, закрашенных окон, кандалов и прочих «прелестей». Правда, конвоирши попались очень уж суровые: запрещали переговариваться или жестикулировать, на просьбы сходить в туалет, отвечали отказом, под предлогом, – «Ехать три часа, потерпите! Вас предупреждали перед посадкой на спецрейс, чтобы справили естественные надобности, теперь не скулите. Вы уже совершеннолетние, поэтому разговор с вами иной!» – в подтверждение твёрдости своих слов, конвоир стукнула резиновой дубинкой по вертикальному поручню.
Впрочем, девушкам говорить не особо и хотелось: давно не видели «воли»! Те, кому посчастливилось сидеть возле окон, буквально прилипли к ним. Затаив дыхание, «зечки» наблюдали за проносящейся мимо, свободной жизнью! Те, кто сидел чуть дальше окон, с опаской тянулись к стёклам (конвой мог разозлиться), и тоже, с замиранием сердца, следили за улицей.
У каждой осуждённой душа радовалась и пела, ощущалось тревожное покалывание с головы до пят, в то же время к разуму примешивалась и лёгкая меланхолия, оттого что пейзаж за окном им не принадлежит, и истинно они познают его нескоро, в лучшем случае через три года! Каждая думала: «Боже! Как же хорошо и красиво за окном! Конец лета, солнце греет, веточки деревьев приветствуют на каждом шагу, собачки машут хвостиками и желают прохожим удачи. Кто-то из людей доволен, пары влюблённых идут под ручку, иные ссорятся, кто суетится от каждодневного разнообразия (в сравнении с тюрьмой, обычный день любого человека просто богат переменами), кто-то тоскует. Чего вы печалитесь, друзья и подруги?! Вы же на свободе, на свободе! Почему мы не ценим того, что имеем? Эх, горевали бы мы сейчас, дай нам выйти на улицу без конвоя! Попить кваса, пройтись по зелёной аллее, познакомиться с мальчиками и много-много чего другого, что доступно свободному гражданину каждый день. Цените любой миг, люди, цените, потому что не дай бог, потеряв свободу, очень горько заплачете! Эх, дайте мне в руки холст и кисть, я картину напишу, про всё, что вижу на воле! Вручите листок и карандаш – стихи сложу! Одолжите камеру – сниму лучшую короткометражку в мире о простых россиянах!»
К «арестантской» эйфории временами подтекал страх, именно тот природный страх человека перед неизвестностью. Никто же толком не знал: куда едут? что там ждёт? какие начальники? Понятно, всё лучше, чем на взрослой зоне, но мало ли? Может, там станут бить или издеваться иным способом, то и по совокупности? Слухи разные ходили относительно нового училища, а пролить свет на скорое будущее – некому.
После обеда автобус с «зечками» прибыл на территорию спецучилища и остановился возле плаца. Девушек вывели из салона по одной, в десятый раз проверили, затем построили, снова проверили. Задали несущественные вопросы, казалось, конвоиры тянут время – так оно и есть! Вскоре появился незнакомый генерал-лейтенант в сопровождении невысокого, щуплого мужичка и пяти бойцов из роты охраны, последние несли личные дела прибывшего контингента. Поприветствовав всех, начальник училища произнёс вступительную речь. Далее невысокий подполковник, получая от сержанта «личное дело», выкрикивал фамилию и называл роту, – «Абдулова Наталья Кирилловна! Добро пожаловать! Два шага вперёд. Вы направляетесь во вторую роту, встаньте к своему непосредственному начальнику, лейтенанту Астраханской, вон она, справа от вас. Елагина Дарья Анатольевна! Добро пожаловать! Два шага вперёд! Вы направляетесь в первую роту, встаньте к своему командиру, старшине Белковой… слева от вас», – и так далее.
Из прибывших, в подразделение Старохватова зачислили восемь человек, плюс две «вольные» из санбата. Когда распределение на плацу закончилось, Инна Геннадьевна отвела подчинённых сперва в столовую, затем в расположение.
На втором этаже жилого корпуса, к восьми девушкам в арестантской «робе» присоединились курсантки облачённые в военное обмундирование, как и у персонала – наполовину «пиксель», наполовину «флора», хотя различия имеются: несколько другой оттенок, рисунок и полоски чуть иные, и отражатели на рукавах – это дабы не спутать судимую с кем-то из сотрудников. Хотя форма была им выдана в строгом соответствии с размерами, всё же она сидела на теле мешковато. Необходимо подшить китель и штаны, разгладить, тогда – другое дело! Тем не менее облачённые в робу девочки долго рассматривали прикид «коллег», щупали материал, задавали вопросы.
– Рота! – закричала, словно случился пожар, старшина Белкова, – построиться на «взлётке» возле кроватей. И по ранжиру, не абы как!
Курсантки стоят в спально-строевом помещении, что представляет из себя смесь кубрика и казармы (все койки рядом, одноярусные), посредине которой находится так называемая «взлётка» – широкий, протянутый коридор, специально созданный для вечных построений личного состава, кстати, Старохватов почему-то называет её не «взлётка», а «пролётка», вскоре все привыкнут к такому термину.
Вообще, в корпусе сперва планировали сделать антураж исключительно армейский, причём «старого образца», позже отказались от такой идеи – надо идти в ногу со временем, плюс пресса заграничная станет заглядывать, нельзя опозориться на мир.
В расположение зашла прапорщик Азарова. Одна из девочек, видать, пересмотрев фильмов, крикнула, – «Смирно!»
– Отставить! – жёстко бросила Жанна Ибрагимова, – команда не совсем верная, когда командир появится ваш, кричите тогда! – и, сменив жестокое выражение лица на добродушное, добавила, – ему понравится. Инна… ой, товарищ старшина… вы правильно построили их, по ранжиру, но, думаю, пока форму всем я не выдала, пусть «зелёные» с края правого стоят. – «арестантки» сразу обратили внимание: прапорщик нестандартно выстраивает предложения, как-то «не так» чередует слова, непривычно для слуха.
– Тоже так думаю. – Согласилась Белкова, – где наш командир?
– У начальника штаба, придёт скоро. Поели они?
– Да.
– Ладно, вольно! – отдала команду прапорщик, – не расходитесь, мы с товарищем старшиной по делам ненадолго отлучимся, нас ждите молча или командира роты. Пошли в каптёрку старшина ко мне, кое-что прояснить надо. Да не сбегут никуда они, всё заперто.
– Если кто нарушит устав или поднимете шум, пеняйте на себя! – Снова закричала Белкова.
Когда командирши вышли, курсантки расслабились, зароптали:
– Девчонки, давайте хоть познакомимся! – предложила одна из недавно прибывших, – мы-то многие вместе чалились, а вас впервые видим.
– Я Анюту знаю! – выкрикнул кто-то, указав на «вольную», ту, что пониже.
– И я!
– Привет, каторжанки, – расплылась Анна в улыбке, – кто бы мог подумать, где мы встретимся!
– А ты, кто? – обратились с вопросом ко второй «вольной», что повыше ростом.
– Полина! Я никого не знаю, отбывала наказание в Беларуси.
– Да сдружимся! Ты тоже с воли сюда?
– Конечно. – Пожала плечами Полина.
– Вот вы дурочки, девки-и-и! С воли на каторгу. Нас бы кто выпустил, искали бы потом здесь! Просто на «взрослую» заезжать не хочется, решили сюда, вы же чего?! Воля-я-я же вокруг вас была.
– Это так кажется, – отозвалась Аня, – когда ты за колючкой, думается тебе, что там, за забором, всё просто, а выйдешь и-и-и… депресняк на свободе тоже, короче.
– Ладно, расскажите хоть, что за место? Кто главный?
– Сами не знаем толком, – с важным видом сказала Полина, – говорят, вроде он из солдат, не кумовой, говорят, воевал! Мы его ещё не видели.
– Его?! – дуэтом подхватило несколько женских голосов, – у нас ротный воспитатель – мужик?!
И посыпались с разных сторон вопросы: «Не сильно старый? Красивый? Накачанный или пузан? Злой или терпимо? А женатый?»
– Не знаем! – запищала Анна, – сказали же! Мы с Полей немногим больше вашего в курсе.
– Хоть бы не тот мелкий мужик с плаца, что по ротам нас определял?
– Иди ты!
И спально-строевое помещение наполнилось хохотом.
– Если не сильно старый, давайте его охмурим? – последовало «гениальное» решение.
Полина отрицательно покачала головой:
– Уверена, если нам назначили ротным мужика, а судя по слухам, повезло так только нам: у остальных ротные воспитатели – бабы, то мужик такой, что соблазнить или надурить его не получится.
– Ой, – отмахнулась самая дерзкая девушка, как раз та, которую первой зачисли на плацу в роту Старохватова: Елагина Даша, – если он не из кумовых, а вояка, то обдурим, ещё как! С бабами нашими, командиршами, куда сложнее выйдет.
– Смирно! – раздался мужской голос в помещении, напугав всех девушек, без исключения, однако команду они выполнили быстро.
Вошедший капитан дождался, пока курсантки построятся, затем поочерёдно провёл по ним взглядом, без какой-либо мимики или прочего выражения эмоций, помолчал пять секунд, и, развернувшись, ушёл прочь.
Это такой психологический ход Богдана: подогревал интерес у подопечных к своей персоне. Офицер пробыл на виду у «арестанток» меньше минуты, но его намётанному глазу хватило времени, чтобы сделать необходимые выводы. В глазах курсанток он уловил необходимое ему любопытство, а две особы из десяти, смотрели на него чересчур заинтриговано – этот огонёк в девичьих глазах он не спутает ни с каким другим! Оно, вероятно, на руку, главное здесь – не заиграться. В целом, у Старохватова остались ровные впечатления о подчинённых: он себе их так и представлял (плюс-минус), хоть Богдан не верит в исправление «оступившихся», хоть и ждал прибытия хитрых и «прожжённых» девиц, всё же подсознательно понимал – перед ним окажутся не матёрые зэки в наколках, что вечно крутят чётки и играют желваками, а простые на внешность люди, которые виделись ему совсем школьницами. Знал капитан по своим снайпершам и другое – за миловидностью, застенчивостью и робкой улыбкой, лучше всего маскировать самые злостные намерения, а под внешностью ангела зачастую скрывается жестокость хладнокровного ликвидатора, что не остановится ни перед кем или чем. – «В тихом омуте, черти водятся!» – сотый раз повторял ротный в мыслях.
Курсантки тоже сделали выводы относительно командира, они поняли – это их ротный воспитатель. Высокий капитан (185 см), широкоплечий, спортивного вида, с решительной походкой и офицерской выправкой, темноволосый, с карими глазами, слегка вытянутым лицом и чуть «вмятым» (от перелома) носом, оставил положительное впечатление. – «Вроде нестарый! Слегка за тридцать! – думали женщины, – всё лучше, чем тот крохотный мужик с плаца. Интересно, какой у него характер? Постоял, помолчал и ушёл. Наверное, суровый человек!» – в общем, нужного психологического эффекта Старохватов достиг.
Богдан шёл по коридору и смотрел по сторонам, когда старшина Белкова, бодро выскочив из каптёрки, едва не ударила его дверью. Командир именно её и искал, мол, – «Куда запропастилась? Курсанток одних оставила. Уж не пьёт ли часом?!» – Дверь каптёрки находилась по правой (северной) стороне корпуса, это первый кабинет от спально-строевого помещения, дальше, через три метра, канцелярия ротного, между ним и каптёркой находится тумбочка дневального: суточный наряд для подчинённых, подобно армии, в училище не предусматривался, тем не менее планировалось периодически ставить девочек «на тумбочку» или «дежурными по роте», тому две причины. Первая, – в качестве наказания, да-да, пресловутый – «наряд вне очереди! (или два-три)»; вторая, – для обучения, чтобы знали, какого оно – стоять дневальным или дежурным (ой) по роте, учреждение всё-таки с военным уклоном.
– Прости, Богдан… ой, виновата! Товарищ капитан. – Извинилась Инна.
– Ну-ка, дыхни! – подозрительно наклонился к старшине Старохватов.
Набрав побольше воздуха, Белкова дохнула в лицо командира:
– Хы! Да не пила я, мы по делам совещались.
– Это похвально! Ладно, иди к курсанткам, не распускай их, я позвоню сейчас генералу и приду, надо же и мне подчинённым сказать – «Добро пожаловать!»
– Слушаюсь!
Глава 3. Осужденная… курсант
Грозный вид капитана и его странное поведение, впечатлили курсанток: они продолжили стоять по стойке «смирно», правда, держались в строю неумело (до поры). Особенно вытягивалась «вольная» Полина, подобно призывнику при измерении роста, чтобы казаться выше.
Сейчас, девочки не то что говорить между собой опасаются – переглядываться! Они и любопытство отодвинули на задний план, которое разъедало их до появления Богдана: интересно же посмотреть новое «жильё», где и чья кровать, тумбочка, какой вид расстилается «в клеточку» сквозь стекло и решётки? Оценить-то пейзажный, словно в заповеднике, лик территории училища они успели, потому предпочитали, чтобы его часть просматривалась из их окон. И что за пределами спально-строевого помещения тоже волнует: туалет, душ, бытовка и так далее.
На «пролётку» вернулась Белкова. Инна удивилась, заметив, – «Курсантки стоят по стойке смирно! Прилежнее школьниц прям, тех и на секунду учителю оставить нельзя, сразу ропот. А эти – красавицы!» – старшина подумала, будто они её испугались, её командного крика, боевой внешности: не знала, что дело в ротном.
Следом к подчинённым заявился и Старохватов.
– Смирно! – отдала команду взводная.
– Вольно, вольно. Я уже заходил. – Махнул Богдан рукой и добавил, – по команде «вольно» необходимо встать свободно, ослабить в колене левую или правую ногу, но не сходить с места, не болтать и не ослаблять внимания. Особенно это касается вас! – указал капитан на Елагину Дарью, – я не давал команды готовиться упасть на пол и спать.
Она промолчала, потянулась.
– Когда к вам обращается старший по званию, что необходимо сделать? – сурово уточнил Старохватов.
– Простите…
– «Виновата» – надо говорить!
– Виновата! Осуждённая Елагина Дарья Ан…
– Сдурела?! – Усмехнулся ротный, – здесь ты либо курсант Елагина… хотя я бы вас и кадетами не назвал, язык с трудом поворачивается, но всё же, либо рядовой, поскольку по уставу нашего училища курсант – это должность, а рядовой – звание.
– Виновата! Так точно. Рядовой Елагина…
– Нет, отставить «рядовой», не звучит! Лучше – курсант. Ладно, – устало отмахнулся капитан, – научитесь скоро.
Несколько минут назад Даша воображала, как она станет непринуждённо заискивать с ротным воспитателем, шутить, то и флиртовать с ним, вставляя острые подколки, сейчас, отчего-то передумала озвучивать собственные мысли, мол, – «Голос у вас стальной, командирский, но очень приятный, вы не записываете аудиокниги? С удовольствием послушала бы перед сном». – На Старохватова, в свою очередь, Елагина обособленного впечатления из общей массы не произвела, он с этим потом разберётся, когда начнёт с каждой разговаривать лично, наедине. Думы Богдана за секунду, исходя из его опыта, будто он робот, выдали первичный отчёт касательно Дарьи: невысокая (не более 157 см), шатенка, волосы по плечо, глаза зелёные, выразительные; губы пухленькие слегка от природы, носик аккуратный, черты лица правильные, вероятно, имела успех среди мужского пола на воле. Дерзкая, оно заметно сразу, старается казаться хуже, чем есть, хотя однозначно, характер у неё нестабильный, может быть умной и вежливой, а через час – хабалкой-хулиганкой. Подобные девушки ведут себя вызывающе, изображают «доступных» девиц, но, когда доходит до «процесса», говорят сразу – «Нет!» Выглядит на свои восемнадцать лет, если захочет, при помощи косметики легко сможет манипулировать годами, стать «моложе» или, напротив, «старше». – «В сержанты бы не взял!» – сделал окончательный, служебный вывод Старохватов, а для других целей курсантки ему неинтересны.
Капитан продолжил молча стоять напротив строя и переводить острый взгляд с подчинённой на подчинённую. Лицо его напряжённое, солнце, что переходит на западную сторону корпуса, падает на козырёк кепки, бросая «устрашающую» тень на его лицо, идеально вычищенные берцы блестят. Богдан подбирает в голове нужные слова, мысли путаются, скачут, но выглядит он уверенно и лишь хорошо знающий Старохватова человек смог бы определить по выступившим на его лбу испаринам пота – офицер волнуется. Наконец, заведя по привычке руки за спину (на войне всегда прятал от подчинённых таким образом мелкую дрожь перед боевым выходом), ротный воспитатель заговорил басом:
– Я – капитан Старохватов Богдан Николаевич… 1989 – го года рождения, если это кому важно. Назначен в ваш «диверсионный» отряд командиром, для вас я… ладно, обойдёмся без пафоса. Короче, по всем мелким вопросам обращаться к товарищу старшине, – он кивнул в сторону Белковой, – по болячкам и средствам женской гигиены – к медсестре, она в медкабинете на первом этаже, скоро познакомитесь; по вопросам бытовым, вроде трусов, ниток, иголок, подшивы…
– Так, мы по идее не подшиваемся! – осмелела Елагина и прервала начальника, за что удостоилась его сурового взгляда.
– Перебивать командира запрещено! Здесь я решаю, подшиваетесь или нет! Лично вы, товарищ курсант, к вечеру должны подшить воротничок формы, ну, когда получите обмундирование, а также рукава.
– Есть! – растеряно, с лёгкой обидой ответила Дарья.
– Продолжаем! – щёлкнул каблуками Богдан и, склонив голову, взялся прохаживаться взад-вперёд перед строем, – по вопросам более важным, уже ко мне. В армии не приветствуется, когда прыгают через голову непосредственного начальника… немного позднее, одну из вас, тех, что с воли, сделают заместителем Инны Геннадьевны – это первое звено непосредственного руководства. – Понимая, что начинает беседу не с того, капитан резко сменил тему, – буду с вами откровенен: я не верю в исправление души! Да, люди часто меняются, преимущественно в худшую сторону, чтобы в лучшую, память моя таких эпизодов не воскрешает. Горбатого могила исправит. Но раз начальство так решило – исполнять свой долг по вашему обучению стану честно. Знайте также – чувства жалости у меня нет! Никто вам не виноват, поэтому пытаться разжалобить меня историями о «трудном детстве» – не стоит. Вообще, я человек своеобразный, говорю прямо, не как вы мозги пацанам пудрите, мол: «Я стерва!» – нет. Могу с плохого настроения пропесочить ни за что, могу и поблажку сделать. «Любимчики» у меня есть – это те, кто не подставляет, косячит в меру, понимаю, совсем без грехов не получится… в почёте будут те, на кого я могу положиться и так далее. Если все окажутся таковыми – добро! Нет? Не обижайтесь. Ещё из хорошего для вас – я против коллективного наказания, сам его терпеть не могу со срочки, когда из-за одного идиота… ладно, неважно. У каждого нарушения есть имя и фамилия, и отвечать за него станет виновная, а не весь табор.
– Гражданин ротный воспитатель, разрешите… – донеслось откуда-то из середины строя.
– Чего-о?! – изменился в лице Богдан, – какой я вам «гражданин»?! И какой воспитатель? Кто сказал?
– Курсант Абакумова Екатерина Викторовна! – отрапортовала тёмненькая, высокая и худощавая девица.
– Ого! – Почесал Старохватов затылок, затем поправил кепку и продолжил, – ты у нас СМЕРШ?
– Не поняла…
– Не бери в голову, контрразведка! Обращаться ко мне только товарищ капитан! Допускаю ещё – товарищ командир! Никаких «гражданинов», имени-отчества и приставки «воспитатель!» Я вам не нянька. Это всех касается. Ясно?
– Да! – невпопад прокричали девушки.
– Не да, а так точно! – Вставила словцо заскучавшая Белкова.
– Что вы хотели спросить, курсант? – Посмотрел Старохватов острым взглядом на однофамилицу легендарного комиссара госбезопасности.
Вместо ответа Екатерина недоумённо пожала плечами.
– Она молчаливая! – снова выкрикнула Елагина, – слова не вытянешь, удивляюсь, как осмелилась обратиться к вам. Мы просто чалились вместе, почти родня.
– Выйти из строя! – приказал Богдан Дарье.
Та сделала шаг вперёд, почти по-уставному.
– По команде – «выйти из строя», следует сделать… ай, ладно, потом! Вы, курсант – счастливая обладательница перового наряда вне очереди! – объявил ей ротный.
– Есть.
– Чего болтливая такая? – почти мягко спросил капитан, – самая дерзкая?
– Как бы сказать, – скривилась Даша, – я словно из песни: «Могу одновременно грызть стаканы и Шиллера читать без словаря!»
– О-о-о, Высоцкого любишь?
– Так точно! – Сильнее потянулась Елагина к потолку.
– Уважаю! – учтиво кивнул ротный, – отставить наряд вне очереди. Однако азартные игры у нас строго запрещены. Только шахматы, шашки, прочие головоломки.
– Так шахматы – это ж спорт. – Сказала Дарья.
– Верно подмечено, – согласился Старохватов, – потому карты из своего «тайника» сюда гони.
– Как вы узнали?! – удивилась курсант.
– Давай-давай, на первый раз тебе прощается.
