Антон Голицын "Игра в ящик"

– То есть, как я понимаю, вы хотите напасть без объявления войны?

– Да, и так, чтобы враг даже не понял, что война объявлена. Чтобы наезд как бы от народа шел, от людей. Знаешь, во времена Перестройки была такая будка гласности – каждый приходил и говорил что хотел. Все уже забыли, а идея-то отличная. Как тебе?

– Времена гласности давно прошли. Никто на это не поведется. А будку сожгут пьяные гоблины в первую же ночь.

– Согласен. Поэтому я и позвал тебя. Ты человек креативный. И мне сейчас нужен креатив. Как ты знаешь, я в долгу не останусь. Мне нужно подготовить поле. Если сейчас мы его немного разворошим, засеем, то следующей весной что-нибудь взойдет.

– Даже не знаю, что тебе предложить… Стройки, помойки, пивные палатки – и так каждый день в новостях. Звонки народа в студию, может быть? Голосовалки по СМС?

– Ну, Антон. Даже “Местный” про это делает. А народ кроме мэра все равно в городе никого не знает. Может, какой-то отдельный проектик замутить?

Телеканал “Местный”, которым владел мэр, был нашим главным конкурентом. Быть может, оттого я не испытывал к городскому голове особых симпатий.

– Какой проект? Реалити-шоу? – Я усмехнулся.

– А что, хорошая идея. Реалити-шоу “Народный мэр”! Набираете десяток, как вы говорите, гоблинов, и выбираете из них мэра.

– Слишком явно. Мэрские сразу поймут.

– А устрой реалити-шоу “Взятка!” Пошли внештатников в мэрию со скрытой камерой.

Я засмеялся. Глеба никогда не поймешь, то ли серьезно говорит, то ли шутит.

– Сильно. Давай только ты сам кого-нибудь зашлешь, а мы снимем. И вообще, народ достала уже вся эта политика. Рейтинги всех новостных программ падают. Пипл хочет веселья.

– Веселья, говоришь. Хм, хм. Почему бы и нет? Только как все-таки это направить в наше русло? Эй, девушки! Да, вы, можно вас на секунду. Да, вас, вас.

Глеб обращался к жеманным красавицам. И тут произошло чудо. Девицы встали и подошли к нашему столику.

– Садитесь, садитесь. Я Глеб, это Антон, главный, между прочим, редактор СТВ. Мы проводим кастинг на реалити-шоу.

– Вау! Да вы врете, наверно?

– Врем, конечно. В телевизоре все врут. Но у вас есть шанс попасть в наше шоу без кастинга. Я отвечаю за отбор. Вот моя визитка. Позвоните вечерочком, и порешаем все. ОК?

– А про что будет шоу?

Куда только подевались холодные взгляды?

– Шоу будет про жизнь. А в жизни случается все. Значит, шоу про все. Ясненько, красавицы?

– Не очень пока. А до какого времени звонить?

– В любое время дня и ночи. Лучше даже ночи. А сейчас оставьте нас. Дела, знаете, дела.

Девицы вернулись за свой столик, но уже не спускали с нас глаз, что-то шептали друг дружке на ухо и хихикали. Глеб все-таки порядочная сволочь. Почему у меня так не получается?

– С реалити ты хорошо придумал. Конкретики только не хватает.

– Ты не размахивайся особо. У нас и делать-то особо некому. Журналистов мало. Всех нормальных ты себе на выборы забрал.

Стоп. Журналистов нет. Нужно шоу. Нужна будка гласности. Ящик гласности. Я допивал кофе, а в моей голове вызревал план. Мы не могли предложить участникам реалити-шоу миллион долларов. Мы не могли им предложить найти любовь. Мы ничего им не могли предложить, кроме славы. Сомнительной славы местного тележурналиста. Реалити-шоу “Ящик”. О! – “Игра в ящик”. Я вкратце изложил Глебу идею.

– Что не позволено Юпитеру, позволено быку… Если они будут бодать мэра, никто и не подумает…

– …что это заказ. Все будут думать, что это тупые гоблины чего-то не поняли. Они ведь народные корреспонденты? А народу что важно – трубы текут, дороги плохие. А виноват кто? Мэр. Антон, ты гений!

Глеб развеселился еще больше. Мне было приятно. Вот ведь, сделаешь что-нибудь хорошее, никто не скажет, что ты гений. Только мерзость вызывает у людей эмоции. И приносит деньги.

– Ты не учел один момент. Бабки. Колоссальные бабки. Без них сделать хорошее реалити нереально.

– А ты не делай хорошо, ты делай плохо. Какая тебе разница. Ты что, Познер, что ли? Тебе столько не платят. Все равно кроме тебя в этом здесь никто не понимает. Звучит красиво. Тебя запомнят, как создателя первого провинциального реалити-шоу. Спонсоров найдете. А ты получишь небольшой гонорар от меня лично.

Глеб назвал сумму размером в пять моих зарплат.

– Половину вперед бы. И, знаешь, совсем уж явно мочить мы не можем.

– Половину так половину. А мочить и не надо. Мне важен фон. Общий негативный фон. Главное, чтобы у народа складывалось впечатление – власть в городе ни хрена не делает…

Глеб развалился на диване и с удовольствием отхлебнул чай. Мы оба замолчали, каждый довольный собой. После творческого порыва всегда так – хочется расслабиться и сказать партнеру пару добрых слов.

– Я, Глеб, на днях прочитал в одном журнале: “На медиа-рынке мало одних мускулов, нужно быть еще и секси”. По-моему, про тебя. Мне вот иногда кажется, что ты и к жизни так относишься. Хочешь ее отыметь по полной.

– Интересное сравнение, надо запомнить. Но и ты ведь такой же.

Я? Вот тебе и раз. Нет, дело ведь не в деньгах. И не в тайной власти над рейтингом мэра. И не в славе, которая ждала меня в случае успеха шоу. И не в возможности сказать правду, пусть даже так, чужим голосом. И не в риске потерять все, если заговор раскроется. Дело… Во всем этом вместе. В жизни все закручено так, что…

У Глеба зазвонил телефон.

– Але! Да. Нет. Мне нужен выход на прокуратуру и ментов. Нет на ментов? Давай, ищи. Я за что тебе бабки плачу? Все, до связи.

Телефон зазвонил снова, Глеб заплатил за нас обоих, пожал мне руку и вышел, на ходу давая какие-то инструкции.

Я тоже направился к выходу. От депрессии не осталось и следа.

3.

Слова – опасная субстанция. У них хорошая память. Стоит потревожить ее, и вот ты становишься героем анекдота, над которым хохотал накануне, или неосторожная мечта сбывается стремительно и грозно. Мы, журналисты, – факиры слов. Мы заколдовываем фразы, прячемся в магический круг штампов и жонглируем горящими предложениями.

В коридоре СТВ образовалась пробка. Протискиваясь через толпу к комнате для кастинга, я удивлялся, какие разные люди хотят в телевизор. Хотят ли? И готовы ли выполнить секретную миссию? Подростковые прыщи, стразы на джинсах, в толпе мелькнула даже прическа “ирокез”. Анкету перед началом проекта мы выложили на сайт и напечатали в газетах. Большинство забили свои данные в сети, что предвкушало встречу с поколением “net”.

С самого начала мне повезло. Директор СТВ одобрил идею шоу, а коммерческий отдел почти сразу нашел спонсоров. Идея была, конечно, позаимствована у федералов. Впрочем, и они украли ее у западных каналов. Полтора десятка претендентов должны были снимать сюжеты под нашим мудрым руководством. Мы, в свою очередь, собирались показать зрителям весь творческий процесс. То, что обычно остается за кадром: смешные оговорки и ляпы, экстремальные ситуации на съемках, монтаж и редактуру. Зная консерватизм местных рекламодателей, название мы выбрали предельно примитивное – “Карьера”.

– Минуту внимания! – никакой реакции. – Хватит галдеть! А то никакого кастинга не будет!

Успокоились. Десятки любопытных глаз разглядывали меня.

– …А теперь ответь мне вот на какой вопрос. Как ты думаешь, кто такой журналист? – в глазах очередной претендентки бушевал шторм. Люба картинно вздохнула и посмотрела в окно. Я глупо улыбался. Кастинг шел уже третий час.

– Я думаю журналист, – наконец решилась девушка, – он как миллион долларов. Он должен всем нравиться.

– Спасибо, если вы нам подойдете, мы вам позвоним.

Большинство пришедших отвечали примерно так же. Этой удалось хотя бы образно выразить свое желание попасть в ящик. Я заглянул в список. Не зачеркнутой оставалась только одна фамилия. Но в кабинет никто не заходил. Хорошо бы вообще никто не заходил. Хорошо бы вообще все это было дурным сном. Я просто не представлял, что значит поговорить с семью десятками человек подряд.

– Шарапов! – крикнул я в сторону двери. – Я сказал, Шарапов!

Лучше б не шутил. Дверь медленно отворилась, и в кабинет вошел мужчина примерно моих лет с бритой головой, в армейских башмаках и солнцезащитных очках. Пальцы украшали перстни в виде черепов. Из-за ворота выглядывал хвост татуировки.

Приехали. Вот тебе и поколение “net”. На фото в анкете Шарапов, видимо, еще не был знаком с идеями русского национализма и выглядел получше.

– …а ты, Андрей, как думаешь, кто такой журналист? – этот вопрос я приберегал на финал беседы с претендентом. Шарапов думал не больше секунды.

– Журналист – это тот, кто говорит людям правду.

– Достойный ответ… И очень нестандартный. Порадовал, искренне порадовал. Спасибо, рад был познакомиться. Если вы пройдете кастинг, мы вам позвоним.

После ухода Шарапова мы с Любой еще минут сорок отбирали участников “Карьеры”. Десять человек определили довольно легко, а вокруг остальных развернулась битва. Когда оставалось только одно вакантное место, Люба вспомнила про Шарапова.

– Ну и пусть, что он выглядит как скинхед. Зато он взрослый человек, в отличие от остальных. Со своей позицией. Это привлечет зрителей.

Ага, правду будет говорить. Мне нужно, чтобы он нашу правду говорил. Этот парень, похоже, дрессировке не поддается.

– Фигура, конечно, колоритная, – я изобразил сомнение. – Отказываться от него не хочется. Но ты представь, что будет, если он в прямом эфире достанет флаг со свастикой? Ты его остановишь? Прикроют не только шоу, но и весь телеканал на хрен. Это тебе не выставки снимать.

– И что выставки? А когда я сняла про то, как заммэра в сауне с малолетками зажигал, ты это в эфир поставил? И что мне теперь снимать, кроме выставок?

– Хочешь правды – заведи себе блог и пиши сколько влезет. Только никто читать не будет. Потому что не нужна никому твоя правда. Людям нужна картинка, глянцевая картинка. И здесь тебе за нее платят деньги.

– То есть я, по-вашему, проститутка?

Я улыбнулся. На проститутку Люба совсем не тянула.

– Проститутки продают свое тело, мы продаем свой мозг. Все мы продаем себя в той или иной степени. Это только работа. И вообще, будь проще. Не нужны нам скинхеды в проект. У нас же шоу. Еще с этими намучаешься, поверь моему опыту. Берем Иванова.

Люба насупилась и молчала, накручивая прядь волос на нос.

– Хозяин барин.

– Вот и ладненько.

Я вышел на улицу, вдохнув сочный вечерний воздух с привкусом бензиновой гари и спекшейся за день листвы. Передо мной открывалась перспектива полупустого городского проспекта. На заднем плане дальние облака уползали на ночлег. Город зажигал, пока неуверенно, фары и фонари. Я почувствовал себя человеком, выпавшим из телевизора в какой-то другой, параллельный мир. Он притягивал, звал сесть за руль, вдавить в пол педаль газа и мчаться к кромке заката, пока ночь не съест город вокруг.

“Завертелось”, – подумал я как будто про какого-то другого. “Теперь только успевай уворачиваться и ловить удачу. А не ради ли этого стоит жить?”

4.

Редакционный микроавтобус свернул в частный сектор и заерзал на разбитой грунтовке. Местечко так себе – здесь цыгане торговали наркотой, алкаши пополняли криминальные сводки, а совсем уж бедные молодые семьи пытались начать самостоятельную жизнь. Район с двух сторон сжимали многоэтажки. Сюда мы отправились снимать очередной сюжет для нашего шоу. Две предыдущие недели я наблюдал участников в ньюс-рум и эфире, и вот решил съездить на съемки сам.

– Знаешь, какой слоган у СТВ? – В автобусе мы ехали с Любой, двумя операторами и Юлей, той самой, что сравнивала журналиста с миллионом долларов. Голову девушки украшало тщательно уложенное торнадо, каждый ноготь разделяла пополам игривая лаковая змейка, а из-за шпилек в форме Эйфелевой башни она подвернула ногу уже при посадке в автобус. Для съемок лучше не придумаешь.

– “Доверяй… близким?”

– Да, это внешний слоган, для зрителей.

– Но есть еще и слоган внутренний, для собственного пользования. Чтобы сотрудники, так сказать, знали, куда стремиться. И он звучит так: “Больше соплей – выше рейтинг”.

– И что это значит?

– Телевизор смотрят в основном женщины с низкими доходами. Которые не могут съездить за границу или сходить в салон красоты, я уж не говорю о театре. А рядом муж с похмелья и дети орут. Чтобы хоть как-то отвлечься, они включают ящик. И им очень нравится смотреть на тех, кто живет хуже. Всякие жалостливые истории. Вот такую тебе и нужно сегодня снять.

Историйку наши продюсеры раскопали что надо. Мы ехали в семью, где мать лишили родительских прав. Сегодня инспектор по делам несовершеннолетних должна была забрать двоих детей и отдать в интернат. Сюжет плевый, все на поверхности.

– Да, и не забудь спросить у матери, почему она кормила своих детей собачьей едой. Это важно.

– Я помню. Вот ведь, бывают такие… дуры.

– И почему же она дура?

– Не можешь прокормить детей – не рожай.

– Но бывают ведь обстоятельства…

– Никакие обстоятельства не могут оправдать. Есть же родственники, друзья. Всегда можно занять денег, устроиться на работу. Я считаю, что это просто кошки, у которых на первом месте секс, ну или вообще удовольствие. А дети для них побочный продукт.

Рисуется? Наш разговор писался на вторую камеру. В этом была главная фишка шоу. Люба сделает развернутый сюжет о том, как работала Юля.

– Вроде бы здесь, – водитель затормозил у двухэтажной деревянной хибары. Окна первого этажа почти вровень с землей, мутные стекла за серым штакетником.

– Пять минут третьего. А где милиция? – Юля разглядывала дом примерно так, как русские туристы смотрят на стоянку бедуинов в египетской пустыне. Я мигнул оператору, он навел объектив на Юлю.

– Опаздывают. Мы в таких случаях идем на штурм сами.

– А что надо делать?

– Все просто. Включаешь камеру, берешь микрофон, стучишься в дверь и заходишь. Предупреждать о съемке, естественно, не надо. Это называется “лайф”. Очень украшает сюжет.

– Подожди, – вмешалась Люба. – По закону ведь мы не имеем права снимать несовершеннолетних без согласия родителей.

– Не совсем верно. Без согласия их законных представителей. А мать прав уже лишили. Законные представители в этом случае – государство, то есть милиция. А с ней мы договорились.