Но впервые именно во Льгове я увидела людей с физическими пороками. Напротив нас жила замечательная семья с единственным сыном девятиклассником. Привлекательный, высокий юноша с большими карими глазами и обаятельной улыбкой… Мы ? мелюзга ? бегали за ним по пятам: уж очень он нам всем нравился. Увы, у него были проблемы с ногами: уродливо вывернутые ступни не позволяли ему нормально ходить. Но он ходил, неуклюже переступая ногами, невзирая на боль, с которой уже смирился. Мама рассказывала, что Николай ? лучший ученик в школе. И что ему предстоит операция. У себя во дворе он постоянно возился с какими-то проводами и железками. Нас ? малышню ? не прогонял, когда мы прибегали поглазеть на его деятельность. А иногда даже читал нам книжки. Николаша всегда улыбался, и от этой безоружной улыбки казался еще красивее.
Я почему-то не пугалась таких особенных людей. Они не вызывали во мне отвращения. Тогда часто встречались бывшие фронтовики, полностью потерявшие ноги. Они передвигались на деревянных каталках с колесиками, отталкиваясь от земли специальными колодками. Особенно запомнилась пара: муж и жена. Мимо нашего окна они часто вдвоем ходили на рынок, расположенный неподалеку. Женщина была высокая и рослая, а мужчина ? широкоплечий с мозолистыми красными руками. Но он был такой низенький на этой, сбитой из дощечек, платформе. Помню, как отец ремонтировал для него этот старый низкий ящичек с колесами у нас во дворе.
Верстак
Огромный верстак со специальными пазами, ограничителями и большими тисками, что стоял у нас во дворе, заслуживает особенной поэтической оды!..
Возле него всегда лежала гора желтых пахучих древесных завитков. Когда они подсыхали на солнце, мама использовала их вместо лучинок для растопки печи. Отец после работы всегда на верстаке что-нибудь мастерил. Столы, табуретки, комоды, этажерки и полочки… Детская кровать-качалка и буфет, отороченный узорными планками… Почти вся мебель в доме была сделана отцовскими руками. Были эти атрибуты советского интерьера не особо изящными, но зато добротными, аккуратными и прочными. Перед очередным переездом громоздкие предметы обстановки продавались, а на новом месте, в первую очередь, обустраивался верстак и необходимая мебель мастерилась снова.
Отец объяснял нам с Минькой, как называются столярные инструменты. Рубанок и фуганок, долото и стамеска, ножовка и тиски, двуручная пила и отвес ? до сих пор помню эти названия. В детстве казалось, что отвес ? этот тяжелый заостренный цилиндрик на длинной веревочке ? вообще самый необходимый инструмент! Помню, как родитель с ним работал. Он специально для него долго подбирал прочный и гладкий шнур, который продергивал в специальное отверстие. А потом я завороженно следила, как на стенах создается ровная разметка. Это был целый ритуал, в котором сначала участвовала мама, а позже и мы с Минькой. Сначала весь шнур натирался цветным мелом. Затем глава семейства становился на табуретку, прижимал бечеву к линии соприкосновения потолка и стены и регулировал нужную длину. Когда отвес успокаивался, мама фиксировала его в нескольких сантиметрах от пола.
И вот тут ? самое интересное! Отец оттягивал натянутый шнур, резко отпускал, и тот ударялся о стену, пропечатывая на ней идеальную цветную линию. С этой линии начиналось многое: и ровная побелка валиком с продавленными узорами, и укладка печи в три или пять колодцев (отец и здесь был мастак), и обшивка дома досками.
Как бы-то ни было, но отец был аккуратистом в столярном ремесле. Уже с 4 лет он учил Мишу пилить, строгать и забивать гвоздь в три удара. Мне все это тоже было интересно. Уж точно гораздо интереснее уборки дома или мытья посуды! Иногда Минька отлынивал, а я упорно училась строгать рубанком или орудовала наждачной бумагой, доводя до гладкости какую-нибудь деталь.
Да-а, верстак!.. Солидным пьедесталом подпирал он старую раскидистую вишню: после цветения она скидывала на него свое белоснежное оперение, а осенью забрасывала охапками желто-охряных листьев. А летом, когда родители не видели, мы с братом на него забирались. Выискивали среди зарумянившихся вишенок спелые ? нередко наедались недозревших. Потом наступало время багряного изобилия. Вишни в саду собирали так много, что мама не успевала варить варенье. Да и сахару на него уходило много. Домашнее производство компотов и разносолов в стеклянных банках начнется только в 70-х. Поэтому матушка высыпала собранный урожай на пологую крышу веранды. А потом высушенная вишня раскладывалась в марлевые мешочки, чтобы зимой превращаться в компот.
Как-то в гости приехала из ближайшей деревни родственница и привезла огромную корзину спелой вишни. Я смотрела то на эту корзину, то на, засыпанную ягодами красную крышу, и думала, а зачем нам еще. Мы тогда так наедались вишней, что не могли на нее смотреть. Правда, деревенская тетушка тоже поняла неуместность такого подарка и продала свой урожай на рынке.
А вот яблонь в нашем саду не было. Видно поэтому однажды осенью, когда уже вишня давно была собрана, а листья на деревьях превратились в цветистое солнечно-оранжевое великолепие, возле ворот остановилась лошадь с телегой. И эта телега была доверху наполнена белыми яблоками с розоватыми бочками.
Седой дед в серой косоворотке и широких штанах, заправленных в кирзовые сапоги, держал в руках вожжи; родители набирали яблоки в корзины и заносили в дом. А мы с Минькой созерцали старую лошадь, которая временами встряхивала спутанной гривой и поглядывала на нас огромными карими грустными глазами.
Яблоки потом долго лежали у нас под кроватью, наполняя всю комнату благоуханием осеннего сада – этого неописуемого сочетания запахов прелой листвы, меда, мяты и маттиолы. Маттиола всегда росла возле нашего крыльца. Она, такая невзрачная днем, вечерами раскрывала свои простенькие фиолетовые соцветия и одаривала округу изумительным фиалковым ароматом.
Тихий час
Да, Льгов, ? это, конечно, Минька! Там в дошкольном возрасте мы всегда были вместе, даже в детский сад ходили в одну группу. В детском саду мне совсем не нравилось, а тихий час был настоящим испытанием.
Спальная комната, полностью заставленная детскими кроватками, казалась необъятной. Кровати с высокими металлическими грубыми спинками и сетчатым дном стояли впритык по две. Соединенные с такой же парой спинками, кровати представляли собой четырехместные островки. Между этими островками были настолько узкие проходы, что даже мне ? четырехлетней ? они казались маленькими.
Высоченные потолки; кровати, выкрашенные в белый цвет; белоснежное белье, белые побеленные стены… Даже окна были занавешены белой бязью. И большая толстая суровая воспитательница в белом халате, которая учила нас правильно засыпать. Она приказывала всем повернуться на правый бок, а сложенные вместе ладошки положить под щеку. Помню, что никто не смел ослушаться, так как эта громогласная тетя сразу вытаскивала нарушителя из постели и ставила в угол.
А я никак не могла уснуть в таком положении, мне все время хотелось перевернуться на живот и спрятать руки под подушку. Ладошки под щекой затекали от неподвижного лежания, а воспитательница никуда не уходила и строго за всеми следила.
Сгущенка и керосин
Мы часто переезжали. В детский сад мы пошли после очередного возвращения во Льгов. Деньги от продажи дома были потрачены на переезды. И когда мы снова вернулись, то жили в какой-то неуютной, кое-как обставленной, квартире.
До того, как мама устроила нас в детский сад, она уходила на работу, а нас закрывала на замок. В обеденный перерыв забегала на пару минут проверить, все ли у нас в порядке. А в виде перекуса оставляла на двоих банку сгущенного молока с пробитым отверстием, по паре больших ломтей темного хлеба и по стакану компота или киселя. Напиток почти сразу выпивался. А вместо того, чтобы намазать сгущенным молоком хлеб, как заставляла мама, мы с Минькой по очереди прикладывались к банке. Причем гораздо основательнее прикладывалась я. Хлеб понемногу откусывался по краям, но почти весь оставался нетронутым.
Матушка решила нас обхитрить и стала сама намазывать сгущенкой хлеб, а банку прятала. Мы и тут пошли обходным путем. Жестянку в голубом обличии мы нашли почти сразу: высоко на буфете в дальнем углу. Благо кухонный стол стоял совсем рядом. Так что, приставив табуретку к столу и вскарабкиваясь на него, я легко дотягивалась до вожделенной банки.
Опустошив некоторую часть тягучей вкусноты, мы возвращали банку на место. Брат сначала честно съедал положенную ему хлебную пайку с намазанной сгущенкой. Я же поступала по-другому: аккуратно обгрызала всю сладкую верхушку, а оставшийся хлеб прятала за батарею. Когда Минька заметил мою хитрость, то стал поступать также. Мама приходила с работы и хвалила нас за то, что мы все съели.
Все открылось во время генеральной уборки, когда мама решила помыть батареи, и обнаружила за ними целый склад готовых сухарей. Потом вскрылась история с банкой.
И еще некоторые другие неприличные вещи. Как-то Минька решил прогуляться по обеденному столу, что стоял впритык к подоконнику, без штанов.
Низкое окно выходило на оживленный тротуар, ведущий к вокзалу. Так что бесштанного малолетнего хулигана увидели не только незнакомые прохожие, но и, проходившая мимо, соседка. Она и рассказала маме об этом безобразии.
В общем, было стояние в углу, запрет на все сладкое и на сказки перед сном. Ну а на меня свалилось дополнительное наказание в виде аллергии: ноги покрылись красными волдырями, которые жутко чесались. В больнице врач спросила маму, что я ела в последнее время, и поставила диагноз ? авитаминоз. Слова «аллергия» в советских поликлиниках того времени почему не существовало. Я пила какие-то порошки, по ночам расчесывала свои болячки до крови, а сгущенки нам долго-долго не покупали. Мама что-то готовила; в определенное время приходила соседка, разогревала еду и нас кормила.
Про холодильники тогда и не слыхивали! Еду готовили зимой на печке, а летом на керосинке. Керосин продавался в маленькой грязной лавчонке. Иногда за ним мама отправляла меня, сунув в руки маленький алюминиевый бидончик, на дне которого лежали монеты за покупку.
Мужчина в темном засаленном жестком фартуке вытряхивал деньги в старый деревянный ящичек, брал мерную железную емкость с длинной ручкой и опускал ее в высокую бочку. А затем выливал керосин из наполненной доверху кружки в мой бидончик.
Я закрывала его крышкой и медленно шла домой, стараясь не споткнуться и не пролить. Но все равно бывало, что керосин выплескивался, и тогда на одежде расплывались рыжеватые пятна.
Пу и тля
Брат мой долго не разговаривал. По рассказам мамы у него было всего два слова в обиходе. Слово «Тля» означало отрицание, «Пу» ? согласие. Это были в переводе на только Минькин лаконичный язык общеизвестные слова «Да» и «Нет». В общем, «Пу» и «Тля» ? это кардинально противоположные понятия: нравится и не нравится, хорошо и плохо, белое и черное, сладкое и горькое… Полутонов между этими антиподами не подразумевалось.
Когда братишке исполнилось три года, мама стала водить его по врачам, но никаких отклонений они не находили. Минька был сообразительным, жизнерадостным ребенком, а для общения ему вполне хватало этих двух слов, произносимых с разной интонацией и с определенной жестикуляцией. Так что доктора посоветовали матушке пока не паниковать, а просто подождать.
Раннее осеннее утро, за окном дождь. Мама собирает нас в детский сад. Одевание ? утомительный процесс! Сначала поверх майки нужно надеть лифчик (так называли тогда и бюстгальтер, и детское снаряжение для пристегивания чулок). Колготки, гамаши ? таких слов даже не было в обиходе, как не существовало в Советском Союзе 60-х годов и самой этой продукции. Широкий зеленый атласный пояс, простеганный вместе с сатином для придания жесткости, застегивался на несколько пуговиц. Самое неприятное было продернуть эти маленькие пуговки в такие же маленькие петельки. Пальцы не слушались, и основную работу приходилось делать маме. В нижней части лифчика были пришиты четыре широкие резинки с прикрепленными к ним застежками. Каждый чулок держался на двух таких резинках. Когда на улице бывало холодно, мы носили поверх чулок широкие шаровары, сшитые из вельвета, байки или сукна.
Мама нас почти одела… Я сижу, застегиваю новые черные резиновые ботики. Они такие блестящие, с ярко-красным мягким ворсом внутри, а сбоку удобная кнопочка. Даже мне легко ее застегнуть. Нажимаешь на нее пальцем, что-то щелкает, и ботинок уже надежно держится на ноге.
Одинаковую обувку в раннем детстве нам с братом покупали, да и одежду мама шила по одной выкройке из одного отреза ткани. Только для меня шилась юбка, а для брата ? брюки. Посторонние нас ? погодков ? даже за двойняшек принимали. Вот и в этот раз у нас одинаковые обновки: резиновые ботики одного размера.
Миша сидит рядом; мама, отвернувшись, уже снимает с вешалки наши пальтишки. И вдруг Минька громко и четко выдает: «Мама, дай ботики!..» Я изумленно, раскрыв рот, смотрю на него; матушка раздраженно поворачивается ко мне и восклицает: «Я же тебе дала!» А я показываю на брата: «Это не я. Это Минька!..» Мама не верит, трясет Мишу за плечики и просит повторить. Он повторяет раз за разом, а на глазах у мамы слезы.
Да-а!.. И тут прорвало! Минька говорил со всеми! Он подкарауливал незнакомых прохожих, идущих с вокзала, и спрашивал, куда они идут и что у них в чемодане. У продавщицы в магазине интересовался, есть ли у нее детки и завидовал, что она каждый день ест конфеты, которых так много на полках. Он доставал своими расспросами старого кузнеца, к которому ходил в кузницу созерцать, как тот достает из огня огромными щипцами красные раскаленные подковы. Он задавал ему столько вопросов, что уже через полчаса бедный кузнец говорил:
? Минька, беги к маме, а то я от тебя устал!
Рот у него не закрывался ни на минуту. Правда, буква «Р» ему так и не поддалась: она навсегда осталась грассирующим намеком на о-очень далекие польско-еврейские корни.
Песни
Как только Минька заговорил, мы стали петь. Мы пели в любое свободное время. Это было одним из самых основных наших занятий. Отец пришел с работы ? мама кормит его ужином. И тут в дверях появляется отряд из двух мужественных марширующих бойцов с деревянным оружием за спиной, с флажками в руках и самозабвенно голосящих:
«По долинам и по взгорьям
Шла дивизия вперёд,
Чтобы с бою взять Приморье ?
Белой армии оплот…»
Иногда флагом служил мамин платок в клетку, привязанный к палке. Но это обстоятельство никак не мешало представлять себя настоящими красногвардейцами. Да, эта песня была у нас самой любимой! А так пелось все, что подходило для дружного марширования:
«Полюшко, поле,
Полюшко, широко поле,
Едут по полю герои,
Эх, да Красной Армии герои…»
Или:
«Там, вдали за рекой засверкали огни,
В небе ясном заря догорала.
Сотня юных бойцов из буденновских войск
На разведку в поля поскакала…»
Или:
«Наш паровоз, вперед лети!
В Коммуне остановка,
Иного нет у нас пути,
В руках у нас винтовка!..»
Правда, из этой песни мы выучили только припев. Но это обстоятельство нисколько не мешало нам петь, повторяя одно и то же десятки раз.
? В руках у нас винтовка! ? эта фраза звучала особенно громко и проникновенно.
Откуда мы знали эти первые советские шлягеры? Радио у нас не выключалось. Вот по нему мы и учили песни, зачастую бесстыдно перевирая слова. Мама пыталась научить нас детским песенкам. Но какая там «Маленькая Майка вышла на лужайку…» или «Во поле береза стояла…». Ведь песни про буденновцев, красногвардейцев и солдат мы не просто пели! Мы играли по ним спектакли, изображая все перипетии героев, страдая и радуясь вместе с ними.
Еще одна, очень уважаемая нами, песня была про юного барабанщика. Поэтому заслуживает здесь представления полного текста. Тут родителям пришлось купить два барабана, чтобы актеры не передрались за главную роль.
«Мы шли под грохот канонады,
Мы смерти смотрели в лицо.
Вперед продвигались отряды
Спартаковцев, смелых бойцов.
Средь нас был юный барабанщик,
В атаках он шел впереди
С веселым другом барабаном,
С огнем большевистским в груди.
Однажды ночью на привале
Он песню веселую пел,
Но, пулей вражеской сраженный,
Пропеть до конца не успел.
С улыбкой юный барабанщик
На землю сырую упал…
И смолк наш юный барабанщик,
Его барабан замолчал…
Промчались годы боевые,
Окончен наш славный поход.
Погиб наш юный барабанщик,
Конец ознакомительного фрагмента.
Текст предоставлен ООО «ЛитРес».
Прочитайте эту книгу целиком, купив полную легальную версию (https://www.litres.ru/pages/biblio_book/?art=69134812&lfrom=174836202) на ЛитРес.
Безопасно оплатить книгу можно банковской картой Visa, MasterCard, Maestro, со счета мобильного телефона, с платежного терминала, в салоне МТС или Связной, через PayPal, WebMoney, Яндекс.Деньги, QIWI Кошелек, бонусными картами или другим удобным Вам способом.
