Дочь Туллы
Евгений Викторович Донтфа
Северная Британия, 1 тыс н.э., трое кельтов из племени сигурн, молодая женщина по имени Далира и двое её детей, спасаются бегством от собственных соплеменников. На своём пути они сталкиваются с жестокими чужеземцами, желающими превратить беглецов в своих рабов. Избежав плена, Далира остается одна. И, чтобы спасти самое дорогое, что есть в её жизни, она должна войти в город чужеземцев и сразиться с самым сильным из них. Надеяться она может только на себя и на своего безжалостного бога.
Евгений Донтфа
Дочь Туллы
1
Красное Солнце уже коснулось отрогов далеких гор и первые сумерки окутали окружающую холмистую равнину, изборожденную каменными выступами и небольшими скалами. По едва заметной тропе, обозначенной лишь отдельными валунами, шагали три человека: рослый широкоплечий парень или скорее даже юноша, за ним, шагах в десяти, темноволосая девочка лет двенадцати и замыкала эту маленькую колонну молодая женщина.
Девочка остановилась и, сделав вид что поправляет волосы, бросила быстрый взгляд на женщину.
Та, заметив этот взгляд, спросила:
– Что-то не так, Синни?
Девочка не ответила и пошла дальше. Но женщина поняла: дочь устала и с нетерпением ждет остановки.
– Анвелл, пора искать место для ночлега, – крикнула она вперед. Парень, не оборачиваясь, махнул рукой, показывая что понял.
Женщина остановилась, оперевшись двумя руками на двухметровое дубовое древко копья. Огляделась по сторонам. Она тоже устала, но выразить этого не смела. Из мужчин в их семье теперь остался только её старший сын и она, как и положено, старалась не мешать ему руководить их маленьким отрядом. Но Анвелл был очень сильным человеком, даже невероятно сильным для своих юных лет и конечно и ей и тем более маленькой Синни было трудно держать его темп. Но обе они обычно молчали, ибо он был мужчина и ему принимать решения.
Она стояла на тропе и с любовью глядела на своих детей. Она любовалась ими, она гордилась ими.
Но далекие горы, темнеющие небеса, покрытые мхом валуны, редкие одинокие деревья и плывущий в бездонной выси огромный орлан-белохвост, все они казалось смотрели только на неё. Только на неё.
Она была красивой женщиной. Но в этой красоте не было ни толики нежности или мягкости, лишь суровое пронзительное звучание завораживающей древней музыки этих каменистых просторов, мерцающих вкраплениями кварца, красота холодных горных вершин на фоне бездонного пламенеющего неба или отливающих голубизной прозрачных ледников, отражающих первые вечерние звезды. При виде неё возникало странное тревожное волнение, будоражащая тяга, что-то подобное пугающему желанию прыгнуть в пропасть, когда стоишь у края. И вся её женская грация и миловидность, слитые со снежной белизной лица и огромными темными глазами, еще и подведенными широкими, уходящими к вискам черными линиями, рождали образ прекрасной, но опасной стихии, которая неудержимо влечет к себе и пугает, отвращает своей беспощадностью. Её высокий лоб светился мраморной чистотой, а неимоверно пышная копна черных густых длинных волос укутывала всю её голову, шею и плечи почти сказочным ореолом тьмы.
Ей было лет 28–29, среднего роста, стройная, в грубом темно-зеленом шерстяном платье, в кожаной безрукавке, в меховой черно-белой накидке из шкурок песцов, с грязными сильными руками, с короткими словно обкусанными ногтями, она казалось такой же первозданной и дикой, как и вся эта холодная каменистая равнина.
Женщину звали Далира.
Позже, обустроив скромный лагерь у отвесной скалы, где было почти метровое углубление и где можно было так уютно укрыться от ветра и чувствовать вокруг себя стены и даже крышу, они сидели вокруг костра и орудуя деревянными ложками, радостно утоляли голод густой наваристой похлебкой из пойманной днём рыбы, сдобренной луком, шафраном и укропом. Похлебку закусывали еще и твердыми ржаными лепешками. Так что ужин вышел на славу.
Первым закончил Анвелл. Он, как и положено, первым и начинал. Его мать и сестра не мешали ему и ждали пока он утолит свой острый мужской голод. Ибо ведь его мужской голод был важнее чем их, женский и терпеливый. Облизав и убрав ложку, он вынул из ножен меч, достал плотную тряпицу и принялся с важным видом полировать клинок. Далира и Синни доедали похлебку, переглядываясь и улыбаясь друг другу.
Как обычно на сытый желудок всех потянуло на разговоры. Но вот только веселых тем для разговоров у беглецов не было.
Синни отстраненно проговорила:
– Мне вчера снилась белая собака, убегающая от стаи волков.
Далира укоризненно поглядела на дочь.
– Ты опять начинаешь?
Девочка пожала плечами.
– Ничего я не начинаю. Просто снилось. – Но немного помолчав, она всё-таки не выдержала и добавила, ни к кому конкретно не обращаясь: – И почему мы всегда должны убегать?
Далира посмотрела в огонь.
– Мы не убегаем, – сказала она. – Мы просто идём дальше.
Дочь недовольно поглядела на мать и решительно произнесла:
– Зачем нам этот Тулла, если все другие не любят его и их бог Луг?!
Далира подняла глаза на дочь. В глазах женщины то ли плясали отблески костра, то ли пылали огоньки гнева.
– Я тебе сейчас пощечину дам, – спокойно и холодно сказала она.
Синни сразу стушевалась.
– Тулла – бог твоей матери и твоего отца, – строго сказала молодая женщина. – Бог всех твоих предков. И то что какие-то другие люди любят его или не любят не имеет никакого значения. Если бы допустим людям не нравился твой отец, ты бы что, тоже отказалась бы от него, сказала бы: зачем мне этот отец, если все другие не любят его? Так что ли?
Девочка молчала, глядя на пламя.
Далира протянула руку чтобы погладить дочь по голове, но Синни уклонилась от её руки. Женщина сказала более мягко:
– Они не любят Туллу, потому что боятся его. Тулла – бог воинов. Он безжалостен и к другим и к себе. Когда ледяные великаны пленили его и по кускам отрезали его плоть, он лишь смеялся им в лицо и плевал в них своей кровью, пока они не растаяли от жара этой крови. Тулла никого не жалеет и это пугает людей. Они слишком слабы и трусливы чтобы принять то что он даёт. Самый страшный грех в глазах Туллы это трусость. А самое ценное это кровь. Невозможно сделать ничего достойного, покуда не прольешь кровь. Тот кто никогда не видел крови не найдёт ни мужества, ни утешения. И если хочешь быть воином, быть свободным человеком, то другого пути нет. – Далира произносила все эти слова с удовольствием, почти мечтательно глядя куда-то в темную пустоту за кругом света от пламени костра.
Но Синни неодобрительно сказала:
– Зачем нужна такая жизнь, где постоянно надо проливать чью-ту кровь, свою или чужую?
И мать и брат хмуро поглядели на неё.
– Ты еще слишком мала чтобы судить о жизни, – сказала Далира. – Речь не о том чтобы всё время лить чью-то кровь, речь о том чтобы жить без страха. У Туллы только одна заповедь: нельзя жить в страхе. А для этого человек должен стать воином. Но воин неспособный пролить свою или чужую кровь это не воин. И потому Тулла и требует прежде всего кровь. Это та жертва, которая освобождает.
Дочь исподлобья поглядела на мать.
– Даже если это кровь моего отца и твоего мужа? И что, ты чувствуешь себя свободной после того как принесла Тулле <такую> жертву?
Лицо молодой женщины окаменело.
– Язык прикуси, мелкая! – Сердито сказал Анвелл.
Синни сумрачно посмотрела на брата и ничего не ответила.
Далира же, справившись с нахлынувшими эмоциями, медленно проговорила:
– Твой отец погиб, спасая нас. И Тулла здесь ни при чем.
– Да неужели?! А ничего что отца убили за то, что он отказался отречься от Туллы?
– Ещё раз тебе говорю, Синни: твой отец погиб в бою, спасая нас, давая нам возможность убежать. Тулла здесь ни при чем.
– Думаешь я дурочка? Думаешь не понимаю как всё было на самом деле? Вардин и остальные ненавидели нас именно из-за Туллы. Они хотели чтоб отец и ты отреклись от него. А вы отказались. И почему тогда Тулла не спас отца, если тот был так предан ему?
Далира тяжело вздохнула.
– Я много раз говорила тебе, дочь, что Тулла никого никогда не спасает. Он только даёт тебе меч и указывает путь, на котором ты можешь стать воином. И это уже твоё дело идти по этому пути или выбросить меч и стать жалким рабом, как этот гнусный Вардин, и всю свою жизнь прожить пугливой мышью в темной вонючей норе.
Синни сердито глядела на мать, девочке хотелось высказать ей еще очень многое, все те упреки и обвинения что так долго копились в её душе. Но она сникла, слишком уж всё это было тяжело для её маленького детского сердца. Она уставилась в огонь и негромко произнесла:
– А Фрей Сильвий говорит, что истинная сила в прощении.
– Какой еще Фрей Сильвий?
– Ну это тот спятивший старик с юга, – насмешливо пояснил Анвелл. – У него еще крест на шее. Помнишь он пытался заставить всех встать на колени и целовать этот крест?
Далира некоторое время с удивлением смотрела на дочь.
– Ты что же после этого еще ходила к нему?
Синни, не смея поднять глаза на мать, пробормотала:
– Не-ет… Просто встретила его случайно в лесу, когда жимолость собирала.
Далира покачала головой.
– И какая же в прощении сила?
Синни неуверенно пожала плечами:
– Ну-у очень великая сила. Он сказал, что прощение – это единственный путь способный вывести человека из царства зла.
Анвелл презрительно хмыкнул:
– Что за ахинея! А царство зла это наша земля что ли?
Не обращая внимания на насмешки брата, Синни упрямо добавила:
– И ещё сила в любви. Фрей Сильвий сказал, что его бог самый могущественный на свете и что главная его сила в прощении и любви.
– Самый могущественный? Это ведь тот бог, которого убили на кресте, я правильно помню?
Анвелл насмешливо фыркнул и с большим усердием занялся полировкой стали клинка.
Синни нехотя ответила:
– Правильно. Но он сам позволил сделать это с собой, чтобы все увидели, как он любит людей и что он всех прощает. И когда он так сделал, то он победил злого бога – Затану. И если все люди сделают как он, станут любить и прощать, то всё зло в мире будет побеждено. – Девочка наконец осмелилась посмотреть на мать. Далира пристально глядела на неё и казалось что ждет продолжения. – И ещё Фрей Сильвий сказал, что любое зло – это желание любви.
Анвелл фыркнул еще громче и Синни смутилась.
– То есть, по-твоему, если бы Вардин и другие поймали бы нас и принялись бы отрубать твоему брату руки и ноги, а меня и тебя по очереди насиловать, – жестко проговорила Далира, – твоему отцу следовало бы стоять в сторонке и прощать их? И говорить, что он любит их? И светится радостью от все этой любви и прощения, так что ли?!
Синни совсем расстроилась. Ей были очень неприятны слова матери.
– Нет, конечно, – выдавила она из себя.
– И ты не прав, Анвелл, – сказала Далира, взглянув на сына. – Этот старик вовсе не спятил. Он явился к нам чтобы превратить всех нас в рабов. Он подсовывает нам своего всепрощающего бога, чтобы потом, когда за этим Фреем из его проклятой южной страны придут воины, всё на что мы были способны это прощать их за всё что они сотворят с нами.
Юноша согласно покачал головой.
– Все люди юга – лжецы. Так было всегда. А мелкая просто ещё глупа как пробка. Она кстати взяла у этого Фрея крест и где-то прячет его у себя.
Синни вздрогнула и с гневом уставилась на брата.
– Вонючий тролль! – Выпалила она.
Анвелл снисходительно улыбнулся, глядя на сестру.
– Это правда? – Сурово спросила Далира.
