Кашемировое пальто
Таня Волкова
История молодой журналистки Джен продолжается. Она в очередной раз сталкивается со своим чрезмерно импульсивным начальником и узнает, что на самом деле стоит за его перепадами настроения. Переживаний ей добавляет влюбленность, заставляющая перенестись в события двухлетней давности, которые Джен всеми силами хотела забыть. Как ей примирить в себе прошлое и настоящее, страхи и надежды на лучшее? (Продолжение рассказов "(Не)счастливые носки" и "Платье из твида")
Таня Волкова
Кашемировое пальто
Джен стояла под душем, направив поток воды прямо на лицо. Косметолог бы точно не одобрила такого поступка. Но Джен было все равно. Ей казалось, что так она точно смоет неприятный день, и может быть, вместе с водой уйдет и часть воспоминаний о разговорах с коллегами. Точнее, с Джоном. Но метод срабатывал плохо и скорее усугублял состояние. Вскоре Джен начала плакать, потом сильнее и в итоге уже сидела в ванной, обливая себя таким напором воды, который мог бы остановить мчащийся на всей мощности поезд.
На самом деле Джен хотелось, как и после фотосессии с Норфом, открыть тяжелую дверь бара Робби, увидеть там Тима, обсудить с ним произошедшее и просто успокоиться. Но в этот день она не могла так поступить – ей казалось, что своими резкими словами обидела его сегодня в редакции, и поэтому тупо стояла одна в ванне своей квартиры.
Привычка смывать проблемы в душе или хотя бы пытаться это сделать была у Джен со школы. Это было единственное место, где она могла скрыться от родителей, их вопроса «что случилось» и всего внешнего мира. Время под напором воды останавливалось. Джен чувствовала, как вода попадает на голову, волосы намокают, прилипают к щекам, шее, затем вода бежит ниже, и капли с почти бесшумным грохотом обрушиваются на поверхность ванны. Джен наблюдала за воронкой и представляла, что вместе с водой туда уносятся все проблемы, хотя на самом деле они никуда не уносились, а ждали, что их решат.
Вода служила для Джен объятиями, она представляла, что ее обвивают руки и под ними растворяется вся тревога и переживания. Это напоминало ей ощущение детства, когда бабушка – довольно крупная женщина – сильно обнимала ее. Ей было трудно подобрать хороший наряд на какое-нибудь торжество, так как она пыталась всеми способами скрыть свои массивные руки, однако Джен не замечала этого. Когда бабушка обвивала своими руками спину Джен чуть выше поясницы, то та чувствовала самую настоящую защиту – ей казалось, что даже если бы в нее запустили камни, то они бы отрекошетили от невидимой преграды.
В этот день бабушки рядом не было. На самом деле ее не было с Джен уже несколько лет, поэтому функцию защиты выполняла вода. Так продолжалось минут 10 или 15, а может, и все 30. В душе ощущение минут теряется напрочь. Вдруг Джен резко стукнула по крану, и вода перестала течь. Она намотала на голову одно полотенце, затем вылезла из ванны и обмоталась другим, большим – подарком от Сии на день рождения. Мокрыми ногами Джен поплелась в спальню и рухнула на кровать. Спина была еще мокрая, поэтому одеяло тут же прилипло к плечам и спине. Живот ужасно скручивало.
Джен не помнила, когда последний раз ела за день. Она решила подняться и хотя бы налить чай, а может, и разогреть оставшуюся пасту, но не смогла. Невиданная сила приклеила ее к кровати. Джен ощущала, как будто обложена огромными кувалдами, которые не дают ей встать. Из глаз вновь потекли слезы. Они струились из уголков глаз и тонкими струйками убегали за шею, капая на одеяло. Джен плакала без звука – тоже привычка из детства. Она делала так ночью, пытаясь самостоятельно справиться с неудачами, чтобы родители не слышали. Получалось у нее не очень.
Джен ощущала, как будто переносилась во времена, когда ей было лет 15 или 16. Вот она так же лежит на свой кровати, только в другой квартире, смотрит в потолок и вспоминает слова мальчика. Да, того самого мальчика, который рассказывает своим друзьям, как она в него влюбилась, а он ждет момента, чтобы сказать ей, что она ему не нравится, «да и вообще страшная», «а вы видели ее пальцы?». Вот он рассказывает подробности их прогулки, ее секрет, один, затем второй и они все дружно смеются. Единение, которому можно позавидовать. Вот они обсуждают ее блог, который она завела в живом журнале. И они опять дружно смеются, сдабривая повествование едкими прилагательными. Все это Джен случайно услышала в школьном коридоре. Она вдавливалась в кровать все сильнее и единственное, о чем мечтала, это утонуть в потоке своих же слез.
Внезапно Джен закашлялась. Слезы и сопли заполнили всю носоглотку так, что было невозможно продохнуть. Джен вылезла из-под невидимых кувалд, встала и подошла к столу, придерживая руками полотенце, а затем облокотилась на стол, на котором были расклеены стикеры с дедлайнами. Джен смотрела на них и ощущала, как картинка плывет. Слезы опять подступали. В голове стали звучать фразы из прошедшего рабочего дня.
– Если еще раз так сделаешь, я тебя оштрафую к чертовой матери! Поняла?! Сколько раз я буду тебе объяснять, чтобы до тебя дошло?
Каждое слово было как иголка, искусно запущенная Джоном. Джен вздрагивала, перебирая в голове фразы. Проблема была пустяковая. Джен поставила ссылку на эксперта, не сказав об этом Джону, и даже представить не могла, что у него будет такая реакция. За несколько лет работы его эмоциональные качели так и не стали для нее привычными. К его высказываниям никогда нельзя было быть готовой. Можно было давно уйти, найти другое место работы или перейти в другой отдел. Но в глубине души ей было жалко растаптывать то, что сделал для нее Джон. Он взял ее на работу совсем без опыта после университета, когда бывшие однокурсники Джен считали за благом устроиться консультантом или кем-то вроде того, набор функций которого сводился к двум словам: «подай», «принеси». Иногда к ним добавлялось «распечатай», и потом снова «принеси», конечно же. Каждый раз Джен оправдывала себя тем фактом, что нужно быть благодарной и научиться справляться с его перепадами, привыкнуть или тупо не обращать внимание. Она даже думала, что у нее частично проявляется стокгольмский синдром – при всей сложности характера Джона, а точнее его невыносимости, ей было жалко его. Она чувствовала, что что-то было не просто в таком поведении.
«Ну не может человек быть таким просто так», – эта фраза была риторическим вопросом. Ответ на него был зарыт где-то очень глубоко. Может быть, его не знал даже сам Джон.
Джен снова прокрутила все фразы, услышанные за день от начальника. К тому моменту руки полностью обессилили, и полотенце, впитавшее в себя воду, слезы и нервы хозяйки, рухнуло на пол. Джен безразлично посмотрела на него, попыталась стукнуть по столу, но не смогла и пошла в шкаф, чтобы натянуть растянувшуюся пижаму. Она была бежевого цвета с тонкими бордовыми оборками на манжетах и внизу на брюках. «Нежнейшая вискоза с добавлением шелка», – многозначительно гласила подпись на сайте магазина. Джен обычно выглядела в этой пижаме как героиня сериала, живущая в шикарном доме где-нибудь в Трайбеке. Правда, за последние несколько месяцев шарм немного потрепался, и пижама стала на размер или даже на два больше Джен – из-за переживаний с Норфом, девушками и Тимом Джен похудела.
Хоть какой-то плюс от этой нервотрепки. Не надо качать пресс.
Было трудно понять, что она чувствовала. Грусть? Обиду? Тревогу? Скорее все вместе. Джен не могла понять, как человек за какую-то мелочь мог говорить с таким остервенением и грубостью, когда проблема решилась за несколько минут. Хуже того, что после этого разговора в его кабинете через несколько часов он вышел как ни в чем не бывало и принялся обсуждать с Моникой новое интервью, а потом пошутил на кухне, пока Джен наливала чай. Нет, хуже было то, что все это считалось «рабочими моментами», к которым всех журналистов учили привыкать. Но никто не оставлял опции для тех, кому не хотелось этого делать. Хотя нет, для них существовала одна опция – уйти и не возвращаться.
– Ты думаешь, что у него расстройство?
– Не знаю. Я вообще стараюсь не думать о нем вне офиса.
Джен и Тим обсуждали поведение Джона в конце рабочего дня, когда Джон ушел раньше всех, чтобы успеть на встречу.
– Он такой давно, никто уже не удивляется его поведению.
– И вы просто привыкли?
– Это как жить рядом с вулканом. Просто через некоторое время смотришь и думаешь: «о, началось», а внутри ноль реакции, совершенная пустота. Только иногда достанешь телефон, чтобы запечатлеть на память.
– Так все и думают, а потом лава все ближе, ближе, ближе… и вот уже снесла к чертям все на своем пути.
– Не переживай, такого апокалипсиса не случится. Он чувствует меру.
– Меру?! Его перепады не влезают ни в какую измерительную систему.
– Так и не измеряй их.
– Тим, ты слышишь вообще? Он орал на меня как бешеная собака.
– Джен, я согласен, что это неприятно. Даже очень неприятно, но это такая работа.
– Боже мой! Вы все повторяете это как мантру. Тебе реально легче от этого? «Это часть работы». Круто, конечно, но это ненормально.
– Я не говорю тебе, что это нормально, а просто констатирую факт – такая работа. Либо соглашаешься, либо ищешь другую.
– То есть мне только уходить?
– Нет, можешь научиться с этим работать.
– Тим, в десятый раз говорю, как можно работать, когда на тебя орут?
– Как-нибудь… Ну он же как-то работает, зная, что его подчиненные перемывают ему кости направо и налево.
– Думаю, его это вообще не парит.
– Кстати, а ты не боишься, что я ему расскажу?
Джен смотрела на Тима. В голове было пусто. Она чувствовала, что ее не понимают, а точнее понимают так, как она не хотела, чтобы ее понимали.
– Ладно, я пойду.
– Стой, это шутка. Ничего я не буду ему рассказывать.
– Можешь рассказывать, мне все равно.
С этими словами Джен пошла к своему рабочему месту. Редакция была почти пустой. Она взяла сумку, накинула мягкое кашемировое пальто голубого цвета на одно плечо, словно хотела защититься, и пошла к выходу. У двери опять стоял Тим.
– Дай пройти.
– Джен, послушай, не обижайся, я просто не знаю, как тебя поддержать. А с Джоном работаю столько лет, что уже не обращаю внимания на него.
– Значит, твое чувство нормы полностью атрофировано. До завтра.
Тим попытался что-то сказать, но Джен быстро проскользнула под его рукой и ушла домой, чтобы, как оказалось, порыдать.
Она заваривала чай на кухне и нарезала лимон. Потом резко раскрыла пакет с печеньями, села на стул, добавила в чай сахар, кинула два ломтика лимона и все размешала. Сделав глоток, она почувствовала, как тепло разливается по телу. Ощущение резко перенесло ее в момент, когда она маленькой каждое лето приезжала с родственниками на море и вместе с Илаем рылась в песке, который был ужасно горячим из-за жары. По коже проносился теплый, сухой ветер. Джен чувствовала это даже сейчас. В тот момент самой главной проблемой Джен было то, что Илай нашел более крупную ракушку чем она. Со временем на смену ракушкам пришли другие проблемы.
Половины пачки печенья уже не было, хотя чая было еще достаточно. Джен сходила в комнату за телефоном и вновь села за стол.
Привет еще раз. Я нагрубила сегодня. Не бери в голову плиз. Я не хотела тебя обидеть, просто день выдалс…
Джен набирала сообщение, потом перечитала и стерла все предложения. Она несколько раз попыталась снова набрать текст, но ничего складного не получилось. Затем она сделала глубокий вдох и написала:
Мне жаль, что я сегодня так резко ушла. Не хотела тебя обидеть.
Отправлено.
Джен смотрела на экран и гипнотизировала сообщение. Прошло около двух минут, которые Джен показались вечностью.
Прочитано.
Все нормально, не переживай.
Джен легко улыбнулась, и увидела, что Тим вышел из сети.
Сто процентов, сейчас с какой-нибудь…
Выдержать страдание из-за предположений о личной жизни Тима Джен была не в состоянии. Хотя эта мысль время от времени возникала в ее голове, но она по привычке гасила чувства и переключала внимание на другие вещи, как правило связанные с работой. К несчастью для ее нервной системы, Джон всегда был готов подкинуть то, о чем можно было переживать.
Прошло минут 40. Джен все еще сидела за столом и смотрела в стену, на которой еле заметно потрескалось покрытие.
И это называется «долговечное»?
Вдруг загорелся экран телефона.
Представляешь, я только вышел из офиса. У вас тоже завал с этой конференцией? Кстати, завтра меня не будет, утром уеду на встречу. Наверное, на целый день. Если у тебя будет желание, то можем увидеться вечером.
Джен просияла. Она семь раз перечитала сообщение, прежде чем ответить на него, и глотнула чай. Ей вновь стало тепло. То ли от чая, который к этому времени на самом деле почти остыл, то ли от увиденных на экране слов.
Он был в редакции, а не с кем-то.
Казалось, этот факт волновал ее больше всего и не мог не радовать. Хотя Тим мог быть в редакции «с какой-нибудь», но Джен не рассматривала такой вариант.
У нас тоже столько работы, что я просто жду конца недели, когда они все наконец разъедутся со своих форумов. Сил больше нет.
Отправлено.
Прочитано.
И да, давай увидимся завтра)
Прочитано.
– Я напишу тогда, когда освобожусь. Надеюсь, Джон завтра будет спокойнее.
– Верится с трудом, но посмотрим.
– Надеюсь, что завтра он не будет нашей темой для обсуждения. Спокойной ночи))
– Ага, пока)
Тим вышел из сети. Джен еще раз перечитала переписку и легко улыбнулась. Она задумалась и по привычке начала все усложнять. Ей было неясно, написал ли Тим из-за жалости после ее ситуации с Джоном, или он действительно хотел ее видеть. Дать себе понятный ответ она не могла. Они так долго находились с Тимом на противоположных сторонах, что даже после того, как их отношения изменились, Джен время от времени перебрасывала себя в те ситуации, пытаясь понять, действительно ли человек мог так измениться, а может, это была его очередная маска.
Джен допила чай, встала из-за стола и пошла в спальню. За это время волосы успели высохнуть вместе с полотенцем и выглядели как неаккуратные ветки дерева. Джен швырнула полотенце на дверь, расчесалась и забралась под свое любимое одеяло – в ярко-розовом пододеяльнике с белыми линиями. Оно было таким мягким и почти невесомым, но сразу начинало согревать и словно огораживать от внешнего мира. Шторы были плотно закрыты, только из середины слабо бил свет от уличного фонаря. Она закрыла глаза и вспомнила свой первый поход в бар, где познакомилась с девушками, а потом поняла, что если бы не они, то она не сидела бы с Тимом у Робби. Затем Джен перевернулась на левый бок и начала засыпать.
********
Утром Джен шла в редакцию с внутренним ощущением Миранды из фильма «Дьявол носит Прада» – ее любимого. Она всегда мечтала оказаться на месте Андреи, но сделать иной выбор. Джен шла холодная, немного обиженная, но старающаяся соблюдать спокойствие. Она выглядела хорошо. Обычно после таких ситуаций на следующее утро у нее появлялось желание разодеться в самые новые и модные вещи как будто назло. Поведение напоминало стереотипное представление о встрече с бывшим возлюбленным, когда нужно выглядеть шикарно, чтобы «он понял, кого потерял». В большинстве случаев он не понимал, а коллегам было все равно на одежду других.
– Привет! Как дела? – Джен пришла к своему рабочему месту и поздоровалась с Моникой. Журналисты начинали подтягиваться на работу. В такое время на местах обычно бывал только главный редактор, два его заместителя, чаще всего Джон и Стив – руководитель отдела мировых новостей, где работал Тим.
– Доброе утро!
– Ты какая-то уставшая. У тебя все нормально?
– Вроде да. Просто Джон вечером накинул работы, а у меня на неделю все было распланировано и к выходным я должна была закончить два материала. Теперь придется все менять.
– Это в репертуаре Джона – внести изменения, от которых всем станет плохо. Кстати, где он? В кабинете задернуты шторы почему-то.
– Его не будет сегодня, – отрезала Моника.
