Кривое зеркало души
Александр Серегин
Почему для одних людей жизнь – прекрасное приключение, а другим мир представляется враждебным? Как понять, что делает нас несчастными и стоит ли в этом разбираться? В книге отражен личный опыт автора, прошедшего путь от слепого переживания боли, до осознанной работы с травмами, приведены методы саморегуляции, работы со снами и триггерами, даны пути поиска ресурсов. Книга может стать путеводителем по лабиринту символов и подсказок бессознательного и показать, где искать ключи к загадкам прошлого.
Кривое зеркало души
Александр Серегин
© Александр Серегин, 2023
ISBN 978-5-0059-8791-4
Создано в интеллектуальной издательской системе Ridero
Предисловие
В кафе, где я пишу, немного шумно. За окнами январское солнце заливает светом фасады старинных домов, отражается мириадой бликов в витражах новостройки. Где-то за ней выход к Темзе. Как раз у Тауэрского моста.
Вокруг обычная суета. Я замечаю улыбки, невербальные знаки, с помощью которых люди выражают себя, свои желания и намерения, слышу обрывки фраз и смену интонаций. В этом хаотичном броуновском движении я вижу гармонию симфонического оркестра. В том, что меня привлекает или отталкивает, узнаю свои отражения. Так я вижу мир, читаю его страницы. Но, конечно, так было не всегда. Такому видению предшествовала большая работа над собой.
Сейчас окружающая суета меня не заботит, сегодня особый день. Не столько потому, что я наконец-то приехал в Лондон, и надеялся встретить здесь женщину, в которую влюблён. Этот город слишком велик, в отличие от шансов на встречу. Но потому, что я преодолел сложный рубеж моего пути.
Эта книга о нём, о пути осознания, принятия и преодоления, о травматическом опыте, который так или иначе есть почти у каждого человека, и с которыми все мы уживаемся как умеем.
Я получил психологическое образование и занимаюсь частной практикой. Но здесь я буду выступать не от лица психолога, а как человек, прошедший путь от слепого переживания посттравматической боли, до осознанной работы с самыми глубокими и удалёнными по времени приобретения травмами.
Я долго размышлял, как писать о травме. Ведь о личном и болезненном непросто говорить даже с самим собой. Но ситуация сложилась так, что моя история стала достоянием общественности вопреки моему желанию. Неожиданно всплывшие из темноты прошлого воспоминания столкнули меня с обычной колеи, а разошедшиеся в кругу знакомых сплетни, выбили почву из-под ног. Всё это перевернуло мою жизнь, превратив в сюрреалистичный ночной кошмар, вывернуло меня наизнанку, но и дало свободу писать свободно. У любой ситуации есть положительная сторона, хотя признать это и принять бывает довольно сложно.
Но начну с самого начала. Когда мне исполнился год и три недели, у меня появилась сестра. Наша мать была эмоционально холодной и жестокой женщиной, с глубокой обидой на всех представителей противоположного пола. После рождения сестры я отошёл на второй план, и внимание получал преимущественно от отца. В возрасте двух лет, я стал свидетелем убийства. Отец ударил ножом любовника матери. Это произошло на нашей кухне. Человек умер на месте, а отца забрали из семьи на долгие шесть лет. Мать начала злоупотреблять алкоголем, приводить домой собутыльников. Пьяные ссоры и драки, неадекватная мать и необходимость как-то заботиться о младшей сестре, стали обычным делом. Ещё одну тяжёлую травму я получил в возрасте четырёх-пяти лет: один из собутыльников матери оказался садистом-педофилом. К моим девяти годам вернулся отец, о чём мы мечтали, сколько я себя помню. Но алкоголизм матери и взрывной темперамент отца провели их брак через череду громких ссор, одна из которых окончилась разводом. Нищета и заброшенность завершают картину детства.
Большую часть ситуаций, особенно из раннего детства, я благополучно забыл. Наша психика так устроена, она защищает себя от запредельных переживаний, скрывает их в бессознательном. Благодаря этому я считал себя ребёнком с нормальным и даже где-то счастливым детством, хотя и ощущал в себе множество неясных ограничений и тревог.
Речь в книге пойдёт о том, как я осознавал последствия психологических травм и пытался их преодолевать, о проявлениях вытесненного травматического опыта уже во взрослой жизни, о влиянии его на выбор жизненного партнёра, на взаимоотношения с семьёй, детьми и другими людьми.
В довершение, я хочу рассказать о странной ситуации, в которую я попал на пике работы с самыми тяжёлыми из своих травм, о том, как выжить и остаться эмоционально и психически здоровым в подобных обстоятельствах, и где находить для этого ресурсы.
Введение
Пятничное утро. После йоги, медитации и недолгой тренировки в спортзале я спускаюсь в бани. Пройдя мимо бассейна, смотрю на часы на кафельной стене. У меня есть ещё десять минут – между волнами карантина сауна работает по записи. В ожидании я опускаюсь в джакузи. Вода, смешиваясь с воздухом бурлит, струи касаются моей кожи. Я чувствую тепло, движение воды, ощущаю запахи. Чувствую себя здесь, сейчас, понимаю, что живу именно в этом моменте. Мне становится радостно и губы растягиваются в улыбке. Я понимаю, что счастлив именно в эту минуту. И вдруг задумываюсь – как я сюда пришёл?
Я помню, как не чувствовал своего тела, не замечал, что ему неудобно, холодно, что оно скованно и зажато. Мои мысли были далеко впереди, и я постоянно спешил, отмахиваясь от сиюминутного, кажущегося неважным. Отмахиваясь от самой жизни, в попытках быть на шаг впереди себя. Не успевал чувствовать, радоваться тому, что уже здесь, со мной. Лишь ставил галочки: успел, пробежал, победил.
Как я пришёл сюда? Вдруг перед моим внутренним взором складывается карта со множеством отметок и разноцветных флажков. Я вижу, что мой путь никогда не был линейным. Но в узком фарватере лошадиных шор, он казался мне именно таким – беговой дорожкой с препятствиями.
Я смотрю на карту и вижу, где я делал выбор, что влияло на мои решения, какие голоса слышал в голове в эти моменты. Всё, что я делал, очень редко осознанно и часто неуклюже, было продиктовано одной неясной целью – стремлением освободиться, преодолеть опыт, который меня ограничивал.
Сейчас я вижу множество деталей, кусочков мозаики, которые указывали мне направление, подсказывали, с чем я борюсь. И от чего бегу. Нет, я не хочу сказать, что что-то было неправильно. Это был путь, который мне нужно было пройти, и по которому я всё ещё иду. Но у меня не было карты, не было знаний и не было ответов. И если бы мне так не везло интуитивно нащупывать нить Ариадны в темноте, я мог бы бежать так всю жизнь.
В этой книге я хочу предложить то, чего не было у меня – расшифровку, декодер подсказок, которые даёт человеку бессознательное и сама жизнь. Конечно, это не будет точное толкование любых символов и ситуаций, указывающих направление. Скорее, подсказки к подсказкам, но они помогут лучше понимать язык, на котором говорит бессознательное человека. Моя цель – показать, как я искал ответы на свою историю, из чего складывался мой путь к свободе.
Как-то на уроке медитации я услышал о двух типах учителей. Первые строят процесс обучения, давая информацию очень последовательно, двигаясь от одной точки к другой, словно разучивая алфавит. Вот это буква А, за ней идёт Б, и так далее. Это хороший метод, гарантирующий, что внимательный ученик ничего не упустит. Но и полное понимание придёт только после изучения последней буквы.
Есть другой тип учителей. Иногда кажется, что они говорят о разных вещах одновременно, выдёргивая буквы, то из конца алфавита, то из начала, то из середины. То вдруг начинают тренировать произношение одного звука, то сбиваются на историю, казалось бы, не относящуюся к теме. Но в какой-то момент ученик начинает видеть алфавит целиком, отмечая для себя пробелы, которые нужно заполнить, буквы, которые нужно изучить.
В этой книге я хочу показать картину травмы и её последствий развёрнуто и объёмно. Рассказать свою историю так, чтобы читатель, не обладая исчерпывающими знаниями по теме, смог ориентироваться в символах и подсказках бессознательного, самостоятельно восполняя пробелы уже на своей жизненной карте.
У кого-то может возникнуть вполне естественный вопрос, зачем вообще в этом разбираться. Ну, нравятся мне, например, яблоки, а апельсины – наоборот. Разве мне важно знать, почему это так. Как говорил классик, логика чувств проста: нравится потому, что нравится, не нравится потому, что не нравится.
Я думаю, что любое знание о себе ценно, так как через него человек лучше понимает себя. А понимание это, в свою очередь, даёт возможность стать более цельным и гармоничным.
Сколько я себя помню, мне нравилось, когда у девушки длинные волосы. Особенно, если они тёмные и густые. Почему-то такие девушки мне казались более женственными и нежными, чем обладательницы других причёсок. Заметив в себе это предпочтение, я задумался. Почему именно длинные и тёмные волосы, и почему именно нежность привлекает меня. Тогда я уже знал, что всё, влияющее на меня сильнее обычного, имеет свою историю, а значит важно для понимания себя. Пусть определённое знание на первый взгляд не имеет особого значения, но оно приоткрывает двери к другому, действительно важному осознанию.
Размышляя об этом, я вспомнил, как отец повёз меня, девятилетнего мальчика, в Москву – знакомиться с родственниками по его линии. Оказалось, у меня есть двоюродная сестра. Тогда она заканчивала старшую школу. Помню, я сидел за её учебным столом и что-то рисовал. Она подошла сзади, обняла меня и сказала, как она рада, что у неё есть такой брат. Я помню, как длинные тёмные волосы коснулись моей щеки. И я, кажется впервые, почувствовал принятие и нежность. Так я узнал о причине своих предпочтений.
Сейчас для большинства не секрет, что отношение отца к дочери и матери к сыну закладывает шаблон того, что уже во взрослом возрасте эти дети будут считать нормальным в отношениях с партнёром. Конечно, на первый взгляд это может выглядеть иначе. Например, девочка, воспитанная грубым и жестоким отцом, повзрослев, скорее всего не будет сознательно искать мужа-грубияна. Но попадаться ей, как на зло, будут именно такие. Этот бессознательный выбор мужчин, носителей качеств родителя, не говорит о поиске жестокого обращения к себе. Скорее, о надежде, что этот грубиян окажется внимательным и заботливым по отношению к ней, и компенсирует нехватку теплоты в детско-родительских отношениях в прошлом.
Моя мать не отличалась теплотой чувств. Я же, как любой ребёнок, с одной стороны искал этого тепла и принятия, с другой же идеализировал родителей, не позволяя себе осознавать их недостатки. И вот моё неосознанное непринятие личностных качеств матери выразилось в противопоставлении её короткой стрижки длинным тёмным волосам доброжелательной кузины.
В итоге поиск причин моих предпочтений в цвете и длине волос привёл к пониманию, что я ищу в женщине на сознательном уровне, и что притягиваю на бессознательном. Я понял, что начинал отношения с кем-то, кто напоминал мне мать, а потом страстно желал изменить этого человека. Например, просил отрастить волосы, неосознанно ожидая, что с этим придут желанные нежность и понимание. Так вместо того, чтобы найти себе подходящего партнёра, я занимался исправлением матери. И конечно, не понимая мотивов собственного выбора и поступков, удивлялся результату.
Это знание о себе позволило мне пересмотреть свои отношения и изменить поведение. Длинные тёмные волосы остались для меня всё такими же привлекательными, как и раньше. Но теперь мне больше не хочется кого-то исправлять. Ведь где-то есть человек, уже обладающий желанными качествами.
Таким образом, анализ всего, что вызывает яркие переживания, как негативные, так и позитивные, ведёт к лучшему пониманию себя, гармонизации личности и возможности строить здоровые отношения с окружающими.
Глава 1
Жизнь человека принято отсчитывать днями, годами и десятилетиями. Думаю, каждый, кто начинал изучать иностранный язык или просто листал разговорник, мог заметить, что первые изучаемые фразы обычно отвечают на вопросы: как меня зовут и сколько мне лет? Кажется, что эти факты являются самыми важными, основополагающими характеристиками человека. Люди привыкли отмерять своё состояние математически, определяя себя количеством лет, денег, детей или бывших супругов. Но так ли значимы цифры для человека на самом деле?
Вспоминая прожитое, на смертном одре или в минуту опасности, когда, как говорят, вся жизнь пролетает перед глазами, мало кто задумается о количестве прожитых дней или фотографий в семейном альбоме. Наверное, он вернётся в те эмоционально окрашенные моменты жизни, когда ему впервые удалось проехать несколько метров на двухколёсном велосипеде без поддержки или принести домой первую красиво выведенную красную пятёрку в дневнике. Первый поцелуй любимого человека, яркая победа или поражение в драке, рождение ребёнка, вкус мороженного, купленного на впервые заработанные деньги, ночь, проведённая на кухне за конспектами, накануне сдачи экзаменов – это те события, из которых состоит жизнь. Значимые для человека моменты, наполненные эмоциями и переживаниями.
Жизнь наполнена не только радужными и счастливыми волнениями. Иногда, а может быть даже часто, мы сталкиваемся с ситуациями, которые нас не радуют. Поломка новой машины, связка ключей, оставленная за закрывшейся дверью, предательство близкого человека или потеря работы – события, с которыми сталкивался почти каждый. Бывают моменты и похуже.
Одно и то же происшествие влияет на людей по-разному. Кого-то заметка в газете о вымирающем виде птиц способна повергнуть в настоящее горе, а для другого смерть любимой бабушки – лишь печальный факт. Почему так происходит? Может быть, первый человек из этого примера особенно чуток и отзывчив, а второй – чёрств и не любит никого, кроме себя? Скорее причина в другом. Мы все разные, со своими особенностями, жизненной историей, типом темперамента и опытом. Эмоционально значимыми для нас так же являются разные ситуации. Какое-то негативное событие может травмировать одного человека и оставить равнодушным другого.
Немецкий психиатр и психолог Эрнст Кречмер, создатель типологии человеческих темпераментов, в своих работах отмечал, что не любое, не зависимо от тяжести, негативное событие травмирует человека, а лишь то, которое задевает особо значимые стороны его жизни и отношений.
То есть, травма – это не просто негативное событие, а событие, глубоко переживаемое на эмоциональном уровне, затрагивающее значимые стороны жизни человека, с его особенностями, неповторимым опытом и восприятием окружающего мира.
Сегодня уже ни для кого не секрет, что большинство психологических травм родом из детства. Относятся к этому факту люди по-разному. Часто можно услышать гордые заявления какого-нибудь родителя, вроде этого: меня в детстве научили плавать, выкинув из лодки – и ничего, и плавать научился, и травм у меня никаких нет.
С одной стороны, доля правды в подобных высказываниях есть. Взрослый человек двадцати пяти лет сам ответственен за свою жизнь и за то, что он делает со своим опытом. Глупо винить родителей в том, что у тебя не ладятся отношения с женой или мужем, детьми или коллегами. Ответственность человека в том, чтобы попытаться изменить ситуацию, разобраться с той частью проблемы, которая поддаётся его контролю. Часто сложности во взаимоотношениях являются последствиями негативного опыта, приобретённого в детстве. И с этим можно работать.
С другой стороны, за приобретение детских травм человек не может и не должен брать на себя ответственность. Конечно, можно понять нежелание родителей признавать свой вклад в травмирование детской психики – это тяжкий груз, и от него хочется откреститься. К тому же всегда есть оправдание, что ведь и их так воспитывали. И всё же, родители несут ответственность за детей до определённого возраста. И за тот опыт, который ребёнок приобрёл, тоже.
Одна девушка решила отварить сосиски и собиралась бросить их в кипящую в новой большой кастрюле воду. Увидев это, её мать сказала, что кончики у сосисок нужно обрезать. Дочь спросила, зачем? Вместо ответа на этот вопрос, мать отчитала её:
– Вы, молодёжь вечно думаете, что умнее всех. Я всегда обрезала кончики у сосисок, моя мать так делала, сколько я себя помню. И твоя прабабушка тоже всегда обрезала сосиски. А тебе лишь бы всё по-своему сделать!
В это время из соседней комнаты донёсся старческий голос прабабушки. Она слышала предыдущий разговор и спросила, действительно ли женщины до сих пор варят сосиски в её старой маленькой кастрюльке. Оказалось, что прабабушкина кастрюля просто была слишком мала, и сосиски в неё не вмещались. Поэтому она придумала обрезать им концы. Когда кастрюлю сменили, необходимость в этом пропала.
Прабабушка создала традицию, которая была полезна до тех пор, пока условия не изменились. Внучка это почувствовала, не увидев целесообразности в следовании канонам в новой реальности. Мать же настаивала на традиционном подходе, не пытаясь переосмыслить его актуальность.
Эта притча показывает, что традиции иногда нужно подвергать критическому анализу. Когда же устоявшийся тип поведения касается не сосисок, а детей, применять родительский тип воспитания, не понимая его сути и первопричин, не только глупо, но и безответственно.
В пору моего обучения в институте, у нас с женой родился сын. Когда он стал подрастать, мы, как это часто бывает с родителями первенцев, переживали, всё ли делаем правильно. Ответы на возникающие вопросы я искал в учебниках по психологии развития и советовался с преподавателями. Жена спрашивала, как поступать в той или иной ситуации, у своей мамы. Я считал, что моя теоретическая база в области психологии, личный опыт и огромный по размерам учебник принесут больше пользы подрастающему малышу. Жене же казалось, что пойти за советом к маме, надёжнее.
– Почему ты думаешь, что мать знает больше психологов, написавших эту книгу? – спросил я её.
– Мама вырастила двоих детей. Наверняка она в этом разбирается. – Ответила жена.
Тогда я спросил её, хочет ли она, чтобы наш сын был похож на её брата. Тот был проблемным подростком, и позже его поведение во взрослом возрасте часто расстраивало членов семьи.
– Нет. – был её ответ.
– Тогда и маминых советов по воспитанию мальчиков слушать не стоит.
Эти слова произвели на жену впечатление. Оказалось, что взаимосвязь проблемного поведения брата и стиля воспитания ускользнули от её внимания. Благодаря этому осознанию мы нашли свой подход к заботе о ребёнке, и сейчас и я, и она довольны тем, что у нас получилось.
Каждое поколение, в большинстве своём, не понимает вкусов и увлечений последующего. Часто можно слышать о том, что, образно говоря, раньше и трава была зеленее и сахар слаще. И это, несомненно, так, для большинства людей старшего поколения, ведь они говорят о своих детских годах, об их ушедшей молодости. Но желание родителей воскресить собственное прошлое не должно мешать новому поколению искать свой путь.
Дважды в одну реку не войдёшь, говорил древнегреческий философ Гераклит Эфесский. Хорошо это или плохо, можно спорить, и по этому поводу есть множество мнений. Но если говорить об отношении к детству как таковому, об эволюции подхода к развитию детей, то возвращение к более ранним моделям воспитания было бы губительно для развития человеческой цивилизации.
Филипп Ариес, французский историк и автор трудов, посвящённых детству, исследовал произведения средневекового изобразительного искусства на тему отражения в нём ребёнка. Он заметил, что до 12-го века художники писали детей, как взрослых, только меньшего размера. Наблюдая эволюцию отражения ребёнка в искусстве, он пришёл к выводу, что до 16—17 веков понятия детство не существовало как такового. Отсутствовало и какое-либо особое отношение к детям.
Другой историк и психолог Ллойд Демоз выделил шесть моделей отношения к ребёнку и его воспитанию, доминирующих в разные периоды развития человечества. Первая из них, Инфантидная, характеризовалась массовыми убийствами детей и полным отсутствием заботы о них. Слабых, недостаточно красивых, ненужных или нежелательного пола детей выкидывали, как ни ужасно это звучит, или избавлялись от них другим способом. Что же касается тех, кому посчастливилось остаться в живых, заботой о них никто не занимался, не говоря уже о воспитании. Конечно, были и исключения, но в целом подобное отношение к детству было повсеместным вплоть до 4 века нашей эры.
Позже эта модель воспитания сменилась на Бросающую. Она отличалась от предыдущей отказом от убийства. Вместо этого детей стали отдавать и продавать, доверять на воспитание третьим лицам. Но жестокое отношение к ребёнку продолжало быть нормой.
С течением времени модели сменяли одна другую. Постепенно человечество отказалось от повсеместных физических наказаний детей. К 18 веку люди догадались, что у детей есть потребности, отличные от взрослых, и лишь в 19—20 веках стали распространяться педагогические знания и начальное образование. Только с середины прошлого века к воспитанию ребёнка стали подходить индивидуально, учитывая особенности, тип темперамента, способности и склонности ребёнка.
Эти исследования показывают, что традиции воспитания, передающиеся от прадеда к деду и так далее, не являются идеальными. Многое из того, что считалось нормальным раньше, приводило к формированию у детей психологических травм. Это вело к повторению ситуации в следующих поколениях. И так далее, пока кто-нибудь не решал выйти за пределы установленных традицией рамок.
Сейчас человечество, особенно в прогрессивных странах, пришло к пониманию, что будущее нашей цивилизации, ход и направление её развития во многом зависят от того, как будут воспитаны наши дети, что в них будет заложено, каким врождённым талантам будет дан ход и также то, какие психологические травмы (или их отсутствие) возьмёт будущий взрослый человек из своего детства.
Профессор и доктор психологических наук Франц Рупперт предложил следующую классификацию. Он выделил 4 типа психологических травм:
– Экзистенциальную,
– Травму потери близкого человека (или условий),
– Травму отношений и
– Травму системных отношений.
Existentia в переводе с латыни означает существование. Экзистенциальная травма приобретается человеком, когда он сталкивается с угрозой жизни, собственному существованию и переживает смертельный страх. Здесь я говорю не о страхе перед гипотетической смертью или мыслями о ней, как таковыми. Я имею в виду ситуации, когда человеку действительно грозит опасность, и возможность умереть представляется не вероятной, а вполне реальной.
Вообразите ребёнка, на которого на большой скорости мчится автомобиль или со злобным лаем нападает разъярённый пёс. В этот момент он боится не философского понятия смерти, которая когда-нибудь настигнет его, и не того, что ждёт его за вратами жизни. Он переживает настоящий страх умереть прямо сейчас, осознавая грозящую ему опасность.
Другой тип психологической травмы связан с потерей близкого, к которому человек эмоционально привязан. Это может быть смерть или уход из семьи кого-то из родителей, потеря ребёнка или любимого. Подобные ситуации тяжело переживаются в любом возрасте, но утрата близкого человека в детстве особенно болезненна и травматична.
Для нормального развития ребёнку необходимы любовь и эмоциональная привязанность. Он нуждается в опоре и чувстве защищённости, которые должны обеспечить родители. Если эти потребности не удовлетворяются, если прочная связь с отцом, матерью или другим заботящимся о ребёнке человеком недоступна, если его отвергают или даже злоупотребляют им, то ребёнок приобретает травму отношений.
В прошлом веке, в детских домах, где содержались младенцы, смертность была очень высока. Вопреки общей статистике, в одном из таких отделений дети почти не умирали. Когда стали разбираться, что же такого необычного делают с детьми в этом заведении, оказалось, что одна из дежурящих нянь, во время обхода и кормления младенцев, с каждым из них разговаривала, поглаживала и брала на руки. Таким образом дети получали внимание, ласку и тактильный контакт. Такого проявления любви от одного единственного человека оказалось достаточно, чтобы резко снизить статистику смертности в отделении.
