Елена Радченко "Санкт-Петербургская литература Альманах 2023"

Санкт-Петербургская литература Альманах 2023
Ирина Катченкова

Григорий Демидовцев

Илья Козлов

Мария Мельникова

Андрей Петухов

Александр Александров

Анатолий Степанов

Дарья Сакулина

Алексей Каменский

Николай Бутенко

Ирина Николаевна Втюрина

Елена Радченко

Михаил Зверев

Андрей Краснобородько

Евгений Попов

Александр Полянский

Лариса Александрова-Гончарова

Татьяна Титова

Вячеслав Тухтунский

Борис Краснов

Алексей Анатольевич Бакулин

Анатолий Козлов

Санкт-Петербургская литература, альманах. СПб:СПб отделение Союза писателей России, 2023. – с. Проза, поэзия, драматургия, история, публицистика, детская литература, переводыАльманах Санкт-Петербургского отделения Союза писателей России,.Издаётся в авторской редакции

Андрей Петухов, Ирина Катченкова, Александр Полянский, Михаил Зверев, Ирина Втюрина, Лариса Александрова-Гончарова, Елена Радченко, Дарья Сакулина, Татьяна Титова, Андрей Краснобородько, Николай Бутенко, Вячеслав Шапран, Алексей Бакулин, Евгений Попов, Вячеслав Тухтунский, Мария Мельникова, Анатолий Степанов, Борис Краснов, Александр Александров, Григорий Демидовцев, Алексей Каменский, Илья Козлов

Санкт-Петербургская литература Альманах 2023

Анатолий Дмитриевич Степанов

историк, главный редактор портала «Русская народная лини линия»

«О базовых постулатах национальной идеологии»

Трудность обсуждения темы идеологии заключается в том, что долгое время само понятие «идеология» было изгнано из актуального политического лексикона. На то были и объективные и субъективные причины. Бытование понятия «идеология» в философском и политологическим дискурсе – очень интересная и показательная история, но это – отдельная тема, обсуждение которой уведёт нас в сторону.

В 2013 году, выступая на Валдайском форуме, Президент России Владимир Путин впервые заявил о необходимости идеологии для государства. Сказано было в общих чертах, без конкретики, но и в таком виде это был прорыв.

Позднее Путин пояснил, что, на его взгляд, идеологией России «должен быть патриотизм».

Через 8 лет, в октябре 2021 года, снова на Валдайском форуме, Глава государства вновь заговорил об идеологии, уже более уверенно и чётко, он определил идеологию яснее и предметнее как «здоровый или разумный консерватизм».

Наконец, 30 сентября 2022 года на церемонии принятия в состав России четырех новых русских регионов Владимир Путин произнёс, по сути, идеологическую речь, в которой в полном согласии с традициями русской славянофильской (в широком смысле этого слова) мысли сформулировал ряд постулатов национальной идеологии. Опираясь на эти мысли нашего Президента и обращаясь к наследию классиков русской национальной мысли, я и попытаюсь сформулировать некоторые базовые постулаты национальной идеологии.

Постулат первый. «Россия – великая тысячелетняя держава, страна-цивилизация» (Путин). Это – базовое положение для национальной идеологии: понимание России себя как особой Русской (евразийской) цивилизации, а вовсе не «недоразвитого Запада», части проекта «Европа от Лиссабона до Владивостока», «моста между Европой и Азией», «новой Орды» и т.п. Это открытие, что Россия является самобытной цивилизацией, сделали в первой половине XIX века основоположники самостоятельной русской философской и политологической мысли славянофилы Иван Киреевский и Алексей Хомяков. В дальнейшем развили и обосновали учение о русской цивилизации Николай Данилевский, Константин Леонтьев, Иван Ильин, Александр Панарин.

Иван Васильевич Киреевский в своём главном труде «О характере просвещения Европы и о его отношении к просвещению России» сформулировал особенности русской цивилизации в отличие от западной, это – иной тип духовной традиции; иные традиции государственности; иной психо-этнический субстрат нашей цивилизации.

Отличия, как видим, носят фундаментальный характер. Отсюда и противоречия, отсюда и непонимание Западом России. Остроумно высказался об этом известный славянофил Иван Аксаков: «Попробуйте вразумить просвещенную и доступную логическому вразумлению Западную Европу на счет России, ее бескорыстия и миролюбия!.. Не вразумите. У нее нет даже органа для понимания России».

Второй постулат национальной идеологии: Россия является исторической наследницей Византии, Третьим Римом. Об этом Президент в своей речи 30 сентября не сказал, но, смею предполагать, говоря о предназначении, о миссии России, подразумевал.

Вечная Римская Империя, как известно, понималась многими Святыми Отцами как тот самый таинственный Катехон (Удерживающий), о котором пророчествовал Апостол Павел (2 Фес. 2:7).

Учение о «Москве как Третьем Риме» появилось, как мы знаем, вскоре после падения Константинополя на рубеже XV-XVI веков. Оно реализовывалось по-разному. На языке эсхатологических пророчеств (у инока Филофея: «два Рима в ересях падоша, третий Москва, а четвертому не быть»); на языке политики (создание Петром Великим Империи, как соответствующей предназначению России государственной формы; «Греческий проект» Екатерины Великой и др.); на языке публицистики (вспомним слова Федора Тютчева: «В Европе есть только две силы Революция и Россия»).

Быть Третьим Римом – это также значит, что Россия обречена быть только империей. Поэтому крайне важно реабилитировать в общественном сознании изрядно демонизированное понятие «империя». Для этого нам нужно осознать, что есть два типа империй:

– Империя истинная, «миродержательная», наследницей которой являлась Российская (и, во многом, советская) империя, построеннае на принципе «единства во многообразии»;

– Империи западные, возникшие, когда варварские народы Запада похитили идею империи, принципиально исказив её смысл – ведь все западные империи построены на принципе экономического и правового неравенства метрополии и колоний, что заложило основы для грабежа колоний и истребление народов для захвата населённых ими земель, что произошло с индейцами Америки и другими автохтонными народами.

Постулат третий. Без сильной централизованной и даже автократической по своей модели власти России не выжить. Цитирую речь Владимира Путина 30 сентября: гарантией против колониализма стало «сильное централизованное государство, которое развивалось, укреплялось на великих нравственных ценностях православия, ислама, иудаизма и буддизма, на открытых для всех русской культуре и русском слове».

Как тут не вспомнить слова выдающегося русского мыслителя и публициста Михаила Каткова, который более 150 лет назад писал, что в России есть господствующая русская народность и множество других племён, порой враждующих между собой; есть господствующая церковь и множество разных верований, порой конфликтующих друг с другом, но «всё разнородное в общем составе России, всё, что может быть исключает друг друга и враждует друг с другом, сливается в одно целое, как только заговорит чувство государственного единства». Путин в тон Каткову говорит об определяющей роли государства в защите и сохранении единства общества. Только сильная Верховная власть, опирающаяся на народ, может ограничить бесчинства бюрократии и олигархата, положить предел их стремлению грабить и эксплуатировать народ.

Постулат четвёртый. Залог социальной стабильности России – симфония властей, власти духовной и власти светской.

Идея симфонии была сформулирована еще в VI веке св. блгв. императором Византии Юстинианом в знаменитой 6-й новелле Юстинианова Кодекса. В нынешних реалиях степень симфоничности отношений двух властей зависит от того, насколько государственные законы основываются или хотя бы не противоречат церковным канонам.

В нашей истории есть немало примеров сложностей в отношениях между светской и духовной властью. Все это приводило к дестабилизации в жизни общества. Поэтому сегодня жизненно необходимо выстраивание церковно-государственных отношений.

Весьма показательно, что идеалом Западной цивилизации является не симфония, а разделение властей. У истоков этой концепции стояли английский философ Джон Локк и французский просветитель барон Шарль Монтескье, разработавший учение о разделении законодательной, исполнительной и судебной власти, ставшее с тех пор неотъемлемой частью политической культуры Запада. Примечательно, что здесь даже не рассматривается власть духовная, она выведена за скобки политического процесса в Западной цивилизации, в сферу частной жизни человека. Это, конечно, связано с кровавыми религиозными войнами и разделением Европы на католическую и протестантскую. Россия не знала религиозных войн, уподобление им Раскола – недопустимое упрощение событий XVII века.

Постулат пятый. Русские – это суперэтническая общность, а русский этнический национализм может стать могильщиком России. Это прекрасно понимали великие государственники: император Николай Павлович, объяснявший русофобу французу А. де Кюстину, что малоросс, остзейский немец, молдаванин, грузин и татарин, которых он видит на балу, и есть русские; и Иосиф Сталин, называвший себя не грузином, а русским грузинского происхождения.

Такое понимание русскости выковывается сейчас на полях сражений на Украине. И два символа позволяют понять это наилучшим образом. Бабушка с красным флагом, которая, услышав русскую речь, вышла к русским, а это оказались не русские, которые ее унизили, оскорбили, растоптали флаг Победы. И рассказ о том, как люди в подвалах в Мариуполе, услышав наверху «Аллах акбар» крестились и говорили: «Слава Богу, русские пришли».

Русский народ всегда был открыт для вхождения в него представителей любых других этносов, для кого русский язык и русская культура становятся родными, а тем паче для тех, кто принимает православие. Наша история знает множество примеров, когда настоящими русскими становились этнические немцы, французы, англичане, греки, поляки, шведы, представители многочисленных малых народов Евразии. Среди них есть те, кого мы почитаем в сонме русских святых, кто проливал кровь за Россию, кем мы по праву гордимся, как выдающимися русскими полководцами, русскими учеными, русскими деятелями культуры.

ПРОЗА

Борис Краснов

«Дом на болоте»

(рассказ)

Сколько коттеджей, и каменных и бревенчатых, и под латиноамериканские ранчо, и под русскую старину, и в виде готических замков, появилось в окрестностях Питера за последние годы. Они огорожены непроницаемыми заборами, оснащены новейшими системами сигнализации, бассейны и альпийские горки с цветами украшают огороженное пространство. Раскрутившись в лихие девяностые, удачно избежав смертельных разборок, с пытками пакетами и утюгами, невидимые их владельцы наконец-то могут вздохнуть свободно – они выстояли! Теперь они могут с гордостью пройтись мимо бассейна с бирюзовой водой, мимо резной беседки, мимо бани с сауной, вокруг крыльца… но у них нет времени на отдых. Они должны делать деньги, им некогда отдыхать, и эти замки, коттеджи ранчо стоят, пустуя, и только телекамеры, строго следят за ними, за такими комфортными и такими безлюдными пространствами…

1.

Мы сидим под сухим ноябрьским снежком, на свежепиленых досках и бросаем из кузова машины ленивые взгляды на серое здание АТС с узкими темными окнами, на бегущих по делам прохожих и на уходящую вдаль улицу. Со мной и Косоворотовым еще некто Серега – серая малопримечательная личность, но крепкая физически.

Постепенно темнеет, и воздух начинает превращаться в густой фиолетовый раствор. Моргнув, зажигается трепещущий свет под колпаком высокого фонаря.

Шофер машины нервно прохаживается рядом с нами и бросает тяжелые взгляды в сторону Юрьича, который набегавшись взад-веперед и наругавшись со всеми, молча стоит возле грузовика и курит.

Крупный нос и широкий рот на узком лице придают облику Юрьича нечто противоестественное, а в свете синих фонарей так даже и демоническое. Но окончательному его демонизму мешают несколько сутуловатая и щуплая фактура тела.

– Юрьич, да брось ты этот аппаратный зал, – бросает с машины Тоша, – сложим во дворе института на автостоянке, накроешь пленкой – и все дела.

– А-а! – судорожно вскрикивает хлипкий Юрьич, – пропади оно все пропадом! – бросает сигарету и снова убегает.

Начальник АТС стоит насмерть и не отдает пустующий аппаратный зал под складирование пиломатериалов. Хотя Юрьич и подпаивал его и обещал неформальные связи с ЛОНИИС. Всё зря…

Приходится Вячеславу Юрьевичу Спицыну разворачивать машину и вести свои "дрова", а именно так он называет набор пиломатериалов для строительства небольшого дачного домика, на открытую площадку к институту. Всю дорогу он печалится:

– Ой, сгниют за зиму там мои досочки. Разворуют, сволочи…

– Да ни хрена с твоими дровами не станется, – раздраженно убеждает его Тоша, – перезимуют в лучшем виде.

А Серега ничего не говорит. Ему это и не нужно.

Потом мы выталкиваем длинные извивающиеся доски из кузова, и легкий дымчатый снег, словно тополиный пух, раскатывается в стороны от звонких деревянных хлопков, обнажая сухой асфальт. Потом, тяжело присев, тащим вчетвером сырые щиты и складываем их в стопки.

На улице совсем темно, лишь со стороны института на площадку долетает ослабленный свет фонарей. По снежной пустыне двигаются, то смешиваясь, то разделяясь, длинные и черные наши тени.

Разгрузившись и отпустив машину, мы бредем по коридору опустевшего института в темную и тесную лабораторию. Там Юрьич, пошарив в тумбочке, достает пару бутылок водки и незамысловатую закусь. Выпитая водка действует незамедлительно. Развязываются языки, нервное и физическое напряжение отпускает. Сама проблема дачного строительства перестает быть проблемой, и перемещается в область риторики – в область абстрактных языковых приложений…

Но все хорошее кончается. Кончается и водка.

Утром следующего дня мрачный Юрьич поглядывает из окна лаборатории на свои драгоценные "дрова", сваленные на автостоянке, и я вижу, как беспокойство гложет его душу. Я уже зарекся, что напросился к Юрьичу в отдел под его крыло. Крыло все более и более кажется мне ненадежным.

В обед, из того же окна, я наблюдаю, как Юрьич, словно некое, странное для зимнего времени насекомое, ползает по своим доскам, набивая полиэтиленовую пленку. Пленка бьется на ветру, хлещет упрямого Юрьича по спине, и я хорошо представляю, как тот стонет и ругается, выплевывая на ветер злые слова.

Потом в столовой, поднося ложку ко рту, он вдруг сосредоточенно задумывается.

– Надо пиломатериалы в ангар перенести, – решительно говорит он. – Там их не украдут по крайней мере. И в ангаре – сухо.

– А на улице мокро, что ли? – возражаю я с досадой.

– А весной? – Юрьич отставляет ложку в сторону и глядит на меня строгим пронзительным взором. – Весной, когда все потечет?

Я вижу, что спорить с ним бесполезно – идея переселения пиломатериалов в ангар уже овладела им решительно и окончательно. И действительно, вскоре, мобилизовав всю мужскую часть лаборатории, Юрьич перемещает пиломатериалы на новое место.

Снова летят доски, тяжелые щиты переползают на обвисших руках инженеров и техников, разодранная полиэтиленовая пленка опять зачем-то набивается поверх досок.