Ростислав Паров "Линия жизни"

Поскольку мечты князя всегда приобретали форму конкретных поступков, с каждым из ребят он с ранних лет начинал практиковать такие игры-тренировки. Сначала пуховый мешочек, который надо отбить рукой, затем мешочек, от которого надо увернуться, потом мешочек надо было отбить игрушечным мечом и далее в том же духе.

Он уделял уйму времени «военной подготовке» каждого из троих детей, однако только с младшенькой получалось так, как он задумывал.

С Мингом он был слишком строг, и в какой-то момент мальчик всеми способами стал избегать занятий с отцом. С Ялем князь смягчился, но камнем преткновения стала безудержная материнская любовь: мальчика баловали, ласкали, развлекали играми, не требующими такого усердия, как воинские тренировки. В итоге Яль быстро потерял интерес к занятиям, его прогресс был медленным, а слабохарактерность мальчика выводила отца из себя: малейшая неудача в «игре» оборачивалась слезами, а то и истерикой.

С Яной же для князя все сложилось удачно. И он уже был научен ошибками прошлого – был с дочерью нежен, не дозволяя играть с ней кому-либо, кроме себя. Не мешала на сей раз и материнская ласка: родилась Яна в военном походе от случайно встреченной марийки, умершей через день после родов. И девочка, со своей стороны, словно была рождена для битвы: движения ее быстро координировались, отменная реакция была дана ей с рождения. Иными словами, обучение у нее спорилось, князь искренне ее хвалил, что придавало Яне рвения.

Князь тоже чувствовал, что на этот раз все идет хорошо, и посему уделял занятиям с дочерью еще больше времени и стараний.

Парадоксально, но именно желание сделать из дочери великого воина отвлекло князя от собственных воинских дел, способствовав наступлению в Корсе долгожданного мира и согласия.

…

– Доча, – обратился князь к Яне, которой в тот день исполнилось семь лет, – за последнее время ты добилась таких успехов, что самое время подарить тебе это! – он протянул ей тонкий, специально облегченный для слабеньких рук меч. – Это самый настоящий взрослый меч, как у меня, как у дяди Нукера и других знатных воинов! Он твой самый главный друг и помощник, твое спасение в бедах и горе для твоих врагов!

– Папочка, а как же ты? – усомнился тонкий, почти писклявый голосок девочки. – Я думала, ты мой самый главный друг…

Отец крепко обнял девочку, стесняясь показать ей свою сентиментальность.

– И я тоже, Яна… – украдкой князь утер рукавом выступившую на глаза влагу. – Только я не могу всегда быть с тобой, а он – может…

– М-м, ясно, – удовлетворилась девочка. – Сегодня будем отбивать мешочки этим мечом?!

– А хочешь? – слукавил отец, будто планировал нечто другое.

– Да! Очень!

С того дня началось знакомство маленькой девочки с большим холодным оружием. Держать в руках меч, даже облегченный, даже двумя руками для Яны было еще сложно. Очень быстро – уже после трех-четырех ударов – она уставала. К радости отца, однако, это лишь раззадоривало ее. Не успевая насытиться «игрой» с мечом, она с нетерпением ждала каждой следующей возможности вновь сжать в руках тяжелый эфес.

Девочка беззаветно полюбила свой меч, везде носила его с собой и, даже засыпая, крепко сжимала ножны своей маленькой ладошкой.

– Папа, ну зачем я такая слабенькая?! – жаловалась Яна. – Хочу стать сильной, чтобы драться весь день!

– Сильной? Быстрее?!

Дочь согласно кивала.

– Чтобы быстрее, надо много и скучно заниматься.

– Заниматься не скучно! Говори как! Говори!

И снова все шло по княжьему плану. Девочка делала многократные физические упражнения, ее мышцы укреплялись, она чувствовала эффект и занималась еще и еще.

Родные посмеивались над князем, что своими тренировками он ненароком сделает из Яны мальчика. Гит знал, что его жены и его сыновья (коих, к слову, он также не допускал до дочери) считали его занятия с Яной причудой, но оставался в своем стремлении непреклонным.

…

– Хороший удар! Так, неплохо! – комментировал князь по ходу своего спарринга с дочерью. – Выпад!.. Молодец!.. Блокируй!.. Атакуй! Постой-постой…

Отец не стал использовать грубую ошибку девочки, просто остановив поединок. Опустив свой деревянный меч, он подошел к дочери, постепенно из ребенка превращающейся в девушку.

– Мне вот что интересно, – хотя дочь повзрослела, князь все еще не мог расстаться с детской манерой общения с ней, – почему перед ударом твоя рученька, да-да, вот эта, каждый раз отклоняет твой меч назад? Не знаешь?! – князь дружелюбно улыбнулся, состроив озадаченное лицо.

– Это Синк ее так научил! – поддержала Яна отцовскую игру. – Он сказал, это самый лучший и правильный удар!

– М-м, Синк…

Синк был мечником из дружины князя, хорошим мечником, которому тот доверил занятия с дочерью на время своего отъезда в Ванд.

– Знаешь, Яна, этот подлец гнусно обманул твою правую руку!

– А-ха-ха!

– Слушай, что тебе скажет отец! Правильный удар тот, который идеально подходит для ситуации, – начал серьезно вещать князь. – Ты блокируешь, смотри, где я открыт? Верно, справа! Если будешь замахиваться, успеешь использовать мою слабость? Не успеешь. А если быстро ткнешь, просто заденешь мою руку мечом, да, вот так, – вмиг получишь преимущество. Улавливаешь?

– Еще бы!

Дочь тоже тяготило, что под наставничеством Синка, считавшего, что без правильно поставленного удара в бою делать нечего, ее тренировки стали немного скучными.

– Настоящий мастер наносит решающий удар из той позиции, в которой он находится. Нет возможности – перемещайся, маневрируй, блокируй, – поучал князь, сам не обладая подобными навыками. – Появилась – бей! Противник не будет стоять на месте, пока ты будешь замахиваться!

– Па-ап, то есть заучивать удары – это неважно? – обрадовалась дочь.

– Ну… – замешкался князь, желавший добиться несколько другого эффекта. – Без поставленного удара ты просто промахнешься. Вот как: у тебя должен быть десяток, а лучше сотня заученных ударов, каждый из которых ты мгновенно можешь призвать себе в помощь!

– Сотня! У меня будет сотня!

После этого разговора князь распорядился соорудить для дочери новый тренировочный двор – с чучелами, на которых можно отрабатывать точные удары, и подвесными снарядами для тренировки уклонений и парирования.

Что до Синка, с того самого дня тот был отстранен от занятий с Яной и потерял привилегии в дружине…

…

– Что скажешь, дед? – не отрывая глаз от учебного боя своей дочери, обратился князь к старому марийскому мастеру.

Князь велел искать старика – легендарного мастера меча, покинувшего Марию, – после того, как в учебных поединках с Яной начал испытывать трудности. Талант и безустанные тренировки дочери начинали превосходить его силу и опыт.

Чтобы поддержать реноме учителя, каждый раз ему приходилось выкладываться по полной. Чувствуя, что через несколько месяцев и этого будет недостаточно, князь послал за мастером: корсанские земли полнились слухами, что на границе с Ализией живет легендарный марийский воин, почему-то решивший покинуть свою родину.

Небыстро, но легенду нашли, правда, как это часто бывает, слухи оказались сильно преувеличенными: мариец уже был преклонных лет, своего легендарного прошлого не отрицал, но и подтверждать его отказывался. Более того, беглый воин был настоящим упрямцем: на все посулы, уговоры и угрозы людей князя поехать в Син-Ти мастер отвечал равнодушным отказом.

Однако князь слыл не меньшим упрямцем, особенно когда дело касалось воспитания его дочери. Гит поехал в Ализию и уговаривал старика сам. Тот не купился ни на деньги, ни на земли. Только когда князь открылся старику, что речь идет о наполовину марийской девушке, очень и очень умелой, тот согласился. Согласился лишь посмотреть, дать совет и сразу отправиться обратно. Задорого…

– Дед, не молчи, не для того я тебя вез сюда! – князю не терпелось скорей получить заключение мастера.

Мариец игнорировал князя, свое подугасшее с годами внимание сфокусировав на шестнадцатилетней девушке, с кажущейся легкостью лупившей отцовского мечника. Изобретательность, точность движений, азарт – ничто не могло ускользнуть от наметанного глаза ветерана.

– Копейщики есть? – вдруг прохрипел мастер.

– Чего? – не сразу понял князь.

– Дай ей копейщика… – мастер оставался верен себе, говоря минимум от возможного.

Князь распорядился, подали копейщика. С первого взгляда смена противника не изменила ситуации – девушка побеждала, правда уже без прежней легкости и изящества. Лишь изредка деревянный меч Яны достигал ее визави, тогда как в обороне стала заметна избыточность движений.

– Ясно, – скоро заключил мариец и поднялся с места.

– Дед, что скажешь о ней? Ну! Выполняй обещание! Про копейщика я понял. Что еще? – Гит беспокоился, что второй бой мог разочаровать старика.

– Я остаюсь, – не оборачиваясь, объявил мариец.

Князь был по-настоящему счастлив его ответом и все же не отпустил от себя бывшего воина, пока не выпытал из него оценку:

– С мечом неплохо. Даже хорошо… Рука левая бесполезная. Куража с избытком. Тактика… Будет толк, – заключил старик и ушел на кухню.

…

Еще семь лет, до самой своей смерти, старый мариец каждодневно наставлял Яну. Сначала он намеревался пробыть в Син-Ти месяц, затем – полгода, а потом остался совсем. Усердие и успехи молодой марийки увлекли старика, наполнили загрубевшую душу старого мастера давно забытыми эмоциями и стремлениями.

– Главный враг – беспокойство, – важно бухтел неседеющий мариец своей ученице. – Страх… Кураж… Ярость… Нетерпение… Все одно. Плохо! С опытом приходит. Не все доживают…

– Вира, и что мне делать? – недоумевала Яна. – Мне не страшно, не зло, а с радостью битвы… разве могу я что-то с ней сделать?

– Есть… Один способ есть.

Успехи в обуздании девичьего азарта пришли не сразу. Два полных года понадобились ветерану, чтобы научить Яну любить поединок «нежно», «без суеты».

Прочие, не касающиеся эмоций уроки и наставления Виры были выучены много скорее. Все его советы девушка впитывала, словно губка. Даже кулачный щит, с которым ранее она никогда не имела дела, неожиданно быстро и органично вписался в ее неформатную технику боя.

Мариец чувствовал, что потенциал девушки безграничен – ее талант, бесстрашие и маниакальное усердие с лихвой компенсировали недостаток мышечной силы. Но он также чувствовал, что дни его на исходе: сильные боли в животе никак не оставляли его. Потому он торопился, проводя с княжеской дочкой дни напролет.

Усердие Виры естественным образом вызвало в князе ревность. Он не мог прогнать марийца – уж слишком очевидным было его влияние на успехи дочери. И также не мог позволить ему единолично занять весь ее день. Посему князь часто наблюдал за их занятиями со стороны, слушал, о чем они говорят, иногда вставлял свое словечко, чаще выходящее не очень уместным.

Мариец косился, Яна улыбалась, князь успокаивался. Она любила его по-прежнему.

…

Примерно за половину года до сражения с марийцами Вира не смог встать с постели, призвав Яну к себе. Встревоженная девушка незамедлительно явилась.

Сильнейшие боли мучили старого мастера, самолюбие которого не позволяло ему стонать или жаловаться.

– Кончаюсь… – как всегда кратко, описал он ситуацию.

Девушка села перед ним на колени. Хотелось плакать, но зная, что проявление эмоций лишь расстроит ее учителя, она держалась. Она внимательно посмотрела в его глаза и, как учил ее Вира, по-марийски очень медленно моргнула ему в знак признательности за все, что он для нее сделал.

Старый мастер криво улыбнулся.

– Рано. Не все еще… Теперь слушай…

Вспоминая науку Виры, она заставила себя успокоиться и вся превратилась в слух.

– Привычки, обычаи… Характер. Все можно использовать против врага… – Вира облизал губы, подавляя очередной приступ боли. – Корсанцы. Неплохи на мечах, ужасны со всем прочим… Вспыльчивы и плохо организованны… Почитают отцов. Всегда держат слово… Почти… Что значит?

– Например, если в бою назвать его отца бычиной[2 - Обидное ругательство среди корсанцев, означающее глупого, зацикленного на плотских утехах мужчину.], враг может впасть в ярость и утерять контроль… – с готовностью отозвалась Яна. – Или что пятеро корсанцев не сложнее, чем два или три.

Старик одобрительно кивнул.

– Ванды… Преклоняются перед Вандой, богиней справедливости…

Мариец продержался еще день, после чего наконец позволил смерти забрать свою жизнь. Последнее, что он сказал своей ученице в бреду горячки, было:

– Все смертны. Боги тоже… Срази их…

3. Боец

В тот год Яне исполнилось тринадцать. Несмотря на ее выдающиеся успехи в обучении, одна мысль сильно беспокоила князя. Мысль та заключалась в известной истине, что настоящий бой разительно отличается от учебного. В свои сорок семь Гит прекрасно помнил, как дрожали его колени перед первым сражением, помнил ту пустоту и тот страх, что заполняли тогда его разум. И после он много раз видел юношей, умелых и способных, умирающих в первом же реальном бою.

Зная, что только боевой опыт позволяет спокойно смотреть смерти в лицо, князь желал своей дорогой дочери получить сей бесценный опыт наименее болезненно.

На то подвернулся случай. Князь объезжал свои дальние земли, осматривал собранный урожай, как в хлебном амбаре обнаружили вора – босоногого мальчишку, лет тринадцати-четырнадцати. Парень оказался чужаком, за воровство ему полагалось отсечение пальцев.

Когда местный староста уже собирался исполнить жуткий приговор, князь неожиданно вмешался, забрав парня себе. Гит не соврал, объяснив, что намерен использовать того для боевой тренировки молодых воинов. Что, по сути, было равноценно смерти. Женщины, услышав решение князя, даже пожалели мальчишку, хотя в действительности отрубленные пальцы означали ровно то же: без рук нет работы, без работы нет хлеба, а без хлеба – всего остального…

Поручив Урису – верному старику, который служил еще при отце Гита, – с восходом привести парня в условленное место, сам князь отправился в Син-Ти. Стремясь оградить дочь от ненужных переживаний, он лишь предупредил ее, что завтра на рассвете будет особое занятие. Себя же избавить от волнений князь не сумел, всю ночь проведя в сомнениях, терзаниях и кошмарах.

Рано утром, когда еще не успела высохнуть роса, а солнце появиться над горизонтом, князь с дочерью, оседлав своих лошадей, спешно подъезжали к месту будущего сражения.

– Будем драться на конях?! Или, может, с волками? – гадала возбужденная дочь.

Ее волосы были сплетены в десятки маленьких черных косичек. Яна впервые придумала себе такую прическу, однако взволнованный князь даже не заметил перемены.

Дабы побороть волнение, а заодно избежать допроса дочери, Гит пришпорил своего коня. Яна, к тому моменту уже неплохая наездница, галопом помчалась за ним.

Вскоре они уже стояли под огромным раскидистым дубом. Запыхавшиеся лошади натужно фыркали, на горизонте показались первые лучики, слепя спешившихся наездников. Издали к ним приближались Урис и его спутник.

– Сегодня ты будешь драться с ним, – предательски дрожащим голосом сказал отец.

Дочь недоуменно обернулась к нему, и князь тут же сделал вид, словно ему холодно.

– С Урисом, что ли? – удивилась Яна.

Отец на мгновение повеселел.

– Нет, с тем парнем.