– Куда вы направились потом?
– Домой. Мне нужно было покормить Рокки, да и три дня толком не спать, сами понимаете, довольно тяжело.
– Дома вы что делали?
– Покормил собаку и лег спать, – повторил я. Честно говоря, в этот момент не совсем было понятно, кто из нас выглядел глупее. – Проснулся от звонка в дверь, когда вы приехали.
– Так… Хорошо, – следователь пытался оставлять пометки быстрее, но буквы находились не охотно. Я ждал, переглядываясь с неунывающим Морозовым. Он пересел на другой стул, занимая более удобную позицию, и подмигнул Рокки. Пес склонил голову, изучая настырного гостя. К моему удивлению, в этот раз контакт как-то не налаживался.
– Расскажите о поездке, – более молодой полицейский перенял инициативу. Глушко посмотрел на него недовольно – в руках того смартфона не было, как и любого другого средства для сохранения информации. – Вы приняли заказ, поехали забрать ее. Она была одна?
– Да, стояла у подъезда. Я вообще никого там больше не видел.
– А выглядела как?
Я задумался, вспоминая детали внешнего вида незнакомки, который теперь казался мне слишком подозрительным. Все те моменты, подмеченные ранее, вызывали не самое приятное чувство.
– Волосы распущены, черное пальто. Обувь какая-то темная, я не запомнил.
– Ручная кладь?
– Нет, ничего такого. Телефон только был.
Мужчины переглянулись.
– Телефон? Какой? Может, марку разглядели?
– Нет, я не обратил внимания. Толком не смотрел, просто какой-то мобильный. Тоже темный, кажется. Может, чехол, – я пожал плечами и снова повернулся к столешнице кухонной зоны. Разлил кипяток по чашкам, пока следователи обсуждали что-то свое. Собственные рассуждения заглушали их голоса: как это могло произойти? Может, если бы осмелился спросить, она осталась бы в живых?
– Диана оплатила поездку через мобильный банк?
– Да, я поэтому телефон и заметил.
– Спасибо, – кивнул Глушко, когда чашки оказались на столах. – А как она себя вела?
Сам встал на прежнее место, потрепав Рокки по голове. Он лизнул мою ладонь, отвечая на ласку, и улегся вдоль деревянных тумб.
Нагретая керамика обжигала пальцы. Сжимать кружку было неприятно, но это чувство отрезвляло – я никак не мог окончательно проснуться. Либо же рассеянность вызвана внезапной новостью. Я видел ее несколько часов назад, а теперь она мертва. Тревожно.
– Ничего странного, – в моей голове раз за разом прокручивался один и тот же отрезок. Девушка, пока еще живая и безымянная, сидит на заднем сидении моей машины и смотрит в окно. По бледному лицу проносится свет. Я сглотнул, пытаясь вернуть себя в настоящее. – Просто сидела. Мы и не говорили почти, пристально смотреть на нее тоже причин не было. Она только в пальто куталась, мерзла как будто.
– Она все время была застегнута?
– Да. Один раз только наверху ворот распахнулся… Я тогда подумал, что она не одета.
Мужчины снова переглянулись. Старший следователь отложил телефон.
– А говорите, что не смотрели.
Говорящие взгляды правоохранителей заставили меня перевести глаза к окну. Одна ладонь легла на край столешницы, пока вторая продолжала сжимать кружку. Как-то не хорошо это все. Они что, подозревают меня?
– То есть, под пальто вы ничего не увидели? – Морозов заговорил, пытаясь звучать более беззаботно. – Ничего такого, просто нам нужно знать, какая одежда на ней была. Ее нашли обнаженной, так что…
Я нахмурился, ощутив, как поднимается отторжение. Это все не правильно. Спрашивать, действительно ли она умерла сама, не хватило смелости. Те, кто накладывают на себя руки, обычно не раздеваются догола, по крайней мере, раньше ничего подобного мне не встречалось.
– Не знаю. Не видел, было ли на ней что-то еще.
Сказать наверняка в таких случаях всегда сложно. Я не соврал – не видел одежду, но… Что же это? Снова крутится на кончике языка, оставляя только след. Что же я тогда видел?
– Когда ворот приоткрылся, – свободная рука коснулась горла, поддерживая мои попытки описать неизвестную вещь. Пальцы до боли сжали кожу. – У нее тут висело что-то. То ли кулон, то ли, может, это деталь одежды. Темно было.
– Украшение, – протянул Глушко, записывая очередную строчку в заметках.
– Еще, может, есть какие-то моменты? – Морозов потянулся за конфетой, лежащей в вазочке. Он, наконец, вспомнил, что рядом стоит чай.
В этот раз вопрос меня озадачил. Я снова углубился в скудные воспоминания о той поездке, пытаясь выцепить из них еще хотя бы одну важную деталь. Ничего не лезло в голову. Надо было с ней поговорить.
– Вы довезли ее по адресу ******** **, – утвердительно проговорил Морозов, но вот выражение его глаз оборачивало это предложение в пелену вопроса. Он будто подталкивал меня в нужную сторону.
– Высадил рядом, у центрального входа, где лестница.
– Больше там никого не было?
– Нет, вообще никого. Я осмотрелся, прежде чем уехать. Ни одного человека не увидел.
– Осмотрелись? Зачем? – Глушко опустил брови, смотря на меня с неприкрытым подозрением.
– Я стоял какое-то время, решил немного в себя прийти, спать очень хотелось. Потом уехал. Да и странно, девушка ночью приехала в общественное место, которое закрыто, еще и одна.
– Странно, – задумчиво подтвердил мужчина, возвращаясь к экрану смартфона. – Куда она пошла, вы видели?
– Прямо, вроде. Не знаю.
– Поняли. На этом закончим тогда? – утвердительный кивок старшего напарника дал зеленый свет – Морозов одним махом влил в себя остатки напитка, и, хлопнув по коленкам, поднялся. – Давайте я номер оставлю, а вы мне свой напишите. Будут вопросы у нас, или вы что-то, может, вспомните – сможем связаться.
После обмена номерами следователи поблагодарили меня за гостеприимство и ушли. Мы с Рокки снова остались вдвоем, так что теперь некому было отвлекать меня от обдумывания произошедшего.
Едва я отвернулся от двери, в нее снова позвонили.
– Забыл совсем, – Морозов протянул мне обрывок тетрадного листа. – Это номер отца погибшей, он просил передать. Хочет связаться с вами, у него тоже есть вопросы какие-то. Только не говорите никому, что это я вас свел, а то по шапке получу.
– Ну чего ты там? – спросил второй следователь.
– Иду. Все, до свидания.
– До свидания.
Я встал спиной к проходу, изучая протянутую бумажку. Не отрывая от нее взгляда, добрел до кухни и приземлился на один из стульев. И что с ней делать? Звонить? Почему я чувствую себя таким виноватым? На мне нет ответственности за жизнь других людей, они сами выбирают, как поступать. Может, мне и удалось бы изменить что-то, заговори я с ней, но я ведь не знал. Никто не знал. Так же могли вмешаться и соседи, и ее друзья, родственники. Отец, номер которого я держал в руках. Почему же тогда кажется, будто на мне вся ответственность?
Я ведь был последним, кто ее видел. Этого вполне достаточно.
Шутка или нет, но, возможно, устань я больше, не прими заказ, она осталась бы в том дворе до утра, а потом вернулась домой.
Ладонь сама собой несколько раз прошлась по колючим волосам. От любых действий становится легче, это помогает не забивать голову. Потому я частенько отжимаюсь, навожу чистоту дома или выхожу покурить на балкон, когда не хочу загонять себя в очередной угол. В этот раз бездумно упираться в пол не хотелось, нужно было подумать. Ситуация ведь не простая.
Рокки вилял у ног, пытаясь привлечь внимание, а затем закинул передние лапы мне на бедро и в наглую вылизал половину лица, не дождавшись отдачи.
– Эй, парень, не надо так делать, – я попытался отодвинуться, но массивное собачье тело подалось следом, не прекращая того же занятия. – Рокки. Рокки, остановись ты.
Результата мои уговоры не дали, да и силы у четвероногого друга оказалось едва ли не столько же в этом положении, потому я засмеялся и обнял его, зарываясь в шерсть. Пахло домом, теплом и собачьим кормом.
– Пора бы тебя искупать, – буркнул я, после чего звонко чмокнул мокрый нос. – Хочешь гулять?
Пес тут же спустился на пол, затем гавкнул, резво направляясь к выходу. При этом не забывал следить, чтобы хозяин тоже двигался в нужную сторону.
На улице было людно. На площадке бегали дети, лавки занимали мамочки, папы, бабушки и дедушки, наслаждаясь благоприятной погодой. Отпускать чрезмерно активную овчарку в такой обстановке – явно не самое хорошее решение, потому мы отправились на прогулку, соединенные поводком. Рокки такое не нравилось, но он являлся животным чрезвычайно умным, потому возмущаться не планировал. Лучше свежий воздух на поводке, чем душная квартира в полной свободе.
Пока пес удовлетворял свои потребности, попутно выискивая на горизонте соседских собак, я достал из кармана клетчатый листок. Подумав, набрал номер и нажал на кнопку вызова.
Это малое, что можно сделать в моем случае, чтобы поддержать безутешного родителя.
Глава 4. Егор
– Не хочу, у меня и так много работы. Тем более, два дня. Сам подумай, в лепешку расшибиться что ли? – я выводил волнообразную линию посреди холста, деля его на две части. Трубка, зажатая меж ухом и плечом, снова взмолилась.
– Понимаю, что два дня для портрета – слишком мало, но ты ведь можешь постараться.
– Слушай, чего ты так зацепился? – кисть приземлилась в маленькую стеклянную банку, такие я частенько использую вместо подставок. Телефон перекочевал в ладонь, измазанную засохшей красной краской. – Просто очередная работа, которая мне ничего не даст. Заплатят не больше, чем обычно, висеть картина будет, как я понял, в доме какого-то средненького семейства. И? В чем смысл?
– Ну, ты хотя бы создашь что-то свое…
– Это такая же перерисовка, только не с другой картины, а с фото. Еще аргументы?
– Там история очень сложная…
Я едва ли не засмеялся от его наивности и собственного возмущения.
– Ради всего Святого. Ген, серьезно? Решил меня жалостью пронять? Я благотворительностью не занимаюсь.
– Портрет отец умершей девушки заказал, – продолжил менеджер, не обращая внимания на мои высокомерные речи. – Она с моста спрыгнула. Скоро похороны, хотят на поминках поставить картину. Ну, и на память, конечно.
Удержаться, чтобы не закатить глаза, не получилось. Стоять надоело, потому я разместился на кресле. Под моим весом мягкое сидение вытолкнуло в воздух плотные клубы пыли, пришлось долго чихать и махать рукой перед лицом, чтобы избавиться от зуда в носу. Надо бы вызвать клининг… Нет, здесь лучше убраться самому.
– И что? Надо теперь бросать все остальное? Сам ведь говорил, что мне следует больше работать.
– Говорил. Но это хорошее дело. Займись ради разнообразия.
Я театрально засмеялся, нарочито медленно выталкивая из себя звуки.
– Неужели, кто-то рассказал тебе, что такое «сарказм»? Удивительно.
– Серьезно, Егор. Возьмись, может, на душе легче станет.
Опять. На этом последние крупицы хорошего настроения ушли, оставив за собой типичное для меня состояние дисфории. В такие моменты хочется закричать кого-то до смерти или разорвать голыми руками. Почему все считают, что должны лезть в мою жизнь? Я кого-то просил? Или, может, справляюсь недостаточно хорошо для человека, который потерял очень важную часть своей жизни? Не думаю. Я держусь и еще фору дам всем этим сопливым нытикам, воющим из-за своих жен, умерших от рака. Я никому не жаловался. Никому. Никого не просил проявлять свое сочувствие или давать советы. Надо уже начинать рубить длинные носы, слишком уж много их обладатели на себя берут.
И ставить Еву в один ряд с самоубийцей… Как только язык повернулся.
– Нет, – рявкнул я и сбросил звонок.
Все, что я прошу – чтобы меня оставили в покое. Это так сложно? Неужели нельзя просто заткнуться?
Никогда не выходило спокойно договариваться с людьми. Ева пыталась научить, но по итогу просто сдалась.
– Ты не можешь послать человека на три буквы, если он тебя достает, – она округлила глаза, глядя на меня через зеркало. Наблюдать, за ней, собирающейся на работу, было моим любимым делом. Она уже занялась йогой, сходила в душ, высушила волосы, и после всего этого стояла перед трельяжем в одном белье.
– Почему? – весело спросил я, пожимая плечами. – По-моему, это отличный вариант.
– Сказать моему начальнику, что ему пора копить на пересадку волос, тоже казалось тебе отличным вариантом.
Я громко и заливисто засмеялся, хлопнув в ладоши. Ева пыталась злиться и держать серьезное лицо, но все равно улыбнулась. Это каждый раз воспринималось, как маленькая победа, ведь она не могла долго злиться на меня по таким мелочам, не смотря на свою педантичность.
– Это было гениально. В следующий раз он пятьсот раз подумает, прежде чем попытаться приударить за тобой или другой особью женского пола, младше него больше, чем на двадцать лет.
Ева обернулась, глядя на меня ошарашенно. Каре-зеленые глаза, подчеркнутые косметикой, казались еще красивее. Я засмотрелся на них, не обращая внимания, что в целом вид моей второй половины перетек в возмущенный.
– Особью женского пола? Ты сейчас серьезно?
– Что не так? По-моему, все окей. От «особи мужского пола» ты бы не удивилась, – я поднялся с постели, медленно подходя к ней со спины. Достигнув цели, оперся одной рукой о стол и принялся нагло разглядывать отражение, собирающее волосы в высокий хвост.
– Ты какой-то циничный. Надо повысить твой уровень сострадания и толерантности. В питомник сводить.
– Лучше в приют, – я обнял ее за талию одной рукой, а второй перекинул хвост на другую сторону, обнажая шею и ухо. Продолжил уже шепотом. – Дети не такие надоедливые.
Ева обернулась, шлепнув меня ладонью по голому плечу.
– Ты ужасен.
– Видимо, не так уж и ужасен, раз ты все еще здесь, – ее слегка растерянный вид заставил меня вновь засмеяться.
– Я еще над этим подумаю.
