Ночной пленник
Грушенька Светлова
Марьяна жила счастливой беспечной жизнью с любящими родителями и младшей сестрой. Однако в дом пришла беда, и повзрослеть ей пришлось быстро, а потом и попасть в серьезные неприятности, связанные с ее новым занятием. Сдаваться она не собирается, но как быть, если ты оказалась в руках жестокого, но обольстительного главаря преступной банды? Можно ли верить его сладким речам или лучше принять очевидный факт, что он жесток и беспощаден со всеми? К тому же в жизни Марьяны вдруг оживают страхи детства, связанные с вампирами. Что сулит встреча с одним из них, особенно, если ты сама его спровоцировала? Смерть? Изощренное наказание? А может быть, любовь?
Грушенька Светлова
Ночной пленник
ПРОЛОГ
Только что отгремели раскаты последних салютных залпов над Невой. В воцарившейся тишине радостные крики, смех и гомон толпы казались наигранными и неуместными, но постепенно ухо приспособилось к привычному звуковому фону и все ночные звуки слились в неповторимую симфонию праздничной майской ночи. Тысячами огней светились дворцы, храмы, памятники, теплоходы на Неве и каналах, витрины магазинов, фонари на широких проспектах и в чернеющих парках. Ник находился в эпицентре этой феерии, в самой гуще толпы на Дворцовой площади. Отсюда он условно начал свою сегодняшнюю охоту за Ней, предварительная слежка была не в счет. Сегодня у него будет настоящий пир. В толпе он лучше всего ощущал остроту своего одиночества и своего превосходства над этим стадом.
Ник медленно потянул носом прохладный влажный воздух с набережной. Ее запах. Этот аромат ни с чем нельзя перепутать. Он мигом вызывал сладкий дурман в голове, голодный спазм в желудке, прилив слюны во рту и эрекцию. Под верхней губой набухли бугорки клыков, среагировавших на потенциальную жертву. Ник инстинктивно расправил плечи, слегка сжал в карманах кулаки и повертел головой, разминая шею в предвкушении охоты и сладкой мести.
Некоторое время он шел, проталкиваясь сквозь толпу, ориентируясь только по нюху и наслаждаясь преследованием вслепую. Ему мешали запахи улицы – выхлопные газы, дым от салюта, человеческая еда, человеческие тела, парфюм… но Она пахла сильнее всего. Она его звала.
Молодой человек облизнулся. Он уже хорошо знал, что преследует девчонку лет восемнадцати или даже младше, русоволосую, зеленоглазую, в хорошей физической форме, к тому же девственницу. Удары ее сердца и частое дыхание он слышал через сотни метров, отделяющих их друг от друга. Когда расстояние между ними сократилось метров до восьми-десяти, Ник взглянул в ее сторону. Да, это была она. Визуальное узнавание тоже доставило удовольствие и вызвало едва заметную улыбочку-волчий оскал. Худенькая, как тростинка, но женственности и округлых форм в нужных местах не лишена. Походка пружинящая, посадка головы – гордая, правильная осанка, тугой пресс, круглая подкачанная попка, высокая крепкая грудь второго размера. Плечи расправлены, даже несмотря на то, что на голову натянут капюшон толстовки, а руки спрятаны в карманы… И идет она осторожно, стараясь быть незаметной для окружающих, как ласочка, медленно и неслышно пробирающаяся в траве и выслеживающая вкусную мышку. Такая маленькая, сосредоточенная и такая отважная в этой шумной толпе зевак, веселых, поддатых, рассеянных… Похоже, она тоже считала себя тут главной, потому что пришла поживиться, как и Ник. Только не кровью, а чужими денежками.
Недели две назад он обнаружил эту лапочку невдалеке от своего особняка, заинтересовался и выследил, где она живет. Вернувшись домой, он вдруг выяснил, что девчонка осмелилась проникнуть в его дом и даже стащить кое-что… Глядя на нее, ни за что невозможно было и мысли допустить, что она может быть воровкой со стажем… Однако, дальнейшие наблюдения показали, что воровала она прилично… и при этом не попадалась… Такие способности и сила характера даже вызывали искреннее уважение… Особенно учитывая, что она не побоялась залезть именно в его не самое гостеприимное жилище. Все-таки располагался особняк на отшибе от другого жилья, выглядел снаружи довольно мрачно и заброшенно, да и царящая в окружающем парке запущенность и тишина не внушали уверенности… Тем не менее, сегодня она явилась туда еще раз, да еще раненая, лишив его покоя и пробудив инстинкт охотника. С одной стороны, ее следовало наказать за ее опрометчивый проступок и непомерное любопытство. С другой стороны, ее просто хотелось отведать и насладиться. Девочка оказалась его любимым блюдом, изысканным лакомством, достойным мишленовского ресторана. Он и сам не знал, как выбирал таких… Некоторые жертвы казались ему отвратительными, хотя он мог сожрать кого угодно, если бывал слишком голодным. Некоторыми было просто приятно поживиться и позабавиться с ними, как кот с мышкой. Но вот такие, как она, дурманили, кружили голову, распаляли до предела. От них наэлектризовывалось все тело и по венам начинала течь не кровь, а кипяток.
Ник ощутил, как изменился вкус его слюны, в которую поступил анестетик. Острые кончики верхних клыков уперлись в нижнюю губу, нижние клыки разжали стиснутую челюсть, заставляя скрипнуть зубы и слегка изменить прикус. Во всем теле почувствовался прилив сил и полная готовность к преследованию и нападению. В брюках стало совсем тесно от мощной эрекции. Он приоткрыл рот и вдохнул аромат девушки полной грудью.
Она была одета в облегающие леггинсы под джинсу, которые подчеркивали ее идеальные стройные ножки, плоский живот, подтянутые ягодицы. Короткая спортивная курточка скрывала очертания тонкой талии и крепких высоких грудей. Длинные густые волосы сейчас прятались под капюшоном и, возможно, были стянуты в хвост. Лицо тоже было скрыто. Впрочем, он уже достаточно насмотрелся на это кукольно прекрасное личико с большими ясными живыми глазами, немного грустными и, возможно, слишком серьезными для столь юного создания, но манящими и волнующими. Ник представил себе, как окажется с ней один на один в огромном пустом особняке, как будет упиваться то ее страхом, то ее необузданным желанием, с которым она не сможет бороться. Он попытался представить себе вкус ее крови на языке, ее нежные стоны, ее выгибающееся под ним тело и спазмы наслаждения, пьянящие их обоих, и тут же почувствовал, как жар объял все тело, сдавил грудную клетку, опалил щеки, осушил рот, вызвал внутренний трепет нетерпения.
Обычно он развлекался с такими игрушками дней пять. Этого хватало для того, чтобы насытиться ими полностью и чтобы они ему надоели, а также для того, чтобы практически полностью их вымотать. И тем не менее, за пять дней он все-таки не выпивал их до дна, а лишь значительно ослаблял. У них оставались все шансы выжить, если он слишком не увлекался. В последнее время он стал крайне осторожным, стараясь не привлекать к себе лишнего внимания и не желая иметь дело с трупами и полицией. Поэтому девочки неизменно оказывались его заботами в больнице и получали необходимую помощь. Неделька под капельницами, усиленная диета – и они были как новенькие, совершенно убежденные, что их одурманили какой-то наркотой и весьма недвусмысленно воспользовались их беспомощностью в интимных целях. Впрочем, Ник был уверен, что на воспоминания о проведенных с ним пяти сутках разврата никто не жаловался, хотя и новых встреч с ним не искал. Все же инстинктивное чувство смертельной опасности не подпускало к нему людей слишком близко, если только он сам этого не хотел.
Выбранная им для сегодняшних утех девушка неторопливо продвигалась по ходу движения толпы к метро. От его внимательного глаза не ускользнула пара ловких движений тонкой женской ручки, вытащившей бумажники из чужих сумочек. Что ж, по крайней мере свое дело она знала. Никто даже ухом не повел… Интересно, станет ли она перед ним оправдываться, когда он загонит ее в ловушку? Будет изворачиваться и лгать или огрызаться? Он с удовольствием бы посмотрел и на то, и на другое.
Ник улыбнулся и позвал. Позвал так, как умеют звать только вампиры, маняще, волнующе, многообещающе. Жертва начала беспокойно озираться. Сила этого зова до сих пор не была ей знакома и противостоять этой силе даже не пришло ей в голову. Она замедлила ход, а он свернул с главной улицы в ближайший переулок, остановился и снова позвал. Тут тоже народу было слишком много, поэтому нападать было рано. Необходимо было заманить ее в темное и безлюдное место, туда, где был припаркован его джип, затем промыть ей мозги гипнозом, а там уже дело оставалось за малым. Первую пробу он мог сделать прямо в автомобиле, чтобы не так кружилась голова и не дрожали руки, а дальше – добраться до особняка и предаться полной вакханалии, послав к черту все человеческое, что в нем еще оставалось…
Прождав минуты две, Ник, наконец, увидел ее: девушка вышла на самую середину переулка, с сомнением и тревогой высматривая кого-то среди прохожих. Она сама не могла понять обуявших ее чувств. Ее сердце без причины колотилось, как у испуганной канарейки, внизу живота зарождалось тепло, но странный призыв из ниоткуда тревожил ее намного больше. Ника она не заметила, и он спокойно развернулся и медленно зашагал прочь, во тьму, туда, где его ждало удовлетворение голода и покой, хотя бы на некоторое время. Связь с нею он ощущал даже спиной. Теперь его разум контролировал ее чувства, он напевал ей божественную мелодию страсти, любви, блаженного воссоединения самца и самки, какую поют все живые твари, желающие избавиться от своего одиночества. Так поют инстинкты давно позабытые человеком.
Ник долго вел ее за собой по ночному городу, наслаждаясь его торжественной красотой, своей властью и томительным предвкушением, от которого кровь по венам бежала быстрее, все мышцы приходили в тонус и щеки горячо пылали на ветру. Постепенно убранство и чистота центральных улиц сменились мрачностью плохо освещенных переулков, болезненно бледными лицами облезлых фасадов, черными провалами арок, дверных проходов без дверей и окон без стекол. Здания, на которых еще оставались полуразрушенные вехи аристократизма в виде львиных голов, ажурных балконов и изящной лепнины, в этих закоулках будто осели и перекосились под тяжестью веков, совершенно не коснувшихся главных улиц. Контрасты этого города нравились Нику, потому что отвечали его собственному видению мира – уродство, нищету и деградацию всегда пытаются цинично спрятать за фальшивой ширмой роскоши, достатка и процветания. И пока на свете существуют уголки, где есть место злу и греху, он и сам может оставаться в безопасности, жить, как ему нравится, творить, что ему хочется, показываться на свет, когда пожелает, и уходить во тьму, когда краски жизни опостылят и захочется выпустить на свободу таящегося внутри монстра.
Они вышли к арке, ведущей в один из дворов-колодцев, какими славится северная столица. Там он нырнул под тень деревьев, нависающих над покосившейся скамьей, и замер, прислонившись спиной к старому клену и позвав ее в последний раз. Место как нельзя лучше подходило для кровавого пира: ни одного светящегося фонаря в поле зрения, темные глазницы окон пустующего здания, заброшенная детская площадка со ржавыми, протяжно поскрипывающими качелями, заблудившийся ветер гоняет по разбитому асфальту обрывки мусора. Его джип был припаркован всего в сотне метров, за углом. Оставалось только одурманить эту лапочку, подхватить на руки и добраться до автомобиля. Желанная свежая юная кровь была так близко, что все тело зудело в нетерпении, а сердце выпрыгивало из груди. Клыки увеличились даже слишком сильно, скорее всего, началась трансформация челюсти, лица и глаз, он был слишком голоден и слишком ее хотел, чтобы контролировать этот процесс, но все же выдавать себя раньше времени было неразумно. Усилием воли Ник заставил себя вернуться к человеческому облику и дышать ровнее… Разжав кулаки, он почувствовал боль – острые когти успели поранить ладони, но сейчас уже втянулись обратно, а раны быстро заживали.
Тепловым зрением он четко просматривал ее приближающуюся фигуру, еще не повернувшую в арку и пока не видную для глаз. Вскоре совсем близко послышались ее мягкие шаги, почти беззвучные благодаря удобной спортивной обуви. Потом появилась и она сама, немного неуверенно прошла под арку, добралась до середины двора и замерла у края стоптанной дорожки, ведущей к детской площадке. Призыв, приведший ее сюда, неожиданно стих, и она изумленно оглядывалась по сторонам, не понимая, как и где оказалась, а также зачем сюда пришла.
– Ты искала меня, – невозмутимо и без ненужных вступлений ответил на мучивший ее вопрос Ник, заставив девушку вздрогнуть, вглядываясь в его затемненную фигуру. Она задышала чаще, намного чаще, ее сердце пустилось вскачь, а пальчики в кармане инстинктивно сжались.
– Вас? Кто вы? Я что-то ничего не понимаю… – она тряхнула головой, пытаясь избавиться от наваждения и тут же изумленно озираясь по сторонам.
– Это я тебя звал, – пояснил голодный вампир, едва заметно улыбаясь краем губ. От голода и желания спазмы схватывали пах и желудок. Звериная сущность рвалась на волю, требовала своего…
– З-зачем? Мы знакомы? – на выдохе произнесла она, отступая. Предчувствие смертельной опасности уже высосало кислород из ее легких, сковало движения, заставило оцепенеть.
Ник выступил из тени и предстал перед девушкой во всем своем эффектном облике молодого столичного денди: короткий легкий распахнутый плащ-шинель; белоснежная рубашка по фигуре; узкий черный галстук; великолепно сидящие классические черные брюки на ремне; элегантные туфли; отпущенные до плеч густые волосы светлыми локонами развеваются по ветру и беспорядочно ниспадают на картинно красивое лицо. Он прочел в ее глазах, какое впечатление на нее произвел. Такие вещи считываются мгновенно. Он ей понравился, хотя девчонка явно была не из впечатлительных ветреных дурочек, с первого взгляда западающих на эффектных пижонов вроде него. Ею руководил разум и инстинкт самосохранения. Только все равно шансов у нее не было никаких. Его близость ее взволновала даже без гипноза, и он не без удовольствия втянул носом тонкий аромат ее возбуждения и трепета.
Вблизи ее личико оказалось не менее привлекательным, чем ее точеная фигурка: огромные миндалевидные восточные глаза, бархатисто-зеленые, блестящие; небольшой прямой носик; красивый овал лица с заостренным подбородком; чувственный рот с фигурно очерченными губками. На ухоженной белой коже ни грамма косметики. Да она ей и не требовалась, с такими-то ресницами. Ростом она едва дотягивала ему до плеча, и вообще относилась к тому типажу миниатюрных девочек, каких мужчины любят носить на руках. Странно, как такая прелесть до сих пор умудрилась сохранить невинность. Парни таких готовы сожрать с потрохами, без шансов… Неужто ей была присуща неподдельная добродетель? Ник разглядывал ее не без удовольствия. Даже немного жаль стало такой красоты, но привычки хищника, не способного к глубокой эмпатии, брали свое, поэтому жалость и симпатия быстро улетучились, когда живот в очередной раз свело от голода из-за такой близкой и желанной добычи рядом. Он нетерпеливо закусил нижнюю губу, понимая, что сегодня, именно сейчас, вполне может слететь с катушек и не остановиться вовремя.
– Нет, не знакомы… Но хотелось бы это исправить. Причем немедленно, – ответил Ник после затянувшейся паузы и одарил ее улыбкой, холодной как сама смерть. Он сделал к ней шаг. Она ошарашенно попятилась, но в какие-то доли секунды он отпустил в себе хищника, давно готовящегося к нападению, налетел на нее, как взбесившийся ураган, и сжал в удушающих объятьях, зубами нацелившись точно на пульсирующую на шее артерию.
С ним редко когда такое происходило, но вообще-то в какой-то момент он выпустил ситуацию из-под контроля и позволил себе расслабиться. Столько раз он успешно и совершенно беспрепятственно совершал это упоительное и безнаказанное действо – акт насыщения, что, видимо, позволил себе потерять бдительность. Да и стоило ли ожидать сопротивления от щупленькой, легкой как пушинка невинной девчонки? В общем Ник вдруг почувствовал резкий и болезненный укол в бедро. Эта сучка, кажется, умудрилась как-то опередить его укус и чем-то его ранить, да еще и увернуться от его зубов, потому что они звонко клацнули всего в сантиметре от ее соблазнительной шейки, не добравшись до вожделенной цели. А затем… затем девушка ловко выскользнула из его почему-то ослабших рук и отскочила в сторону, а он начал задыхаться, его голову и грудь объял сухой жар, во рту пересохло, окружающая реальность поплыла перед мутнеющим взором, ноги подкосились, и он рухнул на пыльный асфальт на колени, а потом и ничком, не в состоянии даже подставить руки, чтобы смягчить удар.
ГЛАВА 1
Шестью годами ранее…
Марьяна сидела в холле приемного отделения детской больницы и дрожала так, что это, должно быть, было заметно со стороны. Зуб на зуб не попадал, руки и ноги были ледяными и не находили себе места, вдоль позвоночника то и дело пробегал жестокий озноб, от которого холод пробирался до самых внутренностей. Она пыталась следить за тем, что творилось вокруг, выискивая в наводненном людьми помещении отца или мать, но их не было уже больше трех часов, и в сердце начинал расти слепой, безотчетный, ничем не объяснимый страх, что ее забыли и оставили тут навсегда. Марьяне уже было двенадцать. Она понимала, что родители не оставят ее здесь одну, что они заняты, и им не до нее. Ей просто нужно взять себя в руки и набраться терпения. Но только события этой ночи совершенно не позволяли ей мыслить здраво, ужас перед произошедшим несчастьем с ее младшей сестренкой напрочь отшибал всякую логику, он вносил панику, он сводил с ума, он пожирал изнутри, заставляя сгибаться пополам от спазмов в животе.
Маленькие пациенты сменялись постоянно. Марьяна уже потеряла им счет. Одни, со сломанными ногами и руками, направлялись по коридору направо, в травмпункт, других провозили мимо на каталках, третьи сидели в очереди у каких-то кабинетов и на вид даже не казались такими уж больными. Большинство вообще были грудничками. Только все они были с родителями и рано или поздно их куда-то уводили или уносили, и лишь она оставалась здесь так долго совершенно одна, ночью, не зная, что происходит с ее сестрой и когда придут мама или папа.
В горле давно зрел комок и дико хотелось заплакать и попросить у кого-нибудь помощи, но ей было стыдно вести себя как маленькой, тем более когда все кругом больны, а она совершенно здорова… К тому же теперь она была уверена, что случилось что-то по-истине ужасное и непоправимое, хотя изначально всем казалось, что Настя всего лишь подцепила обычную ОРВИ. Мама лечила ее как всегда, да и участковый врач не заметила ничего особенного, но прошло дня три, а сестре только стало намного хуже, этой ночью температура у нее скаканула за сорок и вдобавок пошла носом кровь, а на теле появились странные синяки.
Марьяна понятия не имела, что все это значит, да и мама, кажется, пребывала в панике и шоке, не в состоянии что-либо ей объяснить. Когда наконец прибыла скорая, врачи попросили ее выйти из комнаты, когда осматривали Настю, но Марьяна лишь скользнула за дверь и вся превратилась в слух. Тогда-то она и узнала, что все очень плохо, и что у сестры, скорее всего, внутреннее кровотечение… Как?! Почему?! Никто пока что не потрудился ей объяснить. Папа работал в ночную смену, а мама сама пребывала в полуобморочном состоянии. Бледную сестру без сознания погрузили на носилки, делали какие-то инъекции, надели маску, и про Марьяну все забыли… Только потребовали собираться и ехать вместе со всеми, чтобы не оставаться дома одной. Марьяна, как была в пижаме, только и успела нацепить на себя курточку и надеть кроссовки. Возможно, поэтому она все еще никак не могла согреться, ведь весенние ночи пока еще были прохладными.
Почувствовав вдруг чью-то ладонь на своем плече и заметив краем глаза склонившуюся над ней сбоку фигуру, девочка подпрыгнула на месте и чуть не вскрикнула от неожиданности.
– Ты с кем? – строго спросила женщина в брючном темно-зеленом костюме врача, внимательно заглядывая в лицо оторопевшей девочки пытливым взглядом.
– Я… я с родителями… и сестрой… ее привезли сюда с… – Марьяна не смогла озвучить тот кошмар, который произошел с Настей, и быстро облизала пересохшие обкусанные губы, – с чем-то серьезным… – выдавила она из себя и быстро опустила глаза, почему-то чувствуя себя провинившейся. Рука врача зачем-то коснулась ее лба и показалась ей приятно-прохладной.
– Как себя чувствуешь? По-моему, у тебя жар… – Врач, довольно молодая рыжеватая блондинка с веснушками на носу, но какая-то измотанная и бледная, присела на корточки и продолжала сверлить ее своими проницательными серыми глазами. Брови ее были сведены, и Марьяне показалось, что та ею не довольна.
– Я… просто замерзла… – попыталась оправдаться она.
– Боюсь, что не просто… Подожди… – врач быстро поднялась, вздохнула и снова положила руку Марьяне на плечо, будто пытаясь ее удержать. – Ань! – громогласно и гневно окликнула доктор какую-то другую молодую женщину в медицинском халате, должно быть, медсестру. – Почему у нас ребенок с температурой сидит без присмотра?! Давай ее в четвертый бокс! Мне нужен анализ крови и градусник.
– Четвертый занят, – встрепенулась медсестра, глядя на Марьяну так, будто впервые ее увидела, хотя за три часа пробегала мимо нее уже сотни раз.
– У нас все занято! – огрызнулась строгая блондинка. – Я должна ее осмотреть все равно где. Пойдем! – тем же командным тоном приказала она в конец растерявшейся девочке, которая теперь и вправду почувствовала головную боль, слабость, ломоту во всем теле и смертельную усталость. Тем не менее, она заставила себя подняться и пойти за удаляющимся по коридору зеленым брючным костюмом, едва поспевая. Врач свернула в один из кабинетов, Марьяна свернула за ней, беспокойно оглядываясь по сторонам и все надеясь, что вот именно сейчас, откуда ни возьмись, покажутся мама или папа. Только их по-прежнему не было видно, и все, что ей оставалось, это подчиниться единственному взрослому, который сейчас проявил к ней внимание и заботу.
– Садись, – потребовала доктор, указывая на кушетку и сама усаживаясь на стул напротив. – Рассказывай, что болит, как себя чувствуешь.
Эти вопросы тоже прозвучали как приказ, и Марьяна поспешно сглотнула, чтобы совладать с голосом.
– Не знаю… как-то не очень… голова болит, холодно и трясет, – зубы и правда продолжали стучать.
– А чем, говоришь, твоя сестра заболела?
– Я… Мне не сказали… Она… у нее… температура была высокая, синяки на теле и, кажется, я видела у нее кровь на губах… – Марьяна как-то вдруг вспомнила это кошмарное зрелище, увиденное мельком, и ее невольно передернуло. – Врач скорой говорил родителям, что у нее внутреннее кровотечение…
– Так… – обдумывая услышанное, протянула молодая женщина, внимательно осмотрела Марьяну с ног до головы, закатала ее рукава, заглянула в глаза, потребовала открыть рот и посветила туда фонариком, а затем помогла стянуть ей куртку и верх от пижамы и провела пальцами по коже. – Как зовут твою сестру и тебя?
– Сестра – Настя Логинова. Я Марьяна.
– Значит, так, Марьяна. Сейчас мы возьмем у тебя кровь и мочу на анализ, медсестра принесет градусник, я позже загляну узнать, как у тебя дела. Думаю, нам придется тебя госпитализировать и получше обследовать. Твоих родителей я найду и про сестру все узнаю. Так что оденься-ка обратно и посиди здесь спокойно. Все будет хорошо. Поняла?
Последние слова тоже прозвучали в том же деловом и строгом тоне, что и предыдущие, поэтому Марьяна поспешно кивнула. Ей очень хотелось верить, что все будет хорошо, потому что в голову проворными цепкими щупальцами стали заползать жуткие мысли о том, что, возможно, и она больна тем же, чем и Настя… Оставшись на какое-то время одна, девочка закрыла глаза, думая, что сейчас заплачет, но сил почему-то не осталось даже на это. Она закуталась кое-как в курточку и прилегла на кушетку, свернувшись калачиком, даже не снимая кроссовок. Теперь уже она отчетливо узнавала это состояние – ее трепала высокая температура…
***
Инфекционное отделение больницы казалось адом. Маленький тесный муравейник до предела наполненный тяжело больными детьми и их родителями, в котором больше всего на свете хотелось забиться в какой-нибудь угол, чтобы не слышать надрывный кашель и плач, страшные диагнозы и названия непонятных процедур, обследований и операций. Но больше всего хотелось не видеть все эти больные лица, сопливые носы, воспаленные глаза, фурункулы, пылающие в агонии тела, рвоту, грязные судна и не чувствовать пропитавший все запах болезни, лекарств, хлорки, туалета и больничной столовой. Только в этом замкнутом пространстве переполненного отделения попросту некуда было деться. Кровати стояли даже в коридоре и в проходном холле между палатами. Даже в общий для целого этажа туалет постоянно стояла очередь, так что и там невозможно было уединиться надолго.
Единственное место, куда можно было иногда сбежать, был коридор, через который из отделения можно было пройти к выходу из здания. Там было холодно, темно, неуютно, по битому кафельному полу тянуло сквозняком, да еще чаще всего там за столом сидел охранник, следивший за тем, чтобы ни один пациент не сбежал из ада. Сейчас охранника на месте не оказалось, и Марьяна с облегчением выскользнула за тяжелую дверь, опустилась на ободранный диван и поджала под себя ноги. Как же легко и приятно здесь дышалось! Два дня назад здесь же ей разрешили немного повидаться с папой. Он передал ей вещи, но сказал, что больше им видеться вплоть до выписки не разрешат, так как в инфекционном отделении карантин, а ему ни в коем случае нельзя что-нибудь подцепить и, не дай бог, заразить Настю. У той, как выяснилось, обнаружили рак крови, и ее перевели в другую больницу, онкологическую, она находилась в тяжелом состоянии, и ей требовалась химиотерапия, а в будущем и пересадка костного мозга. Маму положили вместе с ней. У Марьяны был всего лишь грипп, поэтому папа попросил ее набраться терпения и быть мужественной и взрослой девочкой, потому что без ее поддержки им всем не справиться с этой бедой. Ей придется пролежать здесь еще недели две, потерпеть уколы, капельницы, процедуры, таблетки и всякие неудобства, а потом ее заберут, и все пойдет для нее, как прежде… Относительно… Если с Настей все будет в порядке… Но последнее «относительно» и «если» папа уже не озвучивал вслух, Марьяна сама догадалась по его виду, что в порядке, скорее всего, ничего не будет… и как прежде тоже…
Иногда Марьяна терпеть не могла Настю… та порой бывала вредная и очень умело злоупотребляла своим положением младшей… Но сейчас, сейчас она готова была простить ей все на свете, лишь бы снова увидеть ее веселой, беспечной, здоровой, даже пусть немного задиристой и хитрющей. В конце концов, самой Марьяне тоже иногда бывало стыдно за свое поведение. В некоторые моменты на нее будто накатывало что-то: распирала злость, зависть, чувство несправедливости, ревность… Теперь же она пыталась припомнить эти чувства и породившие их обстоятельства, но никакой логики в своем поведении не просматривала… В общем, она сама порой бывала хороша…
Шмыгнув носом и поплотнее прижимая ноги к подбородку, чтобы было теплее и чтобы меньше болел живот, девочка уныло озиралась по сторонам. Смотреть тут было не на что, коридор как коридор, больше похож на подъезд старого дома, чем на помещение больницы. От такого вида на душе тоже становилось уныло. К тому же внутри у нее все опять начинало крутить… За восемь дней, проведенных здесь, в очаге всяческих инфекций, она, скорее всего подцепила еще что-то, отчего много раз приходилось бегать в туалет. Такое тут происходило со всеми: попадали в больницу с одним, а лечились уже от целого набора симптомов и диагнозов, на это жаловались все мамаши. Впрочем, вылечивали и выписывали в итоге тоже всех, так что Марьяна могла быть спокойна за итог… Главное, что у нее не обнаружили того же, что у Насти…
В конце коридора вдруг скрипнула огромная входная дверь. Девочка невольно плотнее обхватила руками колени, будто охранник тогда не заметит ее на диване… Но в дверь проскользнуло что-то маленькое, хрупкое и светлое, кажется, ребенок, какая-то девчонка. Пялиться было как-то неудобно, но пришедшая вела себя странно. Она начала напевать что-то себе под нос и прыгать по плиткам пола так, будто играла в классики. Судя по росту и виду, лет ей было приблизительно столько же, сколько и Марьяне, но слишком уж непосредственное поведение в совершенно неуместном месте как-то не вязалось с обликом этого странного существа. Девочка уложила руки на подтянутые к подбородку колени и уперлась в них щекой, лениво наблюдая за развлекающейся не по годам сверстницей, пока та не приблизилась настолько, что Марьяна уже могла хорошо разглядеть ее лицо и весь ее вид. Довольно хорошенькая, вся такая ухоженная и модная. Сразу было видно, что она из хорошо обеспеченной семьи, что вещи у нее марочные, и что мама явно следит за ее стилем, даже не просто следит, а помешана на нем. Белоснежная дутая курточка с тонкой меховой оторочкой и стразами, пухлая вязаная розовая шапочка с кошачьими ушками, из-под которой во все стороны рассыпались светлые густые кудри, шарфик с большими пушистыми помпонами, короткая мини, лосины, вязаные гетры и увесистые высокие розовые ботинки на тяжелой платформе… перчатки тоже белоснежные, с кошачьими лапками на ладонях и со снимающимися пальцами… Круто…
Девочка в пижаме презрительно фыркнула про себя. Таких воображал и выпендрежниц она терпеть не могла. Они с утра до вечера жужжали о всякой дребедени типа модной одежды, косметики, украшений и прочей фигни… но больше всего о крутых тачках родителей, о дорогих ресторанах и поездках куда-то за границу, где останавливались исключительно в пятизвездочных отелях. Марьяне порой казалось, что им плевать на страны, куда те ездили, их интересовали исключительно понты. Задай им любой вопрос по географии – и они точно сядут в лужу…
Между тем, девочка, приблизившись, остановилась прямо напротив, завела за спину руки и улыбнулась во все тридцать два белоснежных зуба.
– Ты чего тут сидишь? – с любопытством поинтересовалась она, как-то бесцеремонно заглядывая Марьяне в лицо.
– А ты чего тут скачешь? – буркнула в ответ Марьяна, глядя на нее исподлобья.
– Да просто настроение хорошее… А ты, я вижу, не в духе… – Девочка походила туда-сюда у нее перед носом, но потом вдруг приземлилась рядом на диван, закинув ногу на ногу и в свою очередь начиная изучать Марьяну с ног до головы. – Ну и что у тебя за диагноз? – Не слишком-то деликатно поинтересовалась она наконец и тронула свою неприветливую собеседницу за плечо, причем как-то нелепо ткнула ее пальчиком в перчатке, будто зверушку, с которой хотела развлечься.
– Не твое дело, – также невежливо ответила Марьяна, которую передернуло от такой фамильярности. – А будешь трогать – заразишься. Тут инфекционное отделение к твоему сведению.
– Я тебя умоляю! – модница хихикнула и картинно закатила глазки. – Я получше тебя знаю все местные отделения. К тому же ничем я не заражусь. У меня иммунитет от всех болезней.
– Не ври. Так не бывает.
– Бывает.
– Пфф! – фыркнула Марьяна теперь уже вслух. Такую чушь она терпеть не могла, но и спорить с полной дурой не собиралась.
– Ладно. Не веришь – как хочешь, – беспечно заявила девочка вместо того, чтобы обидеться. Она лишь устроилась поудобнее на другом конце дивана, развалилась на нем полулежа и закинула на сидение одну ногу, почти касаясь ботинком пижамы больной. Марьяна не выдержала и повернула голову, поняв, что эта балда в добавок ко всему еще достала откуда-то яблоко. Вот уж ума палата – притащиться в инфекционное отделение, чтобы закусить! Но вслух она ничего не сказала, лишь покачала головой и тяжело вздохнула. Девчонка ее бесила, но уходить отсюда раньше времени в жару, смрад и столпотворение отделения совсем не хотелось. Пришлось только крепче прижаться к подлокотнику, чтобы не касаться этой развязной штучки.
– Может, хочешь? – поинтересовалась незнакомка, ничуть не унывая и протягивая яблоко Марьяне. – Меня угостил один пациент, которому оно уже больше не пригодится.
– Вот спасибо! Я не стану брать еду у незнакомого человека, тем более от неизвестных мне пациентов. У меня же нет иммунитета от всех болезней… – съязвила Марьяна.
– Ах, да…
На этот раз девочка, похоже, смутилась и даже куда-то убрала яблоко, а Марьяне вдруг стало стыдно. Ну чего она опять вредничает, ведь эта пигалица не сделала ей ничего плохого, даже попыталась угостить. Подумаешь, слегка не в себе… Все мы немного сумасшедшие…
– У тебя кто-то из родителей здесь работает? – из вежливости поинтересовалась она.
– У меня? – искренне удивилась девочка со светлыми кудряшками. – Еще чего не хватало… Неприятное место…
– Тогда что же ты тут делаешь?
– Да так… гуляю…
– Э… по больнице? – Марьяна на этот раз подняла голову и уставилась в неестественно светящееся жизнерадостностью лицо. Ярко-голубые глаза незнакомки просто лучились от счастья, а губы улыбались лукавой, какой-то то ли хищной, то ли язвительной улыбочкой, от которой по спине пробежался табун мурашек.
– А что? – юная хищница небрежно пожала плечиком, продолжая улыбаться. – Здесь можно встретить весьма любопытные экземпляры… Поболтать…
– И многих ты сегодня повстречала? – решила поддержать этот бредовый диалог Марьяна уже из любопытства, хотя под ложечкой начало как-то неприятно ныть и посасывать. Что-то в этой девочке казалось странным, чужим, опасным. Может, она действительно сумасшедшая? Кажется, бывали такие психи, которые сначала издевались над животными, а потом, попрактиковавшись и набравшись смелости, могли с улыбкой достать ножик и… Марьяна сглотнула, проклиная себя за то, что иногда почитывала желтую прессу, пестрящую подобными статьями, а потом боялась. Папа ее за это ругал.
– Да не то чтобы… – не спеша ответила модница. – Познакомилась тут с одним клевым парнем из кардиологии… Симпатичный такой, старшеклассник… Перенес операцию на сердце, но уже шел на поправку… Правда… вот только что вдруг внезапно умер… – последовала странная пауза, зловещая, потому что все вышесказанное было произнесено каким-то небрежным, глумливым тоном и все с той же странной улыбочкой. Марьяна даже задохнулась, не зная, как реагировать и глядя на собеседницу широко распахнутыми глазами. Девочка, между тем, продолжила как ни в чем не бывало. – Потом я просто прошлась по территории, заглянула сюда, и вот наткнулась на тебя…
Модная пигалица снова недобро улыбнулась, и Марьяне даже показалось, что улыбка у нее какая-то неестественная, зубастая, как у оскалившейся собачонки, которая вдруг увидела что-то смешное.
– Мне его жаль… – пробормотала она, не зная, что еще сказать и действительно испытывая сожаление.
