Иван Павлович Рослый "Выстоять и победить"

– Вчерашний бой многому научил нас, – включился в разговор политрук пулемётной роты Иван Андреевич Летёмин. – Да и люди себя с лучшей стороны показали.

Ефрейтор Синетов, пулемётчик, вместе с автоматчиком Лапиным находились в одном окопе. Врагам удалось обойти их с флангов, но воины не растерялись. Пулемёт Синетова и автомат Лапина нанесли большой урон атакующим фашистам.

Эти рассказы ещё раз подтвердили, что наши бойцы перестали бояться слов «танки» и «окружение». Рождались новые черты в характерах людей, которые вчера были ещё садоводами и студентами, плотниками и бухгалтерами. Те черты, которые делают человека воином: бесстрашие и чувства долга. Вместе с тем люди накапливали в боях с врагом опыт и знания, а без них никакие личные качества не могут обеспечить победу.

Я пожелал бойцам успеха и распрощался. Мы с Лифшицем спустились с Красной Горки и вскоре были в районе огневых позиций артиллерийского дивизиона капитана Токарева. Двадцать орудий дивизиона оседлали дорогу, ведущую в станицу Вознесенскую.

Артиллеристы, судя по всему, только закончили работы по оборудованию огневых позиций и отдыхали в ожидании ужина. Сбросив пропотевшие гимнастерки, батарейцы сидели или полулежали у орудий. На большинстве из них были полосатые флотские тельняшки – память о родных боевых кораблях, с которых сошли на берег, чтобы биться с врагом на суше.

Невдалеке несколько человек, окружив старшего лейтенанта Хотулева, командира первой батареи, слушали, как он под чуть приглушённый перебор гитары пел популярную в те дни песню о синем платочке.

Мы тоже остановились послушать.

Хотулев, смутившись, оборвал было песню, но я попросил его продолжать.

– День рождения у него сегодня, товарищ генерал, – словно оправдывая певца, пояснил мне лейтенант Корсаков.

– Да хватит! – смутился Хотулев. – Тем более, что к бою этого никакого отношения не имеет.

– Как не имеет? – возразил лейтенант Четыркин. – Ты теперь вполне совершеннолетний…

Тем временем старшина дивизиона Коваленков доложил, что ужин готов. Капитан Токарев, как хлебосольный хозяин, ни за что не хотел отпускать меня из расположения дивизиона, пока я не отведаю «артиллерийских харчей».

Только после ужина мы с начальником артиллерии корпуса двинулись по дороге на Вознесенскую. Справа и слева от неё располагались на огневых позициях 68-й тяжёлый и 98-й артиллерийские полки. Их огневые позиции были выбраны с таким расчётом, чтобы фланговые дивизионы могли своим огнём перекрыть дорогу, где стояли батареи Токарева. Восемьдесят четыре орудия этих артчастей на участке фронта шириной восемь километров представляли собой мощный барьер на пути танков противника.

Именно на эту артиллерию я и возлагал большие надежды. Во всех батареях проходила поорудийная тренировка в стрельбе прямой наводкой.

Корпусная артиллерия была надёжным заслоном. И всё-таки удара сотни танков этот заслон мог не выдержать. Тогда должен был вступить в действие последний резерв противотанковой обороны – отряд Корнеева, перекрывший дорогу у самого перевала. Отряд этот имел большой опыт боёв. В начале августа он был направлен в район Будённовска совместно с другими отрядами вести активную разведку и сдерживать врага. С этими задачами отряд Корнеева справился хорошо, но под натиском превосходящих сил противника вынужден был отойти к Моздоку и вместе с другими частями защищал его до 25 августа. Теперь, усиленный 98-м артполком, он закрывал дорогу на перевал. Личный состав отряда подготовил отличные позиции.

С наступлением сумерек в сопровождении подполковника Лившица я возвратился в штаб корпуса. В штабной землянке меня ожидал Базилевский. Комиссар корпуса тоже весь день был в войсках и приехал часом раньше. Мы долго беседовали с Базилевским, обменивались впечатлениями с возвратившимися из поездки в войска офицерами штаба и политотдела. Засиделись далеко за полночь. Разошлись отдыхать часа за три до рассвета.

Тишина взорвана

Разбудили меня в начале пятого. Было ещё темно. Прохладный ветер доносил тонкие запахи сухого разнотравья. И мне почему-то очень захотелось пройтись до своего НП. Расстояние было чуть больше километра. Тропинка вилась между кустами, постепенно поднимаясь в гору. Я шёл не торопясь, наслаждался утренней прохладой и тишиной. Общение с природой просто необходимо человеку. В особенности, когда он ежедневно и ежечасно видит вокруг себя смерть. Извилистая тропа вела к скрытому в полумраке НП. Справа, в той стороне, где Терек впадает в Каспий, горизонт посветлел и начал слегка розоветь. Пробуждались птицы, их песни доносились из ближних кустов. Утро сулило погожий день.

В блиндаже НП уже собрались офицеры штаба. Начальник оперативного отдела майор Никита Васильевич Минаев доложил, что связь со всеми частями работает нормально. Я поблагодарил его и попросил чаю, но гром артиллерийских залпов оборвал утреннюю тишину. Противник начал наступление.

6 сентября 1942 года в 5.30 начался бой у Красной Горки.

По всему фронту 62-й бригады противник вёл сильный артиллерийский огонь. Плотность его была необыкновенно высокой. Судя по всему, в огневом налёте принимала участие артиллерия всех четырёх фашистских дивизий – 3-й и 13-й танковых, 111-й и 370-й пехотных.

В 6.00, когда стало светло, две группы Ю-88 бомбили наши артпозиции. Почти одновременно, грозно ревя моторами, прошли в направлении вражеских позиций штурмовики ИЛ-2 4-й воздушной армии. Поддерживая нас с воздуха, эти «летающие танки» нанесли по находившимся на исходных позициях гитлеровским войскам сокрушительный удар. Огнём своих пушек и пулемётов они изрядно потрепали изготовившуюся к атаке живую силу противника. Но наша штурмовая авиация не смогла изменить положение. Два пехотных вражеских полка при поддержке тридцати танков начали фронтальную атаку.

Ты мне живой нужен

Командира второго взвода второй роты разбудил разорвавшийся снаряд.

– Чтоб ты пропал! – Рылов с хрустом потянулся. – Что за подлая манера будить людей таким гнусным способом!

Наработавшийся вчера со своими бойцами до полного изнеможения, младший лейтенант был разозлён тем, что ему не дали выспаться. Но в то же время понимал, как его людям, побывавшим всего в одном бою, необходима моральная поддержка. И потому сменил ворчливый тон на насмешливый:

– Нечиста совесть у фрица. Нет ему ни сна, ни покоя. Точно! Вот нашего Лапина взять. Человек завтрак проспать может. Значит, совесть чиста. Верно говорю, Лапин?

Лапину было не до шуток: он ещё не привык к артобстрелу и сейчас, съёжившись на дне траншеи, вздрагивал при каждом очередном разрыве.

Взводный подполз к Лапину вплотную и, привалясь спиной к стене траншеи, закурил.

– Я вот примечаю, что вы, Лапин, отчаянной храбрости человек. Вчера в окружение попали, а как дрались…

Но и похвала не подействовала. Автомат Лапина остался лежать на бруствере, подвергаясь опасности быть выведенным из строя.

– Красноармеец Лапин! – раздался тогда властный голос Рылова. – Где ваш автомат?

Побледневший автоматчик вскочил, схватил своё оружие и укрылся в траншее. Невдалеке снова прогрохотал разрыв, но теперь Лапин овладел собой.

– Молодец, Мина Ефимович! Так держать! С таким именем ничего не надо бояться. Подумаешь, снаряд! Он снаряд, а ты – мина.

Лапин улыбнулся пока ещё непослушными губами и, привалившись боком к стене окопа, закурил. А взводный уже торопился к командиру отделения сержанту Козлову. Тот – более опытный воин – умеет подавлять в себе чувство страха. Но он то и дело высовывается из траншеи, демонстрируя полное пренебрежение к опасности. Разъярённый Рылов сильным рывком швыряет Козлова на дно окопа:

– Мне здесь такие «герои» не нужны! Смерти не боятся только дураки. На кой чёрт мне убитый? Ты мне живой нужен, чтобы воевать, чтобы отделением командовать. Смотри мне! Ещё раз высунешься таким фертом…

На самом бруствере оглушительно грохает снаряд. Едкий пороховой дым заполнил траншею, на упавших ничком людей сыплются комья земли.

– Чем они, сволочи, снаряды начиняют? – спросил, надсадно кашляя, Козлов.

– Розовым маслом! – сердито отозвался Рылов.

Бойцы взвода старались не пропустить ни одного слова, сказанного младшим лейтенантом. Взводный, который позавчера в бою поджёг бутылкой с КС вражеский танк, для них – образец мужества. Каждому хотелось чем-нибудь походить на своего командира. Сами того не замечая, люди перестали прислушиваться к грохоту разрывов и жалобному вою летящих мин.

Слово командира, личный пример его очень много значат для бойца в такой обстановке. Достаточно услышать, как взводный или ротный подбодрил растерявшегося солдата или пожурил не в меру бравого, достаточно увидеть, как без лишней суеты делает он под обстрелом своё привычное дело, – и страх отступает, сменяется жгучей ненавистью к врагу.

Политрук третьей роты Михаил Алексеевич Пинкин всегда появлялся в тех местах, где бойцам нужна моральная поддержка. Вот и сейчас невдалеке, слева в траншее, рванул снаряд – Пинкин тотчас поспешил туда. Пострадал лишь один. Товарищи уже принялись его перевязывать.

– Что, Шамов, зацепило? – участливо спросил политрук. – Ну-ка, дайте взглянуть. – С видом знатока он осмотрел рану и заметил:

– Умный осколок был, кость не задета. Жить тебе, Шамов, лет до ста.

– Если второй снаряд в траншею не угодит, – заметил кто-то.

– Не было такого случая, – засмеялся Пинкин, – чтобы второй снаряд попал в то же место. Можете считать, что артобстрел вам уже не страшен.

Бойцы облегчённо вздохнули и стали осторожно выглядывать из траншеи, чтобы выяснить, как ведут себя враги. Ведь артподготовка предшествует атаке.

Но противник, по-видимому, не надеялся на свою артиллерию – в воздухе появилось несколько групп Ю-88. Они бомбили огневые позиции артиллерийских полков. Почти одновременно с налётом «юнкерсов» двинулись в атаку тридцать танков. Вслед за ними поднялась вражеская пехота.

Тяжёлое испытание

Противник перенёс огонь своей артиллерии в глубину нашей обороны. Именно теперь начиналось самое тяжёлое испытание. Шестнадцать вражеских танков двигались в направлении второй роты третьего стрелкового батальона бригады Кудинова.

– Ну, политрук, наше время пришло, – сказал Пинкину старший лейтенант Попов. – Трудно будет! Ты, брат, возьми на себя левый фланг.

– Слушаюсь!

– Смотри, чтобы народ на рожон не лез. Танки пропускать над собой. Главное – отсекать пехоту!

Команда гитлеровского танка надвигалась на окоп. Прижавшись к сыпучей стенке, сержант Козлов не отрывал взгляда от вражеской машины, выжидал, когда прогрохочут над ним стальные траки, чтобы метнуть в Т-IV бутылку с горючей смесью. Но снаряд сорокапятки опередил сержанта. Это стрелял наводчик Подольский.

– Подольский! Уходи ты по-доброму в тыл, – настаивал командир орудия сержант Коровников. – Это что такое делается! Ты ж мне орудие демаскируешь: в бинтах весь.

Подольский, дважды раненный в недавнем бою, хмуро отмалчивался, то и дело поправлял сползающую на глаза марлевую повязку.

– Я тебе что говорю?! – вышел из себя сержант.

– Не уйду я, – упрямо заявил Подольский. – Не имею такого морального права. Вон ещё одна скотина лезет!

А тем временем вражеский танк уже перевалил через первую траншею. Теперь он двигался прямо на орудие Коровникова. Подольский снова припал к прицелу, но ослепительное оранжево-зелёное пламя взметнулось вдруг над Т-IV. Это сержант Козлов, повторив подвиг младшего лейтенанта Рылова, поджёг вражескую машину бутылкой с горючей смесью.

На левом фланге роты положение было сложнее. Здесь пехоте противника удалось ворваться в наши окопы, после чего последовала попытка продвинуться дальше – в глубь обороны. Путь врагу преградил взвод младшего лейтенанта Воронова. Сильно поредели его ряды, многие бойцы погибли в бою за первую траншею. Плечом к плечу с Вороновым продолжали храбро сражаться ефрейтор Синетов, сержанты Ложакин и Дунаев, красноармеец Емельянов, раненный во время артобстрела, и другие. Теперь, оказавшись в полуокружении, они организовали оборону. Толково и расчётливо руководил боем взводный. И когда противник предпринял ещё одну попытку продвинуться, Воронов, сам раненый, заменил выбывшего из строя пулемётчика. Получив за пулемётом второе ранение, младший лейтенант не прекратил боя. Враг неоднократно предлагал ему сдаться, но взводный неизменно отвечал:

– Смерть фашистам!

Пользуясь тем, что наши стрелковые подразделения связаны боем с гитлеровской пехотой, вражеские танки продолжали своё продвижение. Но их поджигали артиллеристы. Мы понимали, что остановить вражеские машины у переднего края не удастся, и решили бить их в глубине обороны силами артиллерии. В то же время стрелковые части должны были отсечь пехоту противника от танков, не давая ей продвинуться дальше и создать угрозу нашим артиллерийским позициям.

Когда танки врага перевалили через траншею второй роты, их встретил плотный огонь первой батареи 45-миллиметровых орудий истребительно-противотанкового дивизиона. Позиции батареи, которой командовал старший лейтенант Шульпин, были удачно расположены «за спиной» первой роты третьего батальона.

С тревогой наблюдал Шульпин, как около десятка танков шли на четыре орудия его батареи.

– Можем не удержать, Степан Иванович, – хрипло сказал он политруку батареи Королёву.

– Брось шутить. Должны удержать!

– Какие к чёрту шутки…

– Огонь! – раздалась команда.

Звонко ударили пушки.

– Ишь, крутится, гад! – крикнул парторг дивизиона сержант Любименко. – Заряжай!

Т-IV, увернувшийся от первого снаряда, набирал скорость и зигзагами шёл на расчёт.

– Пусти-ка! – Любименко отстранил наводчика и сам приник к прицелу.

Нити перекрестия легли на чёрный крест, украшавший бортовую броню…

– О-гонь!

Танк вздрогнул, крутнулся на месте и заполыхал. Из люков полезли чёрные танкисты.

– Так стрелять! – крикнул парторг, обращаясь к наводчику.

Тем временем орудие сержанта Печерского остановило вторую машину врага.

Били по прорвавшимся танкам и соседи. В третий раз раненный, не оставлял орудия красноармеец Подольский.

– Этот от меня не уйдёт, – ворчал он, выцеливая очередной танк. – Ишь, моду пехота взяла, из-под самого носа фрицевскую таратайку увели…

Видно, никак не мог забыть наводчик, как сержант Козлов «похитил» у него «верный» танк.

Звонкий хлопок сорокапятки – и ещё один танк врага замер на поле боя.

– Ну, и жадный же ты! – пошутил сержант Коровников.

– Я на них счёт виду, – отозвался Подольский. – Не меньше сотни должен угробить.

И тут же спустился на землю: четвёртое ранение! Но герой все же не покинул орудия.

Четыре вражеских танка горели перед позициями первой батареи противотанкового дивизиона. Ещё несколько машин, подожжённых пехотой, полыхали справа и слева. Но противник упорно рвался вперёд, рассчитывая посеять панику. Вражеских машин, несмотря на значительные потери, было ещё много. Они прорвали оборону второго и третьего батальонов 62-й бригады. И хотя остановленная нашими стрелковыми подразделениями вражеская пехота не могла поддержать действия своих танков, последние сами по себе представляли достаточно грозную силу. Уничтожить танки можно было только массированным огнём корпусной артиллерии.

Огонь!

Огневые позиции 98-го артполка специально располагались таким образом, чтобы в случае прорыва танков противника через линию обороны второго и третьего батальонов бригады Кудинова преградить врагу дальнейший путь к перевалу через Терский хребет.

Артиллеристы всё время внимательно следили за действиями противника, были готовы в любой момент вступить в бой. Когда вражеские машины прорвались через боевые порядки 62-й бригады, командир 98-го артполка майор Павленко приказал батареям изготовиться к бою.

Не менее полутора десятков танков двигались в направлении первой батареи, которой командовал лейтенант Иван Фёдорович Кочергин. Недавно он был ранен осколком снаряда. На голове Кочергина вместо фуражки красовалась «чалма» из окровавленного бинта. Переходя от одного орудия к другому, лейтенант давал указания. Накануне он детально изучил местность, наметил ориентиры. Особенно удобным был один ориентир – хорошо заметный куст, видневшийся впереди, на расстоянии километра. К этому кусту и двигались теперь танки. Три машины вырвались вперёд. Их-то Кочергин и решил уничтожить в первую очередь.

– По та-а-нкам!.. – скомандовал лейтенант. – Первое орудие – по правому, второе и третье – по среднему, четвёртое – по левому… Огонь!

Залп из четрёх орудий тяжело ударил в уши.

Танки ответили осколочными. Кочергин пошатнулся.