Анатолий Гусев "Между прошлым и будущим. Рассказы"

– С ним и так ничего не случиться, – уверенно сказал Димка, – он воюет за правое дело, а правое дело всегда побеждает.

– Это так, сыночек, но хуже не будет, если я молиться за него стану.

– Не будет, – согласился сын.

Ирина сходила в сад за младшим сынком, вечер прошёл в повседневных хлопотах. Ночью она заснула и ей приснился весёлый Сашка, что он ей говорил, Ира не запомнила, утром встала более или менее спокойная, но лёгкое волнение всё же было.

***

Александр Монахов очнулся от жуткого холода, понял, что присыпан землёй и снегом. Первое, что пришло в голову – это выбраться. И тут выяснилось, что не действует правая нога и сильно болит левое плечо, вообще всё тело болело, гудела голова, наверное, контузия. Выбрался, скрипя зубами, превозмогая боль. Александр пополз, не понимая куда и зачем, он понимал только одно, что надо отползти от этого ужасного места как можно дальше. Ему вспомнилась жена, её золотые волосы, улыбка, дети. Александру так захотелось их увидеть. Он должен до них доползти, по любому, должен. В памяти всплыли строки Симонова: «Жди меня, и я вернусь, только очень жди…» Эти строки он знал наизусть, их должны знать все солдаты России. Он слышал, что в Великую Отечественную, даже в немецких окопах находили перевод этих стихов.

«Жди, когда снега метут, жди, когда жара…»

Александр шептал стихи (так легче) и полз, в раненной ноге, что-то кололо и мешало, наверное, осколок, из плеча сочилась кровь, но там ничего страшного, просто очень большой и глубокий порез. Александр упорно полз, а где-то просто скатывался по склону, пока не добрался у подножья горы до каких-то ёлочек. И тут до него дошло, что он полз не туда, ему надо вверх по склону, а он вниз подался, по пути наименьшего сопротивления. Александр посмотрел вверх на гору, уже смеркалось, и вроде как на вершине, где были сербские укрепления, ему привиделись отблески огня. «Кто там, наши или бошняки?» – подумал Александр и с досады ударил здоровой рукой по земле. Ему туда, на верх добираться будет очень сложно, да и хватит ли сил? А если сербы отступили? Об этом думать не хотелось.

Монахов пошарил за пазухой, паспорта не было. Получается, что бошняки забрали паспорт, обыскали и похоронили, не заметив, что он живой? Или заметили, но всё равно похоронили? Или это свои похоронили? Нет, свои заметили бы, что живой.

В начале весны рота Войска Республики Сербской и пятнадцать русских добровольцев заняли две горы – одну большую и одну малую. Малая гора находилась чуть впереди, ближе к боснийским позициям. Там и заняли оборону одиннадцать сербов и трое русских.

Ранним утром того апрельского дня Александра разбудили тревожный крик сербов «Напад! Турки!» и короткие очереди пулемёта и длинные матерные фразы пулемётчика Петки Денисенко. Александр выскочил из палатки вместе с Вовкой Сахновым, и больше он ничего не помнит. Кто же победил в этом бою? Александр очнулся в могиле часа в два, в три дня. Успели даже убитых похоронить. Только кто? Что же ему делать? Сознание стало меркнуть, и Александр провалился в темноту.

Очнулся он от того, что кто-то тыкал в него палкой. Александр с трудом приоткрыл веки. Перед ни стоял человек уже не молодой, но ещё и не старый, за ним виднелись сани с хворостом.

– Ко си ти? (Кто ты?), – спросил человек и повторил ещё раз. – Ко си ти?

– Что? – в полубреде спросил Александр, не понимая, что его спрашивают и что от него хотят.

Но человек его понял.

– Ти си Рус? (Ты русский?)

– Да, jа сам Рус (Да, я русский), – ответил Александр.

«Бошняк. Кто же ещё? Сейчас убьёт, ну, хоть в гору ползти не придётся», – подумал Александр и опять потерял сознание.

Очнулся Александр от тепла в каком-то доме на кровати, пожилая женщина снимала с него одежду, рядом на стуле у стола сидел тот пожилой мужчина с подножья горы. Увидев, что русский открыл глаза, женщина сказала:

– Я тебе в матери гожусь, сынок, не надо меня стесняться.

Александр и не думал стесняться, он вообще плохо понимал, где он и что с ним, и слова на полупонятном языке до него плохо доходили.

Женщина, покончив со своим делом, осмотрела тело русского.

– Весь в грязи, крови и синяках. Крови много потерял. Надо обработать его.

– Обрабатывай, – разрешил мужчина, – ты же медсестра, Ася.

– Была когда-то. Спиртом его надо протереть для дезинфекции. Давай свою сливовицу.

– Я…, – начал было мужчина.

– Только не надо, Давуд, говорить, что как истинный мусульманин, не пьёшь, согласно пророку Мухаммеду. Доставай свою сливовицу. Ты у Небойше её брал? У Небойше сливовица крепкая семьдесят градусов, почти как спирт.

– Семьдесят пять.

– Тем лучше. И сходи к Саве Ивковичу, позови его сюда, пусть он принесёт обезболивающее, бинты и всё необходимое.

– Но он же зубной врач.

– Ну и что? Другого всё равно нет, и к тому же он серб, а значит, русский ему брат и друг.

– А нам русский кто? И кто мы? За сербов добровольцами воюют не только русские, но и греки, румыны, болгары. А за нас арабы, иранцы да афганцы, они зверствуют, и наши, глядя на них – зверствуют. Наши дети и внуки так много зла за последние время принесли сербам, что нам надо хоть как-то искупить их вину, нам надо спасти русского. К тому же Россия помогает оружием нашим войникам. Удивительная страна Россия: простые люди воюют на стороне сербов, а их государство снабжает своим оружием их врагов.

– Не думаю, что наши дети и внуки обрадуются, если узнают, что мы спасли русского.

– И что теперь, Ася, нам зарезать его?

– Надо было мимо пройти в лесу, а теперь уж лечить будем.

– Ладно, пойду к Саве, – сказал Давуд.

Он достал бутылку со сливовицей и вышел на улицу и направился к дому Ивковича.

– Здра?во, Хаджич, – улыбаясь, Давуда встретил Сава, – зуб заболел?

– Здраво. Нет, Сава, тут другое.

И Давуд шёпотом стал рассказывать о русском.

– Но я же стоматолог, – опешил Ивкович.

– Сава, других всё равно нет. И Любицу свою возьми.

Ивкович с женой вошли в дом Хаджичей.

– Здраво, Асият.

– Здраво, Сава, здраво, Любица.

– Ну, показывайте вашего русского.

Александр лежал в самой дальней комнате на кровати, накрытый одеялом. Он с трудом открыл глаза, посмотрел на вошедших.

– Како те звати? (Как тебя звать?) – спросил Сава и обернулся к Асият. – Он понимает по-нашему?

– Вроде как да, – ответила Асият.

– Као зовеш се? – повторил свой вопрос Сава.

– Александр, Александр Монахов, – наконец понял вопрос русский.

– Александар, до?бро. Гла?ва бо?лит?

– Голова болит.

– Контузия. Мы пришли тебе помочь, Александар, но будет больно, терпи. Сливовица, как я понимаю, есть. Дайте ему.

– А обезболивающие? – спросила Асият.

– Думаешь, что у меня его много, Ася? Сливовица ничуть не хуже, уверяю тебя.

В Александра влили местный алкогольный напиток, попросту самогон из ягод, он, крепкий, обжёг горло, влили много, голова закружилась, наступило опьянение, боль поутихла.

– Обморожений нет? – спросил Сава.

– Нет, – сказала Асият.

– Отлично. Сначала зашьём ему плечо, а потом займёмся осколком в ноге. Давуд, Любица зафиксируйте русского, Ася, ты мне помогаешь.

В конечном итоге, осколок вынули, раны зашили, забинтовали, накрыли одеялом и оставили русского в покое.

Мужчины, Сава и Давуд, решили допить сливовицу.

– Конечно настоящий хирург зашил бы лучше, – сказал Сава, – но как смог.

– Хорошо ты всё сделал, Сава, – сказал Давуд, наливая сливовицу в стаканы.

– Мусульманам же нельзя, – усмехаясь, сказал Сава, глядя на действия товарища.

– Нельзя, – согласился Давуд, – только я родился и вырос в безбожной стране. И я не знал, что я не серб, и не знал, что муслиманин надо писать с большой буквы, как обозначение народа, согласно правилам сербскохорватского языка, а не с маленькой, как приверженца мусульманской веры. А теперь я превратился в бошняка. Были мы все сербами и не различались, кто какой веры, а теперь вон воюем друг против друга. Вот сегодня солдаты Войска Республики Сербской вместе с русскими побили Армию Республики Босния. Как мне к этому относиться?

– Терпимо. Пройдёт десять, двадцать, тридцать лет и твоим детям, внукам внушат, что бошняки не сербы. Уже внушают. Хотя и ты и я и все наши предки были сербами, только одни мусульмане, а другие православные. И никто не поверит, что мы с тобой за одним столом сливовицу пили. Зачем муслимане расстреляли сербскую свадьбу в прошлом году? С этого всё началось.

– Давай мы ещё с тобой рассоримся. Стравливают нас, а мы поддаёмся. А русские и для меня – братья.

Они проговорили до глубокой ночи. Когда Сава ушёл, русский безмятежно спал и снилась ему его рыжее солнышко Иришка.

Ивкович навещал больного в тёмное время суток, чтобы никто не видел. Русский выздоравливал медленно, без необходимых медикаментов это было и неудивительно.

Александр в полубреде бормотал:

– Жди, когда из дальних мест

Писем не придет,

Жди, когда уж надоест

Всем, кто вместе ждет.

– Что он бормочет? – спросил Сава.

– Стих какой-то, – пожала плечами Ася, – он постоянно его читает.

– А письмо его родным надо написать. Он приходит в себя? Откуда он, где его родные?

– Из Москвы, там его жена, дети, родители.

– Напишите его жене письмо.

– Что написать, Сава?

– Что её муж Александар здесь, в селе, в Боснии. Не тяжело, но ранен, контужен, выздоравливает. Пусть ждёт его. Число поставьте, сами не подписывайтесь, обратного адреса тоже не надо, напишите, что из Боснии.

***

Ирина гладила бельё, телевизор работал так, для фона, и вдруг она услышала: Александр Монахов. На экране махали паспортами её Сашки и какого-то Владимира Сахнова, говорили о погибших русских наёмниках в свободолюбивой Боснии.

Зазвонил телефон. Подруга Галка, этажом ниже.

– Смотришь? – строго спросила она.

– Да, – упавшим голосом ответила Ира.

– Не верь, – твёрдо сказала Галя, – мало ли что они там наговорят. Паспорт у него могли отобрать, украсть, он мог его просто потерять. Паспорт – это не доказательство. Не верь.

Ира разрыдалась. «Господи, – про себя взмолилась она, – не отбирай его у меня, не делай детей сиротами». Галка что-то говорила, Ира плохо понимала.

– Слушай, Ир, вот стихи такие есть, сейчас книжку найду. Вот, слушай.

И Галя стала читать:

Жди меня, и я вернусь.

Только очень жди…