Анна Вислоух "Помните, что все это было"

– Да уж… Нет, не получается. И не понимаю: как это – кто-то врывается в мой дом?! И что я смогу взять с собой, что поместится в такой чемодан?

– У людей не было времени на эти размышления, увы. Брали всё, что попадало под руку. Потом оказывалось, что в большинстве своём эти вещи не были пригодны для того существования, на которое их обрекли создатели «нового порядка». Особенно остро люди ощутили это, когда наступила зима. Всё же и в таких условиях они пытались наладить свой быт, у них было что-то вроде крохотного государства.

Организовали Еврейский совет – Юденрат – и выбрали его членов. Именно они отвечали за то, чтобы разместить и накормить население, предоставить работу, обеспечить чистоту, а также следить за соблюдением с помощью собственной полиции законов германских властей. Многие председатели Юденратов полагали, что смогут, сотрудничая с оккупантами, спасти хоть часть евреев, убеждая их работать на немцев: якобы труд этих людей будет таким полезным, что немцам ничего не останется, как только сохранить им жизнь. Но на самом деле это была безвыходная ситуация. Члены еврейского правления оказались в абсолютном тупике: что бы они ни делали, часть вины падала и на них. Выхода не было, потому что все в конечном итоге были осуждены на смерть: и те, кто были у власти, и простые люди.

Условия жизни в гетто были ужасны, как того и хотели немцы. Например, в Варшаве в 1941 году около пятисот пятидесяти тысяч человек ютились на четырёхстах гектарах. В каждой квартире жило по меньшей мере пятнадцать человек, то есть по шесть–семь, а может, и больше в каждой комнате. Немцы установили для гетто крайне скудный рацион продуктов. Население жестоко страдало от голода, распространился тиф, болезнь смертельная, которую разносили вши. Во всех гетто от голода умерло шестьсот тысяч человек. Каждый день на улицах находили трупы людей в крайней стадии истощения[27 - Жизнь такого гетто очень реалистично показана в фильме Романа Полански «Пианист». Попавший в Краковское гетто будущий всемирно известный режиссер был спрятан в польской семье. Он вспоминал, что нацисты использовали его как мишень на стрельбах.].

И всё-таки жизнь была как-то организована. Члены различных ассоциаций, часто связанных с политическими партиями, создавали диспансеры, сиротские приюты, центры для беженцев, народные столовые. Тайно совершали религиозные обряды. Работали библиотеки, театры, даже подпольный медицинский факультет. Были и люди, которые наживались на спекуляции и кутили в кабаре.

Многие заключённые гетто с риском для жизни фиксировали всё, происходившее там, в своих дневниках. Хаим Каплан, учитель, умерший в Варшавском гетто, объяснял, зачем он, подвергая свою жизнь опасности, ведёт дневник: «Я глубоко чувствую величие времени, в котором мы живём, чувствую и свою ответственность по отношению к нему и верю всей душою, что исполняю свой долг по отношению к истории, долг, уклониться от которого не имею права… Мой дневник послужит источником для будущих историков»[28 - Вивьерка А. Как я объяснила своей дочери, что такое Освенцим. – СПб.: Лимбус Пресс, 2001.]. Эммануэль Рингельблюм, молодой историк, тоже заключённый в гетто, создал целые группы, которые собирали всевозможные документы, используемые в гетто. Эти архивы он поместил в металлические бидоны и закопал. После войны, когда разбирали руины Варшавского гетто, нашли основную их часть.

Летом 1942 года началась постепенная депортация жителей гетто. Нацистам показалось мало того, что люди были помещены в скотские условия и гибли от голода и болезней. Они приняли решение о физическом уничтожении нации, был придуман план под названием «Окончательное решение еврейского вопроса». Их вывозили в лагеря смерти, такие как Освенцим.

Шестого августа из Варшавского гетто в концлагерь Треблинка отправили двести детей из приюта. Директором его был педагог, имя которого сегодня известно всему миру. Его звали Януш Корчак. Корчак мог спастись, но он уехал в лагерь вместе со своими воспитанниками. Януш Корчак погиб в газовой камере, как и все эти дети.

Депортация евреев из Варшавы длилась семь недель: пять–семь тысяч человек вывозили из гетто ежедневно. У самой границы гетто находилась станция, откуда отправляли эшелоны в Треблинку, в 120 км от Варшавы. Составы из гетто Франции, Нидерландов, Бельгии направлялись в Освенцим.

– Можно ли было спастись, убежать, уехать в другую страну?

– Когда нацисты только пришли к власти в Германии в 1933 году, их первой целью вначале было заставить евреев уехать. Немецких евреев постепенно лишили средств к существованию, их увольняли с работы, издевались, грабили, убивали. Поэтому многие эмигрировали. С 1933 по 1939 год евреи могли покинуть Германию или Австрию, оставив почти всё своё имущество. В 1939 году началась Вторая мировая война и большая часть Европы была оккупирована. Нацисты настигли беженцев и здесь.

Главной проблемой для них было найти убежище в другой стране. США запретили иммиграцию после Первой мировой войны. В Европе в 30-е годы разразился экономический кризис, и все страны одна за другой стали закрывать двери перед иммигрантами. В 1939 году осталось лишь одно место, где соглашались принимать евреев: Шанхай, крупнейший город в Китае.

Евреи могли ещё пока уехать в Палестину, государство, на месте которого сейчас находится Израиль. Но в мае 1939 года британское правительство издало «Белую книгу», в которой были прописаны ограничения на въезд туда еврейских иммигрантов. Соединённые Штаты, где самая большая еврейская община в мире, также закрыли свои границы перед еврейскими беженцами. К сожалению, и наша страна, тогда СССР, показала себя не с лучшей стороны. После того как 1 сентября 1939 года германские войска вторглись в Польшу, еврейские беженцы оттуда начали пробираться на восток. Вначале в СССР принимали несчастных людей, но потом границы закрыли и всех беженцев стали отправлять назад в страну, оккупированную немцами.

Именно тогда европейским евреям пришлось отправиться в Шанхай, потому что это единственный крупный город мира, куда в то время можно было попасть без визы. С 1933 по 1941 год в Шанхай приехали почти тридцать тысяч европейских евреев, бежавших от преследований нацистов. Но с февраля 1941 года евреям запретили выезжать из рейха[29 - http://www.un.org/ru/holocaustremembrance/paper15.shtml].

– Понятно. Со всех сторон засада…

– Можно было уйти в подполье. Но это не всегда было просто. Всё зависело от страны. Во Франции, например, нужно было достать фальшивые документы и заплатить проводнику, чтобы тайно перейти демаркационную линию, отделявшую оккупированную зону от свободной. Нужно было чем-то питаться самому и кормить семью. Чем беднее был человек, тем меньше у него было средств и тем труднее было спастись. И всё же многие выжили благодаря местным жителям. В Польше, где погибло около трёх миллионов евреев, было практически невозможно укрыться. И немецкий закон, применявшийся в Польше, был более суров: если поляк-католик прятал еврея и это обнаруживали, он и все обитатели дома подлежали расстрелу на месте.

Группа узниц Аушвица

Немецкая оккупация отличалась здесь особой жестокостью. Представителей польской элиты систематически сажали в тюрьмы, отправляли в концлагеря, расстреливали. Положение самих поляков было крайне ненадёжным. И всё же именно в Польше больше всего людей, которым было присвоено звание Праведник народов мира[30 - Праведники народов мира – почётное звание, присваиваемое Израильским институтом катастрофы и героизма национального мемориала Катастрофы (Холокоста) и Героизма «Яд Вашем», не евреям, спасавшим евреев в годы нацистской оккупации Европы, рискуя при этом собственной жизнью.] – более шести тысяч семисот человек (на 1 января 2017 года). Одна из самых известных – Ирена Сендлер, которая спасла две с половиной тысячи детей из Варшавского гетто. Детей выносили и вывозили в коробках, мешках, ящиках, корзинах, выводили через подвалы домов, водосточные люки… В книге Джека Майера «Храброе сердце Ирены Сендлер» описывается случай, когда мужчина, выходивший из гетто на работу, просто вставил мальчика, истощённого до крайности, спереди в свои брюки, ноги – в ботинки и так вышел с ним наружу.

Был создан Комитет помощи евреям, в который вошли члены еврейских и польских политических партий. Этот Комитет распределял деньги, он помог спрятаться восьми тысячам евреев, предоставив им фальшивые документы, соорудив самые невероятные укрытия в погребах или квартирах, за ложными стенами. Было укрыто около двух с половиной тысяч детей в монастырях и тысяча триста в польских семьях. Цифры эти, конечно, невелики по сравнению с тремя миллионами убитых. Но они заставляют задуматься о совершенно особом скромном героизме людей, которые всего лишь исполнили свой долг человечности. В бесчеловечные времена герой уже тот, кто остаётся человеком.

Одним из руководителей организации Сопротивления под названием «Жегота» стала польская писательница Зофья Коссак, до войны писавшая исторические романы и позволявшая себе, как и многие, антисемитские высказывания. В Варшаве распространяли её воззвание, в котором она описала ликвидацию гетто, отправку поездов в концлагеря, и завершалось оно так:

«Погибнут все. Богатые и нищие, старые и молодые, женщины, мужчины, подростки, дети… Их вина только в том, что они родились евреями и принадлежат к национальности, приговорённой Гитлером к уничтожению.

Молчит Англия, молчит Америка, молчат даже влиятельные интернациональные еврейские круги, всегда так остро реагировавшие на любые выступления против своего народа. Молчит Польша. Погибающие евреи оказались в кольце из умывающих руки Пилатов.

Молчаливый свидетель убийства становится сообщником убийцы, тот, кто не осуждает преступника, – его пособником.

Бог велит нам протестовать. Тот самый Бог, который запретил нам убивать друг друга. Протестовать нам велит совесть. У любого человека есть право на любовь со стороны других людей. Наш святой долг – отомстить за кровь, пролитую убийцами. Тот, кто не присоединится к нашему протесту, не имеет права называться католиком»[31 - Майер Д. Храброе сердце Ирены Сендлер, – М.: Эксмо, 2013.].

– Почему евреи не сопротивлялись?

– Большинство евреев даже не подозревали, что обречены на смерть. Отправляясь в концлагерь Аушвиц, они были уверены, что их вывозят на «поселение» на восток Европы, где они будут работать на благо рейха. Депортация в первое время проводилась с некоторой оглядкой на мировое сообщество, нацисты до последнего пытались сохранить свои преступления в тайне. Поэтому она сопровождалась чудовищной ложью, чтобы жертвы не бунтовали, не сопротивлялись. Немцы цинично обманывали несчастных людей, продавали им несуществующие участки под застройку, сельское хозяйство, магазины, обещали работу на фиктивных заводах. И даже продавали билеты на поезда, которыми отправляли целые семьи на неминуемую гибель. Убеждали их в том, что еврейское население следует удалить от линии фронта для их же безопасности и отправить в трудовой лагерь. Более того, в те дни многие евреи получали открытки от своих родственников якобы из таких лагерей: «Мы на прекрасном курорте, быстрее приезжайте, чтобы успеть получить место». Я думаю, их заставляли писать такие письма перед смертью. Поэтому люди, ехавшие на уничтожение, часто брали с собой ценные вещи, украшения, предметы искусства, хорошую одежду, медицинские инструменты, книги.

Евреи не знали, что нацисты хотели истребить их всех поголовно, и что эшелоны, в которых их куда-то везут «на работу», доставляют их прямиком в газовые камеры. Когда нацисты устроили перепись евреев, отобрали у них имущество, поместили их в гетто, даже тогда ещё люди не подозревали, какой механизм набирает обороты и чем всё это закончится. Даже если возникали сомнения, доходили слухи, им не верили, настолько всё это было неслыханно и чудовищно. Например, в Польше, где находились пункты уничтожения, новости распространялись быстрее. Но не верили даже очевидцам, тем, кому удалось бежать из лагеря: то, о чём они рассказывали, просто не укладывалось в сознании нормального человека.

Более того, не хотели думать о том, что здесь никакой не трудовой лагерь, а работает чудовищная машина уничтожения людей, и многие находившиеся в лагере! Вот как описывает это состояние одной из заключённых в своей книге «Освенцим: нацисты и "окончательное решение еврейского вопроса"» Лоуренс Рис: «Пожалуй, самое странное во всей этой истории то, что, даже проведя много месяцев в Биркенау, Алиса не понимала, куда её отправили. Конечно, ей рассказывали о газовых камерах – о них знал любой, кто прожил в Биркенау хотя бы несколько дней. Но, пытаясь примириться с жизнью в лагере, она просто не воспринимала это знание и, конечно, понятия не имела о том, как именно происходят массовые убийства.

«Я так сосредоточилась на Эдит, – говорит Алиса, – что все силы, которые мне удавалось собрать, шли на то, чтобы поддерживать в сестре жизнь. И потому конкретно этот страх меня не мучил; наверное, возможность такой смерти была настолько невероятной, что она даже не пугала. Как мог пятнадцатилетний ребёнок, вырванный из нормальной жизни, поверить в то, что его посадят в газовую камеру? В конце концов, на дворе двадцатый век! Я ходила в кино, отец работал в своём офисе в Будапеште, и я никогда не слышала о подобном. В нашем доме никто даже не ругался. Так как можно было себе вообразить что-то настолько мерзкое, что кто-то может вот так убивать людей? И, кроме того, нас всегда учили, что немцы – народ цивилизованный»[32 - Рис Л. Освенцим: Нацисты и «окончательное решение еврейского вопроса».– М.: КоЛибри, 2014.].

В книге «В сердцевине ада. Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима» впервые были опубликованы заметки одного из узников, Залмана Градовского, в которых он оставил очень важные свидетельства массового уничтожения людей в Аушвице. В этих условиях, тайно (смерть грозила немедленно всякому, кого могли застать за таким занятием) он создал настоящее художественное произведение, написанное ярким, образным языком. Читать эти строки очень тяжело: всё, что происходило с людьми, попавшими в лагерь, описано так, что ты будто находишься там же, рядом с ними, и не просто читаешь, а наблюдаешь за всем происходящим собственными глазами:

«Я вижу, друг мой, что ты хочешь меня о чём-то спросить. Я знаю, чего ты никак не можешь понять, – почему, почему мы позволили себя довести до такого состояния, почему мы не могли найти себе лучшего места – места, где наша жизнь была бы вне опасности. На это я дам тебе исчерпывающий ответ […]

…Огромное множество евреев пыталось смешаться с деревенским или городским польским населением, но всюду им отвечали страшным отказом: нет. Всюду беглецов встречали закрытые двери…

Ты спрашиваешь, почему евреи не подняли восстания. И знаешь, почему? Потому что они не доверяли соседям, которые предали бы их при первой возможности. Не было никого, кто бы мог оказать серьёзную помощь, а в решительные моменты взять на себя ответственность за восстание, за борьбу. Страх попасть прямо в руки врага ослаблял волю к борьбе и лишал евреев мужества.

Почему мы не скрылись в лесной чаще, почему у нас не было групп, отрядов, не было своих героев, которые боролись бы за благополучное завтра?

Думая над этим вопросом, нельзя забывать о других важных моментах – о личных чувствах, тревогах и инстинктах, которые погубили целый народ: огромные толпы людей, из которых каждый был оглушён своим личным горем, безропотно шли на бойню.

Кто мог поверить в то, что развитый народ может слепо повиноваться власти закона, который несёт только смерть и уничтожение?

Кто бы мог подумать, что цивилизованный народ может превратиться в дьяволов, которые стремятся только к убийству и уничтожению?..»[33 - Градовский З. В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима. – М.: Гамма-Пресс, 2010.]

Но он же приводит и вот такие эпизоды: «Исключений за нашу 16-месячную службу было только два. Один раз бесстрашный юноша, прибывший транспортом из Белостока, бросился на солдат с ножом, нескольких из них ранил и, убегая, был застрелен.

Второй случай – перед памятью этих людей я склоняю голову в глубочайшем почтении – произошёл в варшавском транспорте. Это были евреи из Варшавы, которые получили американское гражданство, среди них даже были люди, родившиеся уже там, в Америке. Их должны были выслать из немецкого лагеря для интернированных лиц в Швейцарию, под патронат Красного Креста, но «высококультурная» немецкая власть отправила американских граждан вместо Швейцарии – сюда, в печь крематория. И здесь произошла поистине героическая драма: одна молодая женщина, танцовщица из Варшавы, выхватила у обершарфюрера из «политуправления» Освенцима револьвер и застрелила рапортфюрера – известного бандита унтершарфюрера Шиллингера. Её поступок вдохновил других смелых женщин, и они зааплодировали, а после бросились – с бутылками и другими подобными вещами вместо оружия – на этих бешеных диких зверей-людей в эсэсовской форме»[34 - Градовский З. В сердцевине ада: Записки, найденные в пепле возле печей Освенцима. – М.: Гамма-Пресс, 2010.].

Примеры мужества людей, которые уже понимали, что их ждёт и которым уже нечего было терять, есть. Вспыхивали восстания, случались и побеги из лагеря. Но в большинстве своём они были неудачны, а бунты жестоко подавлялись.

– Неужели никому не удалось бежать из лагеря и рассказать о нем?

– В апреле 1944 года Рудольф Врба и Альфред Вецлер сбежали из концлагеря и рассказали о газовых камерах. В дополнение к своему рассказу они нарисовали подробный план лагеря Аушвиц-Биркенау. И опять многие им не верили, хотя и старались избегать поездок на восток. Да, в такое действительно трудно было поверить. Практически невозможно. Бежали из лагеря и советские военнопленные, но об этом мой рассказ впереди.

Не поверили и капитану польской армии Витольду Пилецкому, который добровольно отправился в лагерь, чтобы собрать о нём информацию. За колючей проволокой он оказался в ночь с 20 на 21 сентября 1940 года, специально сдавшись немцам во время облавы в Варшаве. Получил номер 4859. Капитан должен был собрать достоверную информацию о преступлениях нацистов, создать подпольную организацию из заключённых и получить информацию о немецких концентрационных лагерях.

Пилецкий собирал и передавал на волю разведывательный материал (через заключённых, выпущенных на свободу: такая практика ещё существовала в первые годы). Он подготовил первую секретную записку о геноциде в Освенциме и создал в Аушвице Союз военных организаций (ZOW) из заключённых, в основном бывших военных. Пилецкий должен был подготовить восстание в лагере. Позже Пилецкий отправлял свои отчёты с теми, кому удавалось бежать, эти сведения передавались в штаб Армии Крайовой[35 - Армия Крайова (АК; польск. ArmiaKrajowa, буквально – Отечественная армия) – вооружённые формирования польского подполья во время Второй мировой войны, действовавшие в пределах довоенной территории польского государства, а также в Литве, Венгрии.] в Лондон. Один из таких побегов, самый необычный в истории лагеря, состоялся 20 июня 1942 года, когда вооружённые до зубов и переодетые в эсэсовскую форму заключённые бежали, угнав автомобиль коменданта Рудольфа Хёсса.

Но весной 1943 года начался разгром подпольной организации. В руках палачей оказывалось всё больше и больше членов движения Сопротивления лагеря. А приказ с воли о восстании всё не поступал. Сам же Пилецкий, без поддержки извне – восстание в лагере должна была поддержать польская Армия Крайова – взять на себя такую ответственность не мог. Восстание так и не состоялось, военные считали, что подпольная организация лагеря недостаточно сильна для этого. Тогда Пилецкий решил бежать. В ночь с 26 на 27 апреля 1943 года вместе с двумя другими заключёнными он совершил побег после девятисот сорока семи дней, проведённых в неволе.

Пилецкий написал подробный отчёт о том, что происходило в лагере[36 - Raport Witolda http://www.polandpolska.org/dokumenty/witold/raport-witolda-1945.htm]. Этот отчёт был передан союзникам. Но… ничего не произошло. Ему просто не поверили. Свидетельские показания очевидцев никто так и не принял всерьёз. Заключённым так никто и не пришёл на помощь до самого освобождения лагеря советскими войсками.

– Почему не вмешались главы других стран? Неужели они ничего не знали?

– Союзники во Второй мировой войне, британский премьер-министр Черчилль, американский президент Рузвельт и советский руководитель Иосиф Сталин, конечно же, были информированы о том, что творилось на оккупированных нацистами территориях. Источники были самые разные. Связные польского Сопротивления доставили информацию в Лондон, представитель Мирового конгресса евреев в Женеве, Ригнер, передал точные сведения о том, что происходило в центрах ликвидации. И всё же союзники не смогли или не захотели ничего сделать для спасения евреев, считая, что их цель – выиграть войну и ничто не должно от этой цели отвлекать. Они думали, что евреев, как и остальные народы, освободит победа.

Когда армии союзников вошли в Германию, они обнаружили концлагеря и увидели их узников… Хотя о существовании «старых лагерей», устроенных до войны было известно, хотя сведения просачивались на протяжении всей войны, армии союзников не ожидали, что им придётся освобождать узников концлагерей. Никто не предполагал, в каком состоянии окажутся эти люди. За очень короткое время американцы и англичане заставили прессу оповестить весь мир об ужасах концентрационных лагерей.

Почему никто не помог узникам? В своей книге «До и после Освенцима»[37 - Петренко В.Я. До и после Освенцима, – М.: Фонд «Холокост», 2000.] командир 107-й дивизии 60-й армии, 27 января 1945 года освободившей Аушвиц, генерал-майор В.Я. Петренко пытается исследовать эту проблему, приводя аргументы и как военный историк. Но всё же для меня, например, этот вопрос так и остался без ответа: никакие аргументы не смогут перевесить полное бездействие армий союзников, партизан, которые уже представляли собой мощную силу. Вот один только факт. Летом 1944 года сюда депортировали венгерских евреев. То есть в то время, когда линия фронта уже проходила по территории Польши! Но никто не бомбил железную дорогу, по которой шли в лагерь вагоны с людьми. Этот вопрос ещё ждёт своих исследователей.

Василий Яковлевич пишет об этом с откровенной болью: он видел последствия такого равнодушия, когда вошёл в лагерь после его освобождения…

– И мой прадедушка принимал участие в освобождении лагеря, раз на той фотографии изображены военные?

– Нет, хотя я тоже вначале так думала, когда не знала историю лагеря. Впрочем, до освобождения ещё очень далеко. Мой следующий рассказ будет о том, что представлял собой лагерь изнутри. И как жили в нём люди.

Вечер третий

Не знаю, помнишь ли ты проповедь настоятеля нашего храма, которую он произнёс после возвращения из поездки в Соловецкий монастырь[38 - Соловецкий лагерь особого назначения (СЛОН, «Соловки?») – крупнейший в СССР исправительно-трудовой лагерь на территории Соловецких островов, действовавший в 1920-1930-х годах.]. Я помню её почти дословно. «Мы очень хорошо сейчас живём», – говорит в начале священник и, немного помолчав, рассказывает о том, в каких нечеловеческих условиях содержались в лагере, устроенном в стенах старинного монастыря, «провинившиеся» перед советской властью люди. Я слушаю его и понимаю: осознать это нельзя, непостижимо и противоестественно было всё. Слова его покрываются коркой льда, крошатся, и я случайными кусками, осколками, но всё же запоминаю то, что он говорит. Эти осколки норовят проскользнуть мимо сознания, как холодные безмолвные рыбы в бурлящем потоке, потому что это край жизни, и уже не важно, ясно там или тьма: холод, грязь, мёртвые с живыми, ложились голые штабелями друг на друга, чтобы согреться, не было еды, воды…

…У нас отключили горячую воду, придётся греть в кастрюльках, носить в ванную, боясь обо что-то споткнуться и вывернуть кипяток себе на ноги. Интересно, почему меня не посещают такие мысли, когда я несу не кипяток, а просто кастрюлю с водой? Ну ничего, какие-то десять дней – и снова вот она, горячая вода, в любом количестве. Она будет литься тяжёлой струёй, смывать усталость и боль, она будет невыразимо приятной. Она просто будет, когда я поверну кран, в любое время дня и ночи.

…«Мы очень хорошо сейчас живём». Я возвращаюсь к действительности, подстёгнутая мыслью, как плетью, – люди в концлагере не имели возможности помыться. Совсем. Провожу рукой по лицу, словно отгоняя морок: успокойся, ну какой лагерь! Но я уже давно поняла: эта история всё прорастает и прорастает во мне, беспокойно ворочается глубоко внутри. И часы времени тикают в голове, я вижу, как мечутся стрелки, подгоняя испуганные мысли. Мне необходимо спешить. Но почему? Ведь есть уже столько написанных и рассказанных свидетельств Холокоста, разве я могу увидеть и понять что-то ещё… Нужно ли искать ответ на этот вопрос, не знаю. У меня в руках будто эстафетная палочка истории, которую я должна передать кому-то ещё. Просто должна – и всё. Наверное, именно это я прочла в глазах тех, чьи фотографии увидела на стенах музея Аушвиц-Биркенау. Эти люди потребовали именно от меня создать ещё один архив памяти.

Я живу обычной для всех окружающих жизнью. Она так же радостна и драматична, полна надежд и потерь, она такая же, как и у всех. Но на полках книжного шкафа уже несколько десятков книг по истории Второй мировой и Аушвица, а ещё больше – в планшете. Я с жадностью проглатываю всё, что смогла найти по этой теме на русском языке, потом на польском. Я пересмотрела почти все фильмы, обнаруженные в сети, – и на русском, и на польском. Моих знаний об этом времени становится всё больше и больше, они уже просто не вмещаются в память, и сознание отказывается принимать это за правду. Чтобы написать пару страниц своего текста, я прочитываю сотни чужого и просматриваю горы документов. «Ради какого-нибудь слова или какой-нибудь мысли я произвожу целые изыскания, предаюсь размышлениям, впадаю в бесконечные мечтания…», – Флобер успокоил, у него тоже так было. Я понимаю, что мне всё же придётся остановиться и сесть наконец за книгу.

Потому что мои герои уже зовут меня. Я знаю, где они сейчас, о чём говорят и думают. Я даже знаю, что с ними будет дальше.

Их депортируют сначала в Треблинку, потом вывезут в Аушвиц для «окончательного решения еврейского вопроса». Только Миру спрячет соседка, и девочка выживет. Муся и Рувик погибнут в газовой камере. Рахиль или Иза, а может, Дора бросится на проволоку, погибнет от удара током, но умрёт не сразу, и будет оставлена там на несколько дней для устрашения. Её муж, выдержав каторжную работу и непостижимый голод, уйдет с остальными заключёнными в марш смерти и будет застрелен эсэсовцем, потому что накануне поранит ногу и не сможет шагать в общем строю.

Они стоят и смотрят на меня.

И я попробую передать этот архив памяти тебе и твоим ровесникам. Вы должны об этом знать.

* * *

– Я понимаю… Наверное, то, о чём я сейчас узнаю, невероятно страшно. Но я готова слушать дальше.

– Так вот. Расстояние, на которое перевозили арестованных до концлагеря Аушвиц, достигало двух с половиной тысяч километров. Чаще всего их везли в запломбированных и зарешеченных товарных вагонах, без воды и еды. В один такой вагон (как правило, в них перевозили раньше скот) набивали от восьмидесяти до ста человек. Двери закрывали, и наступала кромешная тьма. Сразу же наваливалась духота, в которой было невозможно дышать. В конце вагона – небольшая скамеечка, на ней удавалось посидеть. Но такую «привилегию» получали лишь те, у кого были совсем маленькие дети. Остальным можно было только стоять, или попеременно сидеть на корточках. На всех – одна банка воды и деревянное ведро, чтобы сходить в туалет. Понятно, что очень скоро ведро переполнялось, его содержимое выплёскивалось и жутко воняло.

Вагоны с обречёнными людьми ехали в Освенцим иногда неделю, а иногда и десять дней. До места добирались не все. Многие – прежде всего старики и дети – погибали в пути, а те, что оставались живы, были крайне истощены.

Макет вагона, в котором перевозили узников

Сначала поезда приходили на товарный вокзал в Освенциме, а в 1944 году для этой цели была специально сооружена так называемая разгрузочная рампа в Бжезинке. Офицеры и врачи СС проводили здесь селекцию – отбор депортированных. Трудоспособных отправляли в лагерь, а тех, кто по мнению эсэсовцев работать не мог, – в газовые камеры. Комендант лагеря Рудольф Хёсс в своих свидетельских показаниях писал, что таких людей было около семидесяти–семидесяти пяти процентов от прибывших.

В музее Аушвица я видела несколько подлинных фотографий, которые были сделаны в 1944 году одним из эсэсовцев в Бжезинке во время операции по уничтожению венгерских евреев…

– Что было с теми, кого признавали непригодными для работы?

– Многих людей убивали в течение нескольких часов после приезда в лагерь. Иногда своей очереди в газовую камеру люди ждали сутками, в лесочке за Биркенау. Место уничтожения находилось в километре от железнодорожной станции, поэтому обречённых на смерть увозили туда на грузовиках. Причём, здесь всё было тоже построено на обмане: ничего не подозревавшим людям объясняли, что дети, женщины и старики очень устали и их довезут на машинах. В основном люди охотно верили этим циничным россказням, садились в машины и уезжали с надеждой, что вскоре они воссоединятся со своими семьями. Неладное чувствовали далеко не все.

У газовой камеры в перелеске под Бжезинкой

Эсэсовцы применяли множество способов убийства евреев и прочих «врагов» рейха: людей морили голодом, расстреливали, травили угарным газом, но всё это было признано неэффективным и затратным по времени, а при сожжении тел убитых тратилось много горючего. И нацисты стали искать другие способы массового уничтожения людей при минимальных расходах. Многие узники Аушвица были убиты инъекцией фенола в сердце, но самым зловещим изобретением СС стали газовые камеры.

В центре деревни Бжезинка стояли два кирпичных здания, которые остались после того, как были выселены её жители и разрушены их дома. «Красный» домик и «белый» домик, как их называли, были замаскированы под душевые. Заключённым, прибывавшим в лагерь, говорили, что там они смогут помыться и пройти дезинфекцию.

Возле домиков всегда стоял грузовик с обнадёживающим знаком Красного Креста[39 - Международная общественная организация, занимающаяся оказанием гуманитарной помощи во время вооруженных конфликтов, также помогает беженцам и пострадавшим от стихийных бедствий.]. На самом же деле в этом грузовике находились банки с маленькими кристаллами синильной кислоты, которые применялись для уничтожения насекомых вредителей. Газ под названием «Циклон Б» начинал выделяться во влажной тёплой среде. Нацисты приступили к опытам по отравлению газом ещё в 1941 году, когда в подвалах блока 11 в Аушвице I уничтожили около шестисот советских военнопленных и двести пятьдесят польских политзаключённых.

Чтобы не возникла паника и обречённые на смерть ничего не заподозрили, люди в белых защитных костюмах – обычно это были члены зондеркоммандо – выдавали им полотенца и маленькие кусочки мыла. Потом узникам приказывали раздеться и загоняли в большую комнату без окон с цементным полом и какими-то отверстиями в потолке, похожими на душевые. В комнате были тяжёлые двери, которые плотно закрывались. Несчастные не знали: это для того, чтобы газ не просачивался наружу. Да и вообще люди не представляли, что на самом деле с ними здесь произойдёт. Лишь когда их набивалось столько, что невозможно было повернуться, не то что мыться, они начинали подозревать неладное. Кто-то ещё надеялся, что из фальшивых отверстий для душа вот-вот польётся вода, другие уже молились, обнявшись, кто-то пытался кричать и биться в закрытые двери. Через некоторое время, когда в помещении становилось сыро от потеющих в духоте людских тел (в комнату площадью чуть больше 200 кв. метров эсэсовцы заталкивали около двух тысяч жертв), эсэсовцы надевали противогазы, залезали на крышу и высыпали кристаллы из банок в специальные отверстия – диспенсеры.

Люди умирали пятнадцать–двадцать минут. Затем двери открывали, из помещения начинали вытаскивать тела и отправлять их в крематорий. Такой «грязной» работой занимались также члены зондеркоммандо. Это были заключённые, которые работали в газовых камерах и крематориях от трёх месяцев до года, потом каждую такую команду уничтожали. Иногда эти люди находили среди погибших своих родственников. Именно такой эпизод показан в фильме венгерского режиссёра Ласло Немеша «Сын Саула». Некоторые кончали жизнь самоубийством, некоторые сходили с ума, других посылали «на газ», как говорили в лагере. Поэтому выживших после войны членов зондеркоммандо было очень мало, и те, кто выжили, старались не афишировать своё прошлое: ведь получалось, что они тоже обманывали обречённых на смерть людей. Отношение к ним было и есть неоднозначное. Но некоторые с риском для жизни писали короткие заметки прямо в лагере и прятали их[40 - Полян П. Свитки из пепла. Еврейская «зондеркоммандо» в Аушвице-Биркенау и ее летописцы. – Рукописи членов зондеркоммандо, найденные в пепле у печей Освенцима (З. Градовский, Л. Лангфус, З. Левенталь, Х. Герман, М. Наджари и А. Левите). – М. – Ростов н/Д : Феникс, 2013.].

Как это ни ужасает сегодня, но факт остаётся фактом: на нацистском конвейере по переработке людей никогда ничего не пропадало даром. У трупов сначала вырывали золотые зубы, обрезали волосы, снимали кольца и серьги, и лишь потом транспортировали к печам крематория, а если они были переполнены и не справлялись с нагрузкой, перевозили к местам сожжения в лесу.

На стенах зала музея есть три фотографии, которые в 1944 году тайно сделал один из узников, член зондеркоммандо. На этих фотографиях запечатлены женщины, которых загоняют в газовую камеру, и снято, как происходит сожжение трупов на костре. Фотографии расплывчаты: сделавший их человек рисковал жизнью, примериваться и регулировать фокус было невозможно. И рисковал не только он: кто-то добыл ему фотоаппарат из вещей, конфискованных у депортированных в лагерь. Снимки производят одно из самых страшных впечатлений среди всех экспонатов музея. Сейчас… ещё несколько минут… и этой женщины не будет в живых. Фотография не отпускает, она всё время стоит у меня перед глазами. И ещё витрина с волосами.

Когда Аушвиц был освобождён Советской армией, на его складах обнаружили около семи тонн волос, уже упакованных в мешки. Лагерные власти не успели их продать на фабрики Третьего рейха. Сложно даже представить, сколько килограммов волос было переработано на этих фабриках за время существования лагеря: из них немецкие фирмы делали волосяную портняжную бортовку, набивали матрасы и сёдла. Институтом судебных экспертиз был сделан анализ этих волос, который выявил следы синильной кислоты. Именно она входила в состав газа «Циклон Б». Золотые зубы, которые вырывали у убитых людей, переплавляли в слитки и также отправляли в рейх. Прах сожжённых использовали как удобрение или высыпали в близлежащие пруды и реку.

– Что же тогда было с теми, кого оставляли в живых…

– В живых… Такая «жизнь» длилась очень недолго, от нескольких недель до нескольких месяцев. Людей, во время селекции отобранных для работы, отправляли в лагерь, где они были обречены на медленную мучительную смерть от голода, непосильного труда, телесных наказаний, кошмарных санитарных условий, псевдомедицинских экспериментов, болезней и эпидемий. Им заявляли в первый же день, что они «…прибыли в концентрационный лагерь, из которого только один выход – через трубу крематория».

Избивая людей дубинками и подгоняя криками «Шевелись! Быстрее!», надсмотрщики выстраивали мужчин и женщин отдельно в колонны по пять человек и гнали по коридору из колючей проволоки, по обеим сторонам которого были выкопаны рвы. На окраине лагеря находилось кирпичное здание, которое называлось «зауна». Слово, похожее на сауну, но, увы, функции у этого помещения были другими, бани здесь никакой не было. Люди втискивались в небольшую комнату, где им приказывали раздеться для «дезинфекции». Особенно страдали от таких приказов женщины, по понятным причинам: они просто очень стеснялись. Если кто-то не подчинялся или раздевался слишком медленно, их избивали. Всю одежду, украшения, часы и деньги сваливали в одну кучу, чтобы потом рассортировать на складе «Канада».