19-ое 812-й год
Евгений Владимирович Мошков
Рассказ, предлагающий взглянуть в голову больного параноидальной шизофренией. Не для слабонервных!Ведущей темой является конфликт поколений и ложные понятия долженствования в социальной среде, распределенные по половому или статусному признаку. Эти проблемы сегодня встали как никогда остро и очень важно понять – с детьми нужно общаться, любить их!Главный герой рос в семье, ненавидящей его и упрекающей в том, что мальчик вообще родился. Изначально он был болен тяжелым психическим заболеванием, однако вместо оказания помощи или хотя бы поддержки – упреки, насилие, втаптывание в грязь всех стараний и попыток реализации от самых родных и близких… От родителей.Читателя должен предупредить: история изобилует сценами физического и психологического насилия, ознакамливаться на свой страх и риск! История разворачивается в вымышленном мире, группа о нашей вселенной в ВК – "Эпилог Дурной Бесконечности!"Но лучше возьмите книжку по-мягче. Я предупредил.
Евгений Мошков
19-ое 812-й год
Записка на часах:
В руках художественных смыслов
Посыл, объятый бузиной
И нечто шепчет за спиной
Калечит в жизни лик артистов!
Смолк удар невидимых часов
Что не различить во тьме,
Цену мерят лишь тебе…
Так уйди за пелену веков!
Апокрис, сей облик нереален!
Пьер, нет в именах значений!
И на холсте слепых учений
Не мир твой бренный аморален?
Заготовь мне сцену, дух…
И я выведу артистов!
На крови знаний нигилистов
Вонзи и когти, мысли вслух!
Смолк удар невидимых часов
Цена отмерена тебе!
Ищи меня во мгле!
Но в свете дня умри от псов…
Хрупким сердцем без брони
Оставишь след увечий!
И вне противоречий
Неси же правду, не солги…
Акт I – Нерокантская Ярмарка
Вспышка алого ударила в стекла, едва не выбив их вместе со старенькой рамой. Луч выкрался из-за солнечного света… Но почему-то никто его не замечал, никогда. Разве что Апокрис точно знал теперь – снова окружающие стали злее. Ещё злее, чем обычно…
– Ты меня вообще слушаешь? – старческий голос пытался привлечь внимание.
Незачем слушать… Только настроение портить лишний раз. Пятно от кофе на ковре и то интереснее! Содержательнее, что ли? Оно явно указывает на проблему, как и неровное тиканье старинных часов из гостиной. Но грузный топот рядом постоянно отвлекает, как и мерзкое кудахтанье над ухом. Тварь вообще собирается уходить?!
– Не надо было свою лавку с часами открывать! Не прогорел бы и не было б сейчас проблем! Ты мою дочь содержать должен, а не дурью маяться!
– Не надо было, да? Весь твой многолетний опыт, знания от сиденья на одном месте… И твое “не надо было” – лучшее, на что годен весь этот “опыт” старшего поколения? Знаешь, не очень помогло. Проблемы не решило точно.
– Ты мне дерзить собрался? Я в три раза больше тебя живу! Вам, малолеткам, столько бы на одном месте проработать! Ты не мужик, раз денег не хватает?!
– Пошла отсюда, кляча тупорылая! – не сдержавшись, Апокрис швырнул чашку чуть выше головы старухи и с облегчением выдохнул, что не задел. – Деньги, деньги всё… Сколько тебе? За сотню? За двести? Интересно, почему на тебя все рукой махнули и любименький сынок так же – свалил, не пишет!
– Ты рот свой…
– Сдохнешь в одиночестве, со дня на день. Жду с нетерпением… Как же спокойно станет, тихо и без этого шума!
Кудахтанье быстро сместилось в прихожую, громко хлопнула дверь. Наконец-то…
– Смешно… Я же это про себя, нет? Ты никому не нужен, – поднялся, вяло сгреб разбитую чашку и потерялся, куда выбросить. – Мне всё хуже…
Часы еле слышно, словно бы что-то внутри начинает мирно сопеть перед сном. Странность какая-то с этим механизмом! Кроме него, от лавки ничего не осталось. Разве что ещё самодельные карманные на цепочке. Они-то давно остановились, стекло треснуло… Починить? Незачем. Замершая стрелка куда больше поведает о нынешнем времени, что потеряло свой ход и всякое движение. Спокойная простота, она застыла в блаженной бессмысленности.
Апокрис подошел к старинному механизму. Маятник еле-еле идет от стенки к стенке, тень за ним играется чем-то потусторонним. Иногда, как сейчас, даже зловещим… Кажется, сзади часов прячется какой-то гном и прямо в голову шепчет: «Ты никто… Всех подвел, никому не нужен! А помнишь, матушка говаривала – могла она образование получить, с отцом-алкашом разойтись и вдруг… родился больной, тупой, плаксивый уродец. Всё испортил, всем и каждому!»
Ударить бы эти часы. Но вряд ли это чем-то поможет! Вряд ли за ними и правда засел гадкий карлик – это в голове что-то сломалось, как и сам механизм перед глазами…
Даже имя, Апокрис, намекает на ошибку где-то в прошлом. Весь мир делает вид, что парня не существует… Конечно, пока не потребуется на кого-то вылить всю злобу и желание довести кого-то до суицида. Но… Нет! Он здесь, жив и будет жить до тех пор, пока окружающие признают его – видят в нем свои беды, ненавидят, готовы растерзать! В нем ли их несчастье? Что ж… ему лестно так думать.
С силой он ударил ладонью по часам, разом пробив доску и свалив на пол. Вылетела пара шестеренок, лопнула струна и маятник сорвался. Но они дальше тикают, ударяют в самую подкорку и гном оттуда, изнутри, продолжает один и тот же монолог: «Помнишь, когда лавку открыл? Говорили они – молодец, правильной дорогой идешь! Тот умственно отсталый аутист не туда документы отправил, а ты провалился и весь в долгах… Всё они же говорят – а не надо было, ты ж глупец! Кому и что ты доказал? Кому нужен?»
– Знаю, кому! – от сердца пнул, носок провалился в циферблат и стекло рассекло ногу до крови. – Ей… Точно…
Здесь же, в гостиной. В детской кроватке, не дернувшись ни от единого резкого звука… Маленькая привыкла и к буйству соседского ремонта, и к предсмертным визгам женщины из квартиры “блатного” выше. Есть ли то, что способно потревожить светлого ангела?
Апокрис смотрит на неё, с ласковым придыханием пытается вообразить детские сны. Безмятежная, не познавшая печалей… Но уже готовая бороться за жизнь, встать в будущем с твердо сжатым кулачком против всего мира!
«Она сдохнет, Апокрис!» – снова из-за часов, уже спокойно тикающих, прозвучал неприятный голос. – «А на что ей надеяться? Так будет лучше для мелкой, орущей, ходящей под себя, мерзости!»
Ещё до появления часов этот голос, внутренний, проявлялся… Он порочил всё, что вызывало восхищение или любовь; обещал погибель всем, кто дорог. И хоть раз ошибся ли? Друга застрелили в рентарской компании, отец на самом деле умер в некотором роде – нельзя его называть живым разумом, это скорее оболочка с бутылкой алкоголя и жаждой втоптать все интересы или труды родного сына в грязь.
Даже религия, образ некоего Бога… Апокрис перестал верить в сказки о загробных благах, пусть и были бы они реальны – в какой-то момент выпал снег, иней покрыл надежды и мечты холодом безразличия…
Но голос… Раньше он звучал в голове, а не из-за угла или за укрытием винтажного хлама. Есть лишь один способ унять его, но… Парень не хочет становиться похожим на своего “папеньку” – лучше болезненная трезвость, нежели упокоенное пьянство.
Во входную дверь постучали. Тяжелым, злым кулаком… Снова сотряслись окна, воображение нарисовало на них паутину трещин, и мелькнул красный луч.
– Кто такие? – рыком, сам того не замечая, прошептал Апокрис.
Глянул в проем для ключей. Смешно… Дверца старенькая, сам парень её неуклюжим движением сорвет с петель! Но те два бугая не могут вынести? Стоит ли открывать? Там, в гостиной, маленький лучик счастья сопит носиком. Всхрапывает, дернув ножкой под одеялком…
– Ты Апокрис? – едва отворилась преграда, здоровый мужчина в плаще взял хозяина дома за грудки. – Ну… Мы тебе ноги пришли ломать!
– Я просил ростовщика отстрочить… Даже с большим процентом! Ну не могу я выплатить, никак! Пожалуйста…
– Верих, давай! – с крыльца Апокриса швырнули второму здоровяку. – Не знаю, там, лицо ему разбей?
Схватили за волосы, ударили носом о ступеньку крыльца. Наступили на подколенный сгиб и подняли взором к первому. Мужчина плюнул Апокрису в лицо, выхватил дешевый нож. Куплен на рынке, из “стали-пластилина”…
– Ну-с? Пластическую хирургию не желаем? – здоровяк, он просто огромный для нерокантца, большим и указательным пальцем взял жертву за подбородок.
Из дома раздался детский плач. Маленькой кошмарик приснился… А бугаи тут же обратили внимание, вошли в дом.
«Они этого хотят, Апокрис… Жизнь коллектора коротка, укрась же пустую их бренность последним этюдом!» – опять голос, пробирающий всё нутро до костей, нервных окончаний и подкожного некроза.
– Я всё отдам! Завтра утром, после работы! – парень взмолился, увидев беззащитную нежность на руках палача. – Оставьте… Молю, заберите всё, что в доме найдете! А деньги завтра… У меня антиквар есть. Не очень ценный, но редкий!
…копошение. Малютку ничто не отвлекает от сна, укачанную на отцовских руках. Из дома выносят что-то тяжелое, какие-то бестолковые побрякушки. Серьги жены, фамильное кольцо от прабабушки, здоровенный телеграф – он нужен был раньше, с франчайзи связываться. Всё унесли, что только не приколочено. Кроме злосчастных часов.
Пора и на работу собираться. Отмыв кровь с рукава, замотав дорогой нож в случайные тряпки, Апокрис посмотрелся в зеркало. Да, можно выходить… Крахмала б на рубашку, но перед кем красоваться? Уборщиком-то в захудалом театре?
Зеркало… Апокрис ненавидел зеркала. Всегда в них есть что-то темное, видно порванный рукав свадебного платья где-то за отражением: он то за окном, то во мгле неродившегося ужаса, то за маскировкой невидимых часов. Суставы пальцев кукольные, вместо кожи на ручке невесты – манящий фарфор, холодный и любимый; вдохновенный и пугающий.
Так и на работу можно опоздать… Ну и где она? Жена? Страшно малютку оставлять, но чем кормить её потом? Надо идти. Тут и думать нечего.
«Выброси нож дальше от дома. Запах… Тебе нравится, как и вкус. Выброси, он сводит меня с ума!» – не унимается голос.
Но чем дальше от дома, тем более глух внутренний антагонист. Почти не слышно.
Дорогое изделие… Красивое. Жаль даже отказываться! Но пришлось швырнуть в мусорное ведро при какой-то парикмахерской. Путь, правда, на пару километров длиннее стал – крюк большой надо было сделать. Прогуляться – всегда приятно.
– А тебе на работу не надо? – выплыл, чертов хрыч.
Худощавый, глаза выкатываются из орбит, хрен метр с кепкой бредет на встречу. Кроме отвращения, ненависти и желания, что тупой урод увидит в Апокрисе сына, ничего нет…
Уйди же… Нет желания, да ничем бессмысленный треп хорошим не закончится.
– Нормальную работу найди! Ну? – отец подошел, с презрением оглядел отпрыска в мятой рубашке. – Во что превратился? За тебя стыдно только перед всеми!
– От тебя перегаром таращит…
– Чего? Не дорос ещё, сосунок! Недоносок… Я тебя спросил – нашел нормальную работу?! Ты работать должен! Вон… Лень причесаться было?
– Уйди, пожалуйста…
– Я вот сейчас взял бы, да тебе по роже настучал!
– Как в прошлый раз?! – Апокрис взял отца за грудки, прижал к стене. – Потом опять, тупая сука, ныть будешь… Что сынок толкнул, уродец он такой! Ну?! Давай… Помнишь, мне тринадцать было? Как ты меня отметелил в поле? Через год должок вернул ведь. Болит ребро ещё, а?!
Парень получил по челюсти, несколько ударов под солнечное сплетение. Спившийся, потерявший интерес к жизни, старик… Но, может так статься, у идиота самокрутка имеется? Курить тянет.
Из кармана отца Апокрис достал пачку и спички, прикурил, вернул обратно. Развернувшись, пошел дальше – времени мало, можно и опоздать… За час до начала смены нужно быть, пусть эти 60 минут никто и не оплатит.
Удары по виску. Сидя на спине, отец тщетно пытается душить. Дурак… Сил в руках нет, как и желания.
– Всех подвел! Думали, приличным мужчиной вырастешь! Нищий, взять нечего, весь лохматый… – не унимается папа, путешествуя по улице на спине сына. – Всё ваше поколение тупорылое, выродились ублюдки! Откуда такие, вот как ты, берутся вообще? Ты работать должен! Отца радовать должен! Пользу приносить должен!
Должен… Должен, должен, должен и, сука, всем уродам этой осточертевшей жизни должен! Должен… Должен, конечно же, должен…
– А не твое бесхребетное поколение целую страну просрало?! – придя в злость, Апокрис схватил Отца за плечо, сорвал с себя и держит над землей. – А, поскуда?! Ах ты тупая сука… Не ты сидишь на окладе, раболепствуешь перед… Сука, чему ты меня научил? Не-е-ет… Чему твое бездарное поколение научило Нас?! Кроме, тварь, пьянства и того, что все тебе должны? Урод… Я убью тебя…
По кирпичу дряхлой стены пошла трещина, большие пальцы сами легли на гортань. Так хотелось убрать эту мразь из своей жизни… Но куда больше хотелось примириться. Выпить вместе, поговорить по душам, обсудить саму жизнь и природу её дурной, совершенно ошибочной, бесконечности.
Толпа таких же, предпенсионных скотин, обступила со всех сторон. Апокриса зажали в угол, давят. Наконец, надеясь спокойно уйти, парень отпустил батеньку. Это знакомые тщедушного алкоголика – соседи, собутыльники, какая-то матерящаяся кошёлка. Слабые, своей сгнившей массой, готовые лишь собственную никчемность защищать. Не детей… Не их будущее. Именно лишь то, что воспроизводит их такими и оставляет мучениям на растерзание. Можно ли их винить? Конечно. Иначе во всех этих пустых измышлениях не будет ничего, кроме высокомерия! Апокрис должен утешить себя той же глупостью.
Их было много… Тонкой спичкой, прогоревшей в бытности, вселенским злом и причиной мирских несчастий, вынырнул Апокрис сквозь десяток одинаковых лиц. Свинские рожи исчезли, трусливо разбежавшись от облика рабочей бренности – городского театра.
