Археология до начала ХХ века не являлась точной наукой со своими правилами, законами и незыблемыми установлениями. Копали многие, копали почти везде – от Стоунхенджа в Англии до развалин Читсен-Итца в Мексике, от Дании до Египта и Персидского шахства. Иногда что-то находили. Без сомнения, большинство «диких» археологов были примитивными искателями богатства. Стоит вспомнить одного лишь Генри Раулинсона, сотрудника британской разведки «Интеллиженс-Сервис», прикрывавшего свою шпионскую деятельность в азиатских странах видимостью научных изысканий и археологических поисков.
Обычный агент политического сыска, мистер Раулинсон, стал первым археологом-любителем, прославившимся на весь мир. Он нашел Ниневию, расшифровал ассиро-вавилонскую клинопись, сохранил для Азиатского Королевского Общества Британии множество глиняных табличек… А попутно, выполняя обязанности военного инструктора на жалованьи правительства Персии, организовал против него же заговор, и втихомолку перессорил персов с афганцами. Последствием чего стала многолетняя война… Незаурядная карьера. Шпион-археолог. Интересно, какое занятие ему нравилось больше?
Нет смысла упоминать столь известных людей, как неаполитанца Пьетро делла Валле, открывшего развалины Персеполя; Уильяма Петри, положившего начало исследованиям египетских пирамид, его последователя Шампольона и, наконец, всемирную знаменитость – мэтра Генриха Шлимана.
Теперь, в 1912 году, когда археология превратилась в одну из самых достойных и признанных ветвей исторической науки, Шлимана можно было бы упрекнуть во многом. Скептики говорят: «Этот сын пастора из Мекленбурга, конечно, нашел какое-то маленькое греческое поселение, погибшее от пожара, но разве можно со всей уверенностью утверждать, будто это именно Троя?» Археологи обвиняют: «Бездарь Шлиман искал только золото! Он не обратил внимания и просто выбросил на помойку ценнейшие предметы прикладного искусства, осколки керамики, посуды, обломки орудий труда! Это был бизнесмен и шарлатан, а не ученый!»
Правы все – и прокуроры, и адвокаты. Стоит упомянуть, что мэтр поступил не слишком честно, фактически украв сокровища Трои – он получил разрешение от турецких властей на проведение раскопок в Гиссарлыке лишь в обмен на обязательство отдать правительству Турции все найденное.
14 июня 1873 года юношеская мечта любителя Гомера и удачливого торговца красками Генриха Шлимана осуществилась. Старик Генрих нашел Трою. Вернее, клад троянского царя Приама – несколько килограммов золота, воплощенных в украшениях, ожерельях, кольцах, драгоценной посуде…
Мэтр позже клялся, что его явно противозаконная акция – Шлиман ночью, тайком, вывез все сокровища в Грецию на лодке – была обусловлена опасением, что султан Турции наплюет на историческую ценность найденных предметов и прикажет их переплавить. Вполне естественно, что Шлиман был объявлен в Турции преступником и контрабандистом, возвращение в Гиссарлык теперь было невозможно, но…
Он нашел новое применение своей неуемной энергии. В Греции Шлиман обнаружил могилу царя Агамемнона, буквально набитую сокровищами, а в Тиринфе – дворец Одиссея. А умер он от менингита в Неаполе. Лишь потому, что всегда одевался бедно, и потерявшего сознание на улице человека не опознали и не отвезли вовремя в больницу. Только в госпитале для бедных выяснилось, что в бумажнике старика, изрядно смахивавшего на неаполитанского нищего, находилось целое состояние, на которое можно было бы нанять лучших докторов.
Великая судьба, великие открытия и такая нелепая смерть.
Впрочем, Шлиман прославил себя не только раскопками в Трое и фотографией любимой жены в золотом уборе царицы Елены. Он впервые в истории археологии основал свои изыскания не на исторических сведениях, а лишь на литературных. Он увязал события Гомеровской «Илиады» с реальной местностью, преданиями и легендами населения Гиссарлыка и географическими данными.
«У Гомера сказано, – рассуждал Шлиман, – что поблизости от города Приама находились два источника воды – один теплый, другой холодный. Будем их искать. Кроме того, турецкое название „Гиссарлык“ в переводе означает „дворец“. Откуда может появиться дворец в эдакой дыре? Рядом нет ни одного крупного города!»
И настырный немец начал искать. И нашел. И прославился.
По его стопам пытались идти многие. Но, к сожалению, последователям не хватало шлимановской настойчивости, его ума, убежденности в своей правоте и правоте литературного первоисточника. Кроме того, прошлое оставило не столь уж и много литературных памятников, в которых с точностью описывается местонахождение какого-либо клада или древнего прославленного города. Археологи, любители и профессионалы, конечно же, могли изучить «Беовульфа» и приняться разыскивать «Золотой дворец» – Хеорот; основываясь на «Песне о Роланде», поискать в районе перевала Ронсеваль бесследно сгинувшие сокровища Кордовского халифата, захваченные армией императора Карла Великого, подумать о том, куда мог исчезнуть из осажденного Монсегюра Святой Грааль в 1244 году… Да мало ли на свете знаменитых кладов – начиная от легендарных богатств Камелота и заканчивая драгоценностями инков и ацтеков!..
Джералд Слоу, двенадцатый лорд Вулси, оксфордский выпускник и изысканный британский денди, никогда не предполагал, что станет кладоискателем. Его ждали карьера в Форейн-офисе, огромное наследство и скорый брак с младшей дочерью герцога Йоркского. Провидение, однако, сыграло с лордом Вулси нехорошую шутку.
С чего же все началось?..
* * *
Вообще-то начало сей истории было положено третьего сентября 1890 года, когда на втором этаже дома 12 по Парк-Лейн в Лондоне леди Марджори Вулси произвела на свет крупного, ясноглазого и истошно пищащего младенца. Ребенок был окрещен в Вестминстерском аббатстве спустя неделю и получил имя Джералд в честь одного из знаменитых предков – кажется, прапрадеда по отцовской линии, командовавшего одним из британских кораблей в битве с «Непобедимой Армадой» короля Испании Филиппа. Этот факт, правда, не способствовал поддержанию честного имени семьи, так как всем известно, кто командовал английским флотом и каковы были пристрастия большинства британских мореходов того времени.
Нет, безусловно, сэр Френсис Дрейк – удачливый придворный, любовник самой изумительной британской королевы Елизаветы I Великой и еще более счастливый пират – был джентльменом и отличным военным. Как и его соратники. Впоследствии взрослеющий Джерри поглядывал на портрет прапрадедушки кисти Хиллиарда, висящий в комнате отца, с некоторой боязнью. Далекий предок (если только его переодеть из придворного костюма в кожаные штаны и жилет, на голову повязать красный платок и дать в руку абордажный палаш) смотрелся вылитым корсаром с огненно-наглым взглядом, квадратной англосаксонской челюстью и руками мясника.
Следует заметить, что предка юного Джералда убили на дуэли. Семейная легенда гласила: предок пал от руки самого Френсиса Дрейка, отстаивавшего у лорда Вулси свое право на любезность британской монархини…
Какие были люди, а?!
Наследник славных традиций семьи и единственный сын сэра Артура Слоу, одиннадцатого лорда Вулси, был беспокойным ребенком. Его не смогли исправить ни французский гувернер, ни компаньонки матушки Марджори – изредка игравшие роль воспитательниц старые клуши, от которых воняло дорогой пудрой, благовониями и пoтом в равных пропорциях, ни даже закрытая школа для мальчиков в Винчестере с исключительно строгим уставом и преподавателями-пуританами. Каштанововолосый юный негодяй бил стекла, учась играть в регби, запускал пойманных в подвале школы крыс в комнату преподавателя химии (объясняя затем сей эксцесс разгневанному директору учебного заведения любовью к естествознанию), а однажды, уподобившись герою новомодного американского романа мистера Марка Твена, подсыпал пороху в трубку отца Вильгельма, обучавшего детишек из благородных семей Закону Божьему.
Впрочем, святой отец был сам виноват. Курение никотианы (или, попросту, табачной травы), что ни говори – грех.
Невозможно описать, с каким трудом бедолаги-преподаватели терпели выходки отпрыска одной из благороднейших семей Британии. Стоит упомянуть, что Джерри безобразничал отнюдь не в одиночестве, а сколотил целую банду (так называл его компанию господин директор). В банду входили: разумеется, сам лорд Вулси-младший, Тимоти О’Донован – рыжеволосый сынок американского нефтяного магната из Техаса, отправленный в Англию, «получить приличное образование», и тихий с виду, чуть полноватый наследник банкирского дома «Монброн Ле Пари» Робер Монброн, каковой по желанию своей любезной матушки также должен был закончить столь престижную (и столь дорогую!) школу.
Нет смысла описывать здесь пять лет затяжной войны между интернациональной англо-американо-французской бандой и почтеннейшими учителями колледжа. Можно лишь сказать, что в один прекрасный день все три молодых человека, уже несколько остепенившихся (шестнадцать лет – это не шутка! серьезный возраст…), покинули стены школы, учинив на прощание скандальную шутку – во время благодарственной мессы в церкви на священника (того самого многострадального отца Вильгельма) свалилась привязанная под потолком кукла черта, набитая соломой, вымазанная сажей и с рогами, сделанными из двух морковок.
К счастью, хулиганов уже было невозможно исключить, выгнав с позором из стен старинного и прославленного учебного заведения. Молодые джентльмены с сознанием выполненного долга отправились по домам.
Тимоти уезжал в Америку к родителям и ненаглядному Техасу 7 сентября 1907 года. Естественно, что Монброн и Джералд Слоу провожали его в Ливерпульском порту. Отец Тима был до неприличия богат, поэтому бывший ученик самого знаменитого университета Британской империи возвращался домой на лучшем корабле – «Лузитании», отправлявшемся в свое первое плавание через океан.
Трое юнцов, желая отметить столь серьезное событие, решили поискать экзотики и отправились в обычнейший дешевый припортовый паб. Что там произошло – никому из посторонних в точности известно не было. Можно лишь предполагать, что молодые люди употребили чересчур много дурного пива, подрались с матросами-ирландцами, а господин Монброн потерял чековую книжку и бумажник. Хотя, вероятнее всего, таковые были незаметно изъяты из роберовского кармана ловким воришкой.
Так или иначе, Тимоти О’Донован взошел по трапу шикарнейшей «Лузитании» на верхнюю палубу первого класса с изрядным синяком на скуле, заплывшим левым глазом и разорванным сюртуком. И тогда же, изрядно пьяный, но неплохо соображающий лорд Вулси-младший выкрикнул историческую фразу, которую все трое запомнили навсегда:
– Тим! Эй, Тимми! – последний уже стоял, опершись на перила, ограждавшие палубу парохода. Все оттенки цветов, которыми пылала его поврежденная глазница, могла передать только кисть Рембрандта. – Не бойся, ты уезжаешь не навсегда! У нас еще будет возможность сделать то, что мы хотим сделать! Мы это сделаем!
Маленькая тайна их товарищества, скрываемая даже от ближайших приятелей по колледжу, заключалась в идее фикс, родившейся в воспаленных развитым воображением молодых умах после нескольких уроков литературы, посвященных древнегерманским поэмам. Ни Тим, ни Робер, ни сам Джералд не помнили, кто первым произнес волшебную фразу: «Ребята, а куда все-таки подевался клад Нибелунгов? Вот было бы здорово его найти!»
* * *
– Рабочих сегодня же рассчитать, – командовал лорд Вулси, когда торжественная часть импровизированного банкета над древним золотом завершилась. – Монброн, с мастерами поговоришь ты. Ничего никому не рассказывать – слухи распространятся мгновенно. Придумай какую-нибудь незамысловатую ложь: например, господа сворачивают работы из-за полнейшей бессмысленности. Словом, не мне тебя учить. Сокровищ много, гораздо больше, чем мы предполагали, поэтому мистера О’Донована я отсылаю в деревню. Наймешь два крытых фургона, для вещей и добычи. Понятно?
– Понятно, – кивнул вечно деловитый Тимоти. – Вывозим только дорогие инструменты. Палатки и все такое. Кирки с лопатами похороним в Рейне, а в ящики…
– Мсье, – жалобно подал голос Монброн из своего уголка. – Мы поступаем бесчестно. Изыскания производились на территории Германской империи, мы обязаны заявить властям. Это… Это же уголовное преступление!
Молодой американец посмотрел на концессионера сострадальчески.
– Робер, милый, клад нашли МЫ. Ну хорошо, ты приходишь в полицию, вываливаешь на стол пригоршню древнего золота, а потом? Во всех газетах аршинные заголовки: «Великое сокровище Германии найдено! Клад тевтонских предков обретен!». Про нас забудут через день, а затем втихомолку вышвырнут из страны. Нашли – спасибо, но сокровище извольте оставить Второму Великогерманскому рейху и кайзеру Вильгельму Гогенцоллерну, как подтверждение славного тевтонского прошлого и столь же великого настоящего, возрожденного канцлером Бисмарком…
* * *
(Поскольку до введения наистрожайших законов рейха Третьего вкупе с такими немыслимыми для начала ХХ века ужасами, как SS и гестапо, оставалось еще двадцать с лишним лет, а никому неизвестный герр Адольф Гитлер, провинциальный романтик и мрачный фантазер, ныне являлся всего лишь нищим венским художником, в Германии можно было даже слегка пошалить – это вам не насквозь коррумпированная демократическая страна, наподобие Франции и САСШ, и не строгая монархия, как Российская империя, Япония или Австро-Венгрия, где за темные делишки тебя мигом прищучат и отправят куда следует… Да, пошалить можно. Но только с осторожностями.)
* * *
– Будем действовать по старому плану. И никаких возражений! – непреклонно заявил Тимоти.
Он картинно поиграл швейцарским ножичком, бросив блик от начищенной стали на глаза поморщившегося Монброна. Француз лишь тяжело вздохнул.
– Действовать по плану… – проворчал мистер Роу, повторяясь, – перед нами три границы. Ехать через Голландию или Бельгию опасно – северные страны прямо-таки наводнены тайной полицией кайзера, ведутся военные приготовления. Так что копаем еще две-три ночи, выудим все, что сможем, и собираемся как можно быстрее. Когда мы будем плыть посреди Атлантики, нам уже никто не прижмет хвост. С американцами же… О черт! В чем дело?! Тим, Робер, быстро наружу!
Вопль, крик, стенание и хрипы существа будто бы терзуемого в самом глубоком круге Дантова ада самыми злобными демонами, прорвались через тугой брезент шатра. Того, кто кричал, неизвестные злодеи, как минимум, резали на кусочки тупыми и зазубренными ножами, причем делали это медленно, с расстановочкой и смакованием, в лучших традициях маркиза де Сада.
Заслышав столь чудовищные звуки, любой нормальный человек прежде всего схватится за пистолет или нож, поплотнее встанет плечом к плечу с другом, а уж только потом отправится выяснять, что все-таки происходит в дождливой глубине рейнской ночи.
– Робер, быстро фонарь! – привычный к ситуациям неординарным, мистер Роу мигом принял на себя командование. – Да не проливай керосин, кретин, спалишь нас к чертовой матери! Тим, хватай винчестер! Джерри, у тебя револьвер? Отлично! Вперед! Ох, не было печали…
Орали все сильнее и надрывнее, с привизгом. Будто человека пожирали заживо. И где-то совсем рядом.
Темно. Дождь хлещет, словно многохвостой плеткой по лицу. В тусклом свете двух ламп – карбидной и керосиновой – высвечиваются мостки, ведущие к берегу, к заветной яме.
Тим (американец, что с него возьмешь!) рванул первым, потом остальные. В стоящих неподалеку палатках рабочих начали мелькать огоньки. Тоже услышали. Скверно. Сейчас надо вести себя чем тише, тем лучше. Ноблесс оближ, как выражается мсье Робер. А ноблесс у компании изыскателей с этого вечера стал юридически неустойчив. Незачем нам непредвиденные трудности. И не надо говорить всякие пошлости наподобие, что к звездам пробираются через тернии.
– Вот он! – вскричал Монброн и, расталкивая компаньонов прыгнул к скользкому краю ямы. – Веревку! Тим, дубина, веревку! Или плащ! Да помогите же ему!
Человек, по самый подбородок погрузившийся в жидкую грязь, уже не кричал, а стонал. Из-за налипшей на лицо глины и почти кромешной темноты опознать его было невозможно. Незнакомец явно наполовину захлебнулся, тело сотрясалось в постоянной судороге, и если бы помощь не подошла вовремя, он бы наверняка утонул.
Совместными усилиями переругивающихся и откровенно злящихся на весь подлунный (а, точнее, подоблачный) мир сотоварищей, тело было извлечено на деревянные доски, ныне ставшие похожими на глинистый каток.
– К Рейну, – скомандовал лорд Вулси, – хотя бы отмоем. Не тащить же к нам в палатку эдакого расплывшегося Голема?
Точно, внешне спасенный сейчас напоминал шоколадного солдатика, поставленного возле доменной печи.
Тим, как техасец, а значит, человек к жизненным трудностям вполне приспособленный (и деятельный до невероятия), первым подтащил бессознательного субъекта к набегавшим на галечник холодным рейнским волнам, приказал Монброну стащить с того ботинки, срезал швейцарским охотничьим кинжалом одежду, яростно матерясь на диалекте южных штатов обмыл разорванной рубахой, а затем попросту взвалил на плечо и поволок наверх, к шатру.
Мистеру Роу тотчас выпало объясняться с прибежавшим на шум мастером, руководившим рабочими. Ничего, мол, страшного, майн герр, парень напился, едва не утонул, с кем не бывает. Отдыхайте. Вот вам серебряная марка за беспокойство.
– А я его знаю, – немедля открыл рот Робер, едва пострадавшего разместили на складной койке, какие используют офицеры в колониальных войсках. Зажгли все имеющиеся в наличии фонари. Монброн, приподняв брови, разглядывал крепкого, жилистого парня лет восемнадцати. Такое сложение встречается у выходцев из не самых богатых крестьянских семей, где тяжелой физической работы много, а вот с кормежкой частенько бывает туго. Волосы германски-светлые, скулы острые, широкий подбородок, черты правильные. В общем, приодеть да отмыть – будет первый парень на деревне, гроза доверчивых простушек и сеновалов. – Его фамилия Реннер. Я сам нанимал его в Вормсе подсобным рабочим. Тихий, исполнительный, чуть туповатый, как и положено деревенщине, приехавшей в город на заработки. Имя такое смешное… Австрийское.
– Ты бы меньше языком трепал, – огрызнулся мистер Роу, – а воды подогрел. Похоже наш удалец надулся шнапсом или пивом, как последняя баварская свинья, и свалился в промоину. Грязи нахлебался, вдобавок холодина на улице, как зимой в Грампианских горах…
– Кажется, он не пил, – вставил свое слово лорд Вулси, нагнувшись над Реннером. – Нет запаха спиртного.
– Может, эпилептик? – предположил Тимоти, огорченно рассматривая заляпанный грязью винчестер. – У нас на ранчо был такой. Чуть что – колотится, пена у рта.
Наконец Монброн и Роу соорудили некую чудовищную помесь из бренди, кофе и растворенного тростникового сахара, слегка растормошили укрытого хозяйскими пледами Реннера и заставили выпить не менее четверти пинты. Тот ничего не ответил, но посмотрел благодарно. Сине-голубые глаза были затуманены.
– Пускай спит, – бросил Джералд, попутно прикрывая промасленной холстиной груду сокровищ на столе. – Разместимся кому как удобно, не привыкать. А утром – гнать всех в шею! Эх, хорошо бы сейчас выпить. Робер, у тебя не осталось маменькиного ликерчика? Так замечательно согревает!
Монброн скуксился, поворчал, но все-таки полез под лежанку за сундучком, во чреве которого хранилось самое дорогое – кипы французских ассигнаций, пухлая чековая книжка семейного банкирского дома, письма от матушки и бутылочка привезенного из далекой Французской Гвианы бананово-орехового сладкого ликера.
Над седым Рейном рвались к полуночи, в незнаемые для человека дали, пышногрудые валькирии, гневливый Доннар метал яркие голубые искры, размахивая своим знаменитым Мьёлльниром, а великая река настороженно следила, как у ее западных берегов начинает разворачиваться трагический спектакль. Спектакль, начало которому некогда положил Зигфрид Нидерландский. Тысячу триста лет назад.
Оно вернулось. Случайно. Но ждать возвращения Зигфрида не стоило.
* * *
Столь красивое утро на Рейне ранней весной случается редко. Из-за дальних равнин, Баварии, Австрии, из-за просторов необозримой и грозной Российской империи нехотя, будто подчеркивая свои величие и вечность, выкатился багрово-золотой шар, ударил струями тепла по полосам белесо-голубого тумана, разогнал их в клочья и, в несчитаный раз отправился по нахоженной дороге, от восхода к закату, через зенит.
От матерчатых стен шатров поднимались почти неразличимые струйки пара, унося набранную за ночь влагу. Поднятый над берегом унылый бисмарковский флаг «шварц, вайсс унд рот», сиречь «черное, белое и красное» – начал распрямляться на ветерке, обретая видимость значимости и гордости. Рейн поутих и вновь превратился в лазурную атласную ленту, несущую воды от Альп к холодному Северному морю.
Лагерь спал. Рабочие, горные инженеры, мастера, даже шуцман, приставленный от местной полиции следить за порядком и просыпавшийся раньше всех, беспробудно дрыхли. Только в господской палатке, почти такой же, какие используют в Британской Индии инженеры и командиры подразделений колониальных войск, шел тихий разговор. И глаза у спорщиков горели нешуточным азартом.
– А ты уверен? Вдруг мы всего лишь раскопали затопленный корабль викингов, шедший с грузом награбленного на север? При чем здесь Нибелунги? Сами же и сядем в лужу!
– Робер, главное – это не фактическое составляющее клада, а умелая реклама. А уж я постараюсь, чтобы папочка сделал из нас знаменитостей, затмивших Шлимана. Техасская нефть запросто купит нам славу.
– Тим, золота пока выкопали не столь много, килограммов тридцать, ну, пятьдесят… А в Саге говорилось о несметных сокровищах!
– Килограммов пятьдесят? Это сколько в фунтах? А, ваша дурацкая метрическая система! Ясно, двести с лишком фунтов. Не много, не спорю. Но это древнее золото! Древнее, понимаешь? К каждому фунту золота за столетие, считай, прибавляется по унции! Эх, найти бы доказательство, что перед нами настоящий клад Нибелунгов! Не помнишь по тексту «Песни», в кладе была какая-нибудь отличительная вещь? Например, особенный меч или корона, которую носила Кримхильда? Или, допустим, то самое знаменитое копье Хагена, которым он убил Нидерландца? Чтобы всем продемонстрировать!
И так далее, и так далее. Двое самых молодых и самых горячих изыскателей заснуть нынче не сумели. Монброн бодрствовал потому, что никак не мог бросить на произвол судьбы терзающегося горячкой господина Реннера (матушка всегда строго предписывала помогать больным, как бы трудно это тебе не обходилось. Господь потом обязательно воздаст за доброе дело!). А Тимоти, богатый американский ирландец, у которого было все, кроме славы, предавался мечтаниям. Премии от университетов, археологические конгрессы, поздравления от знаменитостей, первые заголовки в газетах… и приключения, само собой. Сами подумайте – вывезти из суровой Германии, через несколько стран и границ, самое интригующее и таинственное сокровище последнего тысячелетия (если, конечно, не считать таковым чашу Святого Грааля!).
Прочие безмятежно спали. Уолтер Роу закопался в пледы, как барсук в нору. Его археологическая светлость Джералд Слоу, лорд Вулси постелил себе настоящую постель с простыней, подушкой и шерстяным одеялом, а спасенный Реннер…
Молодой господин Реннер, подсобный рабочий, сейчас не спал. Из-под полуоткрытых глаз он следил за тихо беседовавшими меж собой рослым рыжим парнем и чернявым полноватым юным мсье.
Реннер понимал из язык, однако никак не мог уяснить: кто они? Хирдманны? Сыновья вождей? А где доспех и оружие? Почему уже настал рассвет, а господа не одеваются к утренней службе? Походный лагерь? Возможно… И вообще, кто они – бургунды, сикамбры или ромеи? Странно. Лучше встать и спросить напрямик. Если это благородные люди, то они ответят честно и прямо. Если нет – тогда и говорить не о чем, а следует искать военного вождя.
Да нет же! Темненький, это досточтимый господин Монброн! А рыжий – Тим, который никогда не задирает нос перед простыми работягами, а нужно – и сам поможет, мужик он крепкий, они в Америке, наверное, все такие. Момент: а что такое «Америка»? И все-таки, где они хранят мечи? Стойки для оружия нигде не видно… Иисус и Приснодева, а как же ОН? Они пришли его освободить? Нет! Постой, Ойген, какой такой «Он»? Ты про кого?
С такими очень странными для современного человека мыслями беловолосый человек, носивший имя Ойген Реннер, провалился в беспокойную полудрему.
Дракон. Сатана. Воплощенный дьявол средь мира рабов Божиих. Он скован, заперт, он закрыт от мира… но откуда может появиться дракон в моей деревушке Линц, в Австрии, живущей под скипетром старого мудрого Франца-Иосифа? Там, среди холмов, где мы играли в войну между Пруссией и Францией, а командиром «пруссов» всегда был сын господина Алоиса Гитлера, начальника таможенной управы… Да-да, я отлично помню Адольфа – худющий парнишка, в чистой, но небогатой одежде. Мы иногда забегали перекусить к его матушке, фрау Кларе Гитлер – она пекла прекрасные пироги со свининой… Но меч, где я мог его оставить? Меч! Пусть не будет меча, но мое копье, которым был пронзен изменник Зигфрид, сумасброд, решивший, что сумеет повелевать Злом, Напастью, Драконом и не приносить горе другим… Ненавижу! Это он погубил всех нас вместе со своим проклятым сокровищем!
Спать, спать… Иначе я сойду с ума. Спать.
Ойген засыпал, однако чувствовал, как меняется мир. Мир, который он давным-давно (разве? Ойгену всего восемнадцать лет!) принял под свою защиту.
* * *
– Робер, бери пролетку, отправляйся к подрядчику. Скажи, что с рабочими я расплатился и передай ему гонорар. На вот тебе двадцать… нет, двадцать пять золотых марок. Ассигнациями не расплачиваемся. Господа, подойдите, получите жалованье.
Два десятка мужиков, кто помоложе, кто постарше, выстроились возле «конторы». Пятнадцать пфеннигов в день, не так и плохо. Щедры иностранцы. Расплачивался самый представительный – всамделишный лорд из-за Пролива, в сюртуке, атласном коричневом цилиндре и с непременной цепочкой на животе. Рабочие гудели: а чего вдруг закончили поиски? Неужто действительно провал?
Да, господа, провал. Концессия себя не оправдала. Нужных государству и частному предпринимательству ископаемых не нашли. Нашли только то, что было нужно найти. Вы уволены. Ищите работу дальше.
