– Скажите мне, если я ошибаюсь…
– Нет, не ошибаетесь, – дружески улыбнулся тот. – Зовите меня Ярим. Без всяких приставок.
– Как скажете… Ярим, – согласился Ириен.
Если бы Альс отличался хотя бы тенью положенного его расе любопытства, то его, безусловно, заинтересовало бы появление в самом сердце Тассельрада, страны довольно отсталой и дикой, в паршивом городишке, эльфийского принца в компании бродячих артистов. Принц был, правда, незаконнорожденным, но признанным владыкой Иландом. Кто хоть раз видел монету настоящей фэйрской чеканки, тот никогда не перепутает этот профиль ни с чьим другим. Даже у самых дотошных Ведающих из Зеленой Ложи не возникло никаких вопросов о происхождении Яримраэна, когда его еще мальчиком представили тинитониэльскому двору. Боги, что лепили первых эльфов, по всей вероятности, задержались еще на некоторое время, чтоб поработать над обликом Андоралей из Пламенного Дома. Таких синих глаз и тонких черт не сыщется более ни у кого. Владыке некуда было деваться. Но если бы хоть кто-то в Тинитониэле мог предсказать, во что выльется явление принца-бастарда, то Иланд наверняка сумел бы отвертеться от сыночка. Внешность Яримраэн унаследовал от своего царственного родителя, а уж бешеный нрав, видимо, достался от всех предков сразу. Невинные детские шалости вроде бесконечных любовных историй вскоре сменились проступками гораздо более серьезными. Коллективный поход нескольких молодых отпрысков из самых влиятельных Домов в горы Ши-о-Натай, который закончился смертью одного и увечьем еще двоих, исчерпал терпение владыки, и Яримраэна отправили в уединенный замок Дэйель. Уединение не пошло принцу на пользу, как рассчитывал его отец. Не успели улечься страсти после предыдущих художеств Яримраэна, когда до Серебряного трона дошла совершенно сногсшибательная новость. Принц-бастард сошелся в поединке с принцем наследным. Сражались на полном серьезе, резали друг дружку без жалости, проливая драгоценную кровь эльфийских владык без счета и меры. Обоих унесли полумертвыми. Иланд впал в неистовство и дознавался о причинах происшествия самолично.
Без женщины дело, естественно, не обошлось. Люди таких называют роковыми, орки – смертельными. Альмарэ Ривелотэ была именно роковой, но на свой, на эльфийский манер. Миниатюрная, хрупкая, как подросток, темноглазая, она могла убить наповал и воскресить к новой жизни двумя-тремя фразами. Альмарэ писала стихи, Альмарэ пела на трех древних языках, Альмарэ была свободна и загадочна. Ее обожали, ее ненавидели, и равнодушным не мог остаться никто. Стоит ли удивляться, что два принца искали ее любви, Иффлей и Яримраэн, законный сын и бастард? Кого она выбрала? Конечно, последнего. Почему? Сердце женщины – тайна, сердце эльфийской поэтессы – загадка и тайна вдвойне. Иффлей, привыкший всегда и везде быть первым, не смог снести поражения. Презрение и высокомерие, которое излилось из его уст на Яримраэна в присутствии Альмарэ, повлекло за собой вызов. Иффлей оскорбил намеренно, практически смертельно, он был сильнее, он был опытнее, и бастарду пришлось драться насмерть.
Тысячелетняя история учила, что, когда единокровные братья поднимают друг на друга меч, ничего хорошего ждать не приходится. Но Иффлей был наследником, а Яримраэн – нет. Владыка Иланд размышлял недолго, он выслал Ярима из Фэйра на вечные времена. Изгнание предполагало, что даже прах Яримраэна Сотифа Андараля, буде принц рано или поздно почит, никогда не примет земля Фэйра. Суровое наказание, суровое вдвойне, поскольку Альмарэ не последовала за Яримом в изгнание, ей не позволил сам Иланд.
Ириен знал эту историю ровно настолько, насколько вообще полагал быть в курсе событий в Фэйре, то есть в общих чертах. Деяниями принца он тоже, прямо скажем, не восторгался, но и не считал его исчадием всех девяти преисподен. Просто подивился слегка на странную компанию, которую тот избрал, не без основания подозревая принца в очередном увлечении актерством и актрисами.
В ремингской корчме кормили сносно, и если бы еще местные не пялились на эльфов во все глаза, то трапезу можно было бы счесть удачной. Ириен быстро расправился с жареной колбасой и, прихлебывая из кружки парное молоко, ожидал творожного пирога, когда принца наконец разобрало настолько, что он решил присоединиться к соотечественнику.
– Я так давно не видел никого из наших, – сказал он немного смущенно.
– Я тоже, – ответствовал Ириен, нехотя отставляя кружку. Принц все-таки. – Меня зовут Ириен по прозвищу Альс. Можете называть меня попросту – Альс.
– Я путешествую с балаганом уже почти полгода. Иногда участвую в спектаклях, метаю ножи, – сказал Ярим с легким оттенком вызова в голосе.
Ириен окинул его тяжелым невозмутимым взглядом.
– Если вы рассчитываете потрясти мое воображение, то посмею вас жестоко разочаровать: по мне так хоть отряд золотарей. Занятие ничуть не хуже любого другого, а иногда несравненно полезнее для общества.
– Вы не любите искусство? – удивился Яримраэн. – Мы время от времени делаем постановки.
– Ну почему же, смотря что за театр, – пожал плечами Ириен. – Кое-что видеть доводилось. «Старуху у колодца» Вестерхаана, например. Но в основном людские постановки. «Три дня – три ночи» Конада Ритагонского ничуть не хуже Вестерхаана, а может, даже и лучше.
Принц несказанно обрадовался, что простой наемник, фактически обычный рубака, обращает свое внимание не только на кукольные балаганы. Такое случалось редко не только среди людей, но и среди его собственной расы, кичащейся своей многотысячелетней культурой.
– Во-о-он та девушка, в самом углу, – показал он на блаженно улыбающуюся из другого конца зала светленькую барышню, ту самую, которую недавно разглядывал Альс, – Лайли. Она пишет замечательные пьесы, а Рикирин их ставит. Вам они тоже должны понравиться, – заверил он сородича с совершенно несвойственным эльфам воодушевлением.
Альс не поверил. Мало ли молоденьких дурочек, мнящих себя великими сочинительницами, на самом деле складывают сладенькие сказочки, которые только на рыночной площади и показывать тонкослезым крестьянкам! Конечно, Альс не поверил, но ровно до поры, пока тем же вечером не стал свидетелем представления. Девочке едва ли было больше двадцати пяти, но то, что она сочиняла, сделало бы честь иному признанному мэтру пера.
– Ты сама все придумала? – спросил он после спектакля, когда прошел первый шок.
– Сама, – робко ответила Лайли.
Она еще слегка побаивалась эльфа с ледяными злыми глазами. То ли дело красивый, веселый и грациозный, как дикий кот, принц. Его она любила, но не за то, что он был принцем. Очевидность для всякого, имеющего глаза. Достаточно было взглянуть на ее счастливую улыбку, преданный взгляд, полный такого отчаянного обожания, что у Ириена все в душе переворачивалось. Само глупое и затасканное слово «любовь», которое, словно портовая проститутка, покорно служило всем, кто не стеснялся брать его в свой арсенал: и бесчестному обольстителю, и развратнику, и безумно влюбленному, – не в силах было описать то восторженное чувство, которое девушка испытывала к Яримраэну.
– У тебя настоящий талант, – искренне похвалил ее Ириен. – Я не великий знаток искусства, сама видишь – профессия не располагает, но попомни мои слова: тебя ждет великая слава.
– Вы так думаете, мастер Альс? Иногда мне кажется, что я придумываю всякие глупости. Что люди так не живут и не чувствуют.
– Неправда, и люди такие есть, и чувствуют они почти так же, – решительно заявил Ириен и добавил ни с того ни сего: – И не только люди.
– А я и про эльфов пишу, – обрадовалась Лайли, тут же заливаясь алой краской смущения. Она вообще часто и сильно краснела, как и все светловолосые люди с веснушками. – Про одного принца.
– Вот как?! – легко отозвался Ириен, стараясь не смущать девушку еще больше. – Дашь почитать, когда закончишь?
– Конечно, мастер Альс. Вам в первую очередь.
– Напомни мне потом, чтобы я рассказал тебе одну забавную историю. Она должна понравиться. Может быть, напишешь что-нибудь смешное, – пообещал Ириен, чем несказанно обнадежил юную писательницу.
Она мечтала написать настоящую комедию, потому как где-то от какого-то умника слышала, что настоящий драматург может считаться таковым, только если сможет действительно рассмешить публику.
– Трагедии, они сплошь и рядом, хоть бери и записывай за каждой домохозяйкой, а смешного, по-всамделишному смешного, так мало, – справедливо рассуждала Лайли.
– Но с другой стороны, если человека трогают чужие страдания и боль и он способен пролить слезу над чужим несчастьем, а не только над потерянным грошом, то, значит, он способен и на гораздо большее. Твои трагедии заставляют людей сопереживать, хотят они того или нет. А смеяться могут и праведник, и душегуб. Разве не так?
– Тогда нужно сделать так, чтобы люди смеялись сквозь слезы, – задумчиво решила писательница. – Это очень трудно.
– Еще бы! Но заметь, Лайли, жизнь полна таких сюжетов, нужно только пошире открывать глаза. Все смеются над обманутым мужем, у которого прямо на лбу вырастают ветвистые рога, но ведь в жизни такое выглядит совсем несмешным. Кто-то полезет в петлю, кто-то, наоборот, расправится с неверной, оставив детей сиротами. А ведь для детей даже гулящая мать – самая лучшая. Это я так, для примера, конечно. Есть ведь еще куча вариантов, и все, заметь, не имеют ничего общего с веселым балаганным скетчем.
Лайли задумчиво накручивала тонкую прядку на палец. Она и волосы носила распущенными, чтобы хоть немного походить на эльфийку. Такая трогательная в своем желании угодить Яримраэну, что Альса с души воротило. Нет, принц, конечно, отзывался взаимностью, но его любовь была только отражением ее чувств. Он позволял себя любить, принимая ее поклонение как должное, дарил подарки, сочинял стихи и все такое прочее, что обязан делать всякий уважающий себя благородный рыцарь. Встретив такого удивительного мужчину, эльфийского принца-изгнанника, который, разумеется, был красивее, умнее, сильнее и благороднее всех мужчин, живущих под двумя лунами, Лайли получила то, о чем никогда и не мечтала. Разве может младшая из дочерей наемного писца мечтать о том, что синеглазый принц станет ее возлюбленным? Нет и еще тысячу раз нет. Чудо, скажете вы и будете снова правы. Просто чудеса бывают разные, и, как правило, ничего хорошего в них нет.
Первое впечатление обычно самое верное. Реминг эльфу совсем не нравился. Над ним возвышался замок местного нобиля. Властитель обожал шумные выезды на боевых лошадях прямо по базарным рядам, сопровождаемые свистом нагаек, азартным гиканьем свиты и паникой обывателей. В каждой земле свои праздники, но Альс не замечал восторга на лицах горожан.
Поначалу Ириен не собирался задерживаться с балаганом дольше нескольких дней. Но что-то держало его рядом с этими забавными, чуть-чуть безумными людьми. Вернее, не что-то, а кто-то, а именно Лайли. Яримраэну впору было ревновать, если бы он точно не знал, что Альс уверовал в талант сочинительницы. Он даже попытался уговорить девушку ехать в Ритагон.
– Я помогу тебе устроиться на новом месте. В этом городе я знаю очень многих, кое-кто мне задолжал, а ты сможешь жить жизнью, достойной твоего дара, творить и стать знаменитой.
Лайли заливисто смеялась, но глядела исключительно на принца.
– Ярим, убеди ее согласиться! Я же знаю, чем кончается такая жизнь!
Но Яримраэну не хотелось бросать своих друзей-артистов, ему не хотелось в Ритагон, где эльфийская диаспора слишком велика и поддерживает чересчур тесные отношения с Фэйром.
– Ей здесь не место! – не уставал твердить Ириен Альс.
– А где ей место?
– В Ритагоне, в Орфиранге, в Квилге, в Инисфаре, на крайний случай. В любом городе, где есть театр, городская стража и квартал комедиантов. Подальше от провинциальных благородных господ, которые всякую приглянувшуюся женщину считают своей собственностью, всякого непонравившегося мужчину – личным врагом, а чужое чувство собственного достоинства – оскорблением своей чести.
– Ты преувеличиваешь, – благодушно ворковал Яримраэн.
Альсу оставалось только беситься от бессилия что-то изменить. И отправиться следом за балаганом в Велетри. Когда в такой город, как славный Велетри, приезжает бродячий балаган, то можно быть уверенным, что артисты не останутся без обеда. Рикирин Хсаба решился пойти на лишние траты и снял комнату в гостинице, расположенной прямо на Рыночной площади, по соседству с Яримом и Лайли. Альс вынужден был присоединиться ко всей честной компании. Из окна он видел, как актеры ловко и быстро натягивали на каркас пестрый шатер, открытый с одной стороны над наскоро сколоченным помостом. Публику завлекал квартерон Фелл. Он сидел на помосте и каждого проходящего мимо горожанина награждал шуткой, кривлялся, пародируя его самую заметную черту. Постепенно толпа собиралась, заполняя все пространство перед импровизированной сценой. Рикирин, разряженный в свою алую рубаху и кожаные штаны, оповещал о начале представления. Сначала Марша и Мэби исполнят дуэтом довольно слезливую балладу о любви. Потом они же и Самэлл сыграют похабный фарс «Искушение невинности». После фарса Яримраэн изумит почтенную публику смертельным номером с летающими ножами, ему ассистирует Лайли. Фелл станет гадать на рунных картах, а Рикирин – слагать куплеты на злобу дня под аккомпанемент цитры. Когда наступит вечер, комедианты сыграют в пьеске, которую по дороге успела сочинить Лайли. Уже далеко за полночь публика станет разбредаться по домам, господин Хсаба раздаст положенные актерам похвалы и нагоняи, поделит выручку и завалится спать. Тогда и Альс ляжет спать. На кровать лицом вниз и напрягая все силы, чтоб не слышать счастливый смех Лайли. Кто-то, возможно, решит, что это у эльфа-наемника от зависти. Его-то уж точно никто не сумеет полюбить настолько, чтобы пренебречь здравым смыслом!
Он старался лишний раз из своей комнаты не выходить, чтоб не навлечь на влюбленную девушку беды. Терпение Ириена Альса вознаградилось самым препоганым образом, но иного развития событий он себе и не мыслил. Всегда найдутся люди, которые очень не любят нелюдей. Не имеет значения, какие именно нелюди. Хотя связываться с тангарами дело хлопотное, да и орки чересчур легко хватаются за ножи, вступаясь за обиженного сородича всей кастой. Если сильно хочется подраться, то можно и с орком, и с тангаром. На худой конец сойдет и эльф. Особенно если он красив, как демон соблазна, и каждый день мозолит благородным людям глаза. Опять же веселье у каждого свое, и под развлечениями разные люди понимают разные вещи.
Лорд Шуллиан появился на пятый день и, естественно, не один, а в шумной компании с еще пятью молодчиками, вооруженными так, словно господа собрались не на представление, а на битву. Ничего особенного, обыкновенный молодой нобиль, блондинистый, в меру наглый, в меру храбрый. Наглый в силу происхождения. Храбрый оттого, что дружки рядом, под рукой, так сказать. Ириен сразу увидел в его карих глазах желание заставить паршивых бродяг лизать его сапоги, ползать на коленях и молить о пощаде, чтобы женщины предлагали себя в обмен на жизнь. Опять же нелюди под ногами вертятся, что тоже непорядок.
– Все, кончилось представление! – развязно объявил блондинчик, недвусмысленно вытаскивая из ножен меч.
– Господа, господа, мы ведь только начали, – взвился резкий голос Рикирина. – Присаживайтесь, вам тоже понравится!
– Закрой рот, мразь, – рявкнул толстощекий юноша – спутник блондина. – Лорд Шуллиан не желает видеть твой балаган в городе.
Яримраэн хотел что-то сказать, но Рикирин сделал ему знак молчать. Потомственным свинопасам, пусть даже они теперь служат господам не в хлеву, а на сцене, полагается знать, где именно находится положенное им место.
– У нас есть разрешение магистрата и самого лорда Ларана. Но… хорошо, мы утром уедем, – покорно сказал он, низко кланяясь.
Лишний раз спина не переломится. Ничего, перетерпим.
Ириен сделал крошечный шаг вперед и незаметно прикрыл спиной перепуганных до смерти Лайли и Маршу. Яримраэн некстати встал.
– Девки пусть остаются, а остальные пускай выметаются, – захохотал Шуллиан. – Нечего в Велетри делать какой-то остроухой нелюди. Верно я говорю?
Его спутники оживленно загоготали, а остальная публика, нутром чувствуя жареное, стала потихоньку расползаться. Люди осторожно двигались по лавкам и у самого края срывались с места и по-заячьи давали стрекача. Ириен их прекрасно понимал. Он и сам не слишком торопился устраивать побоище.
– Ворота откроются только на рассвете, и мы сразу же уедем, – уверил эльф забияк самым миролюбивым тоном, на который был способен.
Он их не боялся, но оказаться всей компанией в пыточном подвале у владетеля Ларана ему тоже не улыбалось, а тем бы и закончилось дело, пусти Альс в ход оружие.
– Лорд Ларан успел сделать тебя базарным глашатаем или в Велетри теперь командует всякая мелкопоместная шваль? – насмешливо поинтересовался Яримраэн, окатывая пришельцев волной изощренного презрения.
Нравы при королевском дворе Тинитониэля всегда оставались не слишком ласковые, и жизнь заставила принца-бастарда с детства оттачивать умение унизить собеседника не только словом, но и взглядом. Ириен только успел скрипнуть зубами. С самого начала молодой нобиль был решительно настроен на драку, но насмешливое, полное пренебрежения лицо синеглазого принца, его презрительные слова вконец вывели Шуллиана из себя.
– Шуллиан, ты сегодня решил взять побольше свидетелей своего позора. Хочешь, чтобы я выпорол тебя прямо на глазах твоих дружков?
– Пошел ты… – взвыл блондинчик и решил, что стоящие возле помоста эльфы, из которых только один вооружен, удобная мишень.
Подбадривая себя истошными криками и воодушевленные численным преимуществом, молодчики бросились вперед. У многих и очень многих людей, особенно если они не отягощены большим жизненным опытом, создается впечатление, что худощавые высокие эльфы не обладают достаточной силой. Да, они прирожденные стрелки, меткие и ловкие, потому что их глаза устроены особым образом, но с другой стороны, орки часто могут их и переплюнуть по части меткости. Тому есть, кстати, немало примеров. Но, право слово, не стоит думать, что меч в длинных пальцах эльфа не может стать страшным и могучим оружием.
Альс носил два меча, а это для понимающего человека означало, что более опасного и сильного бойца нечасто доведется встретить в своей жизни. Молодой дворянин даже не догадывался о том, какому риску подвергал свою жизнь. Одного из нобилей, самого шустрого и наиболее опытного, Ириен сразу обездвижил точным ударом ногой в промежность. Его меч как раз пригодится Яримраэну. Умеешь вывести из себя – умей утихомирить. С остальными в принципе делать было нечего.
– Только не убивай их, – предупредил Яримраэна Альс, надеясь, что очевидные вещи принц все же научился понимать.
Иногда не убивать гораздо сложнее, чем убить. Особенно если потенциальная жертва скачет кузнечиком, потеет, пыхтит и норовит проткнуть тебя насквозь, не теряя зверского выражения на пунцовом лице. С одной стороны, это чрезвычайно смешно, а с другой – ужасно неудобно и скучно. Альс успел художественно изукрасить физиономии воинственных юношей, чтобы впоследствии они могли гордиться мужественными шрамами, которые, как известно, очень идут мужчинам. Самого блондинчика настигло более изощренное наказание. Яримраэн весело гонял его по всей Рыночной площади, откровенно развлекался и возмещал обывателям упущенное ранее зрелище. Пока бессмысленная со всех точек зрения драка не затянулась даже на его скромный вкус и они с Альсом не разогнали окончательно породистых забияк.
На естественное желание принца поделиться впечатлениями Ириен ответил коротко и грубо:
– Заткнись!
– Ириен, я просто хотел…
– Я знаю, чего ты хотел, принц, – отозвался зловещим шепотом наемник. – Ты всем хотел доказать, какой ты молодец и как умеешь поставить на место провинциального человечьего нобиля. Своему отцу, своим единокровным братьям, мне, Рикирину, Лайли. Ну и как? Доказал?
– Никому я ничего не собираюсь доказывать!
– Тогда запомни раз и навсегда: от того, что ты вмешиваешься в жизнь этих людей, им не становится легче, а совсем даже наоборот.
– А что же ты не развернулся и не ушел, а полез урезонивать шавку Шуллиана? – огрызнулся Ярим.
– Я мог бы, как ты выразился, урезонить не только Шуллиана, но и полгорода. Для профессионала – не вопрос. Что бы это дало Рикирину и остальным? Потом, когда рядом не будет ни тебя, ни меня? И не забывай, что мы принадлежим к другой расе.
– Да! К тем, кого ненавидят более всего.
– А ты как хотел? – взвился Альс. – Чтоб любили? За то, что живем по шестьсот лет – по их меркам почти вечно? Или за то, что не болеем их болезнями?
– Разве мы виноваты, что родились эльфами? Мы такие, какие есть, и ничего им не должны.
– Да. Но ты скажи это матери, у которой ребенок на руках задыхается от дифтерии, старухе с негнущимися суставами или солдату с раной в животе, умирающему от заражения крови. Скажи им, что ты не виноват, Яримраэн.
– Чего ты хочешь от меня? – устало спросил принц.
– Не вмешивайся в их дела, не мешай им жить своей жизнью, не навлекай на них беду. Это ведь просто. Ты думал о том, что рано или поздно та же Лайли постареет и умрет, а ты не успеешь даже как следует узнать ее? Что будет с ней, ты думал? Ты собрался позаботиться о ней? Дать ей все, что она заслуживает? – На всякий случай Ириен перешел на шепот: – Ты рассказал ей об Альмарэ? Ты сказал, что не любишь ее?
Под градом непростых вопросов принц сник.
– Мы, сами того не желая, убиваем их. Разными способами. Иногда одним своим присутствием.
Яримраэну даже показалось, что голос Альса дрогнул. Но нет! Показалось. Ириен горел изнутри исключительно праведным гневом. А с гневом у принца тоже все было в порядке.
– Пока что я своим присутствием Лайли только помогаю, – заявил он, воспрянув духом. – А она хочет странствовать с Рикирином и остальными. Как я могу ломать ей всю жизнь? Даже ради ее блага. Кто же из нас лезет в чужую жизнь? Ты или я?
С лица Альса сошла вся краска, он стоял перед принцем белый, как стена.
– Помяни мое слово, Яримраэн, – медленно проговорил он, с трудом подбирая слова. – Если с Лайли что-то случится, то это будет твоя вина. И я тебе не прощу.
В таверне актеры во главе с Рикирином встретили эльфов как героев – женским радостным визгом и крепкими мужскими рукопожатиями. Лайли повисла на шее принца. Только сам господин Хсаба нахмурился еще больше. Он был, несмотря на молодость и простецкий вид, слишком тертым калачом, чтобы верить в благородство господ из высоких замков.
– Я бы на твоем месте уже собирал пожитки, – посоветовал Ириен.
– Да уж, хватит с нас Велетри. Чуяло мое сердце, ничего хорошего в этом городе нам не светит. Надо было поворачивать на юг, – согласился балаганщик, опрокидывая в себя стакан за стаканом кислое дешевое вино.
Сегодня Альс ему завидовал. Способность людей, орков и тангаров, короче, всех, кроме эльфов, напиться как следует, чтобы забыть душевную боль, была невероятным и недоступным для эльфа благом. Как сейчас, например.
– Завидуешь? – угадал Рикирин, проследив за заинтересованным взглядом Ириена.
– Завидую, – честно признался тот.
– Ты дальше с нами не поедешь?
– Нет. У меня есть другие дела, – неопределенно бросил эльф. – Вряд ли тебя утешит, но я готов покрыть твои убытки, – внезапно предложил он и добавил: – Яримраэн был неправ.
– Да перестань, все в руках злого бога Файлака и слепой его сестры Каийи.
Рикирин был очень пьян, раз начал вспоминать Пестрых богов всуе.
Ириен проводил балаганщика в его комнату, горько сожалея о невозможности напиться. В коридоре его поджидала Лайли.
– Не сердитесь на Яримраэна, он ведь пытался нас защитить. Вы ведь помиритесь? Ну пожалуйста!
Она ведь просила о таком пустяке.
