Они готовы к жизни бесконечной.
То есть до осени. Желаю им удачи!
Природа нас не учит и не лечит,
Не рассмешит и даже не заплачет,
Но приглашает к долгим размышленьям,
К которым ты приступишь не иначе
Как поутру, увидев измененья
И формулируя условия задачи
О жизни, как покое и движенье.
«Окошки вымыли и небо отстирали…»
Окошки вымыли и небо отстирали,
Глаза протёрли, зоркость увеличив.
Пускай развитие проходит по спирали,
Взгляд по прямой найдёт свою добычу:
Вот мухи (иль снежинки почернели?),
А вот клочки потрёпанные тучи,
Вот кто-то издаёт такие трели,
Что далеко оркестрам самым лучшим.
Мы празднуем, раз праздновать решили,
Пусть нас загнали даже за Можаи,
Поскольку превращаются могилы
В подножия для грядок и лужаек.
«Жара, как в печке, в этой фуфе…»
Жара, как в печке, в этой фуфе,
Под мышкой плавится руда,
В весенней, но походной кухне
Вскипает кровь, а не вода,
И ты подобьем эскалопа
Засунут меж слоями солнца,
И пот течёт до самой жопы,
Бежит, хотя никто не гонится.
«Солнце светит прямо в глаз…»
Солнце светит прямо в глаз —
До слезинки, до морщинки,
Словно в самый первый раз:
На пожухлом фотоснимке
Мальчик. Середина века
Прошлого, но солнце то же
Освещает человека.
Человек же строит рожи,
Улыбается, бормочет
Чёрт-те что себе под нос:
Что не будет больше ночи,
Ежели захочешь очень,
То уйдёшь отсюда прочь и…
…Насмешил себя до слёз.
«Придёт пора – сорву замки…»
Придёт пора – сорву замки,
Решётки разорву руками,
Намажу салом башмаки —
И в путь. И бритвою Оккама
Ненужной сущности тюрьмы
Лишу картину мирозданья.
Всё это будет ранней ранью,
Когда великие умы
Обычно спят, во сне летают
В опасной близости от рая.
«Чтоб впасть в конце концов, как в ересь…»
Чтоб впасть в конце концов, как в ересь,
Авторитетов не спросясь,
Сочтя, и взвесив, и измерив
И власть, и княжество, и грязь,
Пройди десяток царств великих,
Сотри десяток башмаков,
Пусть пробуют тебя на пики
Поднять – а ты и был таков!
Словарь храни в своей котомке,
Сумы не зарекаясь от,
Чтобы досужие потомки,
Не замечая кровь и пот,
Тобой пугали бы народ.
«Когда в колонии Чайковский…»
Когда в колонии Чайковский
Звучит как надо – в полный голос,
Ты чувствуешь, что кесарь (бог с ним!)
Не сможет ни единый волос
С твоей низвергнуть головы.
Нет, не бывать сему компоту,
Покуда складывает ноты
Чайковский! А не то – увы!..
Когда в колонии Бетховен
Звучит, налит весёлой силой,
Тебя несут, как в бочке, волны
Всё ближе к милой
И всё дальше
От злобы, алчности и фальши.
И от могилы.
«Зачем амнистия тому…»
Зачем амнистия тому,
Кто легче шарика воздушного.
Она – ни сердцу, ни уму,
Материя довольно скучная.
Он улетит, не зная брода
Через течение небес.
Ни от царя, ни от народа
Он не зависит, словно бес.
А может, ангел? Иль журавль?
Пусть ждёт амнистию синица,
А он свой лёгкий лёт направит
За грани словно за границу.
Пусть адвокат синицу кормит
В руках страницами УК —
Истлеют правильные нормы,
Но нету тлена в облаках.
«Зек время меряет рулеткой…»
Зек время меряет рулеткой,
А там и красное, и чёрное,
И чёт, и нечет. Выигрыши редкие,
Их алгоритмы – просто вздорные.
Для зека время – материально:
Он взял пять лет, а два – оставил,
И вьёт гнездо он из оставленного,
Пусть без ума, идей и правил.
И до звонка ему семь стирок —
Всё чище ближнее пространство.
Не время властвует над миром,
А вечность, то есть постоянство.
«Достанешь книгу из комода…»
Достанешь книгу из комода,
А в ней подчёркнуто: NB!
Что тема старая – страдания народа.
Ну вот и заруби себе
Хоть на носу, хоть где угодно:
Когда страдает твой народ,
Тематику страдания народного
Скрывать не следует в комод.
