Мария Купчинова "Ещё один день"

3

Перечитав последний абзац, Старик грустно усмехнулся: неосознанно он всё-таки попытался обойти то, о чём никогда не вспоминал. Но сейчас он пишет не для любознательных и придирчивых читателей, жаждущих крутых поворотов сюжета, лишь для Димки и Жорика, который уже много лет Георгий. А Димка так и остался Димкой…

Удивительно хорошо было сидеть в смешном девчачьем спортивном костюме, брать чашку с чаем из рук Аллы… Как будто эти вечерние чаепития давно стали привычным ритуалом их семейной жизни…

Всё разрушил вопрос:

– Знаешь, почему мы с Андреем расстались?

– Можно ещё чаю? Удивительно вкусный чай.

Не хотел Стас ничего знать.

Алла вздохнула, пытаясь смягчить то, что собиралась сказать. Да разве есть в этой ситуации какие-то другие слова, которые не ранят…

– Я должна сказать тебе. Ты очень славный. Только я жду ребёнка. Мой бывший парень категорически против, но я всё равно не стану делать аборт, хоть он и считает, что я дура, – она виновато улыбнулась. – Прости, что не выйду за тебя замуж.

Вот тут и появилась Ирина Аркадьевна, мама Аллы. Уже потом Стас узнал: была у Ирины Аркадьевны такая особенность: она всегда появлялась, когда им с Аллой надо было остаться вдвоём.

Гость засуетился, вытаскивая себя из низкого глубокого кресла и демонстрируя не поместившиеся в спортивный костюм конечности. Алла не выдержала, хихикнула, заработав суровое замечание:

– Не вижу ничего смешного, дочь.

Старик подумал: по всем законам литературы здесь надо рассказать о чувствах и переживаниях незадачливого жениха. Только не помнил он своих переживаний. Конечно, можно придумать, и все поверят. Но в том, что сейчас он пишет, должна быть лишь правда. Хотя бы настолько, насколько жива она в его памяти…

Единственное, что помнилось, как легло на плечи чувство ответственности. За Аллу, за неродившегося ребёнка, даже за Ирину Аркадьевну, пусть и не глянулся он ей.

Стас попытался сказать, что всё это не имеет значения, он давно не мальчик и готов отвечать за свои поступки. Главное, чтобы Алла согласилась стать его женой, а ребёнку он будет только рад. Наверное, получилось неуклюже. Алла промолчала, Ирина Аркадьевна бросила:

– Да ладно, слова это всё. Какому мужчине нужен чужой ребёнок?

И тут Стас разозлился. Пошёл в ванну, натянул свои мокрые брюки, рубашку, вернулся, постоял в дверях кухни… Заговорил медленно, тщательно выговаривая каждое слово:

– Я на семь лет старше Аллы. Родился в сорок третьем, в землянке. Когда партизанский отряд попал в засаду, дед Павел сумел вывести нас с мамой через болото из окружения. Он мне на всю жизнь и отец, и дед. Так что я твёрдо знаю: есть мужчины, которым нужны чужие дети.

Алла и её мама одновременно нарушили неловкую паузу:

– Прости, Стасик.

– Так ведь не чужой, дед всё-таки…

Стас горько усмехнулся:

– Ни отец, ни дед не смогли выйти из огненного кольца. Лишь двое взрослых да новорожденный у них на руках. Родство не только по крови бывает. И… если сможешь, поверь мне, Алла. Я парень деревенский. У нас о таких, как я, говорят: «упартый». Упрямый, то есть. Сказал, значит, сделает. Веришь?

Алла посмотрела Стасу в глаза, кивнула:

– Верю.

– Тьфу, что за гадость такая! Что ты сюда намешал?

Стас проснулся от Валеркиного крика, удивленно уставился на бегающего по комнате со стаканом в руках взъерошенного, будто воробей, соседа.

– Алла приглашения на свадьбу рисовала, кисточку мыла.

– С ума сойти. Я думал, это кисель. И залпом выпил.

Валерка рухнул на кровать, схватился за живот.

– А чего ты всё, что на столе стоит, в рот тянешь. Как ребёнок, ей-богу. Прости. Алла торопилась в институт, я пообещал, что уберу, и сам не заметил, как заснул.

– По ночам надо спать, – огрызнулся Валерка, отвернувшись лицом к стенке.

– Ага… Кто б говорил… Мне уже рассказали, как ты ночью в комнату к рыжей Аньке ломился с криком: «Аня, открой, я хочу того же, что и вчера».

– Сплетники чёртовы, я кофемолку у неё просил, понятно? И ещё не совсем ночь была, – с силой запустил в напарника подушкой.

За три года Стас ещё ни разу не видел соседа таким… и слова-то не подобрать. Не то разъярённым, не то до слёз расстроенным. Примирительно сказал:

– Ладно тебе, подумаешь, краски. Не смертельно. Свидетелем на свадьбе будешь?

– Не буду! – уже совсем зло крикнул Валерка.

И тихо продолжил:

– Письмо вчера от отца получил. Требует, чтобы домой ехал, невесту он мне нашёл. У меня отец, знаешь… Привык, чтобы всё было как он скажет, – вздохнул. – Ты не думай, я люблю его. Когда мама умерла, мне едва четырнадцать стукнуло, брату десять. Думаешь, легко с нами было? Бабушка просила: «Возьми женщину в дом», отец ни в какую: «Сам справлюсь».

Валерка попытался улыбнуться, но получилось невесело.

– Вырастил. Теперь вот судьбу устраивает… Уже и договор с родителями невесты заключил… Сам-то на маме по любви женился, хоть она и русская была. Да всю жизнь командовал: мужчина в своем доме, дескать, право имеет…

– И ты?

– Что я? – вздохнул. – Решил уже: на самолёте не полечу, поеду на поезде, хоть так свободу продлю…

На следующий день Валерка уехал. А ещё через двое суток вернулся:

– Не смог. В Харькове вышел, и назад. Слушай, я Ане предложение сделал, она согласна. Представляешь? Я тут подумал: давайте свадьбу вместе отпразднуем? Дешевле обойдётся, – Валерка помялся. – Отец меня денежного пособия лишил. Похоже, у меня теперь тоже в заднем кармане полтинник не заваляется.

Старик писал и улыбался. Воспоминания бурлили, переполняя память. Не спрашивая его согласия, перед глазами появлялись то рыжая Анька во взятом напрокат шикарном свадебном платье, такая объёмная, что хотелось, как куклу посадить её на чайник; то Алла в свободном шёлковом платьице, пошитом Ириной Аркадьевной, с веткой цветущей акации на груди. Почти половина аспирантской стипендии Стаса ушла, чтобы изготовить в ателье эту брошку. Валерка в чёрном пиджаке с бабочкой, не сводящий восхищённых глаз с невесты, почему-то всё время выглядывал из-под Анькиного локтя. И он сам: в каких-то блестящих синих брюках, чёрт знает из какого материала, в клетчатом пиджаке, этакий деревенский пижон… Дед Павел, увидев свадебную фотографию, буркнул: «Стаська-то наш выглядае чисто старый кавалер», что, впрочем, было у него знаком высшего одобрения.

Отец Валерки на свадьбу не приехал, мама Стаса тоже не смогла оставить деда Павла, который был уже очень плох. Зато Анькина мама (постаревшая копия Аньки) и Ирина Аркадьевна легко нашли общий язык. Уединившись на скамеечке под пыльными пальмами академической столовой и не обращая внимания на пляшущую молодёжь, они вели нескончаемую беседу:

– Маленький да удаленький, – успокаивала Ирина Аркадьевна.

– Да что, мой-то тоже не крупный был, зато уж как любил меня, – вздыхала Анькина мама, поднося платочек к глазам. – А ваш зять хорош.

– Брюки короткие, – вздыхала за компанию Ирина Аркадьевна. – И куда только Алла смотрела?

– Видать, не на ноги, – игриво отзывалась собеседница.

«И я там был; мёд, пиво пил», – пронеслось в голове Старика. Он усмехнулся, на мгновение ощутив себя прежним: какое же это счастье, когда слова сами рвутся наружу…

На самом деле, ни мёда, ни пива на столах не было. Несколько бутылок вина для девчонок, водка для парней и коньяк для Бекирыча.

Коньяк Бекирыч попробовал, сморщился, процитировал Ивана Васильевича: «Ключница гнала?» и достал из-под стола фирменный напиток химиков – спирт. А после пары стопок вышел в центр зала, скомандовал маленькому любительскому оркестрику, приглашённому на свадьбу:

– Польку, ребята! Нашу, белорусскую…

Подбоченился, с притопом, хлопая в ладоши, прошёлся по кругу, закружился напротив супруги, крикнул:

– Подскочную, давай!

И красавица-модель, сбросив туфли на шпильках, ринулась в танец. Подскакивая, притоптывая, они кружились, то кладя руки на плечи друг другу, то расходясь и горделиво поглядывая по сторонам.

Шаг налево, поворот направо, завлекающий взмах руки, изогнутый стан и кокетливо отвёрнутая головка: «Нет-нет, не надо, я пошутила»… «А я вот так». Прыжок почти под ноги, дробь, разворот… И всё ускоряющийся темп.

Уже и музыканты еле успевали за танцующими, а они подскакивали, притоптывали, довольные собой и общим восхищением.

– Всё, устал, – выдохнул Бекирыч. – Держите.

Встав на колено перед Аллой, протянул конверт и, притянув к себе, крепко расцеловал супругу.

Подарок Бекирыча оказался царским: он «выбил» молодожёнам комнату в семейном общежитии.

4

Старик проснулся от давящей боли в груди. Сколько проспал, он не знал, но за окном на почерневшем небе яркими точками горели звёзды. Сердце сжалось от радости и печали: обманул судьбу, прожил ещё один день, но так мало времени осталось, чтобы дописать…

С трудом поднялся: ноги, как всегда после сна, опухли, отказывались слушаться. Старик заставил себя дойти до ванны, с тоской глянул в зеркало.

После воспоминаний, в которых он был молодым и сильным, не хотелось верить, что зеркало не врёт. Превозмогая слабость, побрился, надел чистую белую сорочку. Когда-то Старик только так начинал работать: наведя полный порядок на письменном столе, тщательно выбритый, в белой рубашке.

Поёжился: вроде тепло в комнате, холод сидит в нём самом. Набросил на спину свитер, завязал на груди рукава, с вызовом глянул в зеркало: «Вот так. И не Старик, а Станислав Владимирович Петровский, доктор филологических наук… Был когда-то…»

Комната в общежитии для семейных – десять квадратных метров. Узкий встроенный шкафчик, по которому, как потом оказалось, с первого до последнего этажей снуют мыши, и никакой мебели. Первые семейные покупки – полуторный матрац на пол и в кредит маленький телевизор. Когда Алле стало тяжело опускаться на пол, пришлось побегать за диваном. Наверное, мало кто помнит: тогда ещё не было предварительной записи на мебель. Как только открывался мебельный магазин, в него врывалась толпа, кто первый успевал, захватывал диван, садился на него и ждал, когда подойдёт продавец. В конце концов Стасу повезло.

Старик и сейчас помнил, с какой гордостью, подпрыгивая от счастья, шёл в тот день домой, воображая себя дикарём, урвавшим на охоте лучший кусок мамонта.

После того, как к мебели добавились двустворчатый платяной шкаф и тумбочка под телевизор, Валерка, которому отец, погоревав, купил двухкомнатную кооперативную квартиру, стал ехидничать:

– Ну, ты скажи, у тебя там хоть можно лечь на пол, раскинув в стороны руки?

Стас злился:

– Некогда нам на полу лежать. Алла диссертацию спешит закончить, я тоже…

Димка появился на свет раньше времени, в конце февраля. У молодого папы сжалось сердце, когда развернули привезённый из роддома свёрток и показались тонкие дрожащие ручонки.

Зима в тот год стояла лютая. Несмотря на то, что они с Аллой заклеили и законопатили, казалось, все щели в оконной раме, вода на подоконнике покрывалась корочкой льда. Боясь простуды, Алла заворачивала малыша во все одеяла, которые были в доме. В результате заработали потницу. Педиатр, крупная дама, с трудом поворачиваясь в их десяти квадратных метрах, рекомендовала включать нагреватель и три раза в день купать новорожденного в кипячённой воде с чистотелом. Купание Димка ненавидел. Три раза в день Димка оттопыривал нижнюю губку, зажмуривал глаза, и раздавался плач, слышный на всех этажах. Ни одна бабушка приехать не смогла, на крик нового жильца с советами сбегались все мамы общежития, включая вахтёршу.