Конечно, дамы знали, что сами приближают свою старость, но это всё равно казалось грустной шуткой мироздания. Получалось, что долгая молодость всегда будет доставаться тем, кому она не нужна.
Кого же в деревне удивишь свежестью лица! Всем известно, что если жить за городом, но не торчать в поле, а прятаться от жгучих лучей солнца, то кожа останется белой и мягкой, да и руки не огрубеют… Но кто будет любоваться тобой в глуши! Молодость нужна, чтобы блистать на светских праздниках. Так почему бы ни блеснуть, пока есть чем похвастаться?
Увы, младшая из сестёр Силадьи в отличие от старшей не умела блистать и не хотела учиться. Илона упрямо отмахиваясь от совета о том, что надо радоваться жизни, но в очередной раз получила этот совет после того, как Маргит вихрем влетела в её покои и торопливо поцеловала в обе щеки.
Илона только-только уселась на скамеечку возле окна, а старшая сестра уже оценила обстановку: изящный туалетный столик с венецианским зеркалом в кованой раме, резные кресла, красный бархат кроватного полога, гобелены на стенах. Маргит обратила внимание и на оконные витражи, и даже на приоткрытую дверцу в соседнюю комнатку, где хранились вещи, и где находилась постель служанки.
Конечно, Эржебет поселила Илону в очень удобных, богатых апартаментах, и это бросалось в глаза, так что Маргит прямо сказала:
– Сестричка, я вижу, ты по-прежнему в милости у нашей всемогущей тётушки. А ещё ты всё так же молода и не замужем за дураком. Что же ты такая кислая! Да я бы на твоём месте прыгала и плясала от счастья!
– Живой дурак лучше, чем покойный, – ответила Илона, сразу погрустнев, и добавила: – Благодари Бога, что твой муж жив и здоров.
– Жив и здоров? – переспросила Маргит и закатила глаза. – Да лучше б у него язык отсох! А заодно пусть правая рука отсохнет тоже! Вчера обозвал меня бесстыжей бабой и влепил мне оплеуху, а ведь я ничего особенного не сказала. А знаешь, почему я предпочла прийти к тебе сюда, а не принимать тебя в моём доме? Потому что при муже я не могу ничего сказать по правде. Всё изворачиваюсь, чтобы опять не начал мне выговаривать. Одно хорошо – запереть меня дома он не сможет. Я всё-таки двоюродная сестра короля, хоть и не в такой милости, как ты. Я должна появляться при дворе, и на королевскую свадьбу я пойду, что бы ни случилось!
– Свадьбу нашего кузена с Беатрикс из Неаполя? – отозвалась Илона, хоть и не очень желала слушать придворные новости.
– Да, о помолвке официально объявят, когда Матьяш вернётся во дворец, – улыбнулась старшая сестра, явно довольная, что всё же посвящена в придворные тайны. – Я не рассказала тебе об этом в последнем письме, потому что сама услышала недавно: несколько дней назад, когда ты была уже в дороге.
– Значит, всё уже совсем-совсем решилось? – задумчиво спросила Илона, а затем вздохнула. Пусть она не имела ничего против этой свадьбы, но не хотела становиться гостьей на ней, а ведь от присутствия на шумном празднике не удалось бы уклониться. Опять суета эта вечная!
– Знаешь, сестрёнка. – Маргит хитро сощурилась и присела в кресло напротив. – Мне кажется, что и твоя судьба решилась тоже.
– Что значит «решилась»? – не поняла младшая сестра.
– Я думаю, тебя собрались выдать замуж.
– Что? – всполошилась Илона. – Отец нашёл мне жениха? Я была у отца вчера и ничего не слышала об этом.
– Не отец, а наша тётя, – пояснила Маргит. – Я уверена, что она тебе кого-то нашла. Стала бы тётя приглашать тебя ко двору просто так.
– Тётя пригласила меня потому, что таким образом хочет выказать благоволение нашему отцу, – твёрдо произнесла Илона, повторяя слова матери.
– С чего ты взяла? – усмехнулась старшая сестра. – Уж мне ли не знать, что тётя никогда не поменяет мнения о нашем отце! Она как думала, так и продолжает думать, что он занял своё место незаслуженно. Тётя, как и многие при дворе, полагает, что отцу просто улыбнулась удача. Если бы дядя Михай не умер и если бы не был бездетным, наш отец никогда не сделался бы так богат и не возвысился бы. А отец возомнил себя вельможей!
– Возомнил?
– Да, – уверенно продолжала старшая сестра. – И даже Матьяш отчасти согласен с нашей тётей. А если отец хочет, чтобы тётя и Матьяш не хмурились, то пусть не настаивает на новой войне с турками. Отцу уже не раз давали понять, что он лезет не в своё дело. Нечего говорить Матьяшу о крестовом походе только потому, что об этом в своё время твердил дядя Михай. Все, конечно, чтят память нашего дяди, но новый Михай никому не нужен. Ни нашей тёте, ни нашему венценосному кузену. Это же ясно, как день, и только наш отец не хочет этого заметить и удивляется косым взглядам. Я бы ещё поняла, если бы он сам хотел оплатить военные расходы, но отец этого не хочет, а вместе с Матьяшем надеется, что денег даст кто-то другой, например итальянцы.
– А без итальянских денег идти в поход нельзя?
– Кто-то должен дать денег, – последовал ответ. – Матьяш не может воевать с турками, тратя лишь свои деньги. Крестовый поход – это очень и очень дорого. Так что пусть наш отец или раскошелится, или замолчит, если не хочет косых взглядов.
– А ты говорила ему об этом? – спросила Илона.
– Нет, и не буду, если меня не спрашивают, – нарочито спокойно произнесла Маргит, пожав плечами. – Когда-то я пыталась намекнуть об этом матери, чтобы она повлияла на него, но мать не стала меня слушать… А теперь, ты ведь знаешь, она уже не имеет на отца никакого влияния.
– А если я попробую объяснить отцу, почему тётя недовольна? – осторожно спросила Илона, но в ответ услышала:
– Ах, сестрёнка! Как же ты наивна! Это продолжается уже не первый год, а ты думаешь, что раз приехала, то за один день всё решишь?
– Значит, мне не удастся помирить отца и тётю? – огорчилась Илона. – Значит, я приехала напрасно?
– Если я права в моей догадке, то не напрасно. – Старшая сестра выразительно покачала головой.
– В догадке по поводу того, что тётя нашла мне жениха? – Младшая сестра только отмахнулась. – Маргит, ты неправа.
– А зачем тогда тебя пригласили в столицу? Зачем? – не унималась Маргит.
– Если ты права, то кто же мой жених? – возражала Илона. – Почему тётя до сих пор не обмолвилась об этом даже полусловом? Она ни разу не спрашивала, собираюсь ли я снова замуж.
– Здесь что-то кроется, – уверенно заявила старшая сестра. – Вот подожди – и увидишь.
– Подождать я, конечно, могу, – безразлично ответила Илона, – ведь я здесь надолго. Тётя сказала, что не отпустит меня, пока я не увижусь с нашим кузеном, а когда Матьяш приедет, точно неизвестно.
– Не отпустит, пока не увидишься? – Маргит навострила уши. – А что ещё сказала тётя по поводу твоего отъезда?
– Больше ничего.
– Так значит, это не тётина затея, а Матьяша! – продолжала рассуждать старшая сестра. – Кузен приедет и скажет тебе, кто твой жених. Судя по всему, твой жених сейчас в королевской свите, а сам Матьяш сейчас в Моравии. Поэтому тебе ничего и не говорят.
– Нет, Маргит. Этого просто не может быть. Не может быть, – упёрлась Илона, а сестра повторила:
– Подожди – и увидишь.
Младшая сестра не знала, что ещё возразить, поэтому замолчала, и в комнате на несколько мгновений повисла неловкая тишина.
– А знаешь, что у нашего кузена новая любовница? – произнесла Маргит, чтобы поддержать разговор. – Не помню, сообщала ли я тебе об этом в недавнем письме. Так вот она очень молоденькая и хорошенькая. Знаешь, кто такая? Одна из тех юных особ, которых наша тётя всё время держит подле себя. Имей в виду то, что я сказала, и не смотри с осуждением, если эти юные дурочки скажут глупость, а ведь такое с ними частенько случается.
Илоне совсем не хотелось слушать рассказ о королевской любовнице, но делать было нечего: «Если не нравится, о чём хочет говорить Маргит, предложи тему сама», – повторяла себе младшая сестра, но ничего не приходило в голову.
* * *
– Когда приедет Матьяш… – Эти слова всё чаще встречались в тётиных речах с тех пор, как Илона приехала к ней во дворец погостить, и точно такие же разговоры тётушка вела семнадцать лет назад, когда готовилась встречать Матьяша, который должен был вернуться из богемского плена.
Семнадцать лет назад, в те далёкие дни Илоне всё время рассказывали, что случится, когда Матьяш приедет, а сейчас хранили странное молчание. Ах, если бы всё было так же понятно, как семнадцать лет назад зимой!
Помнится, в то время тётя вечно держала младшую племянницу подле себя, поэтому Илона обошла все комнаты во дворце не один раз, а особенно часто приходилось бывать в большом зале с толстыми колоннами, выстроившимися в ряд и делившими помещение пополам, а заодно поддерживавшими высокие стрельчатые своды. Этот зал убирали особенно тщательно и, несмотря на зимнее время, мыли в нём окна-витражи.
– Вот сюда войдёт мой Матьяш, он проследует через зал и сядет на трон, – повторяла Эржебет, указывая на огромные двустворчатые двери, а затем – на тронное кресло, стоявшее на возвышении со ступеньками в другом конце зала и издалека казавшееся маленьким.
– Там Матьяш объявит, что хочет через тебя породниться с Понграцами, а затем мы за один раз отпразднуем и приезд моего сына, и твою помолвку, – добавляла тётя.
После этого она отправлялась следить, как в другом, почти таком же большом зале моют пол, а затем расставляют столы, кресла и скамьи для будущего пира. Затем тётя шла в жилые покои, желая удостовериться, что все перины, шторы и ковры будут выбиты, пыль – протёрта, обрывки паутины – удалены, а в кладовых смотрела, чтобы всего было в достатке. Сколько лестниц и коридоров исходила Эржебет – не сосчитать! А вместе с ней – и Илона.
Девочке, которая всю жизнь прожила в деревне и привыкла много ходить, это не казалось тяжело, но вот тётя то и дело опускалась в близстоящее кресло или на деревянную пристенную лавку:
– Уф, как же я закрутилась с этими хлопотами. Ноги не держат, – говорила пожилая Эржебет, но по всему было видно, что хлопотам она рада.
А затем морозным февральским днём приехал Матьяш. В то время кузен был четырнадцатилетним мальчиком, с вьющимися тёмно-русыми волосами до плеч. Он ещё не оставил детскую привычку дуть губы, если что-то не нравилось, но уже старался вести себя как важный и серьёзный человек.
В присутствии самых знатных людей королевства этот юный монарх вошёл в тронный зал, проследовал по коврам и уселся на трон, издалека казавшийся маленьким[9 - В феврале 1458 года Матьяш Гуньяди, уже избранный королём, вернулся из Чехии (Богемии) в Венгрию. 9 февраля состоялась встреча на границе, где чехи передали пленного Матьяша венгерским представителям в обмен на 60000 золотых. Через 5 дней Матьяш прибыл в Буду (венгерскую столицу), где состоялась торжественная встреча. Коронации не было, т.к. корона св. Иштвана, которой положено короновать венгерских монархов, была похищена за много лет до этого и находилась за пределами Венгрии. Матьяшу удалось выкупить корону и официально короноваться лишь в начале 1460-х годов.].
Далее Матьяшем была произнесена речь, в которой он благодарил «благородных мужей», помогших «восстановить справедливость», то есть помогших ему прийти к власти, а затем король объявил, что семейство липтовских Понграцев он желает «почтить особо», включив в круг королевских родственников.
Так состоялось объявление о помолвке, а затем Илону, смущённую и даже немного напуганную, повёл к трону дядя Михай. И в эту же самую минуту с противоположной стороны к трону приблизился какой-то вельможа вместе со светло-русым юношей, которому на вид было лет шестнадцать. Юношу звали Вацлав.
Все поклонились королю, а затем Матьяш спустился с трона, собственноручно вложил ладонь невесты в ладонь жениха и сказал, что свадьба состоится через два месяца, в ближайший подходящий день после Пасхи, а все присутствующие приглашены.
И вот теперь, спустя семнадцать лет, Илоне, которая снова находилась во дворце, казалось, что всё повторяется. Она тревожилась, помня о словах старшей сестры насчёт жениха, ведь нынешняя жизнь в гостях у тёти действительно напоминала те давние дни, предшествовавшие помолвке.
Пусть Эржебет уже не бегала по дворцу, готовясь к приезду сына, и сама не хлопотала – теперь этим занимался особый человек, – но мать Его Величества ждала своего Матьяша и явно что-то задумала.
Сидя в окружении нескольких придворных дам, которые занимались рукоделием, Эржебет смотрела на племянницу так же ласково, как когда-то, называла «моя девочка», расспрашивала о годах, проведённых в Эрдели, и удовлетворённо улыбалась, когда слышала, что «всё по-прежнему».
II
Ах, Вашек! Илона поначалу и не думала, что полюбит его, но он сразу ей понравился, ведь ещё в день знакомства стало видно – этот шестнадцатилетний юноша точно так же, как она, исполняет долг перед своей семьёй и точно так же теряется в присутствии многих знатных людей.
Именно поэтому Илона вдруг захотела помочь жениху. Несмотря на свою застенчивость, она старательно придумывала, о чём с ним можно говорить, и всегда заговаривала первая, если видела, что тот не знает, что сказать.
Неловкие минуты молчания – чуть ли не самое неприятное, что может происходить между женихом и невестой, которые мало знают друг друга, и потому Илона делала всё, чтобы говорить-говорить-говорить.
Кажется, это было замечено, но не её усилия, а то, что неловких пауз нет. Наверное, кто-то сказал Вацлаву: «А ты молодец», – поскольку Вацлав начал вести себя свободнее и повеселел. Наверное, жених Илоны решил, что случилось чудо, раз он вдруг, ничего вроде бы не сделав, стал умелым собеседником, а Илона, глядя на довольное лицо жениха, радовалась, что смогла помочь, как недавно помогла Матьяшу. Помогать людям и радоваться их счастью оказалось очень приятно.
Вацлаву уже исполнилось шестнадцать, то есть он считался взрослым, а вот Илона пока считалась ребёнком. Жених знал, что у его невесты ещё не случилось первых «регул», поэтому с ней нельзя обращаться как со взрослой, но, кажется, он даже радовался этому.
Если б ему приходилось обращаться с невестой как со взрослой, он бы терялся ещё больше, а так – заботился о ней, будто о младшей сестре. Кажется, никогда Илона не ела столько сладостей, сколько в те недели перед бракосочетанием, потому что жених, желая проявить внимание к будущей супруге, то и дело подкармливал её.
На дворцовых праздниках после того, как застолье оканчивалось и начинались танцы, Вацлав таскал Илоне пирожные. Когда семьи Понграц и Силадьи устроили совместный обед в доме Силадьи, жених опять накормил невесту сладким. И даже видясь с Илоной в церкви Божьей Матери во время воскресных месс, где присутствовала вся столичная знать, жених после окончания служб продолжал своё.
Когда Илона и Вацлав, провожавший невесту из церкви до дворцовых ворот, шли рядом по улице, он часто спрашивал:
– Хочешь орешков? – И вынимал из-за пазухи платок, в который была завёрнута горсть жареного миндаля в меду.
– Хочу, спасибо, – с улыбкой отвечала Илона, а затем брала себе в горсть немного.
Мать Илоны в шутку сетовала:
– Он тебя так раскормит, что ты не влезешь в свадебное платье. – Но дочь лишь пожимала плечами. Пусть жених заботился о ней немного неуклюже, но зато от чистого сердца. Это казалось лучше, чем если бы он говорил ей комплименты, взятые из книжки, или на каждом празднике уговаривал танцевать, ведь танцевать придворные танцы Илона не очень умела.
Вацлав и сам не слишком хорошо танцевал, поэтому жених и невеста выглядели одинаково смущёнными, когда во время свадебного пира Матьяш в полушутливой форме приказывал им танцевать снова и снова.
Несмотря на свой новый титул, обязывавший быть степенным, кузен Илоны по-прежнему находил удовольствие в проказах, будто мальчишка. Матьяш, сидя на троне и сознавая свою власть, заставлял молодожёнов изображать взрослую пару, и забавлялся, видя, что у них не очень-то получается, а поскольку празднество проходило в королевском дворце, король приказывал молодожёнам не только на правах монарха, но и на правах хозяина дома. Ослушаться было нельзя, совсем нельзя.
Помнится, Илона чувствовала себя вдвойне неловко, потому что ещё не вполне созрела для брака. Когда состоялось бракосочетание, ей уже исполнилось тринадцать, и родня надеялась, что первые регулы к тому времени придут, однако этого не случилось. Данное обстоятельство казалось даже странным, ведь Маргит созрела ещё до того, как перешагнула границу тринадцати лет, а Илона всё никак не могла, и в итоге это отразилось на ходе свадебного торжества. Отразилось заметно!
Поцелуя в церкви не было, а гости во время брачного пира тоже оказались лишены привычного развлечения – уговаривать молодожёнов поцеловаться. Не было и брачной ночи. Илону просто отправили спать, и она, лёжа в кровати одна, слушала, как через открытое окно вместе с весенним ветерком доносится шум пира, продолжавшегося уже без неё.
К тому же несостоявшаяся брачная ночь означала, что брак хоть и заключён, но не осуществлён, то есть не вполне закреплено соглашение, которое заключил Михай Силадьи с семьёй липтовских Понграцев минувшей зимой.
В последующие недели после бракосочетания Илона готова была провалиться от стыда, ведь ей чуть ли не под юбку заглядывали, а в глазах окружающих застыл вопрос: «Ну, когда же? Скоро?»
Всех очень беспокоило это обстоятельство. К тому же супруги пока не жили вместе. Илона жила во дворце в окружении родни, а Вацлав – вместе со своими родителями в столичном доме Понграцев, хотя изначально предполагалось, что Вацлав, проведя с супругой брачную ночь во дворце, останется жить там, пока молодожёны не уедут в Словакию.
Мать вздыхала:
– Если регулы не начнутся до конца лета, придётся тебе отправиться в Словакию как есть.
Только Вацлав почему-то оставался спокойным:
– Ничего, я подожду, – говорил он, целуя жене руку, и Илона была ему за это терпение так признательна!
Меж тем выполнялось другое обещание, которое дал Михай Силадьи. В полное владение липтовским Понграцам перешёл замок Овар, полученный ещё давно в качестве залога от одного венгерского короля, одолжившего у Понграцев деньги. Долг так и не был возвращён, но Понграцы не стремились вернуть золото – они предпочли бы оставить себе залог.
И вот в середине июля Государственное собрание решило, что казна не станет гасить долг. Так замок Овар окончательно перешёл в собственность заимодавцев, а отец Вацлава осуществил то, о чём давно помышлял – удлинил свой титул. Если раньше этот вельможа именовался графом Сентмиклоши, то теперь – графом Сентмиклоши и Овари[10 - В благодарность за помощь в возведении Матьяша на престол клан Силадьи устроил так, что Понграцы из Сентмиклоша получили в полное владение два королевских замка: Стречно (Sztrecsno) и Овар (Ovar). 13 июля 1458 года Государственное собрание вынесло решение об этом. Основанием для решения послужило то, что ранее, 3 мая 1443 года, Понграцы одолжили 12000 золотых одному из венгерских королей (Владиславу Варненчику), а замки были получены в залог.].
Завершение дела о собственности стало таким важным событием, что про Илону на время забыли. Возможно, именно это ей и требовалось, ведь как только за ней перестали пристально следить и она успокоилась, долгожданное «созревание» наступило.
Проснувшись однажды утром, Илона обнаружила, что испачкала простыню и сорочку, а мать, пришедшая на зов служанки, взглянула на дочь и облегчённо вздохнула:
– Ну, слава Господу. Теперь подождём недели две, и твой брак можно будет осуществить.
Илона тоже испытала большое облегчение, и, наверное, поэтому предстоящая брачная ночь уже не вызывала ни тревоги, ни даже волнения, а когда всё наконец случилось, то показалось Илоне очень обыкновенным.
Затем молодожёны отправились в Словакию, в Липто, но там опять оказались в центре всеобщего внимания. Илона вновь почувствовала себя так, будто её каждый день спрашивают: «Ну, когда же? Скоро?» – но теперь речь шла не о регулах, а о беременности.
Увы, беременность так и не наступила, однако Вацлав по-прежнему оставался терпеливым, говорил утешающие слова. Вот за это Илона и полюбила мужа. Рядом с ним она чувствовала себя спокойной… и потому счастливой. Добрый, милый Вашек! «Неужели меня станут уговаривать, чтобы я забыла его ради нового мужа?» – думала Илона и заранее отвечала на все уговоры: «Нет, нет и нет».
* * *
На торжественной встрече, которую устроили венценосному Матьяшу, вернувшемуся из Моравии, Илона ничем не выдала своих тайных опасений, касающихся повторного замужества. Стоя по правую руку от тёти на дворцовом крыльце, племянница вслушивалась в приближающийся топот копыт, чтобы вместе с придворными дамами поклониться, когда венценосный кузен окажется во дворе.
Илона целых пять лет не видела своего двоюродного брата, но полагала, что он не слишком переменился, а черты лица остались такими же мягкими и приятными.
Матьяша прозвали Вороном, ведь эта птица присутствовала в его гербе, и из-за прозвища многие думали, что Его Величество и сам должен походить на ворона. Людям, ни разу не видевшим короля, представлялся брюнет с острым носом и острым подбородком, а ведь на самом деле всё обстояло наоборот, и дело было даже не в том, что тёмно-русого человека не назовёшь брюнетом.
Нос у Матьяша был мясистый, а подбородок – округлый, и потому монарх производил впечатление человека сердечного и доброго. Так уж повелось, что округлые линии принято считать признаком доброты, а острые – зла и жестокости, а Илона считала, что это не лишено оснований. Вот почему ей нравилось, что кузен совсем не похож на ворона. «Мой двоюродный брат – добрый человек и не станет выдавать меня замуж насильно, даже если нашёл мне жениха», – думала она.
Меж тем Матьяш со своей свитой приближался. Он ехал не по каменному желобу, а через новые ворота, расположенные с другой стороны дворца и выходившие в Верхний город. Разумеется, все горожане вышли встречать короля, а тот, наверное, ехал по мощёным улицам весьма довольный.
Перед крыльцом королевского дворца Матьяш появился, будто герой-воитель, и пусть вместо шлема на нём красовался берет, да и кирасу заменял нарядный кафтан, но король был препоясан мечом, а в свите присутствовали знаменосцы и трубачи, как в войске.
