– И здесь все устроилось: мы сыграли на его имени – враг разбит и позорно бежал.
Мир наш завязан на балансе черного и белого, хорошего и плохого. Самое опасное состояние – это когда человек восклицает: остановись, мгновение, ты прекрасно! Но мгновение не замирает, а сразу за ним наступает черная полоса шириной во всю оставшуюся жизнь. И от этого не застрахован никто.
Пусть все будет хорошо, думал Костя Инночкин, просчитывая возможные вариации предстоящей учебы в Кембридже, но еще лучше, когда для полного блаженства или окончательной и громогласной победы всегда не хватает какой-то малости. Так надежней….
3
Прошло два года и еще немного.
– А вот и наш Диккенс воротился из Англии! – встретил Костю на пороге офиса не самой широкой из своих улыбок Рубахин.
– Что-то не так? – рука, протянутая для рукопожатия, повисла в воздухе.
– Да все не так. Проходи, садись, закуривай. Сейчас на оперативку соберутся специалисты – сам и услышишь. Давно приехал?
Костя присел, закурил, ответил:
– Четыре дня как в России. Из них два в Челябинске. Визиты к родне, туда-сюда…
– Теперь на работу? Ну, молодца – вовремя: у нас тут сплошной завал.
На этот «завал» горечи у Рубахина скопилось достаточно – он бы весь день ее изливал, но тут отворилась дверь, и из приемной в кабинет потянулись специалисты.
Рубахин открыл совещание.
– Ошибки строителей бывают разные – некоторые можно исправить за счет резервов предприятия, а за иные надо сразу отрывать головы. Вот по Тобольску… Что нам скажет уважаемый Мустафа Абрамович? Почему от финнов в адрес нашего предприятия летят рекламации за рекламациями? Почему мы в сроки-то не укладываемся? Если наш объект передадут в другие руки, мы ни хрена не получим от вложенного и заработанного. Вы это-то понимаете, горе-строители?
Барашкин, при упоминании его имени гендиректором, встал и молча стоял в ожидании паузы.
Рубахин кивнул ему:
– Ну, говори.
– А я с самого начала говорил, – заместитель директора по производству любил резать правду-матку в глаза начальству, чтобы потом покаяться и признать ошибки, – что Тобольск выставляет нереальные сроки. Уже потому, как оформлены документы, было ясно, что нас там накажут. Что и практикует «Фортуна» в данное время.
– Сроки, в сроки почему не укладываетесь? – скривился Рубахин будто от зубной боли.
– Есть порядок технологических операций, – пожал плечами Барашкин. – Не выполнив первую, нельзя приступать ко второй.
– Ты что, самый умный? – набычился гендиректор. – Мало людей – бери еще.
Мустафа Абрамович снова изобразил недоумение вздернутыми плечами:
– Да причем тут люди? Как бы вам образно-то объяснить? Простите, дамы, но… Вы, Соломон Венедиктович, хоть втроем, хоть вшестером пользуйте бабу, она вам раньше, чем через девять месяцев не родит.
Народ загудел, закивал соглашаясь – мол, бабы такие: им по фигу финские рекламации.
– Садись, гинеколог. Я тебя скоро сам буду пользовать, – устало махнул Рубахин рукой. – А по Зареченску что? Кто нам доложит?
Поднялся главный инженер Рылин.
– Там одна беда – заказчик дурак.
– А ты и не знаешь, как с ними надо обращаться?
– Я энергостроитель, а не психиатр.
– Да какой ты строитель? – махнул Рубахин рукой, а Рылин набычился. – Хороший!
В Соломоне Венедиктовиче взыграла его язвительная натура – не зная, как и за что поддеть Рылина, плаксиво надул губы:
– Если бы у меня в кармане лежал белый накрахмаленный платочек, я бы сейчас прослезился от счастья. Больно уж трогательно ты заявляешь – «хороший». Только почему у «хорошего» энергостроителя так хреновато идут дела?
– Про дела не знаю, а про платочки жене пеняйте, – буркнул Рылин и сел.
– Вот так всегда и во всем! – притворно ужаснулся Рубахин. – А пошли вы все к черту, горе-работнички! Давай, Костян, по рюмке чая за приезд.
Когда специалисты покинули кабинет, хозяин его достал из одного шкафа бутылку, из другого рюмки и поставил на стол. Из ящика стола извлек шоколадку.
– Ты чему улыбаешься?
– Выпьем с горя? Я из кружки!
– Этому тебя в Кембридже научили?
– Пушкин в России.
Рубахин выпил, Костя отломил дольку шоколада и отправил в рот.
– Что скажешь по поводу?
– Разбираться надо – с чувством, толком, расстановкой, без суеты и нервотрепки.
– Вот и разбирайся. А я, признаться, заи…каться скоро буду. Ну, ты меня понял.
Бывают в жизни хорошие дни. С утра просыпаешься бодрый, здоровый, готовый к подвигам трудовым. Выходишь из дома и замираешь от наслаждения, вдыхая запахи лесной свежести и луговых трав, откуда-то проникающих в загазованный воздух мегаполиса.
В такие дни машина заводится с пол оборота, не чихает двигатель, не стучит кардан. Пробок нет до самой работы. А на работе… сплошной бедлам! Директор ругается, подчиненные прячутся. Никто не знает, что надо делать и надо ли что-то делать вообще. То ли пипец подкрался к предприятию, то ли еще крадется где-то…
– Не все так страшно, – считает Рубахин.
– Разумеется, – отвечает Костя, чувствуя в глубине души, на краю сознание звук тревожного колокольчика.
Не надо иметь диплом английского университета, чтобы понять, что если рабочие сидят на своих местах, то с производством не все в порядке. Вялотекущая деятельность специалистов настораживала еще больше.
Кризисный шок предприятия во всей своей красе, – поставил диагноз Костя, как его учили кембриджские профессора. – Или по-другому: «черная метка» – билет на тот свет. Мягкий или плацкартный – это уж кому как повезет. Некоторым везет – предприятие закрывается, а его руководители и подчиненные расстаются друзьями. Другие, у которых возникли большие долги по зарплате, мучительно агонизируют в бесконечных конфликтах – когда верхи уже ничего не могут, а низы ничего не хотят. Но может и повезти, если найдется специалист умеющий разруливать подобные ситуации.
Главное – определить наиважнейшее направление: за все хвататься – ничего не вытянешь. По всему выходило, что главное – это Нягань: там зависло более 140 миллионов вложенных и освоенных средств. Инночкин стал собирать информацию о партнере.
– Мне вот с ним даже встречаться не хочется, – поморщилась Нина Львовна, главный бухгалтер.
– Проблемный субъект? – спросил Костя.
– Хам брутальный.
– Как это выражается?
– Поехали с Соломоном Венедиктовичем на сверку. Ну, по бухгалтерии они долги признали, а потом к этому… с «Ю-8», заходим. Он мне с первого взгляда не понравился – серый костюм, серый галстук, серые недобрые глаза и залысины, как у…. Ну, крыса крысой – к тому же армянская. А голос такой – сухой и резкий. Посмотрел акт сверки и говорит: «Рубину» вашему я ни рубля не подпишу». Соломон Венедиктович ему спокойно: «Хотите в арбитражном суде разбираться? Разберемся! И не надо разговаривать со мной таким тоном!» А тот орет аж прям до визга: «Я разговариваю с тобой так, как ты того заслуживаешь! Строитель хренов! Напортачил браку – сейчас мы за тобой переделываем – и думаешь, что это тебе сойдет с рук? Думаешь, буду подписывать твои сраные бумажки? Вот тебе, выкуси!» И сует Рубахину кукиш под нос. Соломон Венедиктович его за грудки. Тот охрану вызвал, милицию подключил – едва мы из этой Нягани ноги с директором унесли. И что теперь делать – ума не приложу. Соломон Венедиктович, правда, говорит, что есть у него будто где-то какой-то блат. Может, и есть, да воз-то и ныне там.
Директора нашел в кабинете в компании коньяка с шоколадом.
– Слышь, Костян, а что там, в Англии, нынче в моде – я в смысле выпивки?
– Не знаю, не интересовался. Гораздо интереснее, что у нас с Няганью?
– С Няганью? А вот сейчас услышишь.
Рубахин потыкал пальцем в табло офисного телефона – когда сигнал оборвался, поднял трубку:
– Челябинск, «Рубин», Рубахин. Как по-армянски «здоровеньки булы»?
И замолчал, багровея лицом.
– Кого ты пугаешь, козел вонючий? – рявкнул неведомому респонденту.
Ответ, должно быть, тоже не отличался учтивостью.
Рубахин рванул галстук с могучей шеи вольного борца и прохрипел, задыхаясь, в трубку:
– Слушай сюда, помойная гнида! Если ты не отдашь мои бабки, лишишься носа, ушей и пальцев, чтобы в них ковыряться. Ты понял, курносый? Так вот, если не жаждешь неприятностей, сделай, как я тебе говорю.
Рубахин бросил телефонную трубку в гнездо аппарата:
– Слышал? Вот хачик поганый!
– Душевно поговорили, – заметил Костя и подумал: умный человек в любой запутанной ситуации ищет выход, только дурак ломится напролом.
– А что с поддержкой? Нина Львовна говорила: у тебя будто какой-то блат аж прямо чуть не на небесах.
– Тс-с-с! – Соломон Венедиктович приложил короткий и толстый палец к губам.
Оглянулся с опаскою по сторонам, отыскал взглядом рюмочку, опрокинул в рот.
– Осень пройдет, а там Новый Год, – сказал, с тоскою глядя в окно. – Блин, ненавижу!
– Почему? – Инночкин любил этот праздник больше всех прочих.
– Рубеж очередного разочарования. Всякий раз надеешься, что жизнь изменится к лучшему, а вместо этого… Эх, что говорить!
Рубахин обхватил руками голову и принялся раскачиваться в кресле – видно стало, как забрал его хмель:
– О, мать моя женщина! Убиться об стену! Костян, если ситуацию не разрулишь, повешусь прямо в этом кабинете. Записку оставлю предсмертную: «Здравствуйте, ангелы, это я…».
Самоубийц не пускают в рай – подумал Костя, но промолчал.
– Ты что молчишь? Демонстрируй, чему тебя в Кембридже научили.
– Спокойно, Ватсон. В Англии я приобрел трубку а ля Шерлок Холмс, – Инночкин действительно извлек из кармана курительную трубку, набил ее табаком из коробочки и раскурил огоньком зажигалки. – Будем думать: негоже лилиям прясть.
– А мне что прикажешь делать? Уйти мороженным торговать?
– Почему мороженным? Отпуск возьми – ты же два года не отдыхал.
Рубахин, придвинув бутылку и рюмку, глазами задумался, вещал языком:
– А что? Неплохое занятие – знакомая телка хвасталась: бешенные бабки на мороженном огребает. Может, в этом мое призвание, а в начальниках я случайно? Объясни – ты же грамотный.
Объяснять было не надо. Все работники знают разницу между плохим и хорошим начальником. Тут дело не в характере даже (грубиян, истерик и матершинник может толково руководить), не в стаже и опыте (можно всю жизнь есть картошку, но так и не стать ботаником). Дело в том, каков главный принцип руководства. Если каждый участник трудового коллектива чувствует свою личную заинтересованность в результатах общего труда, то создается команда единомышленников. Успешен тот, кто такую команду создал. И наоборот…
Плохой начальник управляет по старинному принципу «разделяй и властвуй». Он намеренно сталкивает своих подчиненных лбами, во всех бедах и грехах виноваты только они. Коллективу, управляемому таким неумехой, не грозит стать командой, ему не светят в бизнесе перспективы.
Как же Костя мог сказать, что вина всех нынешних бед «Рубина» сидит напротив и пьет «Бурбон»? Инночкин не был склонен к поспешным решениям, но нужно было хотя бы на время устранить Рубахина из этого кабинета. Достаточно уж наломано дров!
Ладно, не буду забегать вперед, – решил Константин. – Посмотрю, как оно пойдет дальше.
Пошло не очень. Когда из «Альфа-Банк» позвонила Вербицкая и потребовала объяснений по поводу задержки оплаты кредита, полупьяный, отмечающий свой уход в отпуск Рубахин ей объяснил:
– Вернулся из Англии мой финдиректор: он к вам приедет и все уладит – будете полностью удовлетворены.
Это уже хамство.
На вопрос Инночкина:
– Как ты мог, Соломон?
Тезка легендарного библейского царя невнятно высказал внятную мысль: пока он не склеил ласты, он в замке король.
Кларе Оскаровне удалось удивить Инночкина по приезду из Англии и удивить сильно. Позвонила и без предисловий сказала:
– Твой Рубахин – гадкий мужик. Я относилась и отношусь хорошо к тебе и поэтому хочу предупредить – будь осторожен. Он тут пытался меня охмурить, а на тебя навесил столько дряни. Э-эх, мужики! Языком хуже баб!
