Вознеся молитву Всевышнему, он тут же отправился через мозглые каналы, беззубый ноябрь и разведённые мосты прямо на Васильевский. Пришёл до рассвета – и ещё часа два ждал. К сфинксам сходил: лежат, упёрлись друг другу в глаза, а за ними – бесстрастный лёд Невы, фиолетовая ночь, гирлянда берега иного… Кызылджон заглянул в инопланетные их лица и тихонечко сел на мраморной скамье. Традиционная поза на корточках – в России обычно ставящая вровень с прохожими ботинками (где-то рядом с плевком на асфальте), – незапно восхитила его на ступень невесходну, с неохватными етими сфинксами великосердно – причаща Кызылджона воздреманною некою тайной, кою трое и в тишине наблюдали они…
А на работу его взяли в тот же день.
Исполнял обязанности Кызылджон честно, с усердием: совершал все обходы, следил за порядком, исправно всё записывал в формуляр; спал он там же, в каморке, полученные деньги слал домой, на досуге смотрел советские комедии и читал Коран. Но всего больше любил он после смены, морозным синим утром – до зари – выйти и отереть с морды сфинксов снежную маску, достать саквояж с кальянчиком (купил с первой зарплаты) и в белой тишине воскурить, слушая метлу дворника, сметающего время…
Раз в два или три дня, он встречал Первого студента – всегда в перегаре, шатающегося походкой, с бородкой и хвостиком – в кепке троцкиста: он приходил до открытия училища и курил, стоя возле сфинксов.
– Архитекторы – самая неблагодарная профессия на свете! – бросил этот студент Кызылджону, куря сигарету столбиком кверху.
– Наверное, – сказал Кызылджон и улыбнулся с азиатским смирением. – Все профессии…
– Ты вообще видел эти проспекты? – резко перебил студент. – Вот мы ходим по ним, – а они из головы взяты. Буквально – мы ходим по мозгам архитекторов!..
– Хм… А в Питере мы, получается, ходим по мозгам Петра I?
Студент даже улыбнулся:
– Именно! Питер – это его усыпальница!
С бессонно-красными глазами, он кивнул на сфинксов – столбик сигареты упал. Бросив бычок, он закурил нервную следующую, молча пожал руку и потопал восвояси. Кызылджон заметил, что, пожимая руку, студент как-то дважды нажал большим пальцем: он хотел было спросить, но… посмотрел на сфинксов, позевал, потоптался. Отправился спать.
Кроме предрассветных этих прогулок Кызылджону ничего и не было нужно (в такие моменты он чувствовал себя дома даже больше, чем в монотонных созвонах), но одной метелистой ночью – ему ударила вдруг идея: посмотреть на Питер с высоты.
Через чердак (оккупированный голубями) он выбрался на гремящую, прогибающуюся жесть: держась за поручень – чуть не улетая вместе с сугробом, – он съехал к кирпичной трубе (чем эти северные люди так провинились перед Аллахом?) – и засмотрел во все глаза: Петрополис раскинулся театральной декорацией на дальней стороне: с высокородными дворцами, с штангенциркулем всевластным – длина, ширина, высота; а крыши гильотиной срезаны – дабы не разнствовали – лишь шпили возвышаются да купола… Держась покрепче за кирпич, Кызылджон, сквозь буйный снег и ветр, смотрел на електрическую сказку: казалось, там даже и не люди, а призраки плывучие, с своим особенным, таинственным укладом… В восторге, потихоньку, вдыхал он носом трескучий этот воздух, как вдруг – ростом по крышу, в несметном КАМЗОЛЕ зелёного цвета, ТРЕУГОЛКЕ не менее чем яхта и УСАХ размером с человека – ПОКАЗАЛСЯ ПЁТР I.
Кызылджон чуть не рухнул – ГЛАЗ застыл буквально перед ним, на расстоянии испуганной руки: но страшен был не сам по себе гигантский рост ПЕТРА, а этот его ласковый и властный ВЗГЛЯД (такой же Кызылджон видел на портретах Сталина в учебнике).
– ИДИ-КА СЮДА! – с грохотом УЛЫБНУЛСЯ исполин в УСЫ.
И ДЛАНЬ ПОТЯНУЛАСЬ (скрип кожаной перчатки на морозе) – Кызылджон попытался увернуться, но чуть не свалился с крыши – раз! – и его уже СЖАЛ этот огромный КУЛАК и РАССМАТРИВАЮТ эти стальные ГЛАЗА (и как бы шестерёнки носятся в зрачках). Кызылджон оглянулся: под козырьком Репинской академии красовался тот же самый – с циркулем и линейкой – масонский знак.
– ЭХ, ЕЖЛИ Б ВСЕ ТАКИМИ КАМЕНЩИКАМИ БЫЛИ! – Оглушило Кызылджона мощным баритоном. – ТЫ СВОЙ ОРДЕН ВЕРНО ЗАСЛУЖИЛ, КЫЗЫЛДЖОН!
Тут явился ОРДЕН с булавкой, походившей скорее на шпагу. Кызылджон глянул вниз: ЕЖОВАЯ РУКАВИЦА ДЕРЖАЛА его на уровне четвёртого этажа (или пятого?..) – неистово задышав, Кызылджон нагнал пару, ПЕРЧАТКА сделалась скользкой – и он вывалился из КУЛАКА в несметный сугроб (Кызылджон благословил дворника и его работу). Пока ПЁТР ПРЯТАЛ ОРДЕН со шпагой в КАРМАН – Кызылджон съехал по горке и побежал в сторону сфинксов: но те не играли уже в гляделки, ОНИ повернули свои каменные ГОЛОВЫ – и смотрели на Кызылджона с страшным безразличием.
– КУДА ЖЕ ТЫ??
ГОЛОС был настолько сердобольный, что душа в пятки забилась: поскальзываясь на ступеньках, Кызылджон бросился прямо на лёд Невы.
То ли на счастье, то ли на погибель – поднялась хлёсткая вьюга и буран: почти сразу же, Репинская академия исчезла за спиной, но и другой берег исчез тоже. Вжав подбородок в плечи, нащуря глаза, Кызылджон наугад шёл в эту снежную невидаль.
Вила?сь-кружилась вязью вьюга (и бездна зияет со всех сторон) – проваливаясь в снежные барханы по колено, Кызылджон шёл туда, где вроде бы, кажется, должны были быть огни центра. А снега? летели – лепили прямо по лицу: сбивая дыхание, закручиваясь в белые смерчи.
Неизвестно, сколько он шёл по этой вымораживающей пальцы ног пустыне (белое ничто под ногами, чёрное ничто над головой). И хотя Кызылджон непрестанно благодарил Аллаха за то, что оторвался от ПЕТРА, – хотелось куда-нибудь уже прийти. Вдруг – в этой снежной черноте, где-то на периферии зрения – выросли две полуголые ФИГУРЫ с странно загнутыми ПОСОХАМИ: один – с зеленым ЛИЦОМ и модной дагестанской БОРОДОЙ, другой – с ГОЛОВОЙ чёрной собаки и оскаленными КРОКОДИЛАМИ подле ног. Издали, неподвижно, гигантские – ОНИ наблюдали и ждали равнодушно. Выпуча на НИХ глаза – Кызылджон побежал в противоположную сторону.
Споткнулся, рухнулся в сугроб – лицо обожгло, освежило, бр-р-р! – поднялся и увидел, что вьюга смилостивилась. Присыпанный рукавом метелей, мост прореза?лся синими огнями, и в резком фонаре – мраморный островок причала в этой снежной пустоте. Скользя по раскатанному детьми катку, Кызылджон, радостно добежал до лестницы и вышел на Дворцовую.
Бирюзовый Зимний, многооконное оцепление, сытые колонны, пышный обелиск – всё спало мёртвым и безлюдным сном; да Кызылджон и сам в такую холодрыгу никуда бы не попёрся! (Окостенелая зима, дурнотно-фиолетовое небо.) Не до конца понимая зачем он удаляется от своей каморки с Кораном и советскими комедиями, Кызылджон шёл к великаньей АРКЕ с квадригою, всё глубже погружаясь в пустой, заиндевело-безразличный Петропольский чертёж.
От самодержавного штыка адмиралтейства до привокзального обелиска – по Невскому без устали бежали фонари. Несмотря на всю эту стольну, великоможну красоту, Кызылджон всегда чувствовал себя как-то неуютно среди этих непомерно высоких окон, поднятых из зыби бирюзовых статуй, нечеловеческих колонн из титанической кости: парадно, триумфально, великолепно!.. – да только нет здесь задушевности кривых, горбатящихся улочек Хивы… Лишь тайная машина, коя заводит сей механизм часовный, пуская циркулировать всех алчущих устерсы бизнесменов, всех верноподданных студентов и бунтливых, доставщиков еды многоусердных, бродячих музыкантов со «Сплином» в кармане и матерей – отважных выгульщиц колясок. И даже пьяницы и городские сумасшедшие блюдут категорически прописанный свой график.
Но вместо шлындающих весёлых загуляк, автомашин, окатывающих привычной снежной кашей или пустынно-безмятежной перспективы (на худой конец) – наступая несметными НОГАМИ, по проспекту ХОДИЛИ ОНИ. Одни в МУНДИРАХ, другие в ДОСПЕХАХ, третьи СИНИЕ, ЖЁЛТЫЕ, КРАСНЫЕ, четвёртые – с голой ГРУДЬЮ ХОДИЛИ, нимало климатом НЕ СМУЩАЯСЬ (снежинки им – тьфу). Со всех сторон – НОГИ ВЗМЫВАЛИ вверх и вниз, резко и метко ОБРУШАЯСЬ на асфальт (но как-то ж не задевая фонарей). Держась подальше от иерархических сих НОГ, вжимаясь в стенку, Кызылджон вдруг разглядел: те великоэтажные фасады, театры и дворцы, его столь угнетавшие, – для НИХ были невысокие домишки.
– ЭТО КТО ТУТ У НАС ТАКОЙ ХОГ’ОШЕНЬКИЙ? – ОДИН из прогуливавшихся ЗАМЕТИЛ вдруг Кызылджона и НАКЛОНИЛСЯ. – УГНЕТЁННЫЙ Г’АБОЧИЙ? СЕЙЧАС ТЕБЯ МЫ НАГГ’АДИМ!
В приблизившейся ЛЫСОЙ ГОЛОВЕ с бородкой Кызылджон с ужасом узнал ЛЕНИНА и выбежал на проезжую часть – лавируя меж колоссальных САНДАЛИЙ каких-то ПТИЦЕГОЛОВЫХ, он бежал.
Хвала милостивому Аллаху! – так и не растоптанный, Кызылджон оказался на другой стороне, нырнул в Думскую и рухнул на колени, готовый выблевать лёгкие. Рядом – в таком же положении, но уже выблёвывающий, – скрючился какой-то парень.
– Нормальный человек!! – возопил Кызылджон и хотел было обнять его, но вовремя себя остановил (обычаи севера весьма угрюмы).
– Ну. Сейчас, скорее, свинья. – Парень сплюнул и умыл снегом лицо. Держась за ржавый козырёк, он кое-как поднялся. – Знал же, какой сегодня день – а всё равно нажрался…
Он разогнулся: в хвостике и кепке троцкиста Кызылджон узнал Первого студента, приходившего курить с ним возле сфинксов.
– А. Сторож. Помню-помню, – проговорил студент. – Тебя уже наградили?
– Наградили за что?
– Пошли, ещё успеваем. – Парень хлопнул его по плечу и подхватил початую бутыль вина. – По официалке я у них Мадай, а так меня Лёня зовут.
– Кызылджон. Очень приятно.
Думская ползла своими мёртвыми барами, вылинялыми стенами, грустными трещинами, граффити, заколоченными окнами (лишь снег на всё накинул хоть немного приличия). Эти постылые задворки были какой-то подсобкой для мигрантов, обслуживающих надутлый електричеством проспект.
Отпинывая прилипшую газету, они обогнули один жёлтый дом, другой жёлтый дом – и по отсыревшей набережной направились мимо университетской дуги: а там – вдалеке – ЛЕНИН ХОХОТАЛ на углу с каким-то ПТИЦЕГОЛОВЫМ
Кызылджон стал на месте:
– Я не пойду назад к этим большим.
Лёня удивлённо обернулся:
– Тебя, что ли, совсем не посвящали?
– Н-нет.
– Ох… Ты вообще в каком градусе? Короче – Пётр I, будучи в Англии, вступил в масонский орден: потом он вернулся и построил город согласно чертежу… Да пошли уже, опоздаем!
– Откуда ты знаешь про всё это? – Кызылджон ввязался за ним (неохотно).
– Я ж в Репинской академии учусь – у нас там все масоны. Сюда!
Сбоку, они подошли к, кажется, Казанскому собору (Кызылджона прожгло – на нём он точно видел этот глаз с лучами), но к колоннам не пошли – нет: в задней пристройке, на стене где висела икона с Богородицей (благочестивой Марйам) Лёня нащупал что-то – Богородица подмигнула и откинулась дверкой. Ловко ставя ноги в какие-то невидимые выемки, Лёня залез, – а Кызылджон следом (не забыв прикрыть дверку за собой).
Чернота. Совершенная. Как с повязкой на глазах, Кызылджон взывал к Аллаху, вопрошая: ну где же? где он повернул не туда? Жаркий, коптящий – перед лицом взмахнул факел: в облизнувшемся свете Кызылджон рассмотрел лицо Лёни и шкаф, уставленный обувью (кроссовки, берцы, тапочки) – и чёрное лоно лестницы, уползающей в бездну. Переобувшись в сланцы, Лёня кивнул Кызылджону – тот поступил так же (тапки оказались лучше, чем убитые стройкой кроссовки) и последовал за огнём.
– Так я не понял, – прошептал он, цепляясь взглядом за пламя, сбрыкиваясь по вострым ступеням, – что это за гиганты там, наверху?
– Боги, – ответил Лёня с внушительным эхом. – Этот город строили для НИХ. Ну – типа северная Александрия: но такая, больше как санаторий.
– Вот как… – хмыкнул Кызылджон, уже не считая шаги, послушно спускаясь в эту ревущую пропасть, на которую только накинули покрывало проспектов и линий…
Через какое-то время эта бесконечная лестница кончилась – и сыро потянулась бетонная кишка. По сторонам клубились факелы, на каменных стенах были выведены какие-то треугольники, ромбики, круги.
– А что это за квадраты? – спросил Кызылджон.
Лёня вздохнул и терпеливо стал объяснять:
– Ну смотри – Земля сама по себе круглая: она как бы замкнута в себе. Скажем, лес, поле, пустыня.
– Ну.
– А потом приходит человек, боги, неважно – и появляется квадрат: линия, разум – короче, тропинка в лесу. И вот они уже проводят дороги, строят коробки – и так далее.
– Ну.
– Ты – обслуживаешь коробки. Кто-то – делает коробки. А архитекторы – проектируют коробки. Ну и служат они все Великому Архитектору.
– А-а-а. Великий Прораб? Я слышал.
Круги и квадраты исчезли – по стенам песчаного цвета завились птицеголовые люди с рыжими торсами, хитрющие змеи, птички, тучки, журавлики, мисочки, ёлочки, ножики, звёздочки, глазики… Кызылджон радостно провёл пальцами, ощущая объём, и хихикнул:
– Это что – иероглифы? Как в Египте?
– Ну. Конкретно это – Уаджет, Всевидящее око… – Лёня всё больше разочаровывался в подопечном. – А так коридор прямо до пирамид ведёт.
– Да ладно!
– Говорю ж – северная Александрия, царство мёртвых, Дуат. Только у них солнцу кланяются, а у нас – луне. Идём.
Они и шли.
Жёлтый коридор неумолимо наползал: пёстрые иероглифы впечатывались в мозгу – как бы какой-то шифр, как бы какой-то код…
– Я и не знал, что масоны дружили с египтянами… – проговорил Кызылджон тихонько.
– Вообще-то, масоны – это египетский орден. Ты слышал про коптов? Просто Александрийский гностицизм продолжает… А, пришли. – Он остановился и положил Кызылджону руку на плечо (в свете факела его лицо налилось значительностью). – Короче – это всё похоже на пирамиду. Как проявишь себя сегодня – такая и будет у тебя ступень.
– А мне и так неплохо…
– Да ты не прибедняйся! – улыбнулся Лёня и надвинул кепку. – Будем потом по этим проспектам ходить – дворников топтать!
– Но я не хочу – зачем?
А Лёня уже вытолкнул его в пятно ослепительного света, врезающегося в огромную, неумещаемую в глазах тьму: только высоко-высоко – в языках огня, с краю – наблюдала мутная фигура с собачьими ушами, посохом и весами.
Вдруг – неведомая властная РУКА (нежная, женственная) ПОДХВАТИЛА Кызылджона и усадила на огромную мягкую ШТУКУ. Кызылджон немного походил, постучал, пощупал и догадался, что это КОЛЕНО. Рядом – даже рассмотреть можно – было другое КОЛЕНО, и чуть повыше, между них, – две ЛАДОНИ лотосом: вернее – ПАЛЬЦЫ, размером с пятиэтажку каждый, а все вместе – целая Хива.
Кызылджон подошёл туда, где обрывалось КОЛЕНО, и взглянул.
Не было мира никакого.
– Так это и есть Великий Прораб… – прошептал Кызылджон.
– Забыл сказать! – далеко-далеко снизу раздался голос (пришлось свесить голову, напрягая ухо). – Нейт нужно твоё семя!
– В смысле? – Кызылджон крикнул.
– Ну в кулачок подрочи! И положи ей в ладони! Без этого нельзя! Дань!
Кызылджон поглядел на ПАЛЬЦЫ-пятиэтажки.
– Да не могу я… – пробормотал он. – У меня жена, дети… И вообще – вдруг она шайтан? – Он зажмурился крепко-крепко. – О, Аллах! Помоги моей немощи, удали это наваждение от меня!
Тут он стал на колени, чтобы совершить намаз, как вдруг потихоньку – всё нарастая – послышался поток отборной солдатской матерщины.
– …ЕЖОМ КОСМАТЫМ, ПРОТИВ ШЕРСТИ ВОЛОСАТЫМ!..
Кызылджон ещё раз заглянул за край КОЛЕНА. Мощными РУЧИЩАМИ по ВОЛОСКАМ небритых НОГ этой несметной ЖЕНЩИНЫ, ХРАПЯ УСАМИ, беспрестанно МАТЕРЯСЬ и КУРЯ крепкую ТРУБКУ, – КАРАБКАЛСЯ ПЁТР I. Отшатнувшись от стального ВЗГЛЯДА, Кызылджон поскорее простёрся в намазе.
И вот одна РУКА, другая РУКА – двадцатиметровая ФИГУРА ВЫРОСЛА целиком, ХАРКНУЛА за плечо и ПОСМОТРЕЛА тяжело на Кызылджона.
– Я ТЕБЕ ТАКОЙ ОРДЕН ПРИГОТОВИЛ, А ТЫ… – горько ПРОГОВОРИЛ разочарованным батькой ОН.
– А что я?.. – переговорил Кызылджон.
– ПО БАБАМ ПОШЁЛ, ХА-ХА-ХА! – От матросского этого СМЕХА можно было оглохнуть. – СМЕНУ НЕ ЗАКРЫЛ ТЫ, КЫЗЫЛДЖОН. А НАША СТРОЙКА – НЕ ДРЕМЛЕТ НИ ДНЁМ НИ НОЧЬЮ! ПОШЛИ, РАСПИШЕШЬСЯ.
Чудовищная РУКА его тут же ПОДХВАТИЛА и БРОСИЛА в КАРМАН. Барахтаясь среди стогов шерсти, табачных глыб, фантиковых покрывал, Кызылджон катался туда-сюда, смиренно ожидая кончины.
Когда тряска немного улеглась, Кызылджон, вставляя ноги в НИТКИ, вскарабкался к вершине КАРМАНА и высунул голову под хлёсткий снег и мороз, жгучий по ушам. Держась обеими руками за ПУГОВИЦУ, он смотрел и видел: ПЁТР ГУЛЯЕТ по Петербургу. От одной крыши к другой крыше – по несгибаемой ржавой жести – НЕСМЕТНЫМИ ШАГАМИ следовал ОН с одного дома на другой: и линии проспектов, електрические артерии, Медный всадник, луковка Исакия, бесконечно маленькие боги этого плоского Петропольского чертежа – были видны как никогда – отсюда, из этого подпрыгивающего КАРМАНА.
Благовещенский мост уже развели, но расстояния от ближайшей крыши до вздыбившегося конца моста как раз хватало на императорский ПРЫЖОК: легко, без разбежки – ОН в три ПРЫЖКА ПЕРЕМАХНУЛ на крышу Репинской академии, с этим её колодцем и Шуваловым на его дне.
Тут ПЁТР ВЫТАЩИЛ Кызылджона и ПОСТАВИЛ его на крышу:
– СТУПАЙ, РАСПИСЫВАЙСЯ – Я ЗДЕСЬ ОБОЖДУ.
– А позвольте спросить? – скромно произнёс Кызылджон.
Тут ПЁТР резко СХВАТИЛ его и ПОДНЁС к выпученным ГЛАЗАМ своим:
– СПРАШИВАЙ.
Кызылджон помялся и посмотрел на Петропольскую панораму:
– Но если мы все вольные каменщики на стройке этой Великой пирамиды – то во славу кого же мы это делаем?
