День Победы – остов в нашем доме.
Как опоры вбиты с детских лет
В подсознанье людям сваи эти.
Государства вижу я портрет
И себя на выцветшем портрете.
Крупными мазками сделан он,
На крови замешанных и злобе.
Но струится свет из всех окон —
День Победы праздник из особых.
Сколько б ни пытались нас дурить
В наших заблужденьях беспробудных,
Троллям этот День не заменить
Хэллувином и другой приблудой.
Где весь мир трясёт от параной
Власть имущих, алчности полпредов,
Я со всей измученной страной
Выпью в этот день за День Победы.
Этот праздник – воздуха глоток,
Остов дома, сваи в подсознанье,
Вбитые в меня так глубоко,
Чтоб на них держалось мирозданье.
Хочешь мира – готовься к войне
Хочешь мира – готовься к войне!
Эта истина век непреложна,
Хоть понять её вовсе несложно,
Что тогда в ней не нравилось мне?
Или может с советских времён
Я страною своей не гордился?
Иль когда в институте учился,
Избежал я армейских погон?
В меня молотом вбил комсомол
Отвращение к всяческим блокам,
Говоря – ты не ястреб, а сокол,
Хотя был я лишь гол, как сокОл.
Двадцать третье тогда февраля
Власти праздником не назначали,
Только в рупор с трибуны кричали,
Что священна родная земля.
Мы не бились как рыба об лёд
И не верили в разные сказки,
Но гордились за остров Таманский,
Отразивший китайский налёт.
Не спасли нас ни «Тополь», ни «Град»,
Ведь у власти предатели были
И страну изнутри развалили.
Не помог Неизвестный солдат.
Где былинные богатыри,
Что спасут край родной от бесчестья?
Или нам олигархов поместья,
Что подростку прыщи и угри?
Как отпор дать заморской шпане?
Как страну возвратить нам обратно?
И звучит по России набатом:
Хочешь мира – готовься к войне!
Хочешь мира, готовься к войне.
Тот, кто это считает химерой,
Пребывая рабом на галере,
Пожалеет об этом втройне.
Очень плохо, когда не успеть,
А война неизбежно случится —
Победить тогда нужно, сплотиться
И к грядущей готовиться впредь.
Владимир Бордюгов
г. Москва
Пуля-дура
Мелькнула соколом над полынью,
Над садом, полем, заросшим снытью,
Пронзив со свистом прогорклый воздух,
Минуя вишни и птичьи гнёзда.
Кого искала? – Сама не знала!
Но навострила свинцово жало
И опустилась на грудь парнишки
В шинельке новой, с короткой стрижкой…
Он тихо ойкнул, осев всем телом,
А пуля-дура вперёд летела,
За сотни вёрст над таким же садом,
Где вороньё опустилось градом,
Где мать присела… Глаза застыли…
Два сердца пуля прошла навылет.
Переправа
Простите солдату,
что молча прилёг, задремал у воды.
Поверьте, солдату
так холодно спится под грохот и дым.
Он рад бы подняться,
да только в груди – неостывший металл…
Открыты глаза… Он не умер, он просто устал.
А рядом пехота
в бурлящие воды толкает плоты…
А где-то за Доном
под ветром полощутся травы, цветы…
А здесь – канонада,
и сеют не травы, а быструю смерть,
Не в дно, а в тела упирается жердь.
И, вроде бы, близко,
огонь изрыгающий, берег лежит.
А утренний воздух
от пуль озверевших шипит и дрожит,
И в красную воду
взвод новый, мать вспомнив, за смертью шагнул…
Туман над рекой не спасает от пуль.
Спрессовано время.
Час сжался в безумный отчаянный миг,
А яркое солнце
ударило в спины лучом напрямик,
На про`клятый берег
обрушилась русской пехоты гроза…
Солдатик чуть вздрогнул и смежил глаза.
Этот будет жить
Качнулась лампа над пытливым взглядом,
Очнулся разум, пробудилась боль…
Но память целилась осколочным снарядом
Во вражескую цепь, и вздрогнул ствол.
А дальше – звук скрежещущий металла,
Свинцовой очереди огненный прилёт,
И твёрдая земля пуховой стала.
Глаза сомкнув, боец в неё прилёг.
Он долго спал без снов, без пробуждений,
Не помня, как пошёл в атаку взвод…
И вдруг – светло, как в редкий день осенний,
И белый потолок, как церкви свод.
Над ним (вся в белом) женщина склонилась.
Не сознавая, как и почему
Коснулся пальцами – а вдруг она приснилась?
Сестричка бережно ответила ему.
